- В криминальном мире прекрасно знали, что такое УРПО, что у нас, по сути, есть лицензия на беспредел, и знали, какая у каждого из нас репутация. Конкретно, думаю, он имел в виду историю с Метисом.
В своё время я работал по одной банде, которой руководил Петросян, кличка Зверь. Эта банда совершала тягчайшие преступления, таких называют отморозками. Однажды они среди бела дня ворвались в Краснодаре в ювелирный магазин "Жемчуг", расстреляли сотрудника милиции, покупателей, продавцов… Член этой банды Ермолинский (кличка Метис) совершил также заказное убийство - жена заказала мужа. Пришли к человеку домой, позвонили, спросили: "Вы такой-то?' Он кивает. Подельник Метиса вытащил пистолет и выстрелил ему в лоб. Вот такие преступления.
Первый раз этих бандитов осудили на длительные сроки лишения свободы, а двоих приговорили к высшей мере. Потом Верховный суд отменил приговор, дело отправили на новое рассмотрение, и бандитов начали судить заново в Мосгорсуде. И меня из Лефортово вызвали туда в качестве свидетеля. Так ФСБ меня полностью расшифровала и всё передала в суд. Бандиты меня увидели и смеются: "Ну чего, и ты здесь? Доработался".
У меня не было адвоката на этом допросе. Только наручники и конвой за спиной. Кстати, за раскрытие того дела многие мои начальники получили награды. Теперь эти вот начальники сидят на Лубянке, а я стою и жду, что решат бандиты, - нарушил я их права при аресте или нет.
Ободянский (один из членов банды), приговорённый к высшей мере наказания, естественно, понимал, что ему грозит в лучшем случае пожизненное заключение. Он всё смотрел в окно. А я вспоминал обстоятельства нашей последней встречи. После задержания я с ним беседовал, и у нас случился инцидент - он в меня плюнул и обозвал - крысоловом". И вот, пять лет спустя Ободянский в суде встаёт и говорит:
- Хочу извиниться перед майором Литвиненко, - он не знал, что я уже подполковник, - за то, что плюнул в него. Посмотрел на меня и добавил:
- Саш, ты знаешь, почему ты в наручниках? Потому что не взяточник. Брал бы взятки, сидел бы на месте этого прокурора. И это уголовник.
- Это всё было сказано под протокол?
- Говорилось в суде. Я не знаю, записали они это в протокол или нет. А Ермолинский сказал следующее:
- Я хочу пояснить, что меня избивали после задержания и уже собирались выдавить глаза. Но в кабинет зашёл Литвиненко, остановил сотрудников милиции и всю ночь со мной просидел, чтобы меня не убили.
Судья спросила:
- Вы подтверждаете этот факт?
Я рассказал, что зашёл в комнату и увидел сотрудников милиции и Ермолинского, который пожаловался, что его избивают. Я всю ночь просидел с ним, потому что милиционеры были пьяные.
- Постой. Здесь что-то не так. Вечер, ты после работы, дома жена, сын, ужин, постель. А ты сидишь и оберегаешь бандита. И судья не смеялся? Для чего тебе это было надо?
- Просто опасался, что они, пьяные, могут забить его до смерти. Я массу фактов таких знаю - когда людей забивали. Даже на Петровке. Как-то бандит при задержании оказал сопротивление и застрелил сотрудника милиции. Его привезли в кабинет и забили палками насмерть, всем отделом. Самосуд фактически устроили.
Мне Ермолинский тогда пообещал: "Если мы когда-нибудь выберемся из тюрьмы, мы тебя выкупим и уедем в Африку".
- То есть ты хочешь сказать, что уголовники чётко делят ментов на плохих и хороших?
- Конечно, они досконально разбираются. Если бы Путин с президентского кресла туда попал, его бы спросили: "Слушай, братан, а ты когда там сидел, понимал, что нам тут жрать нечего?" И началось бы долгое разбирательство. Причём оно было бы таким скрупулёзным, что никакой прокуратуре и не снилось.
С Путаным, я думаю, жулики разбирались бы месяцев восемь. В тюрьме в первую очередь спрос идёт за изломанные человеческие судьбы. Если ты прокурор, никто не тронет только за то, что ты прокурор, но зададут первый вопрос: "А кого ты сажал? - . Ты скажешь: "Иванова - за убийство, Петрова - за убийство, а Сидорова - за грабёж". - "Хорошо. А ты по заказу их сажал или по закону?" - "По закону". - "Ты смотри, брат, если нас обманешь, мы должны будем тебе хребет сломать. Ты лучше сразу скажи. Если по заказу, то будешь жить под шканарём, никто тебя не тронет".
- Что такое "под шканарём"?
- Под шконкой, внизу, под кроватью… С мышами и тараканами. И начинают они на волю писать, выяснять. Выясняется, что - да, по закону. Вопросов нет. Или вдруг выясняется, что Иванова, Петрова, Сидорова он посадил по закону, а какого-то Семёнова - по заказу, за деньги. И пока Семёнов сидел в тюрьме, у него умерла мать. И они ему скажут: "Ну ты пойми, паскуда, на тебе же человеческая жизнь! И вот за это надо отвечать".
К примеру, если мой следователь Барсуков попадёт в тюрьму, его спросят, кого он сажал по заказу. Он ответит: "Никого-. И тогда ему конец. Ему скажут: "А Литвиненко кто посадил? Не ты ли?! А ты знаешь, что, когда он сидел в тюрьме, у него бабушка пошла в церковь за внука помолиться и попала под машину? И отчим после допроса скончался. Ты загубил две человеческие жизни. Потому что посадил невинного человека". И вот за это с него спросят. Жестоко, но справедливо.
Засада в зале суда
- Вернёмся к суду. Когда он начался?
- В начале октября 1999-го.
- Тебя обвиняли в том, что ты поставил человеку синяк при задержании.
- Да никто меня не обвинял. Меня просто унижали, размазывали. Следователь моей жене неоднократно заявлял: "Марина Анатольевна, вы же понимаете, отчего у Саши проблемы. Зачем он пошёл на телевидение?' То же он говорил моим адвокатам. Меня посадили только за то, что я выступил на пресс-конференции и обвинил руководство ФСБ в коррупции, в преступлениях.
Когда на суде допрашивали Харченко, которому я якобы поставил синяк, он сказал: "Меня били долго, вначале автоматами, потом ногами'. Судья прервал Харченко: "Вынужден зачитать показания, которые вы давали на следствии". Тогда он утверждал, что его бил только я. Судья спрашивает: "Так где же вы говорите правду?" - "Сейчас". - "А почему вы на следствии говорили другое?' - "А мне следователь сказал, что начальство приказало Литвиненко посадить в тюрьму. Поэтому надо давать показания на него".
- Это он в суде произнёс?
- Конечно! И в протоколе судебного заседания это зарегистрировано.
- Кто процесс вел?
- Судья Кравченко. Он мне прямо сказал, что ему угрожали, требовали посадить в тюрьму. А он меня оправдал.
- И тебя в зале суда отпустили?
- Было так. Судье угрожали. Офицер ФСБ пришёл к нему и предупредил, что "если не дашь этому подонку восемь лет, будешь следующий". Судья не испугался, вынес оправдательный приговор, который был два или три раза опротестован. Главная военная коллегия Верховного суда оставила приговор без изменения. Приговор вступил в силу, отмене уже не подлежит ни при каких обстоятельствах.
Я не виновен. А Кравченко уже не судья. После этого его с работы выгнали. Заодно и председателя суда.
Кстати, когда адвокат сказал прокурору: "Снимите обвинение, вы же видите, Литвиненко не виновен", тот ответил:
- Я ещё не получил квартиру…
- Вот так прямо на суде это и заявил?
- Конечно, не под протокол, но заявил. И все слышали. Мои друзья ему даже крикнули: "Мы купим тебе квартиру. Отпусти человека".
В общем, обвинение полностью развалилось, и они не знали, что с этим делать.
Тогда прокурор вдруг заболел и месяц не приходил в зал суда. Меня привозили и увозили, судья слал факсы главному военному прокурору, требовал прокурора в зал суда. Я объявил голодовку и заявил: "Если государство посадило меня в тюрьму, пусть оно поддержит обвинения. Я требую прокурора".
Прокурор появился в зале суда ровно через месяц. За один день - и прения, и последнее слово. Прокурор попросил год условно - фактически выпустить. Я поблагодарил за то, что условно. Но ведь я не виновен и прошу меня оправдать. Тогда меня снова отвели в камеру, и суд удалился на совещание. Часа через четыре, уже к вечеру, меня вывели. Полный коридор народу: журналисты, камеры… Меня опять посадили за решётку и стали зачитывать приговор:
- Именем Российской Федерации…
Я не слышал приговора, потому что был в шоке. Когда вошёл в зал суда, увидел прокуроров: в ряд стояли начальник отдела Иванов, старший следователь по особо важным делам Барсуков и ещё один прокурор. Стояли, как на параде. Я почему-то подумал: "Может, пришли извиниться?" Потом мелькнуло: "Нет, эти люди не умеют извиняться".
На последнем свидании в Лефортово я жене сказал, что меня, наверное, арестуют в зале суда.
После того как судья сказал: "Невиновен. Оправдать и выпустить из-под стражи немедленно", - конвой открыл двери решётки. Вдруг в зал врываются люди в масках с автоматами и в камуфляжной форме, точно на боевой операции. Кинулись они на меня, заорали, что это ФСБ и что я арестован.
Растолкали всех, надели на меня наручники и потащили из зала суда.
- Но суд же ещё не закончился?
- Судья кричит: "Верните подсудимого. Дайте мне закончить судебное заседание. Что вы делаете?"… Фактически прокуратура, вместе с ФСБ, устроила засаду в зале суда. Потом председатель Московского окружного суда написал заявление, что это явное неуважение к суду.
- А когда это было?
- 26 ноября 1999 года, около шести часов вечера. Я был арестован прямо по ходу судебного процесса.
- Как они могли арестовать человека, который ещё не освобождён?
- А вот растолкали конвой, схватили и выволокли. Для них суд - всё равно что ничего. Ведь ФСБ - над законом. Существуют только внутриведомственные правила игры, которые меняются в зависимости от того, с кем они играют.
И что удивительно, на арест опять приехал Борис Дицеев. Только в маске на этот раз. Начальник группы захвата, я его очень хорошо знал, был без маски, в гражданке, он удостоверение впереди себя нёс. Эту сцену по телевидению показывали.
- Ну хоть на этот раз не били? Или - по привычке…
- Нет. На этот раз почти тихо. Просто выволокли. Судья закричал:
"Верните его в зал суда!" И меня потащили обратно. Я начал вырываться, говорить: "Слушайте, я же под конвоем нахожусь". К начальнику конвоя обратился:.Я требую взять меня под конвой". Тогда прикладом объяснили: "Молчи".
Когда прокуроры стали зачитывать обвинения, судья опешил: "Подождите, господа прокуроры, дайте я закончу судебное заседание". Дали закончить. Зачитали обвинения. Новые.
Опять надели наручники. Сижу, изучаю своё новое преступление. Мне адвокат говорит: "Ничего не подписывай!" Прочитал, что на какой-то овощной базе у кого-то что-то вымогал. Хотя в жизни никогда на овощных базах не бывал.
- Тебе предъявили новое обвинение?
- Даже не обвинение. Я опять по подозрению был задержан. Как и в первый раз. Это очень важно. Такой арест разрешён или на месте преступления, то есть с поличным, или когда есть улики, но необходимо собрать - за десять дней! - дополнительные доказательства. Меня же арестовали оба раза грубо, незаконно, нечисто, по надуманным обвинениям. И что удивительно - не стесняясь ни себя самих, ни армии юристов, ни общества, которое всё же следило за тем, что со мной будет (хотя и не вмешивалось). Это был шантаж, торг: примешь наши условия - выпустим.
…Привезли в прокуратуру. Иванов входит и говорит: "Ну что, будешь давать показания?"
Спрашиваю, за что арестовали?
- Довыступался, - говорит. - Теперь сдохнешь в тюрьме, в Нижний Тагил загоним, там и загнёшься.
Пришли адвокаты, говорят: "Нам надо побеседовать с задержанным". Он говорит: "Нет'. Адвокаты настаивают: "Тогда мы напишем в протоколе, что вы нам отказываете во встрече с клиентом". Он подумал и решил:
"Ладно, беседуйте". Меня адвокаты спросили: "В чём тебя обвиняют?" А я сам не знаю в чём.
- Какие хоть вопросы задавали? Хоть что-то пытались выяснить?
- Вообще ничего. Спросили: "Где ты был 30 мая 1996 года в два часа дня?" Я ответил: "Не помню". - "Ну, раз не помнишь, значит, в тюрьму. Тебя помнят". Оказывается, в тот день я на овощной базе якобы ударил какого-то украинца резиновой палкой. Иванов сидит, печатает: "Знаешь гражданку Киселёву?" - "Не знаю, - говорю, - и отказываюсь давать показания". - "Сейчас в тюрьму поедешь".
Опять прибежала группа захвата, опять спрашивают: "Есть у вас претензии к группе захвата?" Я не стал с ними разговаривать.
Офицер оскалился:
- Ты в Бутырку поедешь. Это тебе не Лефортово. А я поеду к твоей жене.
У меня нет претензий к группе захвата. Какие могут быть претензии к бандитам?
Отвезли в тюрьму. Посадили в одиночный боксик, ни туалета, ни крана. Невозможно лечь. Если ложишься на спину, то ноги надо поднимать на стену.
Бутырка
Я всю ту ночь не спал - вспоминал советы Володи Кумаева про Бутырку - как себя вести.
- В чём состояли его советы?
- Ну, чтобы не нарываться. Вот зашёл в камеру, поставь свои вещи, Подошёл к дубку - это стол так называется - встал, представился. Сказал, кто ты есть, по какой статье. В каждой камере есть смотрящий. Он подзовёт к себе. Подойдёшь, расскажешь о себе коротко. Он тебе укажет место, где спать. И начнёшь жить камерной жизнью.
Тюрьма живёт не по законам власти, а по воровским. И это понимают все. Ну, конечно, администрация свои порядки наводит, но воровская власть противостоит официальной, и чем она сильнее, тем легче сидеть.
Все осуждённые просятся в тюрьмы, где установлена воровская власть, "чёрные" тюрьмы. И все боятся "красных" тюрем, где хозяйничает администрация.
В Бутырке, конечно, режим особый, это не Лефортово. Гонят по коридору толпу, человек сорок. Подводят к куче грязных матрасов. Что меня первое в Бутырке поразило - это страшная грязь. Вонь и грязь. Одеяла дали. Малюсенькие. Если укроешь ноги, то оно до пояса. Если укроешь голову, ноги будут голые. Ни простыней, ни наволочек не положено. Привели в камеру. Ту самую - 131. Там сидело восемь человек. А мест всего семь: шесть шконок в два яруса и одна под решёткой, под окном. Спросили: "Ты кто?" Я говорю: "Литвиненко". Они: "А-а, слышали. Знаем всё, что с тобой было. У тебя чего-нибудь есть?" А у меня всё в Лефортово осталось. И они дали мне тапочки, зубную щётку, пасту, одеяло, наволочки, всё дали.
- Какой-то супермаркет, а не Бутырка…
- Экипировали полностью. И говорят: "Вот еда. Хочешь, ешь с нами, хочешь - сам, как тебе удобно".
Когда мне жена через семь дней передала продукты, я ребят угощал. Ешё она мне передала полотенца и одеяло хорошее верблюжье, подушку нормальную. Я потом всё оставил ребятам. Вот так и супермаркет образуется. Но не вещи главное. А то, как их предлагают. Дали бы они мне дырявое одеяло - так и оно бы грело!
- А это камера специальная, для сотрудников милиции?
- Конечно. Я не знаю, повлияла ли на них ситуация, но обстановка в камере была… человеческая, что ли. Люди, с которыми я сидел, были абсолютно нормальными. Переживали о жёнах, детях, не было ничего блатного. Когда я туда попал, мне ребята сразу сказали: "У нас нет по воровском ходу и всё такое. Тюрьма чёрная, здесь воровская власть, но у нас в камере нормально".
Только когда к нам посадили Виталика, сотрудника Московского ОМОНа, за изнасилование, мы попросили его не есть с нами за одним столом. Этот закон тюрьмы мы приняли. Жили дружно, никто никого не трогал, смех, шутки были. В общем, нормально. Время намного быстрее шло в Бутырке.
- Ты знаешь, меня всегда поражало свойство человека в плохом помнить хорошее. Для ветерана самые светлые годы - война. А ты вспоминаешь Бутырку почти что нежно.
- Это, наверное, после ледяного Лефортово. Но правда, что-то было человеческое. Вот в тюрьме тщательно оберегают сон - когда человек спит, он не в тюрьме, ведь ему снится свобода. А утром 4 декабря меня вдруг будит песня. Стоят вокруг шконки бывшие менты и поют на ломаном английском: "С днём рожденья!" Из печенья и сгущёнки торт слепили, натыкали спичек, зажгли и поют.
Мне в тот день исполнилось тридцать семь. Ты знаешь, когда мне исполнится пятьдесят, я закажу торт из печенья и сгущёнки. И хор ментов…
- И передачами делились?
- А как же? Когда заносят тебе в камеру передачу, сразу все собираются, дубок (стол) очищают и начинают раскладывать. Берут лист бумаги и всё расписывают. Сверток всегда повреждён, администрация масло режет, сахар распечатывает, сигареты ломает. Для чего? Для того, чтобы украсть. Вот тебе жена передала двадцать пачек сигарет. Но надо же хапнуть! И они говорят, что в пачках тебе патроны могут передать. Сигареты сломаны, но зэки по фильтрам считают. Так, говорят: украли пачку и две сигареты, сволочи! Считается, что если в передаче пачку украли, это нормально. А если ещё две сигареты, это уже беспредел.
Сколько зефира в килограмме - всё подсчитано. Сколько кусков сахара в килограмме - всё известно. Сколько колбасы? Батоны складывают, смотрят по длине - понятно! А её же режут, колбасу, чтобы посмотреть, нет ли там чего внутри, и всю среднюю часть вырезают. А зэки её складывают и считают, сколько украли. Если десять сантиметров, то нормально, а если пятнадцать, то беспредел.
В банках нельзя передавать сгущёнку. Заставляют переливать её в пластиковые бутылки. И разбавляют водой. Хорошо, если кипяченой. А если сырой, у всех начинается понос.
Власть посадила человека в тюрьму, лишила свободы (до суда ещё!), не кормит, не даёт лекарств. И объясняет: "Ребята! Да у нас нет денег!" Ну хорошо, нет денег, но чего ж вы передачи-то воруете?! Когда у меня из пяти батонов колбасы два с половиной украли, причём подменили - хорошую забрали, а подсунули отравленную, ребята мне сказали: "Саша, это беспредел, надо заявление писать". Я написал заявление. Меня вызвали режимники: "Ты чего заявление написал? Тебе чего, плохо в этой камере сидеть? Можем в другую перевести". Ты же понимаешь, могут в общую кинуть.
- А друг у друга зэки воруют?
- Такого не бывает. Русские законы тюремные - жёсткие. Если ты их нарушаешь - наказание неминуемо. Но никто тебя не тронет и пальцем, ни в чём не обвинит, пока не разберутся досконально. Разбираться будут долго, объективно. Если только тень подозрения появится, что вор принял решение в отношении какого-то человека за деньги или за кусок хлеба, он будет моментально раскоронован. А это самое страшное для вора. Он с самого верха падает на самый низ тюремной иерархии.
Я был поражён системой коммуникации, доставки информации, которая там существует - просто поражён. Ведь в каждой камере идёт учёт общаковых денег. Если деньги проходят куца-то, везде записывается, в какое время прошла эта стодолларовая купюра в эту камеру и куда она пошла дальше. Ведётся учёт, так называемая тачковка. Если деньги пропали, моментально в тюрьме найдут, где они пропали и у кого.
- Чего нет в государственной системе.
- Вот это-то и поразительно.