- И архитектор будет совсем здоров?
- Не берусь утверждать. К сожалению, болезнь запущена. Но пока что работу меньшего масштаба он выполнять безусловно сможет. Работу мы ему найдем.
- Но разве подыскивать работу больному это дело врача?
- Нет, но больного надо вернуть обществу не ущемленным, а бодрым.
Усталая, взволнованная пережитым, я вышла на улицу. В кармане нащупала письмо, переданное мне физиком-изобретателем. "Надо отправить" - подумала я и уже хотела опустить письмо в ящик, как вдруг обратила внимание, что оно адресовано на имя известного академика. Это меня смутило. К тому же было любопытно узнать, что пишет человек, которого я твердо считала здоровым. Пришлось вернуться в больницу и посоветоваться с Анной Ивановной. Она распечатала письмо и, улыбнувшись, прочитала:
"Глубокоуважаемый Ипполит Сергеевич!
Уведомляю Вас, что личные враги засадили меня в сумасшедший дом. Они думают воспользоваться моими изобретениями. Как Вам известно, я открыл способ передачи мысли на расстоянии и для этого изобрел сплав для граммофонных пластинок, благодаря которому голос с пластинки будет слышен сразу в нескольких городах. Здесь, в сумасшедшем доме, мне строят всякие козни. Сегодня ночью враги направили из отдушины инфракрасные лучи на мой мозжечок. Исчадия ада полагали расплавить его и выведать секреты. Это им не удалось, я во-время закрылся одеялом.
Прошу, Ипполит Сергеевич, высвободить меня из этого бедлама.
Премного обязанный Вам физик-изобретатель Цирцеев".
Значит, он действительно психически больной! Мне представлялись ясные, как у ребенка, глаза, разумная речь. Выйдя от врача, я заплакала.
Домой вернулась в полной растерянности и, кажется, в первый раз в жизни чувствовала себя несчастной.
…Когда я однажды потеряла деньги и горько плакала, моя старая бабушка сказала мне: "Деньги потерял - ничего не потерял, здоровье потерял - половину потерял, ум потерял - все потерял". Не сразу я поняла горькую мудрость этой пословицы. Поняла и другое: потерянный ум можно найти…
К моменту выбора профессии мне было ясно, что я не в состоянии отказаться от трудной и увлекательной задачи - изучать психическую деятельность человека и возвращать его к трудовой жизни.
Так время, проведенное в психиатрической больнице, определило мое будущее.
Я стала с особым чувством приглядываться к окружающим меня людям, вслушиваться в их речь. Резкие реплики, споры, недисциплинированность - все казалось мне проявлением ненормальности. Самые умные и нормальные на мой взгляд люди в разных ситуациях жизни зачастую совершали неумные, необдуманные, а иногда и ненормальные поступки. По учебнику психиатрии все укладывалось в строгие четкие рамки классификации. Живой больной с его страданием оказался куда сложнее. Вот здесь и трудно выпутаться из противоречий, которые возникают на каждом шагу. На помощь приходили книги, беседы со старшими товарищами. Это давало много, но меньше, чем опыт общения с больным. Лекции профессоров и врачей клиники также много прояснили. Но все-таки окончательно разобраться в трудных вопросах помогла мне сама жизнь, практика.
Спустя два месяца после знакомства с "сумасшедшим" Цирцеевым я встретила его на улице. Он шел с видом занятого человека с портфелем в руке.
"Интересно, сумасшедший разгуливает по улицам?" - удивилась я и решила пройти мимо.
Цирцеев меня узнал, подошел и "нормально" заговорил.
"Знаю, что у тебя бред и теперь меня обмануть трудно!" - подумала я. В зачетной книжке у меня по психиатрии стояло: "отлично".
- Что вы сейчас делаете? - спросила я заинтересовавшись.
- Работаю физиком в научно-исследовательской лаборатории.
- Работаете? - вырвалось у меня.
- Конечно… Вот оттиск моей последней научной работы.
Цирцеев неспеша открыл портфель и показал мне печатный оттиск монографии.
- Когда же вы успели написать?
- Работу я закончил до болезни, а сейчас пришлось только немного выправить…
- А как те… которые направляли на ваш мозжечок инфракрасные лучи? Помните, вы даже передали мне письмо?
На его лице появилось разумнейшее выражение снисхождения к моей глупой бестактности.
- Надеюсь, вы тогда передали письмо врачу?
- Да…
- Очень признателен… Вам теперь должно быть понятно, что я был тяжело болен…
- И… Сейчас вас уже ничто не беспокоит?
- Как видите… Абсолютно здоров.
Очевидно, беседа со мной не доставила Цирцееву удовольствия. Он вежливо приподнял шляпу и твердыми шагами пошел вперед.
Я медленно побрела в обратную сторону, но шаги, помимо моей воли, делались все быстрее. Мысли кружились беспорядочным, но веселым вихрем: "И зачем профессор поставил мне в зачетной книжке "отлично"? Разве я "отлично" знаю психиатрию? Конечно, нет! Но знать ее я непременно буду! Безнадежных нет! Есть из-за чего жить и работать!".
Свернув вправо, я оказалась перед массивной дверью психиатрической клиники. Возникла мысль поделиться впечатлением с Анной Ивановной. Мне пришлось ее подождать. Пыл немного остыл.
Она встретила меня радушно и провела в свой кабинет. Там на диване сидел мужчина, который при нашем появлении встал и вежливо поклонился.
- Ну, значит, выписываемся? - весело спросила Анна Ивановна.
- Да, благодарю вас! - улыбаясь, живо ответил мужчина, в котором я сразу узнала архитектора.
Но что произошло? Я была живым свидетелем перерождения человека. Слово "благодарю" он произнес правильно. Лицо стало более осмысленным, хотя благодушная улыбка, может быть, и не совсем подходила к данному моменту. Поведение этого человека было вполне "здоровое". Из заключительной беседы архитектора с Анной Ивановной я поняла, что у него ослаблена память, что он еще склонен принимать невозможное за возможное, но искренне радуется своему выздоровлению и мечтает о любимой работе.
- А помните, Иван Иванович, как вы собирались воздвигнуть виллу из розового мрамора?
- Заскок, Анна Ивановна, - смущенно улыбнулся архитектор и, пожав нам обеим руки, ушел бодрый и спокойный.
- Анна Ивановна, это чудо! - не выдержала я.
- Да, чудо, - серьезно ответила она. И, помолчав, добавила, - но оно в наших руках.
ПОПУТЧИКИ
Я только что сдала государственные экзамены. Пять лет упорного труда над книгой были позади, оставалась только одна забота: куда же ехать работать врачом? - выбор большой. Глаза разбегаются! Миновали и последние студенческие каникулы, которые я провела у родителей на юге, а теперь возвращалась в Москву.
В вагоне поезда было жарко, за окном мелькали поля спелой ржи. Попутчиков было мало. Скоро, как это бывает в поезде, с ближайшими соседями установились самые дружеские отношения.
В моем купе ехали две женщины. Одна из них врач Анна Петровна, другая - старушка Ольга Ивановна - фельдшерица. Обе направлялись из Таджикистана в Москву.
Кажется, ничего особенного не было в Анне Петровне. Худощавая блондинка с серыми спокойными глазами, с тихим голосом, неторопливыми движениями. И однако хотелось смотреть на нее, слушать ее голос.
- Вы из Таджикистана? Какая даль! - воскликнула я.
- Ну, что за даль… - возразила Анна Петровна. Ее лицо оживилось и разгладилась складка между размашистыми бровями. Старушка заснула, слегка покачиваясь от движения вагона.
- Я очень много читала и слышала о Таджикистане, - поспешила я предупредить.
- Да, природа и жизнь там особые… - уклончиво заметила попутчица.
- Должно быть, интересно посмотреть на караван верблюдов? - не отвыкшая от девичьего многословия, сказала я. - Они ведь очень важные, степенные; не идут, а выступают. А на шее у каждого, наверное, звенит колокольчик, словно говорит: "Давайте дорогу!" А верблюды глядят гордо, строго, свысока… Очень занятно, правда? - наконец, остановилась я.
- Да, верблюды действительно смотрят свысока, да еще и плюют на нижестоящих.
В спокойных глазах Анны Петровны промелькнула усмешка, а я от всего сердца рассмеялась.
- А тигры у вас ведь тоже есть?
- О тиграх что-то не слыхала, разве на границе Афганистана? Дикие козы - джейраны водятся. До чего изящное и любопытное создание! Едете вы, скажем, на автомобиле, они пугливо пересекут на всем скаку дорогу или обгонят машину, а потом вдруг замрут на месте, как вкопанные, и долго-долго провожают вас взглядом огромных черных глаз. Если джейранов вспугнуть, они, конечно, удерут, но обязательно остановятся опять и снова будут глазеть вам вслед. Любопытство сильнее страха, прямо, как у малых ребят, - улыбнулась Анна Петровна.
- А как живут таджики? Должно быть, сидят у кибиток в шелковых халатах, белых чалмах?
- Мужчины любят проводить свободное время в чайхане (чайной). Они обычно мирно беседуют и пьют зеленый кокчай.
- Это в пятидесятиградусный зной?!
- Удивляетесь? Я сперва тоже удивлялась, а затем и сама пристрастилась. Зеленый чай лучше всех напитков утоляет жажду.
- Мне рассказывал один человек, - заметила я, - что природа в Таджикистане прекрасная… Я представляю себе вокруг хлопковые поля… Тишина необычайная… Кажется, ни одного живого существа, а присмотришься, и вдруг мелькнет стройная дехканка, заметит вас, улыбнется белыми крепкими зубами, обожжет взглядом черных глаз, блеснет серебро сквозь шелк платка, взметнутся длинные смоляные косы, и до свидания! Только ее и видели… А кругом вьется виноград, зреют сочные гранаты… Надоело здесь жить, сел на коня и поехал на "Крышу мира" - на Памир… Вы там были?
- Пришлось… - сдержанно ответила Анна Петровна.
- Представляю себе… Я видела даже фотоснимки… На покатых горах нетающий снег, а у подножья яркие цветы, наверное, особенно много красных маков… Едешь, тропинка ведет все выше и выше, взглянешь вниз - без привычки, конечно, закружится голова… Страшно должно быть, если на повороте лошадь неловко шагнет. А на дне пропасти рвется пенистая река и такой грохот стоит, что не услышишь и попутчика… А то вдруг среди гор откроется глазам зеленая долина, а на ней стадо тучных, таких ленивых овец.
Анна Петровна вдруг рассмеялась тихим добродушным смехом.
- Вы так рассказываете, словно все это видели своими глазами.
- А разве там иначе?
- Несколько лет тому назад, например, долина Вахш представляла собой безводную пустыню с обитателями: пауками-фалангами, ящерицами и скорпионами…
- Неужели? А теперь что там?
- Прорыли канал, пустили воду из реки Вахш… Теперь не только хлопок, но и виноград растет…
- Ой, как интересно: Анна Петровна, а где вы жили прежде?
- В Москве…
Не зная предела своему любопытству, я спросила:
- А почему теперь в Таджикистане?
- Да, видите ли… перед тем как мне окончить медицинский институт, погиб мой муж… летчик… а скоро и ребенок наш… умер… вот и не могла… все напоминало…
Голос Анны Петровны стал глуше, взгляд строже, а между бровями снова залегла складка. Я заметила, как дрогнули ее бледные губы.
- Анна Петровна! Расскажите о вашем сельском участке, - поправляя свое неуместное любопытство, попросила я.
- Ну, что же, - без улыбки сказала Анна Петровна. - Приехала я в районный кишлак Файзабад. Запущенный одноэтажный дом с мусором вокруг и представлял собой сельский врачебный участок…
- И много там было врачей?
- Ни одного… Работали в амбулатории только Ольга Ивановна, медсестра-переводчица - Тамара, да две санитарки.
- Наверное, обрадовались вашему приезду?
- Вначале не очень… Встретили с оглядкой… - Анна Петровна вздохнула и продолжала: - В институте меня, видно, как и вас, обучили всем наукам, кроме одной: как обходиться с людьми…
- Для чего это?
- А вот слушайте… Начала слишком горячо, требовала я сразу много… Ольга Ивановна крутовата нравом… Вот и нашла коса на камень… Не успела я освоиться, как выяснилось, что в дальнем кишлаке появился один случай оспы. Небывалый уже в те годы случай. Приказала пожилой Ольге Ивановне с санитаркой ехать верхом на лошади в горные кишлаки. Она, конечно, отказалась… Не умея ездить верхом на лошади, я взяла с собой комсомолку-таджичку и поехала с ней.
- И никто больше с вами не поехал?
- Мы и километра не проехали, - продолжала Анна Петровна, - как догнали нас тоже на лошадях две санитарки и медицинская сестра Тамара со всеми атрибутами для противооспенных прививок.
- Что же было дальше? - торопила я.
- Так все и поехали… Целую неделю прививали оспу… Уже заканчивали работу, когда кто-то распустил слух, что русские прививают смерть… - Анна Петровна откинула со лба прядь светлых волос. - Плохо нам пришлось… Таджички перед нами захлопывали двери кибиток… В отдельных случаях мы делали прививки с большим трудом… долго приходилось убеждать и уговаривать. Никто не хотел продать лепешки или яблока… В одном кишлаке после прививок оспы несколько темных личностей нас проводили градом камней… Лошадь захромала от ушиба… Едва ускакали…
- А потом?
- Сколько друзей приобрела я потом в этом кишлаке… Но в тот раз от непривычки к верховой езде и переживаний я заболела… чувствовала себя разбитой… Два дня не поднималась с постели. А Ольга Ивановна не отходила от меня, а потом во всем заменила мне родную мать… С оспенных прививок и началась для меня врачебная практика.
- И оспы больше не было?
- Нет… А через две недели приехал к нам инспектор министерства с приказом срочно провести противооспенные прививки населению района, где наблюдался случай оспы… А мы уже провели…
- Вы и больных принимали?
- Конечно, только без часов и праздников.
- То есть как?
- А так, с раннего утра и пока всех не примешь. Ведь не откажешь больному, если он проехал километры, а то привезут роженицу или человека, укушенного скорпионом…
- Наверное, повидали разных больных?
Анна Петровна взглянула в окно вагона на плывущую даль степи.
- Пришлось повидать многое… У меня на глазах умирал от боли в животе дехканин, а я так и не знала от чего, потому, что было похоже и на аппендицит, и на заворот кишок, а может быть, и на перитонит, а около нет не только профессора, а просто врача постарше тебя, - вот тогда и начала мыслить, сопоставлять, осторожно действовать, чтобы не повредить… Много было и бессонных ночей. Не отходила от постели больного… И, представьте, нашла причину болезни, помогла и дехканин выздоровел. Сама не верила.
- И как вы только сумели все одна!
- Не одна, а вот с ней и с другими, - кивнула она в сторону дремлющей старушки. - Она опытная бывшая хирургическая сестра, чудесный человек и хороший помощник. На первых порах именно с ее помощью я начала приобретать опыт. Научилась принимать роды, вправлять вывихи, переливать кровь, делать внутривенные вливания и умела уже многое другое, чему так хорошо учит при помощи книги жизнь, практика… Да, разве практика сельского врача только в этом? Он самый беспокойный человек в районе. Если в сельпо продают недоброкачественные продукты, врач требует закрыть продажу… Нет в хлопковом поле пункта первой помощи - надо его организовать. Сельский врач - это и неотложная помощь и скорая… Он обязан устранить боль и не допустить безвременную смерть… Вот здесь и началась врачебная практика. - Анна Петровна без улыбки внимательно взглянула на меня и сказала:
- Если вас не утомит, я расскажу один случай…
- Утомит?… Да я готова слушать целую ночь!
- Должна вам заметить, что осень в Таджикистане очаровательна. В это время поспевает хлопок, зреет виноград, наливаются соком гранаты.
- А зима в Таджикистане бывает?
- Конечно… только она особая… самое неприятное зимой - это ветер! А вот дождь пойдет, так льет, льет недели, даже вспомнить скучно. Снега почти не бывает. Вам не хочется спать?
- Нет, что вы?! - искренно заверила я.
- Однажды… в очень сырой ноябрьский вечер постучала ко мне в амбулаторию старуха-таджичка и объяснила, что у нее умирает внук, сирота Али…
Анна Петровна приподняла брови, как человек, который что-то припоминает, и взглянула в окно на красноватый закат неба.
- Такие посещения бывали частенько, и мы никогда не отказывали в помощи. Но этот день был годовщиной смерти сына. Ольга Ивановна, видимо, и не сомневалась, что и на этот раз визит состоится, и стала собираться вместе со мной в путь. Трудно мне было в этот день. - Анна Петровна вздохнула и продолжала. - Ольга Ивановна - опытная помощница. Она захватила даже маленькую походную лабораторию и все, что может понадобиться. Мне казалось, что лошадь идет слишком медленно, а кишлак неизмеримо далеко. Под проливным дождем, накрытые брезентом, мы приехали на рассвете. Хрупкий, курчавый мальчик, лет пяти, лежал без чувств. Я с трудом посчитала его слабый пульс, послушала сердце, легкие, прощупала большую плотную селезенку. Картина ясная - тяжелая форма малярии.
Повидимому, он болел давно. Наша походная лаборатория дала нам возможность определить у мальчика тропическую малярию. Мне стало ясно: он умрет, если не принять самых энергичных мер. Но каких? Пока Ольга Ивановна вводила больному под кожу сердечное средство, я взяла капельку крови из пальца больного и определила группу. Моя кровь была первой группы и ее можно вливать любому человеку. Стакан крови для меня особого значения не имел, а мальчика это могло спасти.
Ольга Ивановна расстелила салфетку, обмыла спиртом мою руку и руку мальчика, приготовила инструменты и с ее помощью часть моей крови была перелита мальчику. Когда к нему вернулось сознание, я уехала домой.
Ольга Ивановна осталась выхаживать больного, как выхаживала всех, кто оставался на ее руках. Через несколько дней я снова проведала маленького пациента.
Переливание крови и последующее лечение дали неожиданный лечебный эффект…
- И мальчик совсем выздоровел?
- Да… Но малярией болели многие другие, а охватить их всех лечением я была не в состоянии. Вот и пришла мысль организовать малярийную станцию с больничными койками.
- Вы, конечно, немедленно организовали?
- Вы думаете это так просто? - ответила она на вопрос вопросом. - Ведь именно этому ни меня, ни вас не учили… Правда?
- Да… - согласилась я, недоумевая, почему именно в вопросе организации больницы в сельской местности главным действующим лицом должен быть врач. Мне было известно, что больницы открывают райздравы, министерства, а при чем тут врач, который обязан притти на готовое? В то же время выходит, что именно сельский врач и является главным организатором больничного дела… Непонятно!
Анна Петровна продолжала:
- Эта мысль не давала мне покоя. Вот и стали мы с Ольгой Ивановной частыми посетителями сельсовета, райздрава, а один раз, сытые обещаниями, взяли да и катнули в самый город Сталинабад, в министерство здравоохранения. Добились разрешения и назад… Однако здесь трудности и начались… Какая же это малярийная станция - больница, если окна без сеток, а вокруг видимо-невидимо стоячих болот с малярийными личинками комаров. Значит, надо их обезвредить? А для этого где достать парижской зелени или просто нефти?
Анна Петровна облокотилась на вагонный столик и между ее бровей залегла складка.