В последних числах апреля 1878 г. русское правительство решилось выйти из состояния неизвестности и снова призвать к содействию Германию.
24 апреля Горчаков телеграфировал русскому послу в Берлине П. П. Убри предложить князю Бисмарку и самому императору Вильгельму стать арбитрами в споре между Россией, Австрией и Англией.
22 мая 1878 г. германское правительство разослало всем странам – участницам Парижского трактата 1856 года приглашения собраться на конгресс в Берлине для обсуждения условий "прелиминарного" мирного договора, заключенного в Сан-Стефано между Россией и Турцией.
Представители великих держав съехались в Берлин к 1 июня. Первыми уполномоченными были министры, руководившие внешней политикой своих государств: за Германию – князь Бисмарк, за Австро-Венгрию – граф Андраши, за Англию – премьер-министр граф Биконсфильд и министр иностранных дел маркиз Салисбюри, за Францию, Италию и Турцию – министры иностранных дел Ваддингтон, граф Корти и Каратеодори-паша. Русский канцлер князь Горчаков хоть и был назначен первым уполномоченным, но по слабости здоровья не принимал активного участия в совещаниях, на которых отстаивать интересы России выпало на долю второго уполномоченного, графа Шувалова. Не вдаваясь в нюансы, следует сказать, что Россия потерпела поражение на конгрессе. Произошло это по глупости наших дипломатов и военных. Замечу, что все это время русская армия стояла у ворот Стамбула.
27 января 1879 г. в Константинополе был подписан окончательный мирный договор между Россией и Турцией. Согласно его условиям, Россия получала большую контрибуцию от Турции (в этом Бисмарк решительно поддержал Горчакова), а также города Карс и Батум с прилегающими землями.
Англия заняла Кипр и тем самым обеспечила себе новый опорный пункт в Средиземном море. Австро-Венгрия получила Боснию и Герцеговину, утвердилась на пути к Салоникам. И отныне Австрия стала ближе к Средиземному морю, даже к Константинополю, чем Россия.
Глава 18. Александр III между Парижем и Берлином
В 1878 г. наши дипломаты и военные вновь показали полнейшую бездарность и узость мышления. Но все свои грехи они в петербургских салонах на страницах "патриотической" прессы свалили на князя Бисмарка. Он-де был двуличным и не хотел таскать каштаны из огня для Александра II и Горчакова. А за что? Да за так, потому что мы, русские, белые и пушистые, нас нужно любить только бескорыстно.
И, надо сказать, эта кампания удалась. Большинство русской интеллигентной публики резко осудили Бисмарка и Германию в целом. Под интеллигентной публикой я понимаю не только дворянство, чиновников, университетских профессоров, но и приказчиков, лавочников, лакеев и прочие категории граждан, читавших газеты и любивших потолковать о политике в разрешенных цензурой рамках. Помните доктора из чеховской "Шведской спички": "Ах, Австрия, все это твои дела". Другой вопрос, что не менее 90 % населения России не имели представления, кто такой Бисмарк и где находятся Эльзас с Лотарингией.
Я уж не говорю о победе германского оружия в 1870 г. Но тогда победили не только немцы, но и "просвещенные мореплаватели", а также французские "письменники".
Лорды Адмиралтейства выиграли войну на море в 1870–1871 гг. "Какая еще война на море?! – воскликнет военный историк. – Никакой войны на море между Францией и Германией не было!" Правильно, и вот это-то самое интересное!
Франция имела второй в мире после британского военно-морской флот. Германия существенно уступала ей, но тоже имела в строю мощные броненосцы. А войны не было? Дело в том, что англичане своими правилами морской войны заморочили головы не только нашим, но и французским, и германским адмиралам.
Французские эскадры крейсировали в Северном и Балтийском морях у германских берегов. Они могли вдребезги разнести десятки германских портовых городов. Но боялись нарушить навязанные англичанами морские права. Немцы, в свою очередь, имели несколько скоростных пароходов компании Ллойда, которые можно было вооружить и использовать для каперской войны. Но и те побоялись нарушить морское право. Дело часто доходило до анекдотов. На открытом рейде Файяла (Азорские острова), то есть вне территориальных вод, французский броненосец "Монкальм" мирно обошел стоявший на якоре германский корвет "Аркона" и пошел дальше.
Как метко выразился гросс-адмирал фон Тирпиц: "Ведь это была морская война, в которой не участвовали англичане!"
И до, и после 1870 г. английские корабли захватывали и грабили нейтралов и разрушали незащищенные города по всему свету. Для собственных же нужд у "просвещенных мореплавателей" была совсем другая мера. Первый британский лорд Адмиралтейства, адмирал Джон Фишер писал в своих мемуарах: "На первой мирной конференции в Гааге в 1899 г., когда я был британским делегатом, городили ужасную чушь о правилах ведения войны. Война не имеет правил… Суть войны – насилие. Самоограничение в войне – идиотизм. Бей первым, бей сильнее, бей без передышки".
Увы, наши адмиралы и политики не только не сделали нужных выводов из опыта войны 1870 г., но и взяли ее за образец для своего флота в 1904–1905 гг.
И еще одну войну выиграла парижская писательская братия. Речь идет о психологической войне, начатой в 1870 г. талантливыми писателями типа Золя, Флобера, Мопассана и т. д. Благодаря им подавляющее большинство французов прониклись ненавистью к проклятым тевтонским варварам.
Иван Сергеевич Тургенев, проживавший в 1870–1883 гг. в Париже, писал: "Я все это время прилежно читал и французские, и немецкие газеты – и, положа руку на сердце, должен сказать, что между ними нет никакого сравнения. Такого фанфаронства, таких клевет, такого незнания противника, такого невежества, наконец, как во французских газетах, я и вообразить себе не мог… Даже в таких дельных газетах, как, например, "Temps", попадаются известия вроде того, что прусские унтер-офицеры идут за шеренгами солдат с железными прутьями в руках, чтобы подгонять их в бой, и т. п. Это говорится в то время, когда вся Германия из конца в конец поднялась на исконного врага…"
Но в самой России трезвомыслящих людей было немного, и французская пропаганда у нас принималась как "святое писание". Барышни плакали, читая мопассановскую "Пышку", а на банкетах худосочные приват-доценты между севрюжиной с хреном и шампанским с чувством обличали "злодеев немцев".
Проводниками идей французского реваншизма в России стали многочисленные и хорошо законспирированные масонские ложи, руководимые из Парижа. В свою очередь, франкоязычные финансисты и предприниматели оперативно сориентировали своих русскоязычных соплеменников и коллег по бизнесу.
В итоге при дворе, в министерствах и прессе началась борьба сторонников союза с Германией и франкофилов. Новый император, Александр III колебался. Поначалу он вступил в союз с Германией. 18 июня 1881 г. был подписан австро-русско-германский договор, вошедший в историю под названием "Союз трех императоров".
Согласно первой статье этого договора, все три договаривающиеся стороны взаимно обязались соблюдать благожелательный нейтралитет в случае, если бы одна из них оказалась в состоянии войны с четвертой великой державой. В переводе на простой язык эта статья фактически означала, что Россия обязывается перед Германией соблюдать нейтралитет во франко-германской войне, а Германия и Австро-Венгрия гарантируют то же самое России на случай англо-русской войны.
Далее в первой статье говорилось о гарантии нейтралитета и на случай войны одной из трех держав с Турцией, но при обязательном условии, чтобы между всеми тремя участниками договора было предварительно заключено соглашение о результатах этой войны.
В условиях сложившейся международной обстановки постановление это означало, что Австро-Венгрия и Германия обязывались соблюдать нейтралитет в случае новой русско-турецкой войны при условии, что их интересы, и прежде всего интересы Австро-Венгрии, будут заранее обеспечены чем-то вроде нового издания Рейхштадского и Будапештского соглашений, посредством которых Австро-Венгрия оградила свои интересы и обеспечила себе компенсацию перед минувшей русско-турецкой войной.
Согласно второй статье договора, Россия в согласии с Германией заявляла "о своем твердом решении уважать интересы Австро-Венгрии, вытекающие из ее нового положения, обеспеченного ей Берлинским трактатом". Под "новым положением" Австро-Венгрии подразумевалась оккупация Боснии и Герцеговины. Далее говорилось, что все три участника договора "дают взаимное обещание в том, что какие-либо изменения в территориальном status quo в европейской Турции могут произойти не иначе, как по их взаимному соглашению".
Согласно третьей статье, "все три двора признают европейский и взаимно обязательный характер принципа закрытия проливов Босфора и Дарданелл для военных кораблей, основанного на международном праве, подтвержденного трактатами и сформулированного в заявлении второго уполномоченного России на заседании Берлинского конгресса от 12 июля".
Это постановление договора означало присоединение Германии и Австро-Венгрии к русскому толкованию режима Проливов. Тем самым отклонялась английская интерпретация принципа их закрытия, изложенная лордом Солсбери на Берлинском конгрессе и сводящаяся к тому, что обязательство соблюдать этот принцип державы приняли только перед турецким султаном, но не друг перед другом и только на тот случай, если этот принцип будет выражен в "свободно принятом" решении султана. Присоединяясь к русской точке зрения, Германия и Австро-Венгрия отрицали за Англией право вводить свой флот в Проливы и в Черное море по соглашению с Турцией.
Далее, в третьей статье содержалось обязательство всех трех участников договора "сообща следить" за тем, чтобы Турция не допускала исключения из правила закрытия Проливов, предоставляя Проливы для военных операций какой бы то ни было воюющей державы. "В случае нарушения этого условия или чтобы предотвратить таковое", все три правительства обязывались предупредить Турцию, "что они в подобном случае будут считать, что она находится в состоянии войны со стороной, в ущерб которой это будет сделано, и что с этого момента она лишается преимуществ территориальной неприкосновенности, обеспеченной Берлинским трактатом".
Дальнейшему сближению России и Германии препятствовала политика панславистов (то есть персонажей, именовавших себя славянофилами). Среди них были и генералы, тот же герой русско-турецкой войны Скобелев, писатели и представители "общественности" (братья Аксаковы и Кириевские, Ю. Ф. Саморин, А. С. Хомяков и т. д.).
Восточная политика России была метко охарактеризована генерал-майором Генштаба Е. Н. Мартыновым: "Для Екатерины Великой овладение Проливами было целью, а покровительство балканским славянам – средством. Екатерина на пользу национальным интересам эксплуатировала симпатии христиан, а политика позднейшего времени жертвовала кровью и деньгами русского народа для того, чтобы на счет его возможно комфортабельнее устроить греков, болгар, сербов и других, будто бы преданных нам единоплеменников и единоверцев".
Не надо было быть провидцем, чтобы понять, что любое вмешательство России в дела беспокойных и непредсказуемых южных славян – греков, албанцев и прочих – может привести к непредсказуемым последствиям – Россия уже обожглась в 1831 и 1863 гг., взяв под покровительство поляков.
Да, контроль над Проливами нужен России и в экономическом, и в политическом отношениях. Но захват Австро-Венгрией Балканского полуострова лишь чисто формально усиливал ее. На самом деле это привело бы к полному развалу "лоскутной империи". И без Боснии и Герцеговины славян там было куда больше немцев и венгров, вместе взятых.
Но, увы, наших дипломатов, военных и всю "общественность" занесло в "австрийском вопросе". А ведь у России, и помимо Босфора, хватало проблем на Дальнем Востоке и в Средней Азии.
Большое влияние на царя имела и "ночная кукушка" – супруга Мария Федоровна. Датская принцесса София Фредерика Дагмара вышла замуж за цесаревича Александра еще в сентябре 1866 г. Когда в 1864 г. Пруссия напала на Данию и отняла у нее Шлезвиг-Гольштейн, впечатлительной принцессе было 17 лет, и она всю жизнь испытывала неприязнь к Германии.
В 1886 г. отношения Германии и спешно вооружавшейся Франции вновь серьезно обострились. В ноябре 1886 г. в Берлин прибыл великий князь Владимир Александрович, родной брат царя. Германский статс-секретарь (глава МИДа) Герберт Бисмарк, сын канцлера, в беседе с Владимиром предложил carte blanche России в восточном вопросе, в том числе и в оккупации русскими войсками Болгарии. О Проливах речь не шла, но можно было и поторговаться.
Еще более откровенной стала беседа Герберта Бисмарка с русским послом Петром Шуваловым. Шувалов предложил статс-секретарю возобновить союз без участия Австрии, поскольку отношения России с этой державой сильно испортились. Двойственный русско-германский договор должен был строиться на следующей основе: Россия гарантирует Германии свой нейтралитет в случае франко-германской войны. Шувалов заявил, что "безразлично, нападет ли Франция на Германию или же вы начнете против нее войну и наложите на нее 14 миллиардов контрибуции. Или даже посадите прусского генерала в качестве парижского губернатора". Предложение Шувалова было настолько смело, что сам Бисмарк, читая донесение сына, поставил на полях вопросительный знак.
В обмен же Шувалов просил у Германии обязательства, что она не станет препятствовать России овладеть Проливами и восстановить русское влияние на правительство Болгарии. На донесении канцлер пометил: "С большим удовольствием".
Через несколько дней братья Петр и Павел Шуваловы и Герберт Бисмарк, сидя за бутылкой шампанского, составили проект договора на только что изложенной основе. Были также добавлены новые важные пункты, обязывавшие Россию "ничего не предпринимать против территориальной целостности Австро-Венгрии" и признававшие Сербию сферой австрийского влияния.
13 января 1887 г. Бисмарк обратился к бельгийскому правительству с запросом: принимает ли оно меры и какие именно для обеспечения своего нейтралитета в случае якобы возможного французского вторжения в Бельгию? 22 января поверенному в делах в Париже было предписано срочно представить сведения о французских военных приготовлениях. Канцлера, как он замечал в своем письме, "занимает вопрос, не следует ли обратить внимание французского правительства на то обстоятельство, что его военные приготовления заставляют сомневаться в его миролюбии".
28 января Бисмарк беседовал с французским послом, который заверил канцлера в мирных намерениях Франции, на что Бисмарк ответил, что сомневается в миролюбии существующего правительства. Однако его положение представляется непрочным. "Но если Буланже станет председателем Совета министров или Президентом Республики, тогда будет война", – пригрозил Бисмарк.
В конце января германским правительством было принято решение о призыве 73 тысяч резервистов на учебные сборы, назначенные на 7 февраля в Лотарингии.
В Берлине великий князь Владимир и Петр Шувалов вели беседы с Гербертом Бисмарком не по собственной инициативе, а с санкции Александра III. Но вот Петр Шувалов приезжает в Петербург с проектом русско-германского договора и видит, что ситуация резко изменилась. Министр иностранных дел Гирс заявляет, что Шувалов продешевил, наобещав Бисмарку гарантию целостности Австро-Венгрии и ее преобладания в Сербии.
17 января 1887 г. первый советник МИДа В. Н. Ламздорф записал в дневнике: "По-видимому, интриги Каткова или какие-нибудь другие пагубные влияния опять сбили нашего государя с пути. Его величество высказывается не только против Тройственного союза (с участием Австро-Венгрии), но даже против союза с Германией. Ему будто бы известно, что союз этот непопулярен и идет вразрез с национальным чувством всей России; он признается, что боится не считаться с этими чувствами…"
Мало того, в субсидируемой русской разведкой бельгийской газете "Le Nord" в номере от 20 февраля 1887 г. появилась статья, в которой многозначительно указывалось, что, допустив разгром и поглощение Франции Германией, Россия "обречет себя на ужасное будущее".
Московский генерал-губернатор князь Голицын 28 января записал в дневнике, что в связи с напряженным положением на Рейне правительство на всех железных дорогах России законтрактовало вагоны для перевозки войск.
Фактически Россия оказалась на грани войны с Германией по вине французских реваншистов. Старик Бисмарк смертельно боялся войны на два фронта – против Франции и России – и был вынужден отказаться от требований к Франции.
Не меньшую, чем дипломаты, активность проявили и французские банкиры. Как писал советский историк А. З. Манфред, кстати, большой франкофил: "Группа влиятельных французских банкиров начала скупать русские ценные бумаги, выброшенные на германский денежный рынок. То обстоятельство, что в этих операциях по скупке русских ценных бумаг участвовали такие крупные руководители французской финансовой олигархии, как дом Ротшильдов, дом Верне, дом Малле и др., показывает, что речь идет о планомерно подготовленной операции большого масштаба. В сентябре 1887 г. в печати появилось сообщение о том, что на Лионской бирже было скуплено русских ценных бумаг на 25 млн рублей, а на Парижской бирже – на 40–50 млн рублей. Это было косвенным подтверждением, что русские денежные бумаги входят в цену и что предвидится значительное повышение их стоимости.
И действительно, уже в 1888 г. начались прямые переговоры между французскими банкирами, направившими в Петербург своего уполномоченного, известного в свое время банкира Госкье, и министром Вышнеградским… 12 ноября 1888 г. между Госкье и Вышнеградским было достигнуто соглашение по всем важнейшим статьям предстоящей операции, и 9 (21) ноября того же года был издан указ о выпуске российского золотого 4 %-ного займа. Так был заложен первый камень русско-французских финансовых связей. Первоначальная сумма займа была сравнительно невелика – 500 млн франков, но заем, заключенный в 1888 г., был лишь началом – за первым займом последовал новый. В феврале 1889 г. указом царского правительства был выпущен консолидированный российский 4 %-ный железнодорожный заем первой серии на сумму 175 млн рублей. Заем, как о том свидетельствовало само его название, был выпущен для конверсии 5 %-ных облигаций железнодорожных займов разного времени – 1870, 1871, 1872 и 1879 гг., выпущенных в связи с железнодорожным строительством. Подписка на заем прошла с огромным успехом, и требуемая сумма была перекрыта во много раз.