Любой человек, оказавшийся за пределами своего привычного ареала обитания начинает меняться. Медленно но верно, он делается тут самим собой, сбрасывая личину, каковую он принужден носить в обществе.
У некоторых, конечно начинает ехать крыша. Но что чувствует нормальный человек? Он чувствует враждебность окружающего мира, от которого он отгородился при помощи техники и научных достижений. Первое, что должно сразу обостриться, это инстинкт человеческого родства. Само собой возникает желание помочь себе подобному, хотя бы подвезти стоящего на трассе человека, даже если по пути всего 5–10 километров. Почему же такое желание возникает здесь, и почти никогда не возникает в городе? Именно потому, что каждый чувствует: вот здесь, прямо у обочины кончается наш, привычный, и относительно безопасный человеческий мир, живущий по другим законам. Мир, которому наплевать и на нас и на созданные нами правила. Чем дальше от мегаполиса, тем это ощущение сильнее и явственнее. Это ощущение несомненно очень острое и интересное. Что бы еще раз его испытать люди собственно и придумали походы, экспедициии и путешествия. Заметьте, слово "путешествие", означает именно "шевствование пешком".
Как любил говаривать наш свердловский друг Дик: "Ветер в харю, а я - шпарю!" Именно к нему мы с Летовым намеривались направить свои стопы, добравшись до Свердловска. Он-то знал о чем говорил. Никогда не пропал бы он в пути. Даже если бы мерз в лесу или изнывал от зноя на дороге, он все равно бы выжил я уверен в этом. В городе он попросту умер. От сердечного приступа. В каком году? А я теперь и не помню, в каком году. Где-то в конце 80-х. Первая же ночь в придорожном лесу полностью подтвердила эту мою теорию о том, что созданный человечеством мир всего лишь зыбкая пена, порожденная разумом поверх исконного, до-человеческого мира земной природы. И эта, исконная земная природа, отнюдь не в восторге от человечества! Более того, она испытала бы невероятное облегчение, если бы человеческая цивилизация перестала существовать.
Лес, в котором мы решили заночевать, чтобы не мерзнуть от холода на ночной трассе, был сухим и изможденным. Среди редких, чахлых сосен, иная растительность практически отсутствовала. Этот лес выглядел как образчик обиженной и обреченной на уничтожение земной природы, безжалостным и глупым человечеством. И вот два представителя беспутного рода людского решили тут переночевать, развести костер и поставить палатку. Нас тут еще не хватало! Тут и без нас зыбкое природное экологическое равновесие дышало на ладан. Не имея под рукой топора, я принялся ломать жалкое деревцо, дабы сделать из него колышки для основания палатки. Видимо это было последней каплей лесного терпения. Деревцо было единственным, что здесь еще росло из зеленой, лиственной растительности. Оно долго не поддавалось. Я проявил некоторое упорство и при помощи ножа все-таки сделал эти колышки.
Развели костер. Поставили палатку. Вместе со сгустившимися сумерками на нас с Егором стал наваливаться страх. У него не было причины. Вернее другой причины кроме потревоженного и разозленного мной леса. Егор сразу сказал мне, что я напрасно сломал это деревце. Кто знает, может быть каждый лес - это что-то вроде древесного семейства. Может у этого леса, это маленькое деревце было единственным ребенком. А может тут что-то еще то, что я не понимаю до сих пор. Но результат был налицо. Лес обозлился на двух пришельцев, пришедших сюда для того чтобы сломать и уничтожить то немногое, что еще осталось здесь кроме чахлых сосен. И лес разозлился. Он начал гнать этих пришельцев прочь. Он наслал на нас, жуткий, наваливающийся со всех сторон страх, медленно нарастающий и переходящий в ужас. Сидеть у костра было страшно. Лежать в палатке, еще страшнее. Сердцебиение у меня усилилось до 150 ударов в минуту. Я понял, что еще немного и у меня случится инфаркт. Мое сердце может не выдержать этого жуткого темпа. Выдержав до пол-пятого утра, мы спешно свернули палатку, собрали рюкзак и рванули из этого проклинавшего нас леса на трассу. Туда, на асфальтовое пространство, где уже кончаются законы леса и где мчатся клочки цивилизации, именуемые автомобилям. Один из них вскоре умчал нас от этого страшного места. Так началось мое первое вольное путешествие в компании с Летовым. Впереди лежала огромная страна, каковую нам предстояло пересечь проехав через Свердловск, Челябинск, Уфу, Пензу, Рязань, Москву и оказаться в Киеве. Отсюда мне предстояло отправиться в Крым. А затем, вернувшись в Киев уже в гордом одиночестве посетить Вильнюс, вернуться в Москву и оттуда уже на поезде, обратно в Тюмень. Признаюсь, что когда я возвращался в конце сентября в Тюмень, в свою квартиру на улице Рижской, похудевший и отлично себя чувствовавший, у меня на душе было так словно я еду в тюрьму.
Глава 17. Очевидцы на Лысой горе
Часть 1
Путь мистика, мага, адепта-эзотерика и путь аскета-христианина идут к разным целям, но есть у них и нечто общее. Например, то, что это всегда и для всех путь в гору. Или на гору. Гора Синай, гора Хорив, гора Фавор, какие разные названия, но есть некий, объединяющий принцип. Хочешь быть ближе к Богу - взойди на гору.
Обратите внимание, путь мага в учении Карлоса Кастанеды должен тоже закончиться на вершине горы. Оттуда маг, если он завершил свой путь подготовки, должен броситься вниз. Отметим так же, что тоже самое предлагает сделать Дьявол, князь мира сего Иисусу Христу после 40 дней поста в пустыне.
- Бросься вниз! - говорит Дьявол Господу. Имея ввиду доказательство его совершенства, именуемое у Кастанеды, "безупречностью". И тут Христос показывает нам разницу. Он отвергает этот прыжок, как и всякое иное "оккультное чудо". Здесь ключ к пониманию существенной разницы двух путей восхождения к совершенству. Один путь смирения перед Богом ("не искушай Господа Бога своего"), другой - путь мага, ищущего личной силы и могущества.
Нам с Летовым предстоит долгий путь. Во время этого пути есть много возможностей поговорить по душам, выяснить позиции, понять друг друга. Одним ли путем мы идем? Что у нас общего? Или может быть, на самом деле, между нами пропасть?
Летов много рассказывает мне про учение Кастапеды. До него, я, собственно, о таком и не слышал. И так как мое мистическое настроение в то время было довольно основательно ориентировано в оккультную сторону, то эти его рассказы вызывали во мне живой отклик. Я, однако, вовсе не собирался сходу увлечься Кастапедой и сделаться последователем его учения. Мне хотелось сначала разобраться в этом, убедиться что тут нет вранья или какой-нибудь каверзной ошибки. С самого начала мне стало казаться, что ошибка тут есть. Какое-то чутье подсказывало мне, что все эти "Донхуановские методы" на нашей почве никуда не годятся. О противоречиях с православным учением я тогда еще и не помышлял. Я в то время и Библию-то, наверное ни разу не открывал. И все же, не хотелось отметать эту новую информацию. Хотелось разобраться. А для чего же нам еще-то голова дана? Правда, ведь? Итак мы медленно продвигались по трассе, оставив позади Тюмень - проводя время в беседах на самые разные темы.
Впереди был город Свердловск. Там мы решили сделать небольшую остановку у нашего общего знакомого, о котором я уже упомянул. Его звали Дик, от слова "дикий". Выглядел он действительно диковато. Свалявшиеся от длительного несоприкосновения с водой и мылом волосы на голове у него были перетянуты пестрой ленточкой. Наподобие Летова, Дик как бы врос в одну и ту же походную одежду, состоящую из грубо сшитой брезентовой куртки и неопределенного цвета штанов. Готов поклясться, что в иной одежде, я его не видел никогда, на протяжении нескольких лет знакомства. Изо рта у Дика выглядывали большие пожелтевшие клыки. Часть зубов Дик за свою жизнь уже успел потерять, так что остальные зубы как-то не попадали в зону внимания, а впервую очередь бросались в глаза вот эти, почти коричневого цвета, огромные клыки. Поэтому не возникало вопроса почему он - Дик. Взглянув на него всего один раз, было ясно, что никем иным кроме как Диком он быть просто не может. Таким он стал. Таким его сделала жизнь, и тут уж ничего не поделаешь.
Дик был явно из старых, "системных", хипов эпохи "семидесятых". Но сам он любил называть себя "иппи", а не "хиппи". Хипов он презирал, не раз за свою жизнь успев убедиться в лживости и слабости их идеологии. Оно и понятно, "толстовство" еще никого ни до чего хорошего не доводило. Вместе с длинными волосами и теорией непротивления у человека как бы сами собой вырастают, пугливость, слабость, в сочетании с изворотливостью и эгоизмом. То, что это эгоизм "групповой", а не индивидуальный, дела не меняет. Попытка изменить к лучшему человека, просто изменив его образ жизни, внешний вид и перейдя из человеческого общества, в некое более узкое сообщество - пустая трата времени. Жизнь доказывала это уже не однажды.
Так или иначе, но Дик не любил, чтобы его называли или причисляли к хиппи. А в чем же разница между "хиппи" и "иппи". О, разница огромная, так казалось нашему другу Дику. Дело в том, что "иппи" это как бы тоже, "хиппи", но агрессивные. Спорить об этом мне с Диком не хотелось. По мне, так один хрен. Просто "хиппи", когда их бьют, орут: "Ой, что вы делаете! Как вам не стыдно!" А "иппи", те, наоборот, кричат: "А, козлы позорные!" Вот, пожалуй, и вся разница.
Пока Егор слушал оживленную болтовню Дика, я полулежа на старой кровати блаженно дремал, пользуясь этой передышкой в пути. О чем они там говорили, хоть это все и происходило в одной маленькой комнатке, в квартире, где Дик жил вместе с престарелой матерью, я помню смутно.
Наконец мы стали собираться в дальнейший путь. Слава Богу! Уже через несколько часов пребывания в душной, прокуренной комнатухе старого "хиппаря", ужасно захотелось на волю, в пампасы. Туда, где свежий ветер обдувает лицо и закатное солнце ласкает взоры. Наш путь лежал на Запад. Однако следующим этапом маршрута был выбран город Челябинск. В Челябинске у нас никаких друзей не было. Что мы знали о Челябинске? Лишь то, что там много заводов и отравленная экология. Мы решили обойти этот город по объездной дороге.
Трасса между Свердловском и Челябинском имеет всего 150 километров протяженности. Но с точки зрения автостопа, она хуже чем Московский (он же Сибирский) тракт, соединяющий Свердловск с Тюменью. Отличие ее в том, что она сплошь бетонная и при этом "безмазовая". Автостопщики называют "безмазовой" трассой ту, на которой мало больших, большегрузых и дальнорейсовых машин. А это основной вид транспорта всякого автостопщика. Легковые автомобили, управляемые зажравшимися и спесивыми частниками, останавливаются на трассе крайне редко. Для того чтбы успешно их стопить, надо как минимум проштудировать книгу "Практика Вольных путешествий" и планомерно применить все уловки в ней описанные. Приемов, способных облегчить жизнь человеку собравшемуся путешествовать автостопом там описана масса. Если им не следовать и действовать не по науке, то двигаться по трассе все равно, конечно, можно, но гораздо медленнее и частенько придется ночевать в придорожном лесу. У нас, как вы понимаете не было задачи двигаться с максимальной скоростью. Летнее время года и наличие палатки делало нас ленивыми и неспешными автостопщиками. Можно считать что мы не ехали автостопом, а просто вышли на прогулку, и, неограниченные временем, блаженствовали на природе, имея некий вектор движения на Запад нашей необьятной Родины. Так оно и было, клянусь моим раздутым рюкзаком.
Как уже говорилось, вся тяжесть материального обеспечения этой прогулки легла на мои плечи. При этом Егор, раскрывшийся для меня в этой поездке как жесткий и прагматичный эгоцентрик, не склонный ни к какой-либо сентиментальности, еще и совершал на меня время от времени психологические наезды. Мало того, что я усираясь тащил все наши вещи, еду и воду, так я еще, видите ли, должен активней общаться с водителями. А с ними обязательно надо общаться! Ведь каков их основной мотив взять вас с собой в машину и везти по трассе? Денег им, как правило, не надо. Им надо, что бы было с кем поболтать по дороге, чтобы не уснуть. Разговор с пассажиром отвлекает их от сна. Плюс интерес общения с незнакомым человеком. Много раз приходилось слышать от водил восклицания типа:
- Что, вот так через всю страну и едете? Ну, ребята, ну молодцы! Ни хрена не боятся!
А чего боятся-то собственно? Люди, умеющие быть крутыми и грозными в городе, здесь, на трассе, делаются нерешительными, робкими, понимающими, сочувствующими и тому подобное. Давление "социального демонизма", понижается и человек делается намного человечнее. Ни разу, за все время нашего путешествия не встретили мы грубости в свой адрес. Даже когда с нас пытались потребовать деньги за проезд, это делалось, как бы, на всякий случай. Объяснение, что денег у таких как мы нет, и быть не может, устраивало самых жадных и корыстных из водил. Я имею в виду те случаи, когда мы обнаглев, садились в легковушки. Что до водителей грузовиков, то у них поголовно, совесть в полном порядке (была, по крайней мере) и небыло даже намека на желание обогатиться за счет путешественника. Причем, если верить фильму "Брат-2", то это происходит одинаково, что у нас, что в капиталистической Америке. Там, причем, автостопщику еще проще. Там даже водители частных, легковых автомашин вряд ли попросят у попутчика денег за проезд.
Ничего замечательного с нами в районе Челябинска не произошло и мы благополучно двинули в сторону уральского хребта. Впереди нас ожидал туманный, покрытый шапками кучевых облаков перевал, через самую высокую точку Уральских гор в районе города Златоуст.
Вот это место чем-то нас с Егором прельстило. Захотелось походить-побродить по этим живописным горам. Посидеть на берегу горного ручья. Чистая вода, чистый воздух, живописная природа, что еще нужно двум уставшим путешественникам, которым некуда особо спешить?
Часть 2
Если ехать по дороге, ведущей через перевал, то по правую сторону можно наблюдать небольшой уральский город Златоуст. По левую сторону нет ничего кроме девственной природы в долине реки Ая. До самого горизонта тянутся вершины уральских гор, сплошь поросших лесом и травами. Это настоящие альпийские луга, но с особым, уральским колоритом. Вдоль трассы можно наблюдать большое количество грунтовых дорожек, ведущих вглубь леса. Они выглядят вполне проезжими и гостеприимно приглашают вас свернуть с асфальтовой дороги и посетить волшебные места одного из сказочных уголков уральских гор. Поначалу они действительно таковы, что по ним можно проехать на любом автомобиле. Все эти дорожки ведут через лес к лугам, на которых местное население косит травы и устраивает стога в период сенокоса. Вот в один из таких проемов мы с Егором и нырнули, попросив водителя высадить нас прямо тут, почти на самой верхней точке горного перевала.
По мере передвижения вглубь девственных лесов лежавших на отрогах этого перевала, Летов объяснял мне свою жизненную теорию. Смысл ее состоял в том, что все человечество делится на две основные категории граждан. Одни, и их большинство, являются, собственно, "людьми" и живут по общепринятым человеческим законам, правилам, распорядку и тому подобное. Живут они так очень уж давно, может аж от сотворения мира. Про них Летов говорит: "…ибо они - люди, и будут жить по-людски и слюнявить друг друга заскорузлыми пальцами".
Другие, это уже, как бы и не совсем люди. Летов их называет, просто - "нелюди". Вот эти "нелюди", к каковым он причисляет и себя, живут среди людей уже тоже довольно давно и постоянно испытывают на себе жуткую ненависть всего остального человечества. За что их ненавидит, это, остальное человечество? Просто за то, что они не такие как все. Другие. Я соглашаюсь, что этого, конечно, вполне достаточно, для подобной коллективной ненависти. Обидно, понимаешь! Все, значит, люди как люди, а эти - "нелюди", особенные, белая кость, голубая кровь. Вот этих, так сказать, "нелюдей" отличает от людей ряд свойств. Оказывается, Летов проповедует обыкновенную философию экзистенциализма. И его "нелюди" это природные экзистенциалисты. Становились постепенно понятны такие его проявления как эгоцентризм, целеустремленность, несентиментальность, крайний индивидуализм и все такое прочее. Для тех, кто незнаком с вопросом, напомню, в чем смысл этой философии.
Экзистенциалисты - и христиане (Кьеркегор, Ясперс) и атеисты (Камю, Сартр, Хайдеггер и др.) - утверждают, что существование предшествует сущности: бытие существуе прежде, чем его можно определить каким-либо понятием, и этим бытием является человек, или по Хайдеггеру, человеческая реальность. Из этого следует, что человек есть то, что он сам из себя делает. Человек - это прежде всего проект, который переживается субьективно… Ничто не существует до этого проекта, нет ничего на умопостигаемом небе, и человек станет таким, каков его проект*…
- Никто и ничто не может повредить "нелюдю" (т. е. природному экзистенциалисту) кроме него самого, - изрекает Егор Летов.
Экзистенциализм отдает каждому человеку во владение его бытие и возлагает на него полную ответственность за существование. Над человеком, следовательно, (вернее, над таким человеком) нет никаких объективных законов, кроме собственных. Над ним не властна никакая "необходимость", никакой, моральный императив. Человек предоставлен собственному своеволию, и это провозглашается как его свобода: "Человек - это свобода".
"Это знает моя свобода, это знает моя свобода. Это знает мое поражение, это знает мое торжество…" - споет Егор Летов гимн своему экзистенциализму через несколько лет.
Однако, такой полный индивидуализм лишает человека критерия достоверности. Достоверность растворяется в субъективном ощущении, игре фантазий и домыслов. Человек оказывается абсолютно одиноким, ибо некому разделить его собственный опыт. Вместе с утратой Бога исчезает всякая возможность отыскать в мире какие-либо ценности.
Не тут ли кроется такая симпатия и понимание Летовым идей Карлоса Кастапеды? У того, если вы помните, все есть, и Дьявол (орел), и бесы, и духи - помощники, и параллельные миры. Одного только нету - Бога.
Экзистенциализм избирает себе в качестве исходного пункта утверждение одного из героев Достоевского: "Если Бога нет, то все позволено"; человеку не на что опереться, ни во вне, ни в себе самом. Это порождает тревогу, страх, отчаяние. Это и есть "философия горделивого отчаяния". Человек "заброшен", покинут, предоставлен самому себе, он "обречен быть свободным". У него нет никаких моральных предписаний и обязательств, ровным счетом ничего, чем он мог бы оправдаться. Он принимает лишь то, что зависит от его воли. Он бесконечно рискует. Ничто не может спасти его от себя самого.
И это воистину так. Раз уж омские кгбэшники не смогли спасти от себя самого нашего "нелюдя", Егора Летова, то уж чего тут и говорить.
По Хайдеггеру, постоянное, задевающее человека, достающее его, ему врученное пребывание ("присутствие") в его отношении к смерти определяется ужасом. Ужас - обморок сознания, "застывание" перед Ничто, перед перспективой тотального самоуничтожения.
Для иллюстрации этого, Летов приводит мне цитату из фильма Фрэнсиса Капполы "Апокалипсис сегодня", где главный герой и выражает эту идею словами: "Ужас, ужас и моральный террор…"
Так ведь это квинтэссенция философии питающей весь так называемый, русский рок! Не так ли?
Тут на ум опять приходит гениальный Достоевский, предвидевший всю эту петрушку больше ста лет назад.