Все мегалополисы и агломерации Земли – это принципиально один и тот же ландшафт. Если агломерация выросла вокруг старинного города и сохранилось старое ядро – то и оно очень похоже. В Кракове вы часто будете чувствовать себя почти так же, как в историческом центре Петербурга или Калуги, а на Курфюрстендамм в Берлине ощутите себя почти на Садовом кольце.
В новых же кварталах, среди типовых домов, вы окажетесь "дома", и не только в Европе. Возле одной девятиэтажки во Франкфурте автор сих строк буквально затряс головой: здание страховой компании оказалось совершенно таким же, как здание Института защиты растений в Пушкине под Петербургом.
Все жители всех агломераций живут в похожих домах, видят из окна похожие ландшафты, слышат как фон своей жизни один и тот же шум большого города. Они ведут похожий образ жизни, пользуются похожими, а то и совершенно одинаковыми компьютерами, стиральными машинами и газовыми плитами, ездят на очень похожих автомобилях и автобусах.
Различия есть, и скажем, немецкий S-Bann или французский Rer – это вовсе не метро, а эдакий гибрид метро с электричкой: в центре города S-Bann и Rer едут под землей, а вдали от центра выходят на поверхность. Местные жители отлично различают метро и такие гибриды электричек с метро и ухитряются их не путать.
Впрочем, и в Московском метро есть участки, где поезд едет поверху. И вообще – вагончики почти такие же, сумма сходства больше суммы всех различий.
В результате у жителей всех мегалополисов между собой много общего, при различиях языков и культур они неплохо понимают друг друга. У жителя каждого мегалополиса от Японии и Бразилии до Москвы больше общего друг с другом, чем у жителей каждого из них с жителями периферии этого же мегалополиса.
Изменения в режиме питания
Первыми изменил свой рацион английский средний класс. Английские джентльмены, создатели самой большой колониальной империи, первыми в истории:
1. Сделались постоянно сытыми.
2. Сделали свою пищу разнообразной, калорийной, полной легких стимуляторов.
Для этого потребовалась империя, над которой никогда не заходит солнце. "Где соленая вода – там и Англия".
С одной стороны, еда имущих классов Британии с XVIII века, с рождением Британской империи, стала разнообразнее, чем когда-либо. Ели мясо и овощи, позволяя себе обходиться без сытных, но менее вкусных каш и картофеля. Ели тропические фрукты и "экзотические" плоды. Везли баранину из Австралии, говядину из Аргентины, рис из Индии, кукурузу из Мексики, устриц с Юга Франции.
В обычай вошло употреблять легкие наркотики и стимуляторы – чай, кофе, какао, табак, шоколад. Сложилась диета из продуктов, возникших на разных материках, под звездами разных континентов.
Сложилась традиция частого питания: четыре раза в день, каждые три часа.
И тут же появилась другая тенденция – богатые и образованные в еде стали все больше воздерживаться. Джентльмен должен быть тощим и выносливым! Джентльмен умеет отказаться от лакомого блюда; джентльмен не обжирается, он много занимается спортом и не любит тяжести в животе.
В XVIII – начале XIX века английский джентльмен отличался от простолюдина не только умением владеть шпагой, не только изяществом манер, но и сдержанностью в еде.
Выкачивая сказочные богатства из Индии и Африки, покорив весь земной шар, английские джентльмены стали первыми людьми на Земле, для которых голод навсегда ушел в прошлое. Для которых еда перестала быть предметом престижа. Которые не наедались впрок.
Следует иметь в виду: любые формы диеты, любой идеал стройной фигуры, рельефного тела, физической силы – это не пережитки какой-то древней поры. Это самые что ни на есть "нажитки" цивилизации, и возникли они совсем недавно.
И культ спорта, и ограничения в еде не имеют ничего общего с народной культурой, с традициями русского народа или с уходом от цивилизации. Когда вас будут призывать "вернуться к простой пище предков", вспомните Петрушку и Вурста.
Чтобы отказаться от еды, чтобы контролировать процесс поедания – надо быть сытым. Поколениями сытым, с дедов-прадедов. В этом отношении мы все сейчас живем так же, как двести лет назад жили только британские джентльмены, но совсем не так, как еще совсем недавние предки.
Тем, кто родился после Второй мировой войны, трудно бывает понять переживших голод 1930-х или ленинградскую блокаду. У них отношение к еде похоже на старинное крестьянское. Есть в нем много хорошего: моральный запрет выбрасывать еду, бережливость, внимание к гостю. Но достоинства и недостатки – лишь две стороны одного целого. Недостатков больше.
Мы частью уже вошли в удивительный мир, совершенно неведомый предкам, частью стоим на его пороге: мира без голода. Мира, в котором "хорошо есть" означает не "много есть" – как было всегда. А означает "разумно есть" – что есть роскошь, еще недавно доступная лишь исчезающему меньшинству.
Акселерация
Как только пища стала регулярной, достаточной и разнообразной, как только основой питания стали овощи и мясо, а не каша и прочие зерновые. Как только пища стала калорийной (мясо, шоколад, кофе, пирожные) и насыщенной витаминами (зелень, овощи), тут же начались и удивительные изменения пропорций тела человека.
Для начала "подросли" англосаксы… – с 1900 по 1930 год средний рост жителя США, Австралии, Южной Африки увеличился на 15 сантиметров. Внуки стали смотреть поверх голов дедов и стали их заметно тяжелее.
Тут же "двинулись в рост" голландцы и скандинавы.
Перед Второй мировой войной стали "расти" французы и немцы, а после Второй мировой войны – японцы. Всего за одно поколение средний рост японца возрос со 157 сантиметров до 168. Японцы, которые конвоируют американских пленных на фотографиях 1940-х годов, производят почти комедийное впечатление: они кажутся подростками рядом с американцами. Современные японцы – народ не крупный, но вовсе не карикатурно-мелкий.
Такое же забавное впечатление производят американские военнопленные во Вьетнаме: огромные дядьки, которых ведут под конвоем люди, еле достающие им до плеча. Но и это было в 1960-е годы, ныне акселерация во Вьетнаме идет полным ходом.
На Россию акселерация обрушилась в те же 1960-е. Средний рост мужчины в России еще в 1960 году составлял 168 сантиметров, а к 1975 году сделался 176 сантиметров. Конечно, мы все еще уступаем скандинавам (184 сантиметра), австралийцам (188 сантиметров), даже немцам (178 сантиметров), но мы теперь значительно крупнее и тяжелее предков.
Изменения в физиологии
У акселератов изменились соотношения частей тела. У них грудная клетка стала занимать меньший объем в сравнении с объемом всего тела. Из-за этого акселераты менее выносливы, хуже переносят долгие забеги, не могут так же долго плыть под водой, как предки. Они сильнее, но менее выносливы.
Если в вашем семейном альбоме есть фотографии предков, живших в начале XX века, – имейте в виду, они отличаются от вас даже чисто анатомически, размеры тела и пропорции у них другие.
Но главное – акселераты стали раньше становиться физиологически взрослыми. Еще в конце XIX – начале XX века большинство юношей и девушек становились половозрелыми к 15–16, а то и 17 годам. Гимназию кончали к 18-ти – но часть гимназистов не испытывали никаких сексуальных проблем.
Современные люди созревают раньше на 5–6 лет, а социально взрослыми становятся позже. Физиологически мы отличаемся от предков еще сильнее, чем анатомически.
Мы отличаемся от предков потому, что более сыты.
Потому что едим более разнообразную пищу.
Время взросления
Охотник в 14 лет – взрослый. Он уже знает и умеет все, что необходимо для жизни; не так уж много ему надо изучить, чтобы стать взрослым. Сат-Ок – сын польской революционерки и вождя индейского племени, детство и юность провел в канадской тайге, в первобытном племени, а зрелые годы – в цивилизованном обществе, в Польше. Свое необычное детство он описал в прекрасной книге, вполне доступной русскому читателю [157] .
Среди всего прочего Сат-Ок рассказывает, как он вдвоем со своим другом, Серой Совой, берут лося. Подманивают зверя на манок, всаживают в его копье и стрелу, Серая Сова повисает у лося на рогах и добивает ножом. Мальчикам – по 14 лет. По понятиям племени шеванезов они почти взрослые.
Крестьянин становится взрослым только в 18 или в 20. Ведь ему надо войти в почти полную силу мужчины, чтобы пахать и собирать урожай.
Промышленный рабочий хоть с какой-то квалификацией станет взрослым не ранее 20–25. Специалист – хорошо, если к тридцати.
То же самое касается даже образованных людей: мы становимся все старше и старше.
В Древнем Египте "писцами" становились в 16 лет. В этом возрасте мальчик изучал иероглифы, получал необходимый минимум знаний, чтобы стать чиновником или жрецом. Дети окружающих диких племен становились взрослыми раньше. У евреев до сих пор 13 лет – возраст религиозного совершеннолетия.
Мы в 13 лет – еще школьники, к 16-ти получаем только "незаконченное среднее".
Если общество разделено на сословия и классы, элитные системы образования отличаются от "плебейских" не легкостью и комфортностью. Элиту учат дольше, научают большему, а воспитывают последовательнее и жестче. Ведь элите нужно больше знать и уметь, обладать высокими личностными качествами.
Джентльмен учится (то есть является как бы "еще не взрослым") в том возрасте, когда его слуга признается взрослым мужчиной. Он исторгается из "приличного общества" за поступок, который вполне может сойти с рук его слуге.
Время размножиться
Долгое время парня женили, девушку выдавали замуж, как только они становились физически взрослыми особями: в 16–18 лет.
Старший брат Сат-Ока, Танто, женился в 19. По понятиям своего племени, он уже совсем взрослый человек. В таком же примерно возрасте заводили семьи крестьяне. Даже элитные люди Древнего Востока сговаривали и женили детей в этом возрасте.
Первыми изменили традицию древние греки – они решили, что мужчине хорошо бы попутешествовать, поразвиваться, а жениться надо под тридцать или за тридцать.
В Средние века было не так – опять старались женить совсем юных. Напомню, что Ромео и Джульетте – 15 и 14 лет. Полудети.
Но в XVII–XVIII веках у образованных европейцев из верхов общества брачный возраст мужчины опять растет до "под тридцать". Это становится нормой для все более широких слоев общества по мере того, как люди все чаще получают образование и должны еще поработать, стать специалистами. А там уж можно и заводить семью.
Стоит появиться женскому образованию, и тут же растет женский брачный возраст! В начале XIX века девушку старались выдать замуж до 18 лет. Жених чаще всего старше лет на десять, а то и на пятнадцать, но это никого не смущает. В начале XX века двадцатилетняя, двадцатидвухлетняя невеста – явление уже вполне обычное.
В России до сих пор девушек пугают ужасами "позднего" рождения первого ребенка. Существует такое народное поверье, что женщине необходимо родить "до двадцати пяти". Якобы потом связки костей таза становятся невероятно прочными, неподвижными, роды невероятно мучительны, и вообще нарастает невероятный риск… До сих пор в роддомах женщин, рожающих первого ребенка после двадцати пяти лет, официально называют в документах: "пожилая первородка".
Но все чаще женщины рожают первого ребенка "под тридцать" и даже "за тридцать" – просто потому, что хотят получать образование, поработать по профессии, попутешествовать, подумать…
Мужчины… Для мужчин в Европе после Второй мировой войны стало обычным заводить семьи даже не "за тридцать", а "под сорок". Рождение первых детей "за сорок" и даже "за пятьдесят" стало довольно обычным.
Время зрелости
Древние греки считали, что мужчина переживает высший взлет, "ахме", в возрасте 40 лет. Примерно так же думали французы в XVI веке, когда сочиняли поговорку: "в сорок лет мужчина отвечает за свое лицо". Итальянцы XIII века полагали, что в 35 лет наступает перелом, человек начинает стареть.
"Земную жизнь пройдя до половины…" – писал Данте в свои 30 лет.
В XX веке возраст основных жизненных достижений перевалил за 40 и плавно приближается к 50. Если в 1980-е годы в СССР большинство людей назвали 44 года как возраст достижения вершины карьеры, то теперь в России большинство населения считает таким "годом вершины" уже 48.
То есть мы располагаем наше "ахме" на десять лет позже, чем древние греки и французы XVI века… И на тринадцать лет позже, чем средневековые итальянцы.
Теперь даже от молодых требуют качеств, характерных скорее для среднего возраста: осмотрительности, аккуратности, последовательности, умения предвидеть результаты. Мы привыкли к тому, что норма – много достигший человек среднего возраста. В общем, на шпагах не дерется.
Впрочем, этот и связанные с этим вопросы я развиваю в своей статье, написанной специально для очень престижного журнала Академии наук "Общественные науки и современность". Всех, кому это интересно, отсылаю прямо к статье [158] .
Чтобы стать взрослыми, нам приходится многому научиться, у нас более долгое детство.
Мы не можем себе позволить учить, дрессировать мальчиков розгами: мы попросту убьем их, вколачивая в них подобными методами такой огромный объем знаний и умений.
Мы живем примерно в два раза дольше предков, умираем на 30–50 лет позже них. Но и взрослыми мы становимся на 10–15 лет позже.
Глава 10 Интенсификация жизни
Ясен предо мной
Конечный вывод мудрости земной:
Лишь тот достоин жизни и свободы,
Кто каждый день за них идет на бой.
И. Гете
Все интенсивнее и интенсивнее
Во все времена, вплоть до начала XX века, в любой судьбе очень многое решали традиции. Очень многое решалось само собой, помимо воли самого человека, и дергаться самому не возникало ни малейшей необходимости. Где жить? Чем заниматься? Какой образ жизни вести? Как одеваться? На ком жениться? Думать об этом не полагалось… С одной стороны – ограничения. С другой – возможность не напрягаться, не принимать собственных решений.
Сто, и даже 50 лет назад можно было жить сравнительно неторопливо. В СССР даже 20 лет назад никто особенно никуда не торопился. Было незачем.
Люди медленнее двигались, меньше спешили, меньше нервничали; у них всегда было время отвлекаться на "посторонние" разговоры.
Мало того, что нам приходится работать все интенсивнее, потому что все жестче конкуренция. Мало того, что нам приходится все время думать о зарабатывании денег.
Нам приходится все чаще и чаще принимать разного рода решения и делать это все быстрее и быстрее. Ведь нам все страшнее совершить ошибку – потому что в интенсивной, заполошно мчащейся жизни все меньше возможностей ее исправить.
Темп жизни нарастает, и мы все чаще не справляемся с этим темпом.
Надо больше успеть
Если человек XIX века написал всего одну книгу – он уже сделал достаточно, чтобы его считали состоявшимся и успешным. Лев Толстой писал "Войну и мир" много лет и переписывал ее шесть или семь раз.
...
А отдельные страницы – тридцать раз.
В наше время сразу планируют серию книг. Одна – это мало.
Точно так же мало один раз заработать "всего" один миллион. Мало "всего" один раз сделать "всего" одну карьеру. Мало… одним словом, всегда и всего мало. Завершив одно дело, мы тут же принимаемся за другое.
За жизнь даже самого среднего человека в наши дни происходит намного больше, чем за жизнь авантюриста XVII–XVIII веков. Больше встреч и разговоров; больше переездов и перемен; больше приобретений и потерь; больше… одним словом – всего больше.
Больше информации
Но самое главное – мы поневоле усваиваем гораздо больше информации, чем наши предки. Часть этой информации действительно необходима для нашей интенсивной жизни: например, вал информации, необходимой для овладения специальностью.
Когда-то в Древнем Египте сам бог мудрости Тот захотел встретиться с неким невероятно умным парнем. Бог подкараулил юное дарование на дороге и попросил его умножить пять на пять. Цитирую древнеегипетский папирус: "Юноша собрал на дороге нужные камни, разложил их, и не успело зайти солнце, как он дал ответ богу с головой шакала".
...
Вот! Вот он, цвет мудрости древнего человека!!!
Интересно только – а без камней, в уме, перемножил бы? Или убоялся бы бездны премудрости?
То, что знали Аристотель и Сократ, в наше время проходят в младших классах.
То, что проходили в университетах Средних веков, усваивается подростками классе в 6-7-м.
То, что изучалось в университетах XIX века, усваивают студенты первых двух курсов.
Чтобы стать специалистом, в наши дни нужно намного больше, чем даже полвека назад. Мы учимся дольше не только потому, что стали жить дольше. Нам приходится учиться дольше, потому что возрос объем информации, жизненно необходимой для специалиста.
Кроме того, резко возрос вал информации, необходимой для общественной и политической жизни. Не только житель Древнего Египта, но и россиянин XIX века не читал стольких газет, не смотрел телевизора, не вынужден был разбираться в политических программах разных партий и в личных качествах их лидеров.
Демократия была и раньше, но… какая?
Греки и римляне жили в маленьких городках и знали друг друга как соседи. На площади народного собрания в Афинах сходилось от силы 25 тыс. человек. Во всех Помпеях жило 5 или 6 тыс. человек. Значит – от силы триста-четыреста избирателей и избираемых в муниципалитет.
...
Нетрудно разобраться, кто есть кто.
В Англии XVII века избирательные права имели всего 2 % населения (примерно 100 тыс. человек из 2–3 млн взрослого мужского населения). В парламент выбирали депутата от 500, от силы от 1000 избирателей. Тоже нетрудно понять, кто и кого выбирает.
Мы живем в поле несравненно более трудных выборов. К этому – усложнившиеся реалии повседневной жизни. Изволь принимать во внимание местные законы (которые все время меняются), правила в разных ведомствах, расписание транспорта, поведение чиновников…
Приходится помнить о большем числе факторов, принимать во внимание больше и больше обстоятельств.
Но это – только об информации, которая нам действительно нужна.
А ведь на современного человека обрушивается гораздо больше сведений любого рода, которые вам вообще совершенно не нужны… Но которые вы получаете. У таких сведений есть даже свое специальное название: