- Вот что, Елисеев. Мой коллега прозрачно намекнул вам о характере работы, которую вам намерены предложить. Речь идет о засылке к партизанам группы немецких агентов из числа русских. Предложение немецкой военной разведки заслуживает внимания…
* * *
Елисееву была обеспечена бессонная ночь.
Разговор с этим загадочным следователем вызвал бурю мыслей. Поразило, оглушило сообщение о том, что его обрабатывают не кто-либо, а сотрудники немецкой разведки. Этот, с усиками, - немецкий разведчик? И тот, с застывшим выражением на лице, - тоже? Русские, завербованные немцами, вербуют русских? Из пленных они подбирают сырой материал, из которого делают нужные фигурки, вылепливают немецких шпионов. "Подумайте". Ничего себе, заманчивое предложение! Вот бы узнал об этом начальник особого отдела при объединенном штабе партизанских отрядов!
…Десять месяцев назад, летом 1942 года, Елисеева пригласили в землянку к человеку, который представился работником особого отдела. После небольшого вступления он ошарашил Андрея предложением - стать разведчиком. Согласен ли Елисеев? Андрей растерялся. Да какой из него разведчик? Ребята засмеют.
- А вот говорить об этом не придется никому, - тут же напомнил чекист. Он рассказывал, в чем будет заключаться первое его задание, связанное с обезвреживанием вражеских шпионов, которых часто засылали к партизанам.
Однажды чекист спросил у него: что бы сказал Елисеев, если бы ему предложили проникнуть на службу к врагу? Андрей ответил, что готов выполнить любое задание.
Человеком, который с ним тогда беседовал, был начальник особого отдела при объединенном штабе партизанских отрядов южного массива Брянских лесов майор госбезопасности В. А. Засухин. Вспоминая о той поре, подполковник в отставке Василий Алексеевич писал:
"Я вспомнил молодого партизана, первую встречу с ним в августе 1942 года, в одной из бригад в Брянском лесу. Он тогда мне приглянулся: невысокий, быстрый, решительный. Охотно согласился стать разведчиком. Еще тогда я говорил, что хорошо бы ему пробраться в логово вражеской разведки, стать там своим человеком. Он соглашался со мной, но тогда не удалось нам этого сделать".
…В эту тяжелую июльскую ночь 1943 года мозг Елисеева сверлил вопрос: а почему бы самостоятельно не выполнить то задание, которое ему обещали дать? И тут же - червь сомнения: одно дело - задание, а другое… Кто поверит ему, что он стал немецким агентом только потому, что самостоятельно решил проникнуть в немецкий разведывательный орган? Ему ведь вправе предъявить обвинение: "А не стал ли ты, Елисеев, таковым ценой предательства?" И попробуй докажи, что это не так. Время военное, не всегда обстоятельства позволяют досконально разобраться, что к чему. Иногда достаточно одного подозрения…
"Да, в затруднительное положение попал ты, Андрюша. Решай один. Посоветоваться не с кем".
А следователь… Одно из двух: либо он превосходно играет роль "своего", либо и есть тот самый человек, которому можно довериться. По крайней мере, такую попытку стоит сделать. Другого выбора нет.
Теперь Елисеев ждал встречи с ним.
* * *
Снова тот же пакгауз. Тот же стол. Те же графин с водой и жестяная кружка. И напротив тот же следователь. Но теперь Елисеев смотрел на него другими глазами. Нет, усики самые обыкновенные, очень даже идут ему. Лицо вовсе не коварное, а скорее доброе, с мягким, задумчивым взглядом. Фигура - как у настоящего атлета. Видать, дружит со спортом.
- У вас нет оснований падать духом, - весело начал следователь. - Я принес вам эликсир бодрости. Хотите знать последние новости? Несколько дней назад под Курском началась битва, какой еще мир не видывал. Как гласят немецкие сводки, 5 июля доблестные германские войска перешли в стремительное наступление из районов Орла и Белгорода. Однако сейчас тон сводок, мягко говоря, не такой бодрый. Да и чего радоваться немцам, если Западный и Брянский фронты прорвали их оборону? Остановить русских не удается. Мое начальство в панике.
Впервые со дня пленения с Елисеевым заговорили о фронтовых делах. И хоть Андрей услышал эти вести из уст человека, которому можно верить и не верить, они показались ему вне всякого сомнения реальными, возможно, потому, что очень хотелось именно такого поворота событий. Сердце радостно забилось… А чему, собственно, радуется следователь?
- Кто вы? - Елисеев больше не мог заставить себя удержаться от этого вопроса.
Следователь внимательно посмотрел на Елисеева. Глаза у него какие-то глубокие-глубокие. Что в них?
Голос его дрогнул:
- Я верил, что вы спросите… Боялся отпугнуть вас… Я тот самый летчик…
Через несколько минут Борис рассказывал:
- Есть в Харьковской области город с чудным названием - Изюм. Там я рос, окончил десятилетку. Потом поступил в военное училище. Курсант. Служба в морской авиации. Все шло своим чередом. И вот - война… Мне жестоко не повезло… Плен. Лагерь. А потом… вот эта работа.
- Судя по всему, неплохо справляетесь с ней. На вашем френче, видел, болталась немецкая медаль.
- За зимнюю кампанию. Таких железяк Гитлер начеканил пропасть. Это своего рода немецкое самовнушение: никакого разгрома под Москвой и Сталинградом не было, виновата русская зима, сумел счастливо перезимовать - молодец, солдат! Мужайся, летом с лихвой возьмем свое! Но и лето не помогает. Реванш под Курском не получается… Вы опять хмуритесь? Не бойтесь, никакой каверзы не готовлю. В этом вы убедитесь. Только нужно, чтобы вы возвратились к партизанам.
- В качестве немецкого разведчика?
- Если угодно.
- Но меня свои же расстреляют!
Пока получается так, как и рассчитывал Елисеев: не он сам предложил этот вариант, а сотрудник фашистской разведки. Лишь бы вырваться отсюда, а там он знает, что делать.
- Вот что, Андрей, - следователь впервые назвал Елисеева по имени. - Я хорошо присмотрелся к вам. Я знаю, кто вы. Товарищи по отряду могут гордиться вами. Ни секунды не сомневаюсь: вырвись вы отсюда сегодня - завтра будете у них. И я хочу помочь вам. Еще хочу, чтобы и вы мне помогли.
- Каким образом?
- Помните, вы посоветовали моему летчику возвращаться на свой берег? Свяжите меня со своими. Это все, что от вас требуется… Явитесь в особый отдел и все расскажете…
Елисеев не спешил с ответом.
- Вы все еще колеблетесь! - нарушил молчание следователь. - Я вам верю. Поверьте и вы мне.
- Почему другие не связали вас с партизанами?
- С другими у меня не было подобного разговора.
После непродолжительной паузы Елисеев сказал:
- Иного выхода у меня нет. Что я должен делать?
- У нас мало времени. Приступим прямо к делу, - сказал Борис. - Слышали про "Виддер"? Это условное название немецкой армейской разведгруппы в Локте. "Виддер". В переводе на русский - баран. Главный штаб разведки и контрразведки "Виддера", а официально "Абвергруппы-107", находится в Орле. Руководит им некий Гебауэр. Гебауэр. Филиалы "Абвергруппы-107" находятся в Локте, Бежице, Трубчевске, Унече, Новозыбкове. Запомнили? В Локте, Бежице, Трубчевске, Унече, Новозыбкове. Во главе локотской оперативной группы, заменив недавно Гилькенштейна, стал капитан Гринбаум. Гринбаум. Я подбираю и готовлю агентов, которых засылают не только к партизанам, но и в тыл Красной Армии, а то и просто подсылают к населению, чтобы выявить помогающих партизанам. Сейчас сколачивается еще одна группа агентов, в основном из девиц. Их забросят в партизанские отряды, дислоцирующиеся в Суземском, Навлинском и Трубчевском районах. Я предоставлю вам возможность познакомиться с этими куклами.
"Имею ли я право связывать его со своими? Но если и он свой? Свой человек в логове врага - да это же редкая удача! Нет, надо продолжить игру".
- Вы все еще сомневаетесь? - откуда-то издалека доносится голос следователя.
- А чем вы можете развеять сомнения? - Елисеев старался быть предельно осмотрительным.
Следователь развел руками.
- Если я что и сделаю для вас, вы все равно можете сказать, что это подстроено немецкой разведкой.
"Пожалуй, он прав, - подумал Елисеев. - Но если это так, тем лучше!"
- Вместе со мной, - сказал он, - попала сюда одна девушка. Вы можете ее спасти?
- Кто она?
- Зовут ее Таня. Таня Землянова. Тяжело ранена в руку.
Следователь медленно покачал головой.
- Боюсь, это невозможно. Вот если бы я действительно втягивал вас в провокацию по плану "Виддера", то Гринбаум наверняка пообещал бы освободить ее. А в данной ситуации… Не знаю… Не будь ранения, ее еще можно было бы как-то ввести в толпу мирных жителей, а уж оттуда перевести, например, в подсобные рабочие. Но к раненым немцы относятся мстительно - ты есть тот, кто стрелял в германских солдат… Вчера я был свидетелем жуткой картины. На машине в лагерь привезли около 30 окровавленных партизан. Наверно, бились до последнего. Кое-как выбрались из кузова. У одних раны запеклись, у других - кровоточили. Наивно полагать, что им оказали первую медицинскую помощь. К ним подошел толстый немецкий офицер. Переводчик перевел его слова: германское командование готово помиловать тех, кто станет служить "новому порядку". Таким путем немцы пытаются набирать "армию Каминского". Партизаны ответили молчанием. Тогда офицер распорядился отделить от них человек десять. Если они, сказал немец, не примут предложение, то их немедленно уничтожат. Один из раненых, придерживаясь за плечо товарища, крикнул: "Мы - советские партизаны! Родину не продадим!" Выслушав переводчика, офицер что-то пролаял солдатам и полицейским. Те взяли длинные, метра два, дубовые палки, очень увесистые. Я видел немало страшного, но это…
Следователь сжал пальцами виски, закрыл глаза и тут же с выражением сострадания и боли весь содрогнулся, простонал: "Нет!" Несколько приглушенно продолжил:
- Когда стало тихо, обезображенные трупы начали бросать в кузов. И среди них обнаружили живого, притворившегося мертвым. Один солдат сказал ему: "Иди туда". И показал жестом - к тем живым, которые стояли кучкой и с ужасом наблюдали за этой дикой расправой. В тот момент, когда несчастный повернулся спиной к палачу, чтобы пойти к своим, солдат схватил дубовую палку обеими руками и изо всей силы ударил несчастного по пояснице. Бедняга взметнулся, его спина изогнулась, пятки коснулись головы. Он упал и, конвульсивно дернувшись, больше не шевелился… А живых погрузили в кузов вместе с растерзанными и увезли. Вы понимаете - куда…
Потрясенный этим рассказом, Елисеев тихо промолвил:
- Они предпочли смерть предательству.
Он ожидал, что следователь сейчас позеленеет. Но Борис печально кивнул головой и, глядя в глаза Андрею, четко, словно давно собирался это сказать, проговорил:
- Умереть не страшно. Страшно умереть, не выполнив свой долг.
* * *
Таню Землянову спасти не удалось - расстреляли…
* * *
- Можешь ли ты теперь сказать, что знаешь его? Меня интересуют не биографические данные.
- Я думаю, это чистые порывы души, жаждущей хоть чем-то помочь Родине. У него такие возможности! Подумайте только - свой человек в логове врага!
- Перспектива действительно заманчивая. Но в том-то и дело, что я еще не знаю, свой ли он.
- Свой! Может быть, даже наш разведчик.
- Эка хватил. А если это тонкая игра?
- Вспомните: "Умереть не страшно. Страшно умереть, не выполнив свой долг". Нет, это не только слова. Их, конечно, может сказать любой. Но так сказать… Эти слова выстраданные.
- Это всего лишь интуиция.
- Если он чужой, зачем ему столько возиться со мной? Не легче ли подсунуть вам того, кого не надо уламывать? Если "Виддер" задумал что-то пакостное, то сделать это удобнее руками продажных шкур.
- Считаешь, игра стоит свеч?
- Ради этого я пришел к вам.
…Оглушительная, над самыми головами, пулеметная очередь разбудила спящих узников.
Вот уже вторые сутки, как июльское небо непривычно набухло густыми дождевыми тучами. Порывистый ветер нудно гремел куском жести на охранной вышке, насквозь пронизывал изможденных людей. Чтобы как-то согреться, они жались друг к другу, кто мог, делал зарядку.
Труднее было ночью. Часовые, боясь побега, запретили передвигаться группами, не разрешали вплотную подходить к колючей проволоке, которой обнесен лагерь. Всякий подозрительный шум прерывался выстрелами.
Спали как могли: урывками, лежа, сидя. То и дело вставали с холодной земли, зуб на зуб не попадал. Согревались на месте, стараясь не привлекать к себе внимания часовых. Кое-кто, несмотря на запрет, легко пробегался.
Это произошло на рассвете. Кто-то у самой проволоки вскрикнул. То ли во сне, то ли ему нечаянно задели рану: лечили сами себя, никаких медикаментов не давали. Возможно, часовой придремал и не разобрался, в чем дело. Но на крик отреагировал моментально - полоснул очередью. Спотыкаясь и падая, пленные рванулись из-под пуль. По этому потоку пустил очередь часовой с соседней вышки. На месте расстрела лежало несколько человек.
До утра больше не стреляли. Часовые спокойно маячили на вышках, время от времени зябко поеживаясь.
От холода и ярости Елисеева лихорадило. Он весь дрожал. Хотелось в отчаянии броситься на этих ублюдков и душить их руками, грызть зубами. Кто дал им право хозяйничать здесь, творить беззакония, сеять смерть и все это возводить в ранг "нового порядка"?
Он, Елисеев, должен во что бы то ни стало вырваться отсюда и отомстить за только что расстрелянных, за всех этих обреченных, за издевательства над собою. К черту притворство! Он будет вести свой счет в открытом бою, с оружием в руках. Там ясно видно, где свой, а где враг. Только бы вырваться! Он должен подчинить свою волю ради достижения этой цели. А проанализировать то, что с ним случилось в последние дни, он еще сумеет. Не сейчас - потом, когда возвратится в лес. Поможет тот самый чекист, который предложил ему стать разведчиком. В эти трудные дни Елисеев не раз вел мысленный диалог с майором Засухиным.
* * *
- Как же это так, Елисеев? Не ожидал, брат, от тебя… Еще вчера ты убеждал меня в том, что Борис свой и что надо продолжить работу с ним, а теперь: "К черту! Не могу и минуты быть в этом пекле, рядом с ублюдками и их холуями".
- Боюсь, не хватит самообладания.
- Так быстро выдохся? Что-то на тебя не похоже. Подчинить всю свою волю тому, чтобы вырваться из лагеря, - этого мало. Ты должен довести до конца задуманное! Довести до конца во что бы то ни стало! Это приказ. Не умеешь притворяться, перевоплощаться? Да, очень тяжело, это не игра на сцене. Но - надо! Это тоже приказ.
- Понимаю.
- Вот и хорошо. Ты сумеешь справиться. Я тебя знаю… Все знаю…
- И знаете, как я однажды ревел?
- Знаю, голубчик… А сейчас встань, согрейся. Закоченеть можешь.
* * *
Секретарь Страчевской первичной комсомольской организации зачитал заявление Елисеева. Члены Суземского бюро райкома ВЛКСМ попросили Андрея рассказать автобиографию.
- Родился я в 1923 году в селе Страчево Суземского района Брянской области. Родители мои занимались сельским хозяйством. В период коллективизации сразу же вступили в колхоз. В 1933 году умер отец. У матери осталось нас четверо: два сына и две дочери. Через год умерла сестра. Мать работает в колхозе на всех работах: была и свинаркой, и дояркой, и овощеводом. Один год я не учился, помогал семье - вместе со своим дядей пас коров. Сейчас учусь в седьмом классе. Хочу вступить в ряды Ленинского комсомола. Обещаю…
- В каком месяце ты родился? - это был первый и единственный вопрос, который ему задали.
Андрей замялся, но врать не умел:
- В декабре.
- А сейчас февраль 1939 года. До шестнадцати не хватает года. Устав не позволяет…
Слезы затуманили глаза.
- Примите, пожалуйста. Задавайте любые вопросы.
За Андрея заступился секретарь из Страчево:
- Не глядите, что он маленький. Он развит не по годам. Из класса в класс переходит с похвальными грамотами.
Не помогло.
Всю дорогу - от Суземки до Страчево 18 километров - Андрей проплакал.
А через год он стал комсомольцем.
После семилетки выбрал себе Орловский железнодорожный техникум. В июне сорок первого учащиеся, переведенные на третий курс, проходили практику в Курске. Затем снова возвратились в Орел. Никто не думал, что сюда ворвется война. Дирекция объявила, что занятия начнутся на месяц раньше и что техникум эвакуируется куда-то на восток. Андрей отпросился домой, чтобы прихватить кое-что из теплой одежды.
Из Страчево уехать не удалось. Недалеко, в районе Шостки, нарастали орудийные раскаты. К Андрею домой пришел председатель колхоза Антон Иванович Балыкин и сказал, что с сегодняшнего дня назначает его бригадиром-полеводом. День и ночь работали женщины, подростки и старики. Спешили побыстрее обмолотить хлеб, побольше сдать государству. А когда шла уборка картофеля, Елисеев как комсомольский активист получил новое задание: в числе других подростков сопровождать эвакуацию лошадей в Задонск. Не догнали их и до Суземки, как пронеслось убийственное:
- Немцы!..
Первым делом Андрей спрятал книги, а их у него было много, и детекторный радиоприемник, который в ту пору был редкостью.
По округе поползли слухи о бесчинствах оккупантов, о расстрелах коммунистов и колхозных активистов. Однажды в Страчево въехали два бронетранспортера и две грузовые автомашины с солдатами в касках. Немцы согнали население в центр села, туда, где в дни советских праздников проводились митинги. Переводчик пересказал слова офицера: недалеко от села найден труп германского солдата, нужно назвать виновных. Не назвали. Немец распорядился женщин отпустить, а мужчин, включая подростков, оставить. Внимательно вглядываясь в лица, офицер отобрал восемь заложников. Андрей поразился: или люди не скрывали своих чувств, или такие способности у немца, но так получилось, что отделил он в основном активистов, в том числе председателя колхоза. Их отвезли в Севск.
Оккупанты на первых порах играли и в добреньких пришельцев. Через несколько дней заложников отпустили под расписку. Антон Иванович уговаривал их не верить фашистам, не оставаться в селе, немедленно уходить. Его не послушались. Он ушел один, стал партизаном. А доверчивых заложников гитлеровцы вскоре повесили.
Росло народное сопротивление. Все чаще давали о себе знать партизаны. Когда впервые увидел их Андрей, он даже разочаровался: ни формы, ни знаков различия, кто в чем, правда, вооружены. Этак и он может считать себя партизаном! Тем паче, оружие имеет: и пистолет, и винтовку, и пулемет. Все это Андрей нашел на местах боев отступивших частей Красной Армии. Пулемет и винтовку он отдал партизанам, а пистолет хотел зажилить. Однако отобрали: еще натворит каких шалостей, пропадет ни за что пацаненок. Ох, как уговаривал их Андрей взять с собой - он тоже хочет стать партизаном. От него отказались: "Мал еще".