Андриевский смотрел прямо перед собой, в просвет между деревьями, на высокое чистое небо, к которому прилипли пушинки облаков. Стая маленьких птиц с боем отгоняла прочь коршуна, яростно пикируя на него. Каждая из них порознь была бы беспомощной против сильного хищника, но все они вместе обратили его в бегство. Тот время от времени коварно бросался в стороны и вниз, пытаясь настичь кого-то из них, но птицы ловко вывертывались из-под ударов… А он, летчик Андриевский, не вывернулся… Окажись он сейчас в небе, он сумел бы расквитаться за свою нестерпимую боль. Только вот полетит ли? Успеет?.. Впрочем, уже летит. Задание получено. "Оса" летит по своему маршруту…
- До встречи, - встал Роман.
- До скорой встречи, - сказал майор.
Это была их последняя встреча.
* * *
Из Бежицы "виддеровский" состав прикатил в Унечу. Сотрудников разведки, вместе с бумагами и оборудованием, разместили на квартирах. Выпотрошенные вагоны загнали в тупик. Что-либо оставлять в них было рискованно - на железнодорожную станцию не раз налетали советские самолеты.
Жизнь на колесах, под угрозой очередной бомбежки, наложила на характер работы "Виддера" свой отпечаток. Стало больше неопределенности. Строгая система пунктуального Гринбаума то и дело давала перебои. Даже обедал он теперь то раньше, то позже, то вовсе забывал о еде. Всегда аккуратный, теперь зондерфюрер беспорядочно загружал свой стол разными документами и сердито сопел, если не сразу находил нужную бумагу. Он их тщательно перебирал, перекладывал из папки в папку, изготовил несколько новых папок. На каждой ставил какие-то условные знаки. Можно было предполагать, что Гринбаум рассортировывал архивы по степени важности, чтобы в случае поспешной эвакуации в первую очередь захватить с собой не второстепенные бумаги, а остальные уничтожить.
Он перестал приглашать к себе сразу нескольких сотрудников. Предпочитал говорить наедине с каждым из них. Эту возросшую подозрительность можно было объяснить тем обстоятельством, что провал агентов становился катастрофическим. Он не знал истинной причины неудач. И готов был видеть источник зла в самой изменчивой фортуне. Инициатива полностью в руках Красной Армии. Теперь уже ясно, что походу на Восток - капут. Этим самым в настроение немцев и русских внесены существенные коррективы. Одни с нетерпением ждут победы, другие с ужасом страшатся поражения и его последствий. Какой же дурак будет сейчас связывать свою судьбу с обреченными? Запятнавшие свою совесть русские наверняка ищут возможности искупить вину. Почему не допустить, что многие агенты находят такую возможность в явке с повинной? Если это так, то вывод может быть только один: следует подбирать таких, у кого тяжел груз преступлений, у кого нет дороги для возвращения к своим. Все ли ладно в этом смысле в "Виддере"? Действительно, не передоверился ли он, Гринбаум, русским сотрудникам, которые подбирают и готовят агентов? Гесс не раз предупреждал: "Побольше доверяй им - под монастырь подведут". Его совета, пожалуй, не мешает послушаться: Гесс много лет жил в России.
…Андриевский и Елисеев с беспечным видом прогуливались по улице, на которой разместился "Виддер", и вполголоса нехотя болтали о чем-то пустячном. По крайней мере, так могло показаться со стороны. Действительно, кому придет в голову толковать на крамольную тему под окнами у самого зондерфюрера?
А им было о чем посоветоваться. Связь с советской разведкой на новом месте пока не налажена. Между тем нужно срочно передать ценный пакет. Кому-нибудь из "Виддера" отлучиться на день-два невозможно. Оставить пакет в тайнике до прихода в Унечу наших войск - обесценится донесение…
Ни эти, ни другие варианты не подходили. В запасе оставался еще один, но весьма рискованный. Ошибись они - и полный провал неизбежен. На железнодорожной станции переводчицей работала русская девушка по имени Груня. Несколько раз встречались с ней Андриевский и Елисеев, внимательно присматривались. Кажется им, что Груня не из тех, кто продался врагу. Более того, они предположили, что Груня каким-то образом связана с партизанами. Короче, они отважились довериться ей. С точки зрения конспирации этот шаг был недопустимым. Но в смысле важности информации, в смысле необходимости не выжидать, а действовать - вынужденным, возможно, единственно правильным.
И вот Андриевский и Елисеев шли на вокзал - к Груне. У них было время обменяться своими соображениями и о заметной перемене в поведении Гринбаума. Сейчас с ним нужно быть предельно осторожным, не следует опрометчиво пользоваться паникой немцев. Вчера зондерфюрер пригласил к себе Романа и неожиданно спросил: не замечал ли господин Андриевский чего-либо странного за обер-лейтенантом Шестаковым? Хитрый ход! Зондерфюрер, конечно, знает, что отношения между Андриевским и Шестаковым более чем натянутые. И после этого вопроса возможна такая психологическая реакция: если у Андриевского рыльце в пуху, то он может попытаться отвести подозрение от себя, кивнув на Шестакова. Поступи Андриевский таким образом, он тем самым выдал бы себя. Поэтому Роман ответил: нет, ничего странного не замечал, напротив, Шестаков, по его мнению, очень старательный, добросовестный сотрудник. Шеф улыбнулся и, извинившись за такой разговор, просил Андриевского забыть о нем. Но затеял он его неспроста. Поэтому…
Елисеев локтем слегка коснулся Андриевского.
- Гесс!
- Вижу, - сказал Роман. - Продолжаем в том же тоне разговор о… девушках.
Зондерфюрер Гесс, правая рука Гринбаума, сидел на ступеньках крыльца. Без головного убора, в расстегнутом кителе. Возле него лежала фуражка с высоким околышем и стояла более чем наполовину опорожненная бутылка. Долгое время Гесса никто в "Виддере" не видел. Было объявлено, что его переводят "на другую работу". Сам Гесс не опровергал этих слухов. Более того, по случаю своего отъезда из Локтя он устроил довольно шикарный ужин, на который пригласил всех, без исключения, работников локотского филиала "Абвергруппы-107", в том числе и конюхов Гринбаума. Но не этим поразил тогда Гесс - своей прощальной речью. С присущей ему категоричностью суждений он мрачно изрек: "Господа, солнце заходит на западе в прямом и переносном смысле слова…"
О причине неожиданного появления Гесса в Унече ни он сам, ни Гринбаум не обмолвились и словом…
- Согласен, она довольно симпатичная. Остается только позавидовать ее избраннику… Здравствуйте, господин зондерфюрер. - Андриевский слегка наклонил голову.
Поздоровался с ним и Елисеев.
- Прошу.
Гесс отшвырнул свою фуражку, бутылку взял в правую руку, отодвинулся, жестом левой руки приглашая сесть рядом.
Андриевскому и Елисееву было не до Гесса, но отказаться не могли.
- Что, волнуется горячая кровь? - Гесс показал свои пожелтевшие зубы. Кожа на его лице дряблая, пористая, потная - ему было лет 56. - Девушки-красавицы… М-да… Молодой Гесс был отъявленным греховодником. А теперь Гесс предпочитает коньяк… Каждому - свое… Хотите пикантный французский анекдот?.. Впрочем, стоп! В России побасенками гостей не встречают. Коньяк! Прошу, коллеги. Приложитесь-ка по разочку. - Гесс рукавом протер горлышко, протянул бутылку.
- Вы же знаете, господин зондерфюрер, мы не пьем, - сказал Андриевский.
Гесс выпятил нижнюю губу.
- Как хотите. А я, пожалуй, выпью еще.
Его крупный кадык задвигался в такт бульканью. Оторвав от себя бутылку, немец неосторожно поставил ее на самый край крыльца - она упала и разбилась. Гесс вздрогнул, неподвижно устремил на осколки мрачный взор.
- Так и жизнь, - с той же мрачностью изрек он. Вдруг, скрипнув зубами, с силой ударил кулаком по доске. - Эта проклятая жизнь! Эта отвратительная жизнь! Черт бы тебя побрал!
Недалеко надрывно завыла сирена. Гесс недовольно поморщился - помешали закончить мысль. Андриевский и Елисеев прощупали глазами небо. С востока летели самолеты. Наши, советские! На железнодорожной станции накопилось немало грузов, рассованы по тупикам. Ну-ка, сыпаните, соколы!
Затявкали немецкие зенитки. Лай, Моська, на Слона! Это все, что вам здесь противостоит, - одни зенитки. Немецких самолетов не видно. Это не сорок первый, теперь в воздухе господствуют наши. Не торопитесь, хорошенько присмотритесь и - бейте, крошите!
Самолеты один за другим начали заходить на цель. Над головами угрожающе завизжали бомбы. Не хватало еще от своих такой подарок получить. Роман и Андрей юркнули в щель, вырытую в нескольких метрах отсюда, а Гесс даже не пошевелился.
Взрывы сотрясали все вокруг. Они сыпались беспрерывно. В воздухе запахло смрадом.
Минут через двадцать налет прекратился. Андриевский и Елисеев выбрались из укрытия. Железнодорожная станция заволоклась дымом и пылью.
Гесс неподвижно сидел на прежнем месте, стеклянными глазами уставившись в одну точку. Казалось, тронь пальцем - и он повалится.
- Напрасно вы, господин зондерфюрер, так рискуете жизнью, - "пожалел" его Андриевский.
Гесс медленно поднял взгляд. Мутный, безразличный…
- А кому она нужна? - Не глядя, пошарил вокруг себя рукой, но вспомнил, что бутылка с остатками коньяка разбилась. - Все кончено, господа! Не думайте, что Гесс спьяну болтает. Гесс знает, что говорит… Все лопнуло, как мыльный пузырь… Так не все ли равно, когда капут - сегодня или днем позже? Нет, Гесс смерти не боится. Плевал он на нее. Только она, сука, опять обошла меня. Жаль. Застрелиться? Не люблю таких омерзительных сцен. Вот если бы застрелили…
Гесс вдруг весь преобразился, засиял, словно вспомнил что-то очень важное и радостное в своей жизни.
- А вы знаете, коллеги, меня расстреливали! И кто, думаете? Держу пари на бутылку шнапса, не догадаетесь. А если догадаетесь, не осмелитесь сказать. Немцы! Да, немца Гесса расстреливали немцы! Впрочем, ничего удивительного в этом нет. Я тогда был офицером русской армии. В первую мировую попал в плен к своим соотечественникам. Они здраво решили избавить меня от обузы, которая называется жизнью, и пару раз прострелили меня насквозь. Но Гесс живуч, как кошка. Осталась только память. Вот она! - Гесс сорвал с себя китель, поднял сорочку, показал зарубцевавшиеся раны. - А через два-три года Гессу ничего не оставалось делать, как служить своим убийцам. Впрочем, как и вы… Теперь у нас, коллеги по работе и несчастью, одна дорожка - в могилу. А посему не советую нырять в щель. Поверьте Гессу, это наилучший выход из положения - подставить себя бомбам. Самоубийство же… Нет, это омерзительно…
Оставив обреченного Гесса наедине с его думами, сославшись на необходимость посмотреть, цел ли "виддеровский" состав, Андриевский и Елисеев продолжили прерванный маршрут. Мимо с криками проносились солдаты, чтобы тушить пожар на станции, выгребать из-под обломков убитых и раненых. А Роману и Андрею нужно было встретиться с Груней, передать ей пакет.
Спустя 27 лет Андрей Прокофьевич Елисеев скажет:
- Иного выхода у нас не было. Мы доверились Груне, а она, в последнюю встречу, - нам. И даже хотела связать нас с партизанами и увести к ним. Разумеется, этого делать нам не следовало. Мы вручили ей важный пакет и просили через партизан доставить его по назначению. Уже после, когда я встретился с работниками госбезопасности, я узнал, что пакет они получили вовремя. Следовательно, Груня нас не подвела. К сожалению, я не знаю ее фамилии и ничего не могу сказать о ее дальнейшей судьбе.
* * *
"Виддер" отходил вместе с отступающими немецкими частями. Точнее, несколько впереди бегущих.
В Новозыбкове сборище шпионов пополнилось. Много было незнакомых. Требование "Осы": запоминать приметы, с тем, чтобы в нужный момент назвать их.
По железной дороге добирались до Рогачева. Затем в ход пошли грузовики и подводы. На разношерстном транспорте прибыли в Бобруйск, где собрался букет всех филиалов "Абвергруппы-107". Полдюжины одних только зондерфюреров!
Мало кто знал, кому чем предстоит заниматься дальше, как и то, что делать с самим этим букетом. Гебауэр, шеф главного штаба "Виддера", распорядился часть своих агентов влить в отряд особого назначения - ЦБФ, в обязанности которого вменялись карательные операции. В этот список попал и Елисеев. Отряд ЦБФ перевели в деревню Козулючи. Так Андрея вырвали из группы "Осы". Теперь поддерживать постоянную связь с Андриевским было практически невозможно. Да и какие сведения мог передавать он из ЦБФ? Агент абвера превратился в солдата-карателя. Не за этим послал его сюда майор госбезопасности.
Состояние Елисеева отлично понимал Андриевский. Он нашел какой-то предлог и приехал в ЦБФ. Андрей обрадовался - "Оса" не оставил его в трудную минуту. Мнение Романа было категоричным:
- В цэбэфау тебе делать нечего. Ты изолирован от нас.
- Может, это временно? - Елисеев и сам не верил в это.
- Гебауэр не возьмет с собою всех русских сотрудников. Отберет кое-кого, а остальных пошлет под партизанские пули. Не правда ли, превосходный вариант избавиться от свидетелей? Да и арийцев пропустит через густое сито.
- Выход?
- Ты свое дело сделал. Думаю, так бы рассудил и майор.
- Если я уйду, арестуют тебя. Гринбаум помнит, кто завербовал меня.
- Если уйдет не один Елисеев, то почему не допустить, что его насильно увели?
- Групповой побег?.. Есть у меня кое-кто на примете.
- Действуй осторожно, Андрей. И после побега никто в цэбэфау не должен знать, что инициатором был ты. Вот тогда все в порядке будет.
- Понял. Побереги и ты себя, Роман. Может, теперь уже не стоит привлекать новых людей?
- Боишься за Яшку?
Яков, стройный чернявый парень с большими задумчивыми глазами, был шофером одного из зондерфюреров. Андриевскому и Елисееву (еще до перевода в отряд ЦБФ) он показался человеком, которого полезно использовать и которому можно довериться. Было видно, что Яков очень переживает свое более чем щепетильное положение, возможно, он не сразу понял, в какое дело ввяз. Его привлекли в группу "Осы" и, насколько это было возможно, посвятили в свои планы.
- Думаю, Яшка - свой человек, - сам себе ответил Роман. - Правда, не всегда осторожен. Настроен слишком уж решительно. Не желает выжидать. Готов пристукнуть самого Гебауэра. - Андриевский улыбнулся. - Нечто подобное было и со мной. Помнишь, я просил у майора бесшумное приспособление для расправы над Каминским? - Серьезно заключил: - Майор был прав - от нас нужны не диверсии. То же теперь я втолковываю Яшке.
А еще через неделю, как гром среди ясного неба, Елисеева оглушила весть: Яков арестован! Стали известны и некоторые подробности. В большой черный лимузин вместе с зондерфюрером сел какой-то важный чин, может, сам Гебауэр. Яков развил высокую скорость. На крутом склоне машина резко свернула в сторону обрыва. Несколько раз перевернулась, но все трое, находившиеся в ней, остались живы - спас прочный кузов. Расследование показало: никаких неисправностей в автомобиле не обнаружено, налицо диверсия. Якова допрашивают…
Елисеев встревожился. Над "Осой" и его группой нависла реальная опасность: Яков - человек малопроверенный, вдруг не выдержит? Об Андриевском пока ничего не слышно. А если его уже взяли? За "Осу" Андрей был абсолютно спокоен - от него ничего не добьются. Но от этого не легче: рухнет дело, ради которого затрачено столько усилий. Бежать, немедленно бежать? Но если Андриевский вне подозрений, то побег Елисеева его выдаст. Остается одно - ждать. Ждать, пока не прояснится обстановка.
И она прояснилась. Снова в критический момент рядом оказался "Оса". Он прибыл в ЦБФ на серой легковушке, в своей парадной форме. Елисеев ожидал момента, когда останется наедине с ним. Но Андриевский, словно испытывая его терпение, неторопливо расхаживал вместе с немецкими офицерами, осматривал расположение отряда, вызвал на инструктаж командиров подразделений, о чем-то долго говорил с ними. И только после этого встретился с Елисеевым.
- Ничего, живете неплохо, - удовлетворенно начал он. - Даже вольготно. Дисциплина не ахти какая - можно ускользнуть в увольнительную целой группой. Не сразу спохватятся.
Елисеев понял: "Оса" подсказывает план действий, значит, побег - дело решенное. И не удивился вопросу Андриевского:
- Все готово?
- Дорогу в лес знаю. Оружие взять не проблема - всегда при нас. Труднее прощупать людей.
- Один работаешь?
- Нашел надежного парня - Петька Колеснев из Ярославля. Настроен патриотически. Смелый. Во всем мне помогает. Хочешь взглянуть на него?
- Пожалуй, не стоит. Полагаюсь на тебя. Сколько человек набирается?
- Десятка два.
- Неплохо. И этого хватит, чтобы немцы выразили недоверие остальным и расформировали весь отряд…
Елисеева восхищала выдержка "Осы": собранный, хладнокровный, рассудительный, ни на минуту не теряющий этих качеств. С ним легко и тогда, когда легко не может быть.
Андрей улыбнулся, спокойно ответил:
- Посмотрим, как поведет себя Яшка.
- Да, будем надеяться на него. Мне он показался крепким парнем. А не выдержит - споем свою лебединую песню. Учти: в случае провала немцы в первую очередь возьмутся за цэбэфау - вы рядом с партизанами. Будь начеку. И еще. Сегодня мы как-то сумели встретиться. А завтра, даже если беда пронесется мимо, нас могут разлучить. Поэтому действуй по обстановке.
- А ты, Роман?
Андриевский задумчиво покачал головой.
- Уходить из "Виддера" мне нельзя. Гринбаум не разделяет загробной тоски Гесса. В последнее время он несколько приободрился, видимо, под влиянием более опытных зондерфюреров. Послушай, что он сказал: "С проигрышем войны не потеряны шансы разведчика". Как видишь, он уже смирился с поражением Германии, но вовсе не собирается расставаться со своей службой. У него появилась какая-то перспектива. Почему бы не полюбопытствовать, что это за перспектива, когда и где осядут Гринбаум и другие зондерфюреры? Моему шефу очень нужны верные помощники. Зачем же покидать его?
Было ясно: "Оса" готовит себя в далекий и долгий полет. Андриевский помолчал и тихо продолжил:
- Одно угнетает меня сейчас - прервалась связь с нашими. Когда будешь у своих - скажи об этом. Но не знаю, где к тому времени окажется "Виддер". Нашим будет трудно найти меня. Значит, остается мне самому нащупывать связь…
Расставаясь, обменялись крепким рукопожатием.
* * *
На следующий день Якова расстреляли. Елисеев ждал - придут за ним. И был готов к тому, чтобы, как говорил "Оса", спеть свою лебединую песню. За ним не пришли. Он понял: Яков умер героем.
Еще через несколько дней Елисеев был у своих…