Шмон на пересылке в Рязани
Ливень продолжается, но нам повезло: автозак стоит вплотную к ступенькам, ведущим в помещение. Выгружаемся, взваливаем на себя баулы и под покрикивание и "постукивание" конвоя бредем куда-то внутрь. Всех нас (24 человека) втискивают с вещами в комнату-шкаф, около 10 квадратных метров. Не знаю, как удается Игорю Кио запихать трех девиц вместе со львом в узенькую клетку, но и он бы спасовал перед задачей разместить 24 человека и не менее 30 больших баулов в глухой, без окон, шкаф. Вертухаи в Рязани справились с этой задачей играючи. Скамеек, понятно, нет. Стоим. Несмотря на вопли нескольких некурящих, закурили почти все.
Проходит час, второй, третий… Наконец вызывают по двое на шмон. Отметают все: иголки, нитки, зажигалки, лекарства… Это уже третий шмон за сутки (на "Пресне" при отправке, во время этапа и здесь, в Рязани). С собой в хату разрешено взять туалетные принадлежности, немного сахара, чая, простыню (последнее – издевательство! В хате № 54 (Рязанское СИЗО), как и в других, нет и никогда не было ни матрасов, ни подушек – голые деревянные нары или струны). После шмона все баулы, мешки, сумки нужно отдать "на хранение".
Далее происходит нечто такое, что выглядит неправдоподобным идиотизмом. Не пропустите детали. Выписывается "квитанция" – клочок обычной бумаги, на котором пишется только фамилия зека, сдавшею сумку (о перечне содержимого сумки не может быть и речи). Потом эта "квитанция" засовывается внутрь самой сумки. В журнал под очередным номером тоже пишется только фамилия. На руки дают кусочек картона (половина спичечного коробка) с написанным от руки, еле читаемым (прошел тысячи рук) номером. Но это не номер сданного баула, это только очередной номер человека, сдавшего свой баул. Причем, не важно, сколько и что именно он сдал – один баул или три. Потом после честного предупреждения, что за "вещи никто не отвечает" (потому что – крысы), баулы забрасываются в общую кучу из полутора-двух сотен таких же сумок, баулов, пакетов. Никаких пометок, номеров и т. п., повторяю, на самой сумке нет.
Как мы получали свои вещи при уходе на этап (зону), как копались в этом "навале", разыскивая свой хабар (открывали десятки сумок, пытаясь по лежащим сверху вещам определить свои), – отдельная поэма. Описать ее я не смогу никогда. Для этого нужен талант Зощенко.
А в каком виде мы находили свои шмотки? Слезы! Прогрызенные крысами дыры, из которых сыплется вермишель супов "быстрого приготовления", остатки мыла, обрывки бумажек былых приговоров и не отправленных жалоб. Самое смешное, что картонка с номером лежит сейчас, когда я вспоминаю и пишу все это, прямо передо мной. У меня ее никто даже не спросил…
Хата № 54
Если "Матроска" – рукотворный ад, то транзитная хата № 54 в Рязани (думаю, что и другие транзитные хаты – 50,51,55… – не лучше) – БУР в этом аду.
Сводчатый, не просыхающий, вечно сырой подвал. Даже не подвал – подземелье. Естественной вентиляции – естественно, нет. Принудительная (небольшая, с тетрадный лист, решетка в стене, с которой со стороны продола смыкаемся жестяная труба) включается "согласно расписанию" на один час в день. Как часто наступает этот "один час" и "один день", не знает никто. Вентиляцию включает корпусной в зависимости от настроения. "Старики", т. е. те, кто ожидает в этой хате своего этапа более двух-трех месяцев, утверждают, что пару раз включали. Хата даже не набита. Она утрамбована нами. Июль 2000 года.
Наш этап – 24 человека. В хату удалось впихнуть 17. Последнего, семнадцатого, утрамбовывают тормозами. Остальных повели куда-то дальше. Минут 20 стоим, пережидаем, пока в хате стихают вой и крики о беспределе, вызванные нашим появлением. Потихоньку рассасываемся, "утрясаемся" по свободному еще пространству.
Удивительное это понятие – хата в тюрьме. Когда кажется набита уже до предела, когда носом упираешься в чей-то затылок, – все равно находится место еще для нескольких человек. Даже вагон в метро, даже автозак имеет свой предел, после которого втиснуться невозможно. А хата – нет. Воистину резиновая…
Осматриваемся. Шконок нет. Сплошные, в два яруса, нары. Часть – деревянных, с выломанными давно досками, часть – железных со струнами. Нижние нары приподняты над полом сантиметров на двадцать. Полы – деревянные, прогнившие, со щелями, в которые может провалиться нога. Жестяные заплаты на полу – жалкие попытки прикрыть крысиные норы. Крыс много до привычности к ним. Я сам сгонял стайки крыс со ШКОНКИ (все еще называю нары шконкой) и спихивал с наваленных в углу мешков и пакетов с теми вещами, которые разрешили забрать с собой в хату.
Отступление
Удивительное существо – человек. И бессмертна мудрость, начертанная на перстне Соломона. "И это пройдет". Нет ничего, к чему бы человек ни смог привыкнуть. Со снисходительным умилением вспоминаю свои первые часы в ИВС, на сборке в "Матроске", на общаке. Вспоминаю, как брезгливо "поджимался", видя шевелящиеся от тараканов стены, или вшей на воротничке рубашки, или клопов…
"Ничего, привыкнешь, перестанешь обращать внимание", – говорили мне сокамерники.
Привык… Привык механически прятать заточку в матрас, на ощупь запаивать маляву, плести канатики, стряхивать клопов с подушки, докуривать бычки и делиться ими…
У меня уже не кружится от свежего воздуха голова на прогулке, не тошнит от запаха и вида остывшей баланды, не "передергивает" от гниющих язв. Мне даже помогает "от живота" (действительно!) давно просроченная таблетка аспирина. Я лихо "прикалываюсь и откусываюсь", разбираю рамсы, по вкусу отличаю "вторяки" от "нифелей". И мои "родные" хаты в "Матроске" кажутся мне привычными и удобными по сравнению с транзиткой в Рязани.
А после встреч с адвокатом в "Матроске", после многочасовых ожиданий в стакане, я, тарабаня в тормоза, кричал вертухаю: "Командир, пошли домой". Я искренне кричал это. Провонявшая, без воздуха и сантиметра свободного места хата, вечно застилающий потолок пар от кипящих фанычей, несмолкающий гул сотни голосов – все это воспринимается ДОМОМ! Поверить в это невозможно, но это – ТАК!!! Как психолог, я легко могу это объяснить. Адаптация и тому подобное… Но объяснить это на простом человеческом языке человеку с воли невозможно. (Я так и не смог объяснить своему адвокату – а она проработала более 30 лет! – почему после двух-трех часов бесед с ней в нормальном помещении, сидя на нормальном стуле, куря нормальные сигареты и общаясь на нормальном языке, я устаю и меня тянет "домой" в свой "общаковский угол", на вонючий, слежавшийся, комковатый влажный матрас). Но… "и это пройдет".
Хата № 54 (продолжение)
Под самым потолком две бойницы-решки. Как и везде – с решетками-жалюзи. Но здесь, в Рязани, они снаружи закрыты сплошными свето– и воздухонепроницаемыми щитами-заглушками (во избежание перекрикивания с другими хатами). Кормушка по этой же причине также постоянно закрыта. Круговорот "воздуха" из легких в легкие. Твой каждый вдох – всегда чей-то выдох…
Я уже говорил, что хата – сводчатая, куполообразная. Все стены – под углом к потолку. Поэтому заходить на дальняк нужно очень согнувшись. Почти на карачках. Пардон, но штаны подтягиваем, только выходя из дальняка. Там выпрямиться невозможно.
В "Матроске" люди сидят в среднем по 1,5–3 года, поэтому и "быт" более-менее налажен. Самодельные розетки, вилки, тазы для стирки, канаты для сушки белья, склеенные (клейстером из пережеванного и протертого через платок хлеба) полочки из сигаретных пачек и т. д. и т. п. В транзитке всего этого нет. Здесь сидят от нескольких дней (счастливчики!) до двух-трех месяцев. Поэтому и "быта" (даже в тюремном, камерном понимании) нет. Создавать его не из чего. Не из чего плести канаты, не из чего готовить клейстер (хлеба такой мизер, что, несмотря на его полную несъедобность, он съедается мгновенно и полностью). Баулы, вещи, весь хабар, собранный за долгое время в "Матроске", продукты, которыми на этап греют с общака, – всего этого в транзитном бараке не разрешают и надо оставлять после шмона в каптерке. Каптерщик честно предупреждает, что крысы могут все погрызть. Мои два баула, тщательно собранные и упакованные, почти полностью погрызли. Крысы жрут даже мыло. Особенно жаль книг – загнанные мне с воли УПК, УИК, УК и т. п. сильно попорчены ими.
Вообще, беспредел полный. Жаловаться некому. Администрация прекрасно понимает, что все здесь временные, транзитники, все с часу на час, со дня на день ждут этапа, и писать куда-то (жаловаться) никто не станет. Поэтому для садистских условий и экспериментов полное раздолье. Сомневаюсь, что здесь когда-нибудь бывали комиссии всяких фондов и правозащитных организаций. Описывать детали бессмысленно. Все равно никто не поверит, пока не увидит воочию. Пока не проведет хотя бы час, хотя бы полчаса, 15 минут в этой 54-й хате рязанской пересылки… И это, говорят, еще далеко не самая худшая. В то, о чем рассказывают, о волгоградской, ростовской и других, не верится даже мне. Впрочем, Чекатилы есть не только на воле и не только среди зэков. Уверен, что в штате ГУИНа их намного больше…
…Просыпаюсь от происходящего рядом рамса. Проигравший расплачивается вещами. Он в хате уже давно, более месяца, и ему удалось затащить свои баулы в хату. Идет оценка вещей. Расценки, – по аналогии с ценами ларька на "Матроске" и "на глазок". "Прима" – 2,5–3 рубля, "сахарные" (то есть сигареты с фильтром) – от 6 до 10 рублей. Футболка – "целка" (т. е. ненадеванная) – 15 рублей и т. д., и т. п. Выигравший сам говорит, по какой цене он готов принять в виде части долга ту или иную вещь. Проигравший должен либо согласиться с этой ценой, либо предложить что-то другое, либо… Карточный долг в тюрьме взыскивается очень сурово. На пересылке, в транзитке и на этапе – особенно жестко. Могут и "опустить". Времени ожидать погашения долга нет, – могут дернуть в любую минуту. На дачку в транзитке рассчитывать нечего. Положению проигравшего не позавидуешь.
В данном конкретном случае все обошлось нормально. Проигравший (его долг – около 600 рублей) отдал практически весь свой баул, теплую куртку, шапку и т. п. Непрекращающаяся ни на час игра пошла по новой.
К вечеру вещи проигравшего уже дважды сменили владельца.
В транзитке ничего нет: ни радио, ни газет, ни телевизора, ни книг, ни настольных игр – ничего. 60–70 взрослых мужиков маются по несколько недель, не имея возможности ничем себя занять. Администрация как бы сама подталкивает на "стос" (карты) – их легко затарить, пронести, в конце концов, сделать самим… – и на разборки. Это единственное занятие и развлечение. Хата с любопытством наблюдает за всеми рамсами, разборками, спросами, которые зачастую специально провоцируются для снятия напряжения и развлечения.
С транзитных хат и этапов огромный процент "обиженных". Уверен, что администрации это на руку – новый рычаг давления и пополнение (без того не маленькой) прослойки "дятлов".
Вообще, администрация и работники СИЗО, ИЗ, ИК – интересная категория человеческих особей, которая еще дожидается своего Свифта. Такая концентрация и многообразие психических патологий на отдельно взятый "трудовой коллектив" тема ни для одной докторской диссертации по психиатрии и психологии. Если у меня получится, я попытаюсь высказать свои соображения по этому поводу. Но об этом – как-нибудь позднее… И на свободе… Здоровее буду…
Утро. Около 10 часов. Раскоцываются тормоза, и в хату вкатывается этакий бодрячок-майор.
– Как живем, на что жалуемся?
Оглядывает хату этаким отеческим хозяйским взглядом.
– Немного тесновато, зато (хе-хе) в тесноте да не в обиде. Не дожидаясь ответа, продолжает: "Знаю, знаю (все знает, родимый… все наши беды и проблемы) – с хлебом неважно Пекарня у нас своя (а мы-то, наивные, думали, что из магазина с утра привозят), но пока не все получается. Хлеб – неважный…"
– Вопросы, жалобы есть?
– Когда этап? Надоело уже, сил нету…
– Что с врачом? Лекарств никаких…
– Как бы вещи из каптерки взять?..
– Веник дайте (это я), и забить бы щели в полу: крысы по дубку бегают…
Понимающая печальная усталая улыбка. (Он все понимает, все знает, сочувствует, рад бы всей душой, последнюю рубаху, не жалея сил и времени, в ущерб семье и т. д. и т. п. Короче – на правом фланге, в первых рядах изматывающей борьбы за права заключенных.)
– С этапом – сложно. Сами понимаете, нет бензина, везти не на чем. Не только по местным зонам, но даже до вокзала.
– И хозяин, бедняга, пешком на работу ходит? (Это я.)
– К врачу записывайтесь. (Интересно, у кого и как?) Но сами знаете, лекарем и нет. Даже йода.
Один из находящихся в хате протискивается вперед и демонстрирует ужасный гниющий ожог от колена до ступни. Просит хотя бы зеленки…
– Не знаю, не знаю… Спрошу… (Я ушел на этап через десять дней. Никто никакой зеленки так и не принес.)
– Вещи из каптерки взять можно! Но в день – только два человека из хаты. (Почему только два, а не один, не десять, неясно. Впрочем, логика простая – раздербаньте тех двоих, у которых есть, что брать в каптерке, а потом следующих двоих и т. д.)
– Что касается веника, то пишите (это мне) заявление корпусному – он дает на полчаса веник. Иглу – под личную ответственность. На 10 минут. (Постоянно держать в хате веник, видимо, нельзя. Может служить оружием для нападения или незаменимым средством для организации побега и классового бунта.)
Решив наши проблемы, майор гордо удаляется. С видом оскорбленной в лучших чувствах невинности.
Заявление я написал. Веник дали. Подмели хату кусками, перемещая стоящих с места на место. Разорванные тапочки зашил. Иглу не отдавал почти час, пока не воспользовались те, кому было, что и чем зашивать.
Судьбы и срока
Я хочу рассказать только о некоторых случаях, о нескольких из Десятков (сотен, тысяч) людей и судеб. Я знаю о них не понаслышке.
Я сидел с ними, чифирил, читал их объебоны и приговоры, жалобы и невероятные по идиотизму ответы на них. Каждую из этих историй и судеб можно развернуть в повесть. Впрочем, Россию давно уже не колышат отдельные люди и судьбы. Катастрофы, в которых гибнут десятки и сотни, сменяются другими такими же или еще более масштабными, "берутся под личный контроль" и… забываются через несколько дней или недель. Какие уж тут судьбы и жизни отдельных людей, тем более зеков. Но, тем не менее…
Леон
В хату на больничке (на "Пресне") его буквально внесли на руках. Он голодал уже около трех недель. До этого он находился на общаке, а теперь, когда полностью "дошел", его перевели на больничку для принудительного кормления.
Сразу сварганили ему крепкий сладкий чай с медом и лимоном (накануне ко мне пришла дачка).
Его звали Леон. Около 40 лет, высокий, поджарый, с просматриваемыми (несмотря на голодовку) хорошо накаченными мышцами. То ли грузин, то ли армянин – уже не помню. Весь в наколках, староход… Ближе к вечеру, после еще двух фанычей чая, разговорились.
Сидит уже около двух лет. По жизни – бродяга (то есть ничем, кроме криминала, не занимается). "Работал" один. Начал сколачивать свою команду, но не успел: арестовали. Активно занимался восточными единоборствами (это видно). В основном – "пас" коммерсов. Держал под контролем несколько ларьков и магазинов. Получил 12 лет строгого. Написал жалобу – отклонили. Голодает из-за постоянных отказов в проведении повторной экспертизы… его полового члена!
Я уже давно перестал чему-либо удивляться, но тут… Слово за слово, проговорили почти всю ночь.
…Взяли его по наводке. Ему были должны, он "наехал", и, чтобы не отдавать долг, женщина, любовник которой работал в милиции, обвинила Леона в изнасиловании двух(!) ее несовершеннолетних дочерей 12 и 14 лет. Грязная статья. При таком обвинении, кем бы ты ни был "по жизни" – мужиком, бродягой, – долго не живут. Насильники, растлители – первые претенденты на самое худшее, что только может произойти. Даже общаться с ними стремно…
Видимо, после этого его сообщения у меня изменился тон, и Леон это почувствовал. Молча, не говоря ни слова, покопался в бауле и протянул мне пачку разрозненных бумаг. Объебон, приговор, ответы на его жалобы и т. п.
Такого даже я не мог бы предположить, и никогда бы не поверил, если бы сам не вычитал из бесстыдных бумажек, заверенных подписями, печатями, исходящими номерами.
По объебону, он, в присутствии матери этих девочек (в квартире находится еще и третий ребенок – мальчик 12 лет), регулярно приходил туда и оставался ночевать. Мать этих детей (при наличии любовника-мента) была его сожительницей. Занималась каким-то "бизнесом", в который он и вложил свои деньги. Но дело не в этом. Итак, мать уехала куда-то на несколько дней, оставив трех несовершеннолетних детей без денег и присмотра. Леон жил в этой квартире.
При этом у него, где-то на Кавказе, свой дом, семья, мать, дочка 13 лет. Нужно знать менталитет мужчины, родившегося и воспитанною на Кавказе, имеющею свою дочку, живущего в семье, в которой трое детей, чтобы понять его неспособность физически причинить зло детям. Украсть, убить, изувечить взрослого мужчину – да! Преступник – да! Но изнасиловать двух девочек, насиловать их поочередно в одной квартире (где еще и постоянно находится маленький мальчик) – маловероятно. Хотя черт его знает…
Но передо мной результаты экспертизы: обе девочки – девственны! Никаких следов "возможного" полового акта или иных физических действий (ссадины, царапины и т. д. и т. п.) не обнаружено. За все это время (несколько дней) ни подружкам в школе, ни друг другу они ничего не говорили и не жаловались. Мальчик тоже ничего не видел и не слышал. И только "после приезда мамы они поделились постигшим их насилием"… Причем обе утверждают (вернее, утверждает их мать), что половой акт носил "законченный характер" Эксперт говорит о "возможности проведения законченного полового акта без нарушения девственности".
Я опускаю массу деталей, несуразностей, нестыковок во времени, в показаниях самих пострадавших. Опускаю массу безответных вопросов – почему, если он действительно все это совершил, он остался на месте, никуда не сорвался? Почему готовил обеды, отправлял детей в школу? Интересно другое. Передо мной акт второй экспертизы – экспертизы полового члена "насильника"… "Обнаружено пять (!!!) инородных предметов (диаметром от I до 1,5 см) под кожей вокруг головки члена". В состоянии "полуэрекции" (?!) размер составляет… и т. п.
Многие могут не понять, что это такое. Объясняю: некоторые мужики для вящей половой привлекательности и неотразимости вводят под кожу члена от одного-двух до пяти-шести "шаров". В камерах и на зонах явление довольно распространенное. Из пластика (зубной щетки, оргстекла и т. п.) вытачивают шарики (не стану описывать технологию), надрезается кожица на члене и в разрез вводятся эти шарики. Когда все заживает, зрелище довольно впечатляющее.