Двое приставов, назначенных к г. послу, по имени Казарин Давыдович Бегичев и Иван Ипатович Зубов при нашем приеме пышно одеты были в золотую парчу и в другие дорогие шелковые одежды.
Как только мы доехали до границы Московской земли, все содержание для нас стало даровое, так что мы совсем не тратились ни на кушанье, ни на подводы: так уж у них водится.
13 того же месяца мы ехали в одну кормежку и на ночь остановились в Глухове, в 40 верстах, или 8 милях. В этой деревне г. посол подал приставам по их требованию список своих людей, которых всего было 33, а 5 лиц – сын г. посла, Христофор Унруг, Гейнрих Вальштейн, Ганс Рейхарт Штейнбах и Раймунд Утман – вписаны были впереди придворных дворян римско-императорского величества и потом считались за них же.
14 того же месяца мы отправились в Смоленск, но прежде чем доехали до города, за милю от него выехал к нам навстречу по приказанию великого князя тамошний воевода Игнатий Григорьевич Вельяминов с большой пышностью и с 300 конников; воевода одет был в дорогую золотую парчу, а конь его красовался в золотом хомуте. Многие из его служителей позначительнее тоже были в золотых парчевых, а другие в дорогих шелковых одеждах. Этот воевода принял г. посла от имени великого князя с такими обрядами: подъехав к коляске г. посла, он слез с лошади, а г. посол вышел из коляски, оба сняли шапки и подали друг другу руки. После того опять надели шапки, и воевода сказал г. послу следующее: "Сними свою шапку! У меня есть к тебе слово от великого князя". А г. посол отвечал ему, что у него есть слово от его христианского императора, так пусть воевода и снимет наперед шапку. Потом оба и сняли шапки. Тут воевода принял г. посла от имени великого князя. После такого приема он провожал нас всю дорогу до Смоленска. Это большой славный город и лежит на Днепре. Говорят, что в нем 200 церквей; при нем есть и крепость, очень высокая, только вся деревянная. Это самый знаменитый пограничный город на польской стороне. Но чтобы мы не могли видеть эту крепость, воевода велел нам перед самым городом переезжать Днепр с нашими приставами; там стояло тысяч до 4 народа, которых удивлял наш приезд; да им и то казалось странно, что воевода поехал крепостью на своем коне и поджидал нас за городом, а мы с другой стороны реки должны были проезжать самую малую часть города. За городом воевода и люди его проехали с нами еще небольшое расстояние, а потом вернулись назад, и нас провожали только наши приставы до ночлега в Богдановке, в 15 верстах от Смоленска. Это деревня, лежащая на реке Косатне. Сделали 3 мили.
14 того же месяца мы простояли там, и нас снабжали кушаньем и напитками сколько было нужно.
16 сентября мы рано выехали оттуда и ехали в одну кормежку на ночлег до Пнева, деревни, лежащей на реке Патрице; тут первый ям, где нас опять снабдили свежими почтовыми лошадьми.
17 того же месяца отправились из Пнева рано, и в 2 милях оттуда переезжали Днепр на паромах. При переправе впадает в эту реку другая, называемая Вопью. Дальше тоже ехали в одну кормежку до Дорогобужа; это город, лежащий на небольшом возвышении и весь деревянный; при нем крепость плохой постройки, и течет вышеназванная река Днепр: здесь второй ям. Сделали 10 миль.
18 сентября ехали оттуда опять в одну кормежку до ночлега в городе Колпите, где третий ям. Сделали 6 миль.
19 того же месяца ехали в одну же кормежку до ночлега в Вязьме. Это большой город, в котором много монастырей и церквей, но все они деревянные; лежит на реке Вязьме; тут четвертый ям. Сделали 6 миль.
20 того же месяца простояли там.
21 сентября ехали в одну кормежку до ночлега в Заборье, деревне, лежащей на реке Коке; там пятый ям; ехали 6 миль.
22 сентября ехали в одну кормежку до ночлега в деревне Слободе, в которой шестой ям; сделали 8½ мили. Тут взяли мы последних почтовых лошадей, которые везли нас до города Москвы. Эта деревня лежит близ города Можайска и довольно большая; в городе есть крепость и много церквей, но все строения деревянные, кроме монастырей и церквей, которые каменные. Город лежит при двух порядочных реках: Москве и Можайке. Когда г. посол изъявил нашим приставам желание остановиться в городе, поскольку ему несколько нездоровилось, они отказали в том, говоря, что не имеют на то никакого приказания от великого князя; к тому же это священный город, в котором у них есть святой – Николай. Наши спросили одного из провожавших нас бояр, почему этот город считается священным? Он отвечал, что у них тут в крепостной церкви деревянный образ их святого Николая, которому не одни жители Можайска делают приношения, но и народ со всей страны ходит туда на богомолье и для жертвований Николаю, да и сам великий князь каждый год жалует вклад сему святому. У кого заболит рука, нога или другой какой член тела, тот человек, как бы ни жил далеко, приходит в Можайск, прикасается к святителю Николаю и от того выздоравливает. Другой рассказал о своем Николае вот что: однажды великий князь велел принести его образ в город Москву, чтобы не ходить к нему всякий раз далеко; вот вечером и поставили образ в Москве в одной церкви, а на другой день он опять стоял на своем месте в крепостной церкви в Можайске. Сказывают также, что однажды в Можайске был пожар, и святой их Николай бежал от огня, сделал было уже добрую часть пути, когда они погнались за ним, догнали его и опять отнесли в крепостную церковь, где он находится и поныне. Они говорили много подобного о Николае. Однако ж это невозможное дело.
24 того же месяца мы ехали 8 миль в одну кормежку до деревни Кубинское.
25 ехали 7 миль в одну кормежку до деревни Мамоново.
26 остановились там. Немецкий переводчик, ливонец Георг Мейнертс, пришел к нам от великого князя и доложил, что на другой день нас введут в Москву.
27 мы выехали из Мамонова около полудня и, сделав 3 мили, были уже в Москве. Но перед тем, как нам въехать в Москву, невдалеке от этого города мы переправились сначала на пароме через реку Москву, довольно большую и судоходную, а на том берегу подвел к реке подконюший великого князя 12 оседланных коней, на которых должны были въезжать г. посол, его дворяне и некоторые из его прислуги. Лошади г. посла и сопровождающих его красовались в золотых нашейниках и в прекрасной сбруе. А как только мы взобрались в гору, там стоял князь по имени Семен Григорьевич с бесчисленным множеством конницы, в коей очень многие лошади были убраны в золотую парчу, в золоченые и серебряные нашейники. На князе, который принимал нас от имени великого князя, была золотая парчовая ферязь с вышитыми по ней жемчугом какими-то изображениями. После приема нас провели через первую обводную стену города, деревянную и выстроенную только 2 года тому назад, а потом очень длинной дорогой в средний город, за другую стену крепкой каменной постройки до монастырского подворья Святой Троицы, где нас и поместили. Вышеназванный князь, принимавший нас от великого князя, вместе с другим, Андреем Михайловичем Nacirokow (?), назначены были нам в приставы, да еще тотчас же дали двух переводчиков, одного поляка, разумевшего также по-латыни, и вышеупомянутого Георга Мейнертса.
28 числа принесли от двора в наше помещение несколько серебряных блюд с серебряными чарками и кружками для г. посла. Потом с великокняжеского двора отряжены были к нам 3 московских повара.
3 числа вышеназначенные приставы, переводчики и другие знатные бояре великого князя на 30 с лишним конях провожали г. посла для представления ко двору. Г. посол ехал верхом со своими молодыми дворянами и несколькими служителями на 18 лошадях, все из великокняжеской конюшни. Впереди него несли покрытые синей тафтой подарки его императорского величества, а перед ним дворецкий нес императорскую верющую грамоту, обернутую в желтую тафту.
Следуют подарки:
Подарки императорского величества были: 2 искусно вырезанных из хрусталя сосуда для питья, простой кубок, а другой в виде цапли: оба они оправлены в золото, а внизу у них были вырезаны 4 буквы: "W.H.I.B.". Смысл этих букв такой: "Wie heilig ist Bruderschaft", то есть "Как священна братская дружба".
Подарки г. посла были: большой позолоченный умывальник и таз прекрасной чеканной работы. Подарок сына г. посла был: серебряный кубок, искусно раскрашенный красками в виде синих колокольчиков с искусно же сделанной крышкой. Подарок дворецкого – длинное ружье с прикладом из черного рога с серебряным набором и с позолоченной пороховницей. Подарок Генриха Вальштейна был: маленькая горная штуфа с золотой и серебряной рудой; Ганса Рейхарда Штейнбаха – кубок, очень искусно выточенный из рыбьей кости; Раймунда Утмана – тоже кубок, искусно вырезанный из яшмы, с крышкой в золотой оправе и из такого же камня ложка, выложенная рубинами. Эти подарки несли следующие лица и в таком порядке: служители дворецкого и Ганса Крамера, также и Соломон Питириский несли подарки четырех придворных дворян, подарки сына г. посла нес Ганс Сигмунд Гославский, а подарки г. посла несли Мельхиор Ципфер и Герман Лейхтер; Ганс Крамер, Андрей Гартрумф и я несли посуду его императорского величества, составлявшую 3 отдельные вещи, так как крылья цапли на крышке кубка были уложены особенно.
Пока мы ехали в Кремль, везде стояло несколько тысяч людей, глядевших с удивлением на наше шествие. В самом Кремле и перед ним стояли по обеим сторонам московитские стрелки в числе 4000 с длинными ружьями; для большей торжественности въезда там звонили по всем церквам в большие колокола. Когда мы в Кремле сошли с коней, нас приняли несколько знатных великокняжеских бояр, одетых в золотую парчу, и повели во дворец великого князя. На крыльце перед самыми великокняжескими покоями императорские и других лиц подарки были выложены на подушки, чтобы так и нести их к великому князю. После того как это было сделано, нас повели через покой, где сидели великокняжеские бояре, все в прекрасных платьях из золотой парчи.
Другим покоем, куда ввели нас потом, была дворцовая палата великого князя, в которой он принимает представпения; в ней стены и пол были устланы нарядными коврами. Кругом сидели только знатные бояре в золотых одеждах.
На престоле, возвышенном на 3 ступени и украшенном сверху донизу золотом, жемчугом и драгоценными камнями, сидел великий князь в царском убранстве; на голове у него был золотой венец, выложенный алмазами, притом очень большими; в руке держал он золотой скипетр, тоже убранный камнями; кафтан на нем был красный бархатный, сплошь шитый крупным жемчугом; на шее висело несколько дорогих камней, оправленных в золото и расположенных в виде цепи или ожерелья. На двух пальцах левой руки его было по большому золотому перстню со смарагдом. Впереди его на каждой стороне стояли 2 благородных мальчика с московитскими секирами в белых бархатных платьях, по которым крест-накрест висели золотые цепочки.
Тут г. посол сказал приветствие великому князю от римско-императорского величества и представил подарки императора и других лиц. Потом великий князь велел его (просить через переводчика, здоровым ли оставил он его брата, христианского императора, и сказать, что он жалует его своим хлебом-солью.
После того как приветствия кончились и императорская верительная грамота была вручена, г. посол ничего больше уже не говорил, и нас отвели из великокняжеской палаты в казнохранительницу, где приняли от нас подарки его императорского величества и г. посла, а потом наши приставы с переводчиками и другие знатные бояре проводили нас опять и наше помещение. Но прежде всего, еще не сказав приветствия, г. посол с глубоким почтением подал руку великому князю. Хранитель печати пригласил сделать то же и сына г. посла. Вслед за ним и придворные дворяне подали руку великому князю. Когда мы после представления воротились опять на наше Троицкое подворье, москвитяне между тем накрыли у нас столы и лавки прекрасными коврами для обеда, или пира, которым великий князь пожаловал г. посла. Спустя около полчаса приехал великокняжеский кравчий князь Андрей Андреевич Телятевский, и тотчас же за ним прислано 150 кушаньев, все на серебряных блюдах, накрытых такими же блюдами. Кравчий велел подносить их одно за другим, потому что мы еще не садились за стол, и при каждом сказывал, что это за кушанье. Как только все они были поднесены г. послу по приказу кравчего, они вместе с послом и дворянами сели за стол, затем уселись и некоторые другие москвитяне, и тогда стали подавать кушанья и по порядку исправлять пир. Напитки, присланные великим князем для этого пира, были все разные: мед, мальвазия и вино. Пир продолжался до полуночи.
1 октября великий князь отправился в монастырь Святой Троицы, лежащий в 12 милях от Москвы.
Мы спрашивали наших переводчиков, со сколькими сопровождающими обыкновенно выезжает великий князь? Они сказали, что иногда, когда едет прогуляться за 2 или 3 мили, берет с собой 2000 или 3000 верховых, а сколько теперь взял, они хорошенько не знают.
6 октября великий князь отправил посольство на шведскую границу, когда и шведский король послал тоже нескольких своих поверенных для переговоров о мире, заключенном 2 года назад, чтобы прежде, нежели пройдут эти 2 года, заключить его на дальнейшее время.
7 числа великий князь охотился по возвращении из вышеуказанного монастыря и убил до 65 лосей.
8 числа убил еще 56 лосей, а на другой день прислал со своим начальником охотников Васильевичем 7 больших лосей в подарок г. послу, один из них был с рогами о 22 ветках, да еще большого медведя, а сыну г. посла подарил тоже лося да черную лисицу, которую, по словам охотничего, великий князь поймал своими руками. Двоим их дворянам тоже подарены были великим князем 2 лося.
10 числа великий князь вернулся опять в Москву со своими придворными.
17 числа вышепомянутые приставы и переводчики на 27 конях провожали г. посла для представления Борису Федоровичу Годунову. Это шурин великого князя, тайный советник и самый большой боярин, который в отсутствие великого князя правит всем государством. Г. посол опять велел нести перед собой особенные подарки Борису Федоровичу Годунову в таком порядке: сначала на серебряном блюде под синей тафтой я нес прекрасную драгоценность: это верблюд, а на нем сидит араб, у верблюда с каждой стороны висит по золотой корзиночке, в которые для украшения вделано несколько маленьких золотых монет. Вся драгоценность выложена прекрасными рубинами и алмазами, и хоть она сама по себе была довольно значительна и годилась в подарок такому господину, однако ж приставы были бесстыжи и грубы по московской повадке: "Подари-де, посол, еще золотую цепочку к драгоценности, чтобы было на чем ее повесить!" Г. посол исполнил их желание, прибавил и золотую цепочку к драгоценности, но они и тут не угомонились, а требовали, кроме того, еще: "Приложи-де еще золотое кольцо к ней, когда Борис Федорович одарит тебя знатно". После того г. посол прибавил также и кольцо с сапфиром. Затем Мельхиор Ципфер и Герман Лейхтер несли позолоченный рукомойник и кубок очень искусной работы, покрытые желтой тафтой.
Когда это наше шествие вступило в Кремль, нас повели направо к жилищу Бориса Федоровича: это было очень обширное здание, только все деревянное. Тут, кто ехал на лошади, сошел с нее, а мы, несшие подарки, устроились за г. послом и пошли через 2 покоя, где находились служители Бориса Федоровича, одетые по их обычаю пышно. В третьем покое, в который вошли мы, находился Борис Федорович с несколькими боярами. Этот покой и по полу, и кругом устлан был прекрасными коврами, а на лавке, на которой сидел Годунов, лежала красная бархатная подушка. На нем было такое платье: на голове высокая московская шапка с маленьким околышем из самых лучших бобров; спереди у ней вшит был прекрасный большой алмаз, а сверху его ширинка из жемчуга шириной в 2 пальца. Под этой шапкой носил он маленькую московскую шапочку, вышитую прекрасными крупными жемчужинами, а между ними вставлены драгоценные камни. Одет он был в длинный кафтан из золотой парчи с красными и зелеными бархатными цветами. Сверх этого кафтана надет на нем еще другой, покороче, из красного с цветами бархата и белое атласное исподнее платье. У этого кафтана внизу и спереди везде и сверху около рукавов было прекрасное жемчужное шитье шириной в руку, на шее надето нарядное ожерелье и повешена крест-накрест превосходная золотая цепочка, пальцы обеих рук были в кольцах, большей частью с сапфирами. Как только вошел в покой г. посол, этот Борис Федорович пошел к нему навстречу, принял его с большим уважением, с поклоном по московскому обычаю, и подал ему руку. Тут г. посол вручил ему верющую грамоту и поднес подарки. После того как их представили и поднесли, Годунов велел взять их от нас своему служителю, потом сел на лавку, а г. посол должен был сесть возле него на другую. Борис Федорович потребовал потом к себе придворных дворян, чтобы и они подали руку г. послу. Дворяне ненадолго присели тут, но вскоре, по приказу Годунова через наших приставов, все перешли из этого покоя в другой. Г. посол с польским переводчиком оставались час с четвертью одни с Борисом Федоровичем.