В переднем покое сидели наши приставы и все мы. После совещания польский переводчик позвал нас опять туда, и Борис Федорович дал знать через него г. послу, чтобы он откушал у него хлеба-соли. Затем мы отправились в наше помещение. Когда пришли туда, были уже приготовлены столы: Годунов прислал г. послу 100 кушаньев, все на серебряных блюдах, и разного рода напитков, меду, вина, также много кубков и серебряных кружек. Все эти кушанья и напитки подносились г. послу в прежнем порядке, как и на великокняжеском обеде, и при каждом кушанье или напитке было сказано его название. После того обедали до поздней ночи, а тут все разъехались по домам.
22 октября надо бы было опять провожать г. посла на представление великому князю, но по случаю ненастья отложили это. При первом еще представлении г. посол просил, чтобы ему дозволили послать своего придворного дворянина с приветствием к персидскому послу и для переговоров о некоторых других делах. Это бы следовало сделать сегодня же, так как представление великому князю отложено, но тоже по случаю ненастья отсрочили до другого дня.
23 числа г. посол отправил к персидскому посольству своего дворецкого Христофора Унруга с Гансом Крамером, Мельхиором Ципфером, Фридрихом Крейшельвицем, Стефаном Гейсом, Германом Лейхтером, Юрием Лёбом и послал ему в подарок 2 длинных ружья с очень красивой насечкой и маленькие часы с боем. Дворецкий ехал один между нашим немецким переводчиком и персидским приставом. Когда мы прибыли на подворье персиянина, на крыльце стояли его дворяне, которые и приняли дворецкого. Потом повели они нас в комнату, в которой пол и лавки были устланы превосходными коврами; в ней находились его служители в пышной одежде, а частью и его дворяне в золотых персидских кафтанах с изображениями и в больших повязках, как у турок. Тут приняли дворецкого знатные дворяне персидского посла и отвели всех нас в другую комнату, тоже убранную коврами; в ней был персидский посол, который при самом нашем входе принял дворецкого, однако ж они не подавали друг другу руки, а взялись за руки по персидскому обычаю.
Этот персидский посол по имени Ази Хозрев был родом литвин, в молодости отведенный в плен в Персию и потом достигший там таких высокий почестей. На нем было платье из серебряной, а сверху длинный кафтан из золотой парчи, по которой вытканы цветы разными шелками, на голове носил он прекрасную белую повязку по персидскому обычаю с золотой пуговкой спереди и с трубочкой, в которую воткнут пучок прекрасных перьев черной цапли; руки у него были желтые, как шафран, и на обоих мизинцах надето серебряное, очень плохой работы, колечко, на котором что-то такое вырезано. Тут дворецкий сказал ему приветствие от г. посла, а потом персидский посол спросил его через переводчика, что если ему надобно еще поговорить с ним наедине, то пусть другие выйдут. Все мы и вышли в передний покой, где и пробыли с полчаса, а после их разговора нас опять привели туда. Дворецкий сидел возле посла, а мы все стояли там. Посол велел принести в 7 серебряных чашах превосходного меду, который и подавал каждому из нас из своих рук. Это повторялось 3 раза кряду, и каждый раз мед был другой. Однако ж и чары, и мед доставлены были от московского двора. Посол стал на колени перед дворецким, держа у себя над головой серебряную чашу с лакомствами. Нам тоже подавали лакомства в такой же чаше. После того посол подарил дворецкому персидский кафтан из золотой парчи, весь в изображениях, вытканных золотом и разноцветным шелком, и вместе с тем уведомил, что он сейчас же отправит к г. послу для переговоров своего знатнейшего дворянина, данного ему государем его в качестве посольского товарища во всех тайных делах. Дворецкий после этого распростился с ним, и мы опять отправились в наше помещение. Только мы воротились туда, как персидский посол придал вышеупомянутого дворянина по имени Поляд-Бега. Он прибыл с другими 6 лицами своих, шедшими впереди его, из коих 3 несли подарки, состоявшие из 2 отрезов золотой парчи, каждый по 9 аршин, с разными изображениями людей и зверей, как они выделываются и ткутся в персидской земле, да еще персидский кафтан из золотой же парчи и с такими же изображениями. С час этот знатный дворянин пробыл у г. посла наедине, только с нашими приставами и переводчиками. Мы потчевали этих гостей так же, как и они нас, да кроме того прислали от Московского двора в наше помещение меда 3 родов и чары. Г. посол подарил персидскому дворянину прекрасное длинное ружье. Потом все распростились друг с другом по своему обычаю.
24 провожали г. посла опять на представление к великому князю на 30 конях, которых привел ему от двора вышепомянутый конюший. Когда мы ехали ко двору для представления из среднего города, стрельцы опять были выстроены по обеим сторонам до Кремля; и так же, как и в первый раз, провели нас в великокняжеский дворец, так же сидели в своих комнатах бояре, как и в первое представление, все в золотых одеждах, и комната была устлана, как и прежде, коврами по полу. Великий князь сидел по-прежнему на царском престоле в венце и со скипетром, только кафтан был на нем другой – с сине-фиолетовыми бархатными цветами, сзади и спереди вышитый шириной в руку прекрасным крупным жемчугом, так же выложен драгоценными камнями, возле его престола возвышался на 2 аршина от пола красивый столб с прекрасной резьбой и золотом.
При этом представлении, после того как г. посол изложил все свои дела письменно и словесно Борису Федоровичу Годунову, речь его состояла в изъявлении благодарности его державнейшей светлости за разные милости: обед, присылку лосей, за то доброе распоряжение, по которому он имел возможность представиться Борису Федоровичу, о чем всем он донесет с великой похвалой своему всемилостивейшему римскому императору. После этой речи великий князь велел ему сесть, подозвал к себе своего хранителя печати, пошептался с ним, и потом хранитель печати опять подошел к г. послу и велел ему сказать через переводчика, что великий князь прочел грамоту христианского императора и проч., своего любезного брата, и велел вручить ему также свою грамоту к вышесказанному государю, любезному его брату. А что еще имеет предложить посол и чего еще желает император, это он узнал и очень хорошо уразумел от своего шурина Бориса Федоровича, почему и отрядил для совещаний с послом следующих лиц: 1) Федора Никитича Романова, наместника псковского, который особый приятель великого князя, потому что рожден от брата, а великий князь от сестры; 2) князя Ивана Васильевича Сицкого, наместника нижегородского; 3) Андрея Яковлевича Щелкалова, великого хранителя печати; 4) Василия Яковлевича Щелкалова, дьяка Великой Пермии; 5) Елеазара Вылузгина, дьяка московского и великого княжества Новгородского. А по совещании с ними, как скоро дела будут покончены, его тотчас же и отпустят. Потом нас отвели из великокняжеской палаты в комнату совета, в которой, так же как и в передней комнате, на лавках были постланы прекрасные ковры. Вскоре туда пришли и отряженные великим князем лица в очень пышных нарядах – все пятеро были в превосходных золотых кафтанах, в жемчужных ожерельях, с белыми московскими шапочками, которые тоже были вышиты жемчугом, между шитьем, шириной в руку, вставлено несколько драгоценных камней.
Как только вошли эти 5 лиц в комнату совета, г. посол подал им руку; когда же все вместе уселись на лавку, придворные дворяне, бывшие с послом, по желанию советников подошли и подали им руки.
После того наши приставы отвели нас в передний покой, а в комнате совета г. посол и немецкий переводчик оставались до 2 часов одни с этими лицами. Когда совещание кончилось, нас опять ввели в комнату совета, а 5 советников тотчас же вышли к великому князю. После того принесены были 12 чар из чистого золота с превосходным медом и поданы г. послу и дворянам, а служителям другие чары. Это повторялось 3 раза кряду, и каждый раз мед был другой; потом мы воротились в наше помещение.
26 октября персидское посольство опять отправилось из Москвы в Персию.
30 пришел к г. послу наш пристав с уведомлением, что в течение 2 дней прибудет турецкое посольство.
31 турецкое посольство прибыло в Москву; в его составе 12 человек.
2 ноября наши приставы и переводчики в третий раз сопровождали нашего посла к великому князю на 36 конях, множество стрельцов с ружьями опять были выстроены по обеим сторонам, а в Кремле происходило все то же, что и при двух других представлениях.
7 ноября посла нашего в четвертый раз возили для представления великому князю: в Кремле, в покоях и в других местах происходило все то же, что и прежде. На великом князе был бархатный иссиня-фиолетовый кафтан с цветами.
9 того же месяца г. посол в пятый раз был потребован на представление к великому князю. Шествие было в том же порядке, как и прежде. На великом князе был желтый бархатный кафтан, шириной в руку вышитый жемчугом, и проч. Великий князь позвал к себе хранителя печати, тихо поговорил с ним, потом хранитель печати подошел к г. послу и велел ему сказать через переводчика, что так как он подал грамоту от римского императора Рудольфа и проч., любезного брата его державнейшего государя царя, то и он [царь] отправляет его с такой же грамотой к его императорскому величеству, и с этими словами вручил ему большую грамоту и приказал еще прибавить через переводчика, что державнейший государь царь, его всемилостивейший повелитель и великий князь, поручает послу сказать римскому императору, как своему любезному государю брату, поклон от него и всякое доброе слово, желает ему при том счастья и благоденствия, благополучного царствования и победоносного одоления всех его врагов. Как только это было высказано, посол поклонился великому князю, который подозвал к себе переводчика, а тот, подойдя к г. послу, доложил ему, что великий князь просит его с дворянами и другими служителями на вечерний стол к себе. Когда это перевели послу, он и мы все поклонились великому князю с глубочайшим почтением. Тут проводили нас в комнату совета, где мы и оставались с приставами и переводчиками с добрых полчаса. Потом пришел другой переводчик и доложил, чтобы г. посол шел к столу со своими людьми. Наши оба пристава, поставив между собой посла, повели его в покой, где следовало быть столу, за ним пошли и мы все и сначала приведены были в комнату, где кругом по стенам стояли длинные столы, сделанные с тремя высокими ступеньками, как обыкновенно бывает у поставцов: все это было уставлено бесчисленными серебряными и золотыми кубками, так что и изобразить нельзя, а в Германии, пожалуй, и не поверили бы. На низших ступеньках стояли бесчисленные большие блюда и стопы из хорошего золота, также и серебряный лев в его природной величине, несколько серебряных таких больших братин и чаш, что не одному впору было и совладать с ними, не то что употреблять их в качестве посуды для питья: все это было выставлено, чтобы показать нам великие сокровища и богатства. Вообще всего было вдоволь, кроме тарелок, потому что у москвитян и у самого великого князя они совсем не в употреблении. В этом покое стояли несколько лиц, которые смотрели за серебром; это была еще передняя комната, а потом только привели нас в другую, где быть столу: она четырехугольная, почти до 70 сажен в окружности, вверху и по стенам расписана и обильно украшена серебром и золотом, внизу на полу вымощена белым камнем с очень искусной резьбой. Посредине комнаты стоял толстый каменный столб, или колонна, на котором лежал весь свод; кругом его на несколько ступеней возвышался поставец, на котором находилась разная серебряная и вызолоченная посуда. Вдоль всех стен тянулись лавки в виде 2 ступеней и в комнате с 3 сторон были 4 большие окна; в ней сидел великий князь на высоком троне, вделанном в стену и сплошь вызолоченном, за столом, который был на ступень выше других столов; великий князь одет был в кафтан из серебряной парчи, обшитый вокруг золотом, голову покрывала золотая московитянская шапочка, выложенная драгоценными камнями и жемчугом; тем же украшался и воротник (ожерелье) около шеи. На двух пальцах правой руки было по большому смарагдовому перстню. Другие столы по стенам занимали его князья, знатные советники и те бояре, которые на представлении сидели в золотых платьях в передней комнате и великокняжеской палате. Не занят был только один стол налево от великого князя. Эти князья, советники и бояре сидели в своих ничем не покрытых белых овчинных шубах с бобровой выпушкой и в черных лисьих шапках.
Когда мы вошли в этот покой и отдали почтение великому князю, г. посол тотчас же был посажен за вышеназванный стол налево от великого князя, за ним, на другой стороне стола, сели его сын и дворецкий, потом князь Андрей Дмитриевич Хилков, оба пристава и мы все. Только что уселись за стол, вошел маршалок, старик, а за ним шли по 2 в ряд, взявшись за руки, 50 знатных бояр в качестве стольников: все они прошли мимо стола великого князя, представились ему и сейчас же вышли из комнаты. После того подали ему кушанье, а он между тем прислал послу кусок белого хлеба со своего стола и из своих рук в знак милости. Такие же куски были поданы и нам с извещением, что нас тем жалует великий князь. Только что начав обедать, великий князь из особенной милости прислал г. послу кушанье со своего стола, также каждому из придворных и приставов. Потом стольники, все в золотых кафтанах, а иные и в золотых цепочках крест-накрест, подали и на наш стол кушанья в золотых блюдах. Еще прежде того великий князь велел поднести г. послу в знак милости превосходного вина в чарке из чистого золота, усаженной дорогими камнями, также и каждому из сидевших за столом, все в золотых же чарках. Это повторялось много раз за обедом, и каждый раз напитки были разные, но все в золотых чарках, а чара, из которой пил г. посол, была усажена большими алмазами. У стола великого князя на самой нижней ступени стояло до 15 лиц, служивших ему за обедом; перед столом двое подавали ему все напитки и кушанья, которые также и разрезали. В продолжение пира наступил вечер, так что надобно было зажечь 4 серебряных паникадила, висевших вверху, из которых большое, напротив великого князя, было о 12 свечах, другие о 4 свечах. Все свечи были восковые; около поставца, с обеих сторон его, стояли 18 человек, тоже с большими восковыми свечами: все это горело, как должно, и в комнате было очень светло. На наш стол тоже подали 6 больших восковых свечей, а подсвечники были яшмовые и хрустальные в серебряной оправе.
В то же самое время великокняжеский кравчий позвал г. посла к великому князю, который в знак особенной милости подал ему из своих рук маленькую золотую чару, осыпанную дорогими камнями, с превосходным напитком. Потом г. посол сел опять, а на наш стол были поданы 3 большие золотые братины, украшенные дорогими камнями; самая лучшая из них подана г. послу, а другие две придворным, чтобы они пили из них вкруговую. Эти 2 чаши были такие большие, что одному едва было под силу поднести их ко рту.
Между тем как пили вкруговую, опять вошли в комнату маршалок и стольники, по двое в ряд, и стали перед столом великого князя, который и начал тогда жаловать их: на большом золотом блюде у него были маленькие пряженцы; каждому из стольников он и давал своей рукой по одному пряженцу; по их обычаю подача из рук великого князя считалась такой высочайшей милостью, как будто Бог посылает им в награду с неба что-нибудь особенное. На этом торжественном пире музыка не играла, потому что это у них не в обычае. Но зато звонили в несказанное множество колоколов с кремлевских церквей, и этот звон раздавался по всей комнате. Лишь только милостивые подачи были розданы, кушанья со столов убрали, г. посол встал из-за стола, потом и мы также. Тогда великий князь потребовал к себе посла и подал ему из своих рук золотую чару с дорогим медом. По его же требованию должны были подойти к нему и 5 придворных: сын г. посла, дворецкий, г. фон Валынтейн, Штейнбах и Утман, и каждый получил из его рук по золотой чаре с медом; они делали это с таким уважением, что, приняв от него и выпив чару, целовали у него руку. После этого великий князь подозвал к себе опять г. посла, чтобы подать ему руку, и простился с ним. Вслед за послом подошли придворные дворяне, чтобы также поцеловать его руку. После того приставы вышли с г. послом из комнаты, и мы поехали опять в наше помещение. На лестнице во дворце, когда мы спускались на двор, зажжены были большие плошки, посреди двора горели два больших огня. Когда же мы ехали домой, уже около 10 часов вечера, стрельцы с длинными ружьями все еще были выстроены по обеим сторонам: 6 москвитян, шедшие впереди лошадей, несли большие фонари со свечами, а перед г. послом шли 16 москвитян с факелами и провожали нас до нашего помещения. Как только мы приехали туда, от двора привезен был на 3 телегах мед и приехал со своими служителями вышеназванный князь, сидевший за столом вместе с г. послом, и доложил ему, что прислан державнейшим его государем и царем повеселиться с ним. Г. посол принял его очень приветливо, сел за стол вместе с приставами и придворными дворянами, также и бояре князя, и все веселились по их обычаю до самой полуночи, а потом князь с боярами отправились опять домой. Г. посол подарил ему прекрасное кольцо с гиацинтом и спрашивал наших приставов и переводчиков: сколько примерно было во дворце золотых блюд и чар? Они отвечали, что всего на столах было их до 1000.
16 ноября вечером, между 5 и 6 часами, приезжал на санях к г. послу великий хранитель печати, имея с собой до 20 служителей, которые все были хорошо одеты, а на санях у него лежал очень красивый большой медвежий мех. Около 2 часов они пробыли с г. послом совершенно одни, совещаясь друг с другом о разных тайных делах; а после разговора подавали г. хранителю печати в нескольких различных чарах мед и разные лакомства. Потом он простился с послом и уехал домой.