Виктор был растерян и не знал, как себя вести. В мою бытность замполитом роты мы частенько ругались. Он имел неосторожность пару раз стукнуть начальству на меня. Часто подкалывал и ехидно подшучивал надо мной. Работа Виктора в батальоне заключалась в основном в организации застолий начальству. Подай-принеси. Конечно, в рейды с батальоном он ходил, как положено. Но если Артюхин сачковал от войны, оставаясь в полку, то и Бугрима держал возле себя в гарнизоне. Прапорщик деградировал на глазах. Его использовали в качестве посыльного по магазинам и для подвоза девочек с торговой базы, причем пользовались его услугами оба замполита полка и даже партком. Мне такой помощник был не нужен.
– Виктор, главное условие совместной службы – прекращай шестерить в штабе.
– А шо, я напрашиваюсь? Вызывают, посылают, приказывают. Артюхин мастер в этих делах – достать, привезти, поднести, в койку подложить.
– Я лизать зад Золотареву не собираюсь и тебе не позволю. Хочешь нормально служить, оставайся. Нет – найду замену. Золотарев себе подыщет других "шестерок". У нас огромный батальон – пятьсот пятьдесят рыльников.
– Товарищ старший лейтенант! Заберите меня и не отдавайте политбоссам. Я, конечно, хочу остаться.
– Ладно, Виктор, вольно. При народе обращайся официально, по званию или по имени-отчеству. А между собой будем поддерживать по-прежнему товарищеские отношения.
– Уф-ф-ф, – облегченно вздохнул Бугрим, осознав, что гроза миновала.
– Бери свои бумажки и иди куда-нибудь, где нет инфекции, заполняй, исправляй, сочиняй, – распорядился я.
Виктор, обрадовавшись, схватил тетради, попрощался и убежал.
– Ну что, трахнул Бугрима? – засмеялся начальник штаба.
– Поиздевался немного. Ему полезно. Вон, какую он ряшку наел в Ташкенте. Теперь будет в горах и зеленке худеть. Быстро приведу его в чувство.
Сбитнев хитро улыбнулся и прошептал, обращаясь только ко мне:
– За перехваченную из-под твоего носа парикмахершу Витюше мстить не будешь? Простишь? Или он теперь ее уступит тебе?
– Володя, пошел к черту. Кто о чем, а ты сразу все на баб переводишь. Между прочим, и тебе прощаю прошлые издевательства и гадости, – улыбнулся я. – Сегодня я, словно Христос, добрый и всепрощающий.
– Это спорный вопрос, кто над кем больше издевался! Значит, мы с тобой на "вы" переходим? Думаю, скоро о нашей дружбе некоторые высоко воспарившие забудут.
– Дурак ты, Вовка, и уши холодные.
– Может, и дурак. В ответ оскорблять начальство не буду, промолчу, – сердито сказал Сбитнев и отвернулся к стене.
Лекарства ли, отдых ли помогли или время действия инфекции закончилось, но к установленному командиром сроку офицеры и прапорщики выздоровели. Большинство солдат тоже поправилось. Кое-кто продолжал чихать, но все встали на ноги и отправились в подразделения готовиться к опасному рейду.
В полк пришла трагическая весть. Погиб подполковник Жонкин. Заместителя начальника политотдела застрелила во время проведения стрельб какая-то машинистка. Нелепая и глупая смерть здорового, доброго, жизнерадостного человека.
Жонкин должен был проверить выполнение вольнонаемными женщинами упражнения по стрельбе из пистолета. У одной из стреляющих случилась осечка. Она спросила старшего на огневом рубеже штабного майора: "Почему пистолет не стреляет?" Тот велел перезарядить ей оружие. Но и второй патрон сделал осечку. Девушка крикнула: "У меня не получается! Не стреляет!"
Замначпо подошел к ней и попытался успокоить: "Попробуйте еще раз!" Она вновь перезарядила с его помощью пистолет, нажала на спусковой крючок – осечка! Повернулась к подполковнику и говорит: "Вот видите, не стреляет!" И при этом вновь нажала на спуск. Бах! Выстрел в живот!
Жонкин скончался через несколько часов в медсанбате. Хороший был мужик. Душевный.
* * *
Мы познакомились с ним ровно год назад. На тот момент я был совсем зеленым лейтенантом. Роте во время очередной операции крупно повезло. Солдаты каждый день находили реактивные снаряды, мины, оружие. Извилистое ущелье открывало нам свои тайники с удивительной легкостью. Очевидно, несколько караванов прибыли совсем недавно, так плохо боеприпасы были спрятаны. Скорее всего, через какое-то время масса смертоносного металла обрушилась бы на города и военные гарнизоны.
Мы осторожно подошли к развалинам домов. На окраине селения у огромного валуна лежали тела двух расстрелянных афганцев. Тут же валялся мертвый ишак. Один из убитых, видимо, сумел отбежать метров на пятнадцать, но не успел спрятаться в кустарнике. Возле окровавленного трупа мятежника валялся спичечный коробок. На этикетке была изображена карикатура: Горбачев колет большим шприцем в голову афганцу вакцину с надписью: "Коммунизм". Нарисованного афганца за руки держит Бабрак Кармаль – лидер НДПА (Народно-демократической партии Афганистана).
Я поднял спички и протянул командиру:
– Иван, взгляни, вот это оперативность пропаганды! У нас пока и портретов Горбачева на стендах нет, а тут уже на коробках рисунки и карикатуры на него.
Капитан Кавун прикурил трофейной спичкой и выбросил коробку.
– Ну ее к черту, а то, не дай бог, особисты заметят, объявят антисоветчиком, припаяют вражескую пропаганду!
– Да прекрати, ерунда все это! Из-за такой мелочи?
– Мелочь? Может быть! Но сейчас после скандала в восемьдесят первом полку контрразведчики взвинчены и напуганы.
– А что за происшествие? – спросил я удивленно. – Ничего не слышал.
– Ты еще много чего не слышал. Командир разведвзвода пьяный вдрызг поздним вечером шел через плац и наткнулся на замкомандира полка. Майор начал воспитывать лейтенанта, назвал его алкашом. Тот в ответ достал из кармана пистолет и выстрелил в грудь начальнику. Лейтенанта скрутили, отвели на гауптвахту, а чуть позже повезли в комендатуру. По дороге лейтенант накинулся на солдат-конвоиров, отбросил их от заднего борта и выпрыгнул из кузова. Проезжали они неподалеку от американского посольства, и, по слухам, летеха рванул туда, чтобы укрыться и попросить убежища (не знаю, правда сие или нет, за что купил, за то и продал). Догнали беглеца, сбили с ног, связали и повезли дальше. Посадили в камеру. Скандал!
– И что было впоследствии? – спросил я, заинтересовавшись этим рассказом.
– А ничего! Меньше болтай, больше молчи и думай, живее будешь!
У нас было замечательное настроение, еще бы такие трофеи!
Солдаты быстро собрали три больших штабеля из ящиков с патронами и гранатами, выложили в ряд мины, выстрелы к гранатомету, принесли два ДШК и несколько запасных стволов к ним.
Четыре вертолета вывезли трофеи и двух пленных афганцев. Вскоре прилетел еще один борт, сел и тут же взлетел. Из вертушки выскочил кто-то с мешком и автоматом и быстро побежал к развалинам. Вертолет исчез за хребтом, а прибывший пассажир начал испуганно озираться вокруг. Взвода на ночь укрепились на холмах, гость нас не увидел в лучах заходящего солнца и растерялся.
Кавун послушал радиостанцию и, усмехнувшись, сказал мне:
– Это по твою голову проверяющий, по связи передали – замначальника политотдела Жонкин. Иди встречай!
Захватив с собой двух солдат, я спустился к хибаркам и проводил начальника к "СПСам". Иван доложил проверяющему о результатах операции, об обстановке и пригласил его на ужин, успев тихо шепнуть мне:
– Шагай к бойцам, изображай политработу. Проводи беседы с ними, пусть начальник радуется.
Я расположился за камнями с тремя солдатами, рассказал последние новости, о которых прочел в газетах, пошутил немного и вернулся. Слышно было, как подполковник спросил, где я, и как ротный ответил, что на занятиях.
Жонкин улыбался, попивая чай вприкуску с сахаром, расспрашивал о роте, о трофеях. Он был тоже, как и я, новичок. В дивизию прибыл накануне рейда. Нашим гостеприимством и радушием остался доволен. Кавун подарил подполковнику новый трофейный спальник, чем окончательно расположил его к себе.
Утром начальника вызвали на КП дивизии. Для этого предстояло пройти по ущелью несколько километров и подняться на горную вершину. Замначпо попрощался с каждым солдатом и офицером, крепко пожал руку Ивану.
– Товарищ капитан, кто будет сопровождать меня? – спросил у командира Жонкин.
– А замполит и проводит. Пойдет вместе с первым взводом, – ответил, улыбаясь, ротный.
Всю дорогу по извилистому пересохшему руслу реки, прыгая с камня на камень, подполковник инструктировал и наставлял меня. Но делал все добродушно, с пониманием.
С хребта спустился взвод разведчиков во главе с лейтенантом Кузьминским. Заместитель начпо поздоровался с офицером и пошел наверх. На вопросы Острогина: "Что показали пленные, которых мы поймали? Сказали где склады?" – Витя Кузьминский, ухмыльнувшись, ответил, что почти ничего. Один замерз, а другой пошел пописать и сорвался в пропасть.
– Как замерз? – удивился я. – Жарко ведь?
– А на камнях спать холодно, – мрачно пошутил Виктор. – Ха-ха-ха! А если честно, то они не хотели разговаривать. Пришлось первому воткнуть струну в печень. Заговорил, но не с нами, а с Аллахом. Следов допроса от струны не остается, но очень больно. Крови нет, дырочка малюсенькая, но терпеть просто невыносимо. Слабый оказался, не выдержал. Второму – провод от аккумулятора присоединили к "головке" и крутанули ручку телефонного аппарата. Заговорил, но неразборчиво. Вырвался и побежал помочиться. Оступился и долго-долго летел, размахивая клешнями. Не повезло бедняге. Люди не птицы, летать не дано.
– Витя, а без пыток нельзя? Разве можно издеваться над пленными? – удивился я.
– Чудак, кто же сам, добровольно расскажет. Да ты еще трупы наших замученных бойцов не видел. Увидишь – перестанешь удивляться, – сердито ответил разведчик и полез вверх догонять взвод.
– Черт, как в Азии все противно и непонятно! – вздохнул Серж, лежа за валуном и глядя в небо.
Мы решили подождать, прикрывая группу, пока разведка доберется до вершины. Чтоб начальство видело нашу неустанную заботу.
– Эх, жизнь-судьба! И зачем я здесь? Взял из Германии добровольно поехал в Афган. Только потому, что перед ребятами неудобно. Я с немцами пиво пью, а многие мои друзья воюют. Вот и выбрал этот солнцепек. А тут стрельба, убийства, пытки. А еще пыль, мошки, мухи, скорпионы. Черт бы их побрал, насекомых!
– Серж, мне кажется, ты случайный человек в армии! – усмехнулся я. – Не твое это дело – военная служба.
– Угадал. Если в Афгане карьера не сдвинется с мертвой точки, уйду из армии. К черту! Война, Никифор, – единственный шанс служебного роста при отсутствии блата и протекции.
– Я тоже приехал, чтоб никто не попрекал, будто я в тылу отсиживался. На войне служебного роста не будет, уйду на гражданку. Связей у меня нет, да и не службист я.
– Никифор, не переживай, все будет у нас хорошо. Вон, посмотри, Жонкин, как будто и не гнусный мужик, а стал заместителем начальника политотдела. Случаются еще исключения из правил.
Теперь, год спустя Жонкин нелепо погиб…
* * *
Вместо рейда в зеленку около Мирбачакота я оказался на совещании политработников в дивизии. Впервые батальон воюет, а я сижу в штабе и протираю штаны на стуле. Вначале было выступление инструктора спецпропаганды, затем Балалаечник учил учету и списанию телевизоров и радиоприемников. Далее прибыл Севостьянов и накинулся на нас с упреками. Досталось трем майорам и капитану. Затем начальник политотдела стал задавать каверзные вопросы о происшествиях, преступлениях, неуставных взаимоотношениях, потерях.
Один из майоров в конце доклада на вопрос Севостьянова о перестройке сообщил: в дивизионе перестроилось десять офицеров, что составляет пятьдесят процентов.
– А у вас сколько перестроилось, товарищ майор? – ласково обратился Аркадий Михайлович к сидящему впереди крупному майору-танкисту.
– Из восемнадцати офицеров – двенадцать! – бодро доложил тот.
– Хорошо, хорошо… – нахмурился полковник и ткнул пальцем в меня: – Что скажете, товарищ старший лейтенант? Перестроились?
Я растерялся от неожиданности: глупость-то какая! ЦК КПСС объявил о перестройке, и за полгода мы должны проделать сами не знаем что. Даже высокое руководство не может объяснить, что конкретно мы должны сделать. Перестройка, и все.
– В первом батальоне работа по перестройке стиля руководства началась. Но перестроившихся нет, и я не готов пока что перестроиться. Мы из боевых на боевые. Нам не до этого. Как раньше пили, так, конечно, уже никто не пьет, но если кто-то из товарищей погиб или награду, звание обмыть надо – случается. Я сам орден и звание согласно воинской традиции обмывал. Неуставные взаимоотношения встречаются реже, но не искоренены. Есть проблемы в межнациональных вопросах. Проблемы с оформлением наградных, штабы пачками их обратно возвращают…
Я не успел закончить свой рассказ о том, что накипело, как полковник подскочил ко мне. Вместо ожидаемого с холодком в груди разноса "шеф" обнял меня и воскликнул:
– Люблю я этого парня! За искренность, смелость! Ну не в бровь, а в глаз сказал! Некогда перестраиваться! Я и сам, честно скажу, еще не до конца перестроил стиль работы, а вы уже трещите о процентах! Халтурщики! Стыдно, товарищи политработники! Берите пример с молодежи! Они – наше будущее, наша смена! – сказав это, полковник Севостьянов троекратно облобызал меня и, похлопав по спине, уселся, широко улыбаясь, в центре зала.
Сзади кто-то негромко произнес:
– Конечно, хорошо ему говорить об отсутствии перестройки! Только назначили на батальон, к Герою представили… Все как с гуся вода. А тут полгода до замены и пять лет в должности замполита батальона.
Я растерянно сидел и молчал. Не такой реакции ожидал я от руководства. Думал, что будет скандал. Я живо представлял себе, как разгневанный полковник возмущенно кричит, брызгает слюной, топает ногами в ответ на мое выступление. Но такого результата…
С хорошим настроением я ехал в полк после двухдневных сборов. Наш БТР, на котором политработники возвращались в Кабул, догнал на въезде в город полковую колонну. Хорошо, что рейд не затянулся.
В полку меня ждало трагическое известие. Погиб Витька Свекольников.
– Вовка! О чем ты говоришь? Как так разбился и упал в кяриз? Ты что, с ума сошел? Как Витька оказался в колодце? – орал я на Сбитнева, схватив его за хэбэ и тряся из стороны в сторону.
– Никифор, отстань! Я виноват! Не уберегли! Глупо получилось, у самого в голове не укладывается, – растерянно оправдывался Сбитнев.
– Товарищ старший лейтенант! Докладывайте по порядку и внятно! – нахмурился комбат. Он еще вчера узнал о гибели солдата, но управление батальона находилось далеко от первой роты, и понять, что случилось на самом деле, ему было трудно.
– Товарищ подполковник! Солдаты увидели прячущегося духа, бросили гранату в кяриз. Смотрим: автомат валяется, и ноги из бокового хода торчат. Решили достать оружие. Кинули дымовуху на всякий случай, чтоб отогнать от тела, если появится рядом кто-то из бородатых. Свекольников – самый худенький – вызвался достать ствол. Стал спускаться по парашютным стропам, сорвался и упал. Разбился. Вытащили, а он уже мертв.
– Подробный рапорт мне на стол через час, товарищ старший лейтенант! – рявкнул Подорожник и выставил Сбитнева из кабинета. – Бестолочи!
Володя хмуро посмотрел на меня и вышел за дверь.
– Василий Иванович! Год! Нет! Пятнадцать месяцев в роте никто не погибал. Даже дико. Раненые были, но убитых в роте при мне ни одного. Такой замечательный парень был Витька Свекольников! Что теперь делать? С Витькиных рассказов я знаю все о его семье! Маму его жалко. Как ей объяснить, что он служил не под Улан-Батором (так Витька говорил своим), а в Афгане? Как написать, отчего он погиб возле Баграма и каким образом он тут оказался? Профессорская семья русских интеллигентов.
– А что, рабоче-крестьянской семье похоронку получить легче? – возмутился комбат. – Матери-одиночке получить извещение о смерти единственного сыночка проще? Тут мальчишки из простых семей, в основном деревенские парни. Один-единственный сын профессора попал в Афган, погиб, а ты создаешь вселенскую катастрофу. Конец света наступил! Гибель любого солдата – трагедия! Каждый день умирают хорошие парни: все они отличные ребята только оттого, что попали сюда. Подонки – это те, кто струсил, закосил и спрятался за их спины.
Комбат замолчал и задумался, глядя в окно. Дымящаяся, догорающая сигарета обожгла ему пальцы, он выругался, затушил ее в пепельнице и быстро выбежал из кабинета.
Глава 6. В зеленке танки грохотали, танкисты шли в последний бой…
Полковая колонна застряла в узких улочках маленького кишлака. Знакомый поворот налево. Испытание судьбы в третий раз. А еще говорят, нельзя войти дважды в одну и ту же реку. Но я в третий раз стою возле порога в зеленый ад. Задницей чувствую: будет жарковато. Головной танк опустил трал и медленно пополз вперед. И сразу взрывы! Один, другой, третий… Танк, шедший вторым, повернул пушку чуть влево и выстрелил. От точного попадания завалилась стена дувала. В ответ прилетела граната из РПГ. Второй выстрел из пушки – и гранатометчик затих. Но, как говорится, еще не вечер, а лишь хмурое осеннее утро.
В этот раз мы вышли из Кабула поздней ночью. Немного постояли возле полевого лагеря дивизии и в темноте выдвинулись на исходную позицию. И теперь второй час не можем сдвинуться с места. Земля усеяна минами, фугасы через каждые десять метров. Я сидел на башне, примостившись на стволе пушки. Комбат, высунувшись из люка, кричал на командиров рот, злился и хмуро посматривал на меня, как будто я ему мешал. Чувствуя себя неудобно под его колючим взглядом, я спрыгнул вниз, подошел к Чухвастову и сказал:
– Вася, если Иваныч спросит, скажи, что я по ротам пошел.
Тот кивнул головой, не отрываясь от составления донесений, а я отправился к своим. Вот она, моя бывшая рота. Сбитнев хмуро поздоровался и отвернулся. Черт, я ведь теперь для него начальство! Жаль, что стал здесь посторонним. Перекинувшись парой ничего не значащих фраз с Ветишиным, я вернулся обратно. В это время разведчики пошли вперед пробивать брешь в духовской обороне. Через пять минут они скрылись в тумане, и там завязался бой.
Комбат вызывал Пыжа, но его радиостанция почему-то молчала. В нашем тылу начали рваться мины. Танки вновь двинулись вперед. В голове мелькнула глупая и шальная мысль. Поддавшись ей, я трижды поплевал через плечо, поцеловал на счастье свой номерок и, пригнувшись, побежал по арыку под прикрытием брони. Справа высокий дувал, слева танк. Наверняка все должно получиться: доберусь до разведвзвода. Если на мину не наступлю. В танк вновь попали из гранатомета, а по мне ударили из кустов автоматчики. Ага! Промахнулись! Я плюхнулся мордой в жижу неглубокой канавы, а когда выполз из скользкой, липкой грязи, то сразу же расстрелял два магазина по кустарнику. Танк стал и тоже несколько раз выстрелил. Я вновь спрятался в арыке и перезарядил магазины. Нельзя в зеленке бегать лишь с двумя полными рожками патронов. Хватит только на пять минут боя. Осторожно высунувшись, я начал стрелять прицельно короткими очередями по вспышкам из виноградника. Танкисты бабахнули по зарослям еще несколько раз, а потом открылась крышка командирского люка, и из танка высунулся Светлооков.