– Ты это прекрати! Выбрось дурные мысли! Мать будет счастлива, что выжил. Ты знаешь, сколько за эти месяцы погибло?!! Их родные были бы рады им и без рук, без ног, лишь бы живы были дети! Все еще образуется! Все будет хорошо! Крепись!
…И так в каждой палате, от койки к койке, от отделения к отделению.
Мои моральные силы иссякли, и я вернулся к "санитарке", где в тенечке, за открытой дверцей, сидел и курил Бугрим.
– Витька! Хватит балдеть! Вот тебе список, кого я не смог посетить, иди теперь ты! Я больше не могу, отдохну и подожду тебя тут. К Ветишину нельзя, он в реанимации, а к остальным сходи сам. Теперь твоя очередь нервничать!
На обратном пути мы заехали в дукан, купили бутылку "Арарата" и тут же, закусив двумя апельсинами, выпили. Почти без разговоров, в три захода раздавили пузырь. Полученная моральная встряска требовала дозы успокоительного. Дальнейшую дорогу мы молчали, вспоминая увиденное.
Ранним утром офицеры управления полка и батальонов отправились в дивизию. Выехали на двух БТРах для подведения итогов вывода войск и боевых действий. Облепленные офицерами бронемашины мчались по сырому шоссе. Свежий ветер обдувал лица, шевелил волосы и продувал до костей даже сквозь бушлат.
Едва мы добрались, как совещание началось. Комдив учинил разнос полку. Начальник штаба ранен, комбат танкового батальона ранен, два командира рот погибли! Раненых не счесть! Особенно он прошелся по нашему батальону. Выдал гневную тираду:
– Батальон бежал! Отступил, как в 41-м. Бросили амуницию! Каски, бронежилеты, вещи! Позор! Некоторым оправданием, конечно, может служить то, что комбат получил контузию. Да, согласен, необходимо было выносить погибшего солдата и раненых. Но сам факт бегства постыден!
Подорожник встал и дрожащим от возмущения голосом попытался протестовать, но Баринов затопал ногами, прервав возражения. Мы сидели так, словно онемели. Стыдно и в то же время досадно. Опозорили нас на всю дивизию… А в конце своего выступления командир дивизии вдруг резко изменил интонацию, словно ему речь разные люди составляли:
– Не могу не отметить в завершение тех, кто отличился в боевых действиях. Подполковника Подорожника за умелое командование батальоном в окружении представляем к ордену Красного Знамени. Далее! Вы знаете, что командование представило лейтенанта Ростовцева, вернее, теперь старшего лейтенанта к высокому званию Героя Советского Союза. Этого офицера назначили замполитом батальона, и он оправдал доверие командования. Молодец! В Панджшере, когда вертолет был сбит мятежниками, операцию по спасению экипажа возглавил замполит батальона Ростовцев. Под обстрелом из пулеметов и автоматов он вместе с солдатами выносил раненых и убитых, а также обеспечил связь с командованием. Молодец! И где же он? Встаньте, товарищ старший лейтенант!
Я поднялся, красный от смущения, словно вареный рак, а комдив сделал паузу и продолжил:
– Что-то с первым представлением на Героя не получилось. Затерли в вышестоящих штабах. То и дело заставляют кадровики его переоформлять. А мы теперь повторное представление подготовим за последние бои. Отметив в нем предыдущие заслуги. Вы меня поняли, Филатов?
Командир полка встал и ответил: "Так точно!" А комдив распорядился, кроме того, представить документы к званию Героя на командира танкового взвода Расщупкина и кого-нибудь из наиболее отличившихся солдат полка.
Парадокс! Первые полчаса нас пинали, а вторые полчаса расхваливали до небес. Вот так бывает! Возвращаемся со щитом и высоко поднятым флагом!
– Комиссар! К тебе журналист приехал! – с усмешкой произнес на построении комбат. – Иди развлекай его байками про героические будни батальона и свои личные подвиги. Только лишнего много не ври. Вернее, ври, но не завирайся! Иди, звезда ты наша! Маяк перестройки! Прожектор!
– А куда идти-то? – удивился я неожиданному вниманию к своей особе.
– В нашу комнату. Корреспондент там чай пьет. Он, между прочим, полковник! Заместитель главного редактора военного журнала. Будь вежлив и почтителен.
– Опять что-нибудь напутают с именем, отчеством или в фамилии ошибку сделают.
– Так ты по слогам ему ее произнеси, проверь. Обязательно растолкуй наши боевые термины. Да, про комбата не забудь что-нибудь хорошее сказать и правильность написания моей фамилии тоже проконтролируй! – ухмыльнулся Иваныч, подкрутив усищи.
Целый день провел я с полковником, который словно клещами из меня вытягивал рассказы и подвиги. Отвечал я односложно, сухими фразами, потому что его в основном интересовала партийная работа в ходе боев, политические занятия в горах. Желаемого контакта не получилось. Мы остались друг другом недовольны, хотя журналист исписал несколько страниц.
Едва я расстался с полковником, как прибыл фотокорреспондент из "Красной звезды". Этот майор в полк приезжал в третий раз и любил делать воинственные снимки, имитирующие боевые действия. Комбат собрал позировать около пятнадцати человек. Герои фоторепортажа сели на броню, захватили с собой миномет, пулеметы и отправились на полигон. Все надели на себя бронежилеты, каски, как положено. Построили укрепления, изобразили оборону в горах. Фотограф гонял нас в атаку по горам, делал групповые снимки: "В дозоре", "На привале", "В засаде", "На марше"… Замучил! Наконец фотографирование для серии "Боевые будни Афганистана" закончилось. Корреспондент попрощался и умчался на уазике в штаб, пообещав прислать фото.
Подорожник построил всех и скомандовал экипажам отогнать БМП в парк, а остальным офицерам отправляться на подведение итогов. Бойцы облепили бронемашину и поехали на полигон, а мы с Василием Ивановичем по тропинке направились в полк. Внезапно сбоку раздался скрип тормозов, и рядом остановился уазик, обдав нас с ног до головы густой пылью. Из него выбрались два полковника и один подполковник, все с недовольными каменными лицами. Такие лица бывают только у проверяющих и больших начальников.
– Вы, кажется, командир батальона? Это ваши люди изображают проведение занятия по тактике? – спросил толстый, красномордый полковник у Подорожника.
– Так точно. Я подполковник Подорожник. Это мой батальон, но они ничего не изображают, – ответил комбат.
– Вот это сборище вы называете батальоном? Этот онанизм – занятиями? Очковтиратели!
– Товарищ полковник, что вы такое говорите? Батальон только вернулся после двух тяжелых боевых операций. Люди шесть месяцев без малейшего отдыха. Рейд за рейдом! – попытался объяснить ситуацию Иваныч.
– Молчать! С вами разговаривают офицеры Генерального штаба!
– Если я буду молчать, то зачем со мной разговаривать? – ухмыльнулся в усы Василий Иванович. – Меня может заменить стена или столб.
– Прекратить балаган! – взвизгнул стоящий рядом с дверцей холеный подполковник. – Хватит из себя героев корчить! Вояки…
– Я не герой. Вот замполит – почти герой, недавно второй раз представили. А я просто вояка, как вы и сказали. "Пехотная кость"!
– Вас, товарищ подполковник, в горы судьба не заносила, а мы из месяца в месяц по ним ползаем, – встрял я в перепалку начальников. – Не нужно оскорблять хороший батальон, лучший в сороковой армии.
– Тебе слово не давали! Помолчи, старший лейтенант! – рявкнул инспектирующий подполковник.
– Хамить не нужно. Мы же себя ведем корректно, – продолжал я гнуть свою линию.
– Наглец! Как ты смеешь влезать в разговор? – зарычал другой полковник, молчавший до этого. – Сниму с должности!
– А разве идет разговор? Вы же приказали комбату молчать, – снова вступил я в полемику с начальством.
– Никифор, отойди в сторону, от греха подальше. – Подорожник потянул меня за рукав и слегка толкнул в плечо. – Я сам разберусь.
Комбат сделал шаг вперед и вновь спросил оравшего громче других полковника:
– В чем дело, какие недостатки замечены в методике проведения занятий?
– Методика? Методисты хреновы! Вам только людей губить. Душегубы! Бездельники! Конспекты не подписаны, расписание занятий отсутствует! План не утвержден, указок нет, полевых сумок нет, учебная литература устаревшая! Только и умеете, что в кишлаках кур ощипывать и жарить да в горах на солнце загорать. Все горы загадили! Знаем, как вы воюете… Дрыхнете и консервы жрете! И за что ордена только дают?
– Приглашаем с нами пожрать гречку и перловку. Орден гарантирован, раз их просто так всем раздают. Да и перегаром от вас тянет, там протрезвеете, – негромко произнес я из-за спины комбата и, тут же получив тычок локтем в живот, ойкнув, замолчал.
Полковники на секунду опешили от такой дерзости и впились в меня взглядом, выпучив налившиеся кровью глаза.
– Замполит у меня контуженый. Он все близко к сердцу принимает, не контролирует себя, когда психует. Никифор Никифорыч, иди в полк, я сейчас тебя догоню. – Комбат развернул меня за плечи и легонько подтолкнул в спину.
Подорожник еще минуты две громко ругался с инспекторами из группы Генерального штаба и вскоре нагнал меня.
– Ты зачем лезешь в разговор? Я – старший офицер, они – старшие офицеры, поругались и ладно. Но когда лейтенант, да еще замполит, пререкается – это для них словно для быка красная тряпка. Затопчут.
– А чего они, козлы, юродствуют? Мы бездельники, а они вояки! Нам в месяц двести шестьдесят семь чеков платят, а они по полтиннику в день командировочных получают. В Кабуле легко и хорошо умничать! Пусть попробуют в Чарикарскую зеленку, на заставу проехать и проверить организацию тактической подготовки.
– Эти гнусы состряпают на тебя донос, такую бочку дерьма катнут, что и Золотая Звезда не спасет. Снимут с должности! Не лезь, не пререкайся! Шевели пальцами ног и молчи. Нервы успокаивай, – сердито произнес Подорожник.
– А зачем шевелить пальцами ног? – улыбнулся я.
– Рецепт такой есть, надежный и проверенный. Его порекомендовал мой приятель. Он сейчас в академии учится! Поступил, потому что умеет расслабляться вовремя! В моей давней молодости нас, двух молодых лейтенантов, командир полка на ковер вызвал. Дерет так, что кожа с портупеи слетает. Орет, визжит. Я стою переживаю, бледнею, краснею. А приятелю – хоть бы хны! Даже бровью не ведет! И только на начищенные до блеска сапоги смотрит. На носки. "Чего он там интересного нашел?" – думаю я про себя. Спросил. Вовка (приятель) отвечает: "Я, пока ты нервничал, шевелил пальцами ног. Очень увлекательное занятие! Вначале большими пальцами, затем большими и средними, потом тремя, после этого мизинцем и предпоследним. А в завершение – разминка всех пальчиков. Отвлекает. Но нужна тренировка, месяцы занятий, это не так просто". – Комбат улыбнулся и похлопал меня по плечу: – Попробуй, комиссар, когда-нибудь на досуге. Этот штабной полковник орал, а я его даже и не слышал! Мне в армии служить еще долго, а нервы нужно беречь. Он, красномордый, орет и мою нервную систему хочет повредить! Работа у него такая – орать и топать ногами. А я внутренне всегда спокоен! Такой мой метод! И ты знаешь, Никифор, помогает.
Я по совету дружка его систему сразу на себе испробовал. Не всегда, конечно, получается. Когда чувствуешь, что закипаешь и можешь сорваться в общении с начальством, то шевели пальцами ног… Психология.
– Никифор, нужна твоя помощь! – обратился ко мне Подорожник, возвратившись после совещания у командира полка.
– Какая? Работа тяжелая или нет? – спросил я, ожидая какого-то очередного подвоха.
– Да нет, не бойся. Полку дали разнарядку на солдата-Героя. Ну я, естественно, вырвал ее для батальона. Танкисты не сопротивлялись. А разведчикам я рот быстро заткнул. Представим сержанта Шлыкова, заодно и звание старшины присвоим.
– А что так? Почему его? Я бы лучше Шапкину Героя дал или Муталибову.
– Нет, я уже свое слово сказал! А слово комбата – кремень! Шлыков. Разведчик, замкомвзвода. Меня спас от смерти. Если бы не он, то кости мои уже полтора года гнили бы в сырой земле.
– Это когда было и где? – поинтересовался я.
– У-у-у, страшно вспомнить. Я только-только на должность начальника штаба приехал, как мы поперлись в зеленку возле Чарикара. А мне мой предшественник при встрече сказал: "Если выживешь в этом батальоне, значит, ты редкостный счастливчик и везунчик. По два года мало кто выдерживает! Ранят, заболеешь, убьют… Нужно попытаться куда-нибудь слинять. Постарайся вырасти по службе или найти местечко спокойное". Я посмеялся в усы, думаю: что ты каркаешь, солидности себе нагоняешь. Подумаешь, война с дикарями, бандитами средневековыми. Мы же Красная армия – "всех сильней, от тайги и до британских морей!"
Залезли в какой-то кишлак и нарвались на засаду. Я был с разведвзводом и попал в самое пекло. Взводного ранили, двух солдат сразу убило, еще три бойца рядом со мной лежат, стонут, кровью истекают. У меня патроны быстро кончились. Магазины, что в "лифчике" были, расстрелял минут за десять. А больше ничего нет. Тут выстрел из гранатомета пришелся по дувалу, осколки по сторонам с визгом полетели. Я рухнул на землю. Не зацепило… Повезло! И вдруг замечаю краем глаза – граната, ме-е-е-дленно так летит… Как во сне все происходит… Падает она в трех метрах и катится в мою сторону. Мне к ней не успеть. Нужно повернуться и подняться (упал я очень неудобно, на спину). Вокруг стены, а посередине я, трое раненых и Шлыков. Тогда он был совсем молодой боец. Шлыков прыгнул к эфке и швырнул ее обратно. Граната еще в воздухе взорвалась. Один осколок мне в сапог попал, другой – по цевью автомата пришелся. Шальной осколок солдата раненого еще раз зацепил. В спину воткнулся. А духи нас со всех сторон продолжают очередями поливать. Шлыков прикрывал меня, покуда я одного бойца вытащил. Затем за мной следом выполз и другого вынес. Под огнем еще один раненый остался. Он отстреливался и нас прикрывал. Шлыков вновь и вновь обратно возвращался, пока не выволок оставшихся убитых. После за прикрывавшим бойцом вернулся, которому пуля плечо распорола. Шлыков и его вытащил. Вот такая история. Так что я его должник.
Вместо Лонгинова прибыла долгожданная замена в лице майора Котикова. Когда мы его впервые увидели, комбат лишился дара речи и впал в прострацию. Да и было отчего загрустить. Пухленький, кругленький офицер, с шикарным брюшком – трудовым мозолем, в больших очках с толстыми стеклами на переносице, выглядел значительно старше Подорожника. Василий Иванович задумчиво закурил. Пригласил нового заместителя в кабинет и принялся расспрашивать: кто такой, откуда. Тот рассказал о себе: Василий Васильевич Котиков, приехал из самой Москвы, из Военного института, где командовал взводом военных переводчиц. Учились в основном внучки маршалов и партийных руководителей. Вуз очень престижный. Майору исполнилось в этом году тридцать восемь лет. Когда поступила разнарядка на Афганистан, то самым неблатным и единственным пехотинцем в вузе оказался Котиков. Его и сплавили.
Подорожник, слегка смущаясь, обрисовал задачи батальона, характер регулярных боевых действий…
– Вы, Василий Васильевич, должны понимать, что придется довольно трудно. Взгляните на Ростовцева! Замполит батальона, старший лейтенант, двадцать пять лет! Вот кому в горах бродить в радость и по плечу. А вам будет, вероятно, очень тяжело.
– Ну, ничего, я постараюсь не ударить лицом в грязь, – с виноватым видом ответил майор. – Уж раз прислали, что теперь поделать! Будем служить и воевать. За чужие спины прятаться не приучен.
– А возраст? Не помешает? Хватит здоровья? – продолжал гнуть свою линию Подорожник. – Тут летом жара под пятьдесят, а зимой снег в горах и минус пятнадцать. А когда с полной выкладкой переходы совершаем по двадцать– тридцать километров – это просто кошмар! Сдюжишь?
Замкомбата развел руками и ответил:
– Буду стараться. Служить никогда не отказывался!
– Ну что ж, принимайте дела! – вздохнул Подорожник и вышел из кабинета.
– Будем знакомиться? – предложил Котиков, когда за комбатом затворилась дверь.
– Будем! Никифор! – ответил я и протянул ладонь.
– А по отчеству?
– Да так же, как и по имени, – ухмыльнулся я.
– Как чудненько. Какое старинное и замечательное старорусское имя! Главное – не перепутать с Никодимом, Никитой или Нестором. И как вам тут, в этой стране? Тяжело?
– Привык… Я сюда из Туркмении приехал, там так же хреново. Поэтому предварительная адаптация уже была. А вам как?
– Ужас! Третий день плавлюсь, словно масло. Сало по заднице по ногам в ботинки стекает. Килограмма на четыре похудел. Штаны на ремне болтаются. Вот-вот свалятся.
Я с сомнением осмотрел Котикова. Процесс похудания пока что был не заметен. А майор начал дальнейшие расспросы: кто командир полка, кто командует дивизией. Я отвечал, перечисляя также фамилии начальников штабов, политработников. Когда дошел до фамилии Баринов, Васильич встрепенулся и оживился:
– Баринов?! Вот это да! Отец родной! Я с ним иду по жизни, как нитка за иголочкой! Это как бы мой наставник! Я был курсантом, а Михалыч ротным. В Германии я служил взводным, а он туда прибыл командиром полка. Теперь встречаемся в третий раз. Надо же! Вот будет встреча! Знать, такая моя судьба, служить с ним вечно!
– Василь Васильич! Может, вам к нему обратиться и сменить место службы? Пусть подыщут что-нибудь поспокойнее. По знакомству.
– Неудобно. Сам напрашиваться не буду. А что это вы, молодой человек, меня выдавливаете из коллектива, который так расхваливаете?
– Извините, Василь Васильич, но будет чертовски тяжело! Я вам искренне сочувствую. Данное предложение я сделал из лучших, гуманных побуждений.
– Вот и ладно. Больше не опекайте меня. Пойдем лучше чего-нибудь перекусим. Жиры тают, энергия иссякает. Есть хочу ужасно!
– Пойдем сейчас в нашей комнате попьем чайку, а через час отправимся обедать. Заодно место ночлега и койку покажу, вещички помогу перенести.
Мы взяли два чемодана и зашагали в модуль.
В этот день в полк приехал Барин и Севостьянов. Как обычно, вначале разнос, крик, шум, а потом раздача подарков. Командир дивизии объявил об издании приказа № 45 "О поощрении особо отличившихся командиров в деле укрепления воинской дисциплины".
– Товарищи! Мы будем награждать не только отличившихся на боевых действиях! Но и за вклад в крепкую дисциплину! Лучшим полком дивизии признан артиллерийский полк, лучшим батальоном – первый батальон вашего полка! Приказываю представить к орденам комбата, начальника штаба, заместителей по политчасти батальона и первой роты, командиров и старшин рот, командира взвода АГС и командира лучшего линейного взвода! – Офицеры хмыкнули, переглянулись, похлопали в ладоши и на этом разошлись.
– Что-то новое в нашей жизни! За боевые действия не награждать, а за обсеренные бондюры, нарисованные мухоморы на канализационных люках, истребленных мухам по столбам – ордена и медали! – восхитился Афоня, выходя из клуба.
– А ты, Александров, об орденах забудь! Кто вчера хулиганил пьяный? Кто обидел заместителя командира дивизии? – взъярился комбат.
– Это еще надо подумать, кто кого обидел! – воскликнул Александров, потирая шишку на лбу и сияя большим лиловым синяком под глазом.
– Так расскажи народу, как было дело. Хочу послушать твою интерпретацию случившегося, – сказал Подорожник. – Одну версию я сегодня утром слышал, стоя на ковре у высокого начальства. Полковник Рузских топал ногами и орал, что я распустил лейтенантов! Рассказывай!