Еще одна очевидная ошибка автора текста, подписанного академиками (и, увы, не замеченная и не оспоренная ими) – это претензия на "монополию материалистического видения мира". "Видение мира" – это мировоззрение, идеология. И будь оно "материалистическим" или "пантеистическим", "гилозоистским" или "теистическим" – все равно по Конституции России оно не может быть монопольным. "Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной" (Ст. 13, 2).
Академики задают вопрос, которым им кажется риторическим – "Так на что же нам предлагают менять "монополию материалистического видения мира"?". "Монополию" менять не надо. Клин клином тут вышибать не след. Один тоталитаризм заменять другим монополизмом не стоит.
Вместо монополии материализма как философии в образовании должны быть а) просто наука; б) знакомство с культурой в многообразии ее языков и мировоззренческих моделей; в) методологическая ясность, которая будет четко различать научные факты от научных теорий, а последние – от научных гипотез.
В этой связи хорошо бы пораньше сообщать студентам о зависимости фактов от теорий. О том, что нет ни одной стопроцентно доказанной научной теории и теоремы (см. теорему Гёделя), но в науках есть свои критерии, по которым та или иная теория "терпится" даже с присущими ей недостатками. Об аппроксимациях. О том, когда, при каких условиях и почему общепринятая теория все же начинает отстраняться. О том, что научные гипотезы неоднородны: они бывают разного качества и разной степени признанности…
Именно это и хотела бы Церковь слышать на школьных уроках биологии. Не изгнания эволюционизма и дарвинизма из школы мы хотим. Хорошо бы встретить в учебниках биологии суждения такого типа: "Теория Дарвина – научная гипотеза, подтвержденная лишь косвенно и частично. Есть серьезные вопросы, на которые дарвинистская гипотеза (может быть, только пока) не дает ответа. Не все феномены живого мира она может объяснить. По этой причине в современном научном сообществе неодарвинистская модель эволюция не является общепризнанной. Есть другие эволюционистские модели (финалистские; теория номогенеза Берга и т. д.), в которых предполагается участие Разумного фактора в развитии живого мира. Есть и ученые-креационисты. Есть и вненаучные способы самопонимания человека и антропогенеза. В частности – библейский рассказ. Люди библейской культуры выносили из этого рассказа следующие важные для них смыслы… Кстати, есть такие трактовки библейского текста, которые не будут противоречить эволюционистской модели (4). Поэтому не стоит сложные и творческие отношения между современной наукой и религиозным мировоззрением загонять в жесткие рамки взаимоисключительности".
На вопрос академиков – "Что же в школе изучать – научные факты или "библейское учение" о сотворении мира за семь дней?", ответ очевиден: и то, и другое. Но с необходимым уточнением: все собственно научные суждения (от фактов до гипотез) надо отличать от их мировоззренческих истолкований. Даже в хорошо знакомой академикам советской философии проводилось четкое различие между научными и мировоззренческими суждениями. Не одно и то же научный факт и идеологические обобщения, возлагаемые на него.
Нет прямой и необходимой связи между естественно-научным суждением и навязываемой ему философской интерпретацией. Если каждый из десяти авторов письма сделает по десять научных открытий, установит по десять новых глубинных причинно-следственных связей в материальном мире, то неужели появятся сто новых доводов в пользу атеизма? Даже если эти десять умов сделают именно такой вывод из этих своих открытий, для меня эти их открытия станут сотней новых доводов в пользу Творца, который так премудро и логично устроил мир…
Так что ни работа в науке, ни ее выводы не требуют быть атеистом. А потому всеобщее уважение к науке и к труду ученых не должно превращаться в мировоззренческое подчинение философским взглядам одной из групп ученых, исповедующих атеизм. В своих научных отраслях они могут быть "монополистами", но в философии монополия любезного их сердцу атеизма должна быть оспорена.
Если бы академики настаивали на монополии просто научного знания – в этом случае они были бы сциентистами. Мол, наука безо всяких идеологий, философий и мировоззрений приведет человечество к счастью… Это позиция культурного нигилизма и дегуманизации – навязывание человеку только одного способа познания себя и мира. Зауживание человека лишь до одного обязательного языка – языка математики.
Но академики, памятуя, наверно, что сциентизм считался ересью даже в марксистколенинской философии, настаивают на необходимости мировоззренческих тезисов. Значит, они признают право на существование за другими формами человеческой мысли, нетождественными естествознанию. Хорошо. Но напрасно они считают, что сие право распространяется лишь на те из этих форм, которые связаны с естествознанием, и уж совсем необязательно считать, что с наукой может быть связана лишь материалистическая философия. Ни исторически, ни логически этот тезис недоказуем. А с правовой точки зрения требование такой жесткой связки между школьно-университетским преподаванием и одной из философских школ просто некорректно.
Академики говорят: "Мы не можем оставаться равнодушными, когда предпринимаются попытки подвергнуть сомнению научное Знание, вытравить из образования "материалистическое видение мира". Вот эта заглавная буква в слове "Знание" говорит о вполне религиозном отношении авторов письма к предмету своих интересов. Заглавные буквы не терпят конкурентов. Они на вершине пьедестала почитания.
Задевший академиков призыв из резолюции XI Всемирного русского собора (5) (Москва, март 2007) о прекращении "монополии материалистического видения мира в российской образовательной системе" не означает "вытравливание" этого мировоззрения из школы и университета. Разрешение деятельности КПРФ не означает же травлю "Единой России".
Кроме того, такой призыв является следованием Постановлению Верховного Совета СССР от 1 октября 1990 г. (№ 1690-1). Пункт пятый постановления "О введении в действие закона СССР "О свободе совести и религиозных организациях" гласил: "Поручить Совету Министров СССР обеспечить пересмотр программ обучения в государственной системе образования с целью приведения их в соответствие с Законом СССР "О свободе совести и религиозных организациях". Сам же текст закона установил: "Ст. 5. Государство не финансирует деятельность религиозных организаций и деятельность по пропаганде атеизма. Не допускаются ограничения на ведение научных исследований, в том числе финансируемых государством, пропаганду их результатов либо включение их в общеобразовательные программы по признаку их соответствия или несоответствия положениям какой-либо из религий или атеизма".
Что – в Советском Союзе тоже был клерикализм? Даже советник академика Гинзбурга по религиозной теме Лев Левинсон в 1990 году был достаточно взросл, чтобы помнить и тот закон, и постановление о вводе закона в действие. Тем более, что тогда он был еще православным христианином (а не адептом всех сект сразу, как он заявил на судебном процессе против А.Л. Дворкина). И что же это тогда за избирательное отношение к правовым нормам? Нет, я не требую жить по Закону СССР 1990 года. Но при разговоре о монополии материалистического мировоззрения в школе вспомнить о нем вполне естественно.
Позиция авторов письма вполне понятна и логична. Она логично вытекает из их мировоззрения. Но от людей высшей академической культуры ожидается умение критически относиться к самим себе, к собственным "интуициям". Мое мировоззрение, мои "предрассудки" – это очки. Очки полезны. Неполезно забывать о том, что ты видишь мир не прямо, а через определенные очки. Неполезно не делать поправку на субъективную искаженность своего воззрения на мир. Академики, ставящие знак равенства между "материалистическим видением мира" и "знаниями, накопленными наукой", расписываются в собственной философско-методологи-ческой наивности.
От их письма веет дискуссией между "физиками" и "лириками" 60-х годов прошлого века. Последняя фраза письма – тому подтверждение. "Никакой альтернативы этим знаниям, добытым современной наукой, не существует".
Почему разговор идет только в терминах конфликтологии – "вытравливание", "альтернатива"? Неужто невозможны отношения дополнительности?
Сложность человеческого мира лучше отражена в поступке другого Нобелевского лауреата – академика И.П. Павлова. Отвечая на анкету, присланную от архиепископа Кентерберийского, на вопрос "Верите ли Вы в Бога или нет?" Павлов написал: "Нет, не верю". Следующий вопрос интересовался: "Считаете ли Вы религию совместимой с наукой или нет?". И ответ Павлова на этот раз звучал: "Да, считаю". Когда ученики подступили к нему с вопросом, как же согласуются эти ответы, он объяснил: "Целый ряд выдающихся ученых были верующими, значит это совместимо. Факт есть факт и нельзя с ним не считаться" (6).
Аксиология вполне может и должна восполнять позитивные знания. Естествознание говорит о фактах; аксиология, философия, религия – о смысле. "Что это значит для меня" – вот вопрос, который нельзя закрыть методами естествознания.
Кроме того, жесткие слова об отсутствии альтернативы могут рассматриваться как оскорбление гуманитарным ученым. Как гуманитарная культура может быть "альтернативой" нанотехнологиям? Ведь возмутившие академиков теология и культурология христианства являются частями гуманитарного знания.
Признают ли подписанты за гуманитарными исследованиями, не прибегающими к математике, право считаться наукой? У гуманитарных наук есть свои методы. И этими методами могут исследоваться даже сны и фантазии, параноидальные порождения и стихи, музыка и мифы. Научность исследования определяется не его тематическим полем, а методом.
Что и признается (и нормируется) Государственным образовательным стандарте по специальности 020500 Теология, утвержденном приказом Министерства образования Российской федерации от 02.03.2000 № 686: "Теология – это комплекс наук, которые изучают историю вероучений и институциональных форм религиозной жизни, религиозное культурное наследие (религиозное искусство, памятники религиозной письменности, религиозное образование и научно-исследовательскую деятельность), традиционное для религии право, археологические памятники истории религий, историю и современное состояние взаимоотношений между различными религиозными учениями и религиозными организациями. Изучение теологии в системе высшего профессионального образования носит светский характер".
Мне представляется, что отличие теологии от религиоведения состоит в том, что теология призвана реконструировать внутренний смысл религиозного текста – так, как он переживается адептами (автором и читателями) внутри данной религиозной традиции, а не анализировать его с точки зрения современной (и сиюминутно-ангажированной) "психологии религии" или "социологии религии".
Все методы современной теологии не имеют отличий от тех методов, что используются в других гуманитарных науках (7). Собственно, гуманитарные науки – от археологии до психологии – не занимаются ничем иным, как устанавливают смысл текстов, учат людей понимать друг друга. Установление авторства текста, обстоятельств и причин его возникновения, способы его фиксации, транслирования, особенности восприятия разными кругами читателей, реконструкция его внутренней логики и смысла (в том числе через обнаружение "зон очевидностей", идеологем и стереотипов, некритично воспринимаемы самим автором из взрастившей его культуры и субкультуры)…
Правы академики – "любая научная дисциплина оперирует фактами, логикой, доказательствами". Предположим, в ученый совет Духовной Академии поступает диссертация на тему "Св. Иоанн Златоуст о частной собственности и стяжательстве". Задача диссертанта – в огромном море текстов, связанных с именем Златоуста отличить подлинные тексты от спорных и от несомненно псевдографических. В подлинных текстах собрать суждения Златоуста на тему частной и личной собственности. Показать социальную, этическую, аскетико-религиозную, эсхатологическую аргументацию, привлекаемую Златоустом для обличения стяжательства. Проследить, есть ли во времени эволюция взглядов автора на эти вопросы, есть ли колебания и нюансировка в его позиции, и если есть, то какими обстоятельствами они были вызваны. Показать и объяснить границы златоустовского критицизма. Поставить златоустовские суждения в контекст предшествующей и последующей традиции церковного учительства на эту тему (от Евангелия и "раннехристианского коммунизма" до "теологии освобождения" и современных социальных концепций Русской Православной и Римо-Католической Церквей). Показать, как и почему в те или иные периоды своей истории церковные иерархи и проповедники забывали, или, напротив, актуализировали эту грань златоустовского наследия. В заключение можно даже сравнить суждения Иоанна Златоуста и академика Жореса Алферова (как члена КПРФ).
И эти задачи должны быть достигнуты диссертантом с помощью именно и только "фактов, логики и доказательств".
Видел ли кто-нибудь из авторов академического письма хоть одну современную диссертацию по теологии? Убежден, что нет.
Наши оппоненты пишут, что "теология – совокупность религиозных догм, оперирующая верой". Да, теология исследует догмы, а православная теология исходит из них. В переводе на язык науковедения догма – это нормативное суждение. Но "исходить" не значит "сводиться".
Кроме того, теология как раз будет исследовать историю догмы, образ ее выявления, фиксации, трансляции, понимания, ее вариативности в рамках ортодоксии и логику появления гетеродоксальных воззрений. Пусть академики возьмут труд В.В. Болотова "История богословской мысли" (4-й том его "Лекций по истории древней Церкви") и скажут – научное это исследование или нет.
А еще по секрету скажу, что число догм в православии весьма невелико: их список умещается на одной тетрадной странице (это называется "Символ веры"). Причем в число догматов не входит ни утверждение о том, что Земля плоская, ни вера в то, что Солнце вращается вокруг Земли, ни даже тезис о создания мира за шесть суток по 24 часа. Даже про "мировую черепаху" у Церкви нет догмата. А жаль (8).
Кроме того, "догматическая теология" – лишь одно из направлений теологических исследований. А ведь есть еще библеистика, патрология, история Церкви, церковное право, церковная археология…
Требования, предъявляемые к соискателю богословской ученой степени, представлены на сайте Московской Духовной Академии: "Диссертация, представленная на соискание ученой степени кандидата богословия, должна быть самостоятельной исследовательской работой. Соискатель должен владеть навыками научно-богословской работы, методологией богословского творчества, методами получения, обработки и хранения научной информации, обладать фундаментальной научной базой. Исследование должно проводиться всесторонне, объективно, вдумчиво, осмотрительно и беспристрастно. Главное достоинство научной работы заключается прежде всего в достижении новых результатов, которые реально обогащают церковную науку, а не повторяют уже достигнутое, не отличая вечно-истинное от устаревшего и ошибочного… Обзор литературы по теме должен показать основательное знакомство диссертанта со специальной литературой, его умение систематизировать источники, критически их рассматривать, выделять существенное, оценивать ранее сделанное другими исследователями, определять главное в современном состоянии изученности темы… Во Введении дается характеристика основных источников получения информации (официальных, научных, литературных, библиографических)… Автор диссертации должен логично, аргументировано и подробно выявить в этой части то новое и оригинальное, что составляет главную ценность его работы" (9).
Как видим, жонглирование догматическими цитатами в теологии не приветствуется. Если на ученом совете Духовной Академии диссертант начнет ссылаться на видения, голоса, интуицию сердца и "духовный опыт" – его защита окончится провалом.
Отсюда – мой вопрос к уважаемым академикам. Представьте, что в ВАК (10) поступают два текста. Оба написаны одним и тем же человеком. Методика их написания одна и та же. Одна диссертация – о Плутархе. Вторая – об Афреме Нисибинском. Чем исследование биографии, мысли и литературного наследия одного автора научно-предпочтительнее, нежели другого? Второй менее известен? Тем более – значит, в научный оборот вводится новый материал. Но на самом деле второе имя гораздо более известно, чем имя Плутарха. В более привычных озвучке и титуловании оно звучит как "преподобный Ефрем Сирин". Святой Православной Церкви, чья молитва переложена Пушкиным ("Отцы пустынники и жены непорочны").
Да, забыл назвать имя автора обоих исследований – С.С. Аверинцев. Член-корреспондент Российской Академии наук.
Так отчего же один труд признается заслуживающим внимания ВАКа, а второй – нет? Из-за национальности, имени, веры исследуемого автора? Или из-за того, что исследователь соглашается с мировоззрением исследуемого им писателя? Пушкинистам, значит, запретим соглашаться с Пушкиным, исследователям творчества Толстого запретим соглашаться с Львом Николаевичем, а тем, кто изучает Достоевского, запретим выражать согласие с Федором Михайловичем? Вывесим на дверях ВАК объявление – "Диссертанты не имеют права солидаризироваться с мировоззренческими суждениями исследуемых ими авторов"? Снова хотите ввести мировоззренческую цензуру?
А точно ли согласие со взглядами исследуемого писателя есть препятствие к научному исследованию его жизни и творчества? Или, напротив, помощь?
По убеждению авторов письма, "Вообще-то все достижения современной мировой науки базируются на материалистическом видении мира. Ничего иного в современной науке просто нет".
Вот эта фраза и есть главная и непростительная (с научной точки зрения) ошибка академиков. Ибо этой фразой они выдают свое глубинное убеждение в тождестве понятия "естествознание" и "наука". А ведь объем понятия "наука" много шире, чем "естественные науки". "Современная мировая наука" – это и гуманитарные дисциплины. А в мире гуманитарных исследований мы найдем немало ученых, чья мотивация, приведшая их к исследованию именно этого тематического поля, была именно религиозной. Мировоззрение многих ученых (порой сложившееся в ходе их научных поисков, а порой к этим поискам их и обратившее) бывает живо-религиозным. И христианским, и буддистским, и мусульманским, и просто философско-идеалистическим (11).
Так не только у гуманитариев, но и в медицине. Ученый медик может упорствовать в своем научном поиске, исходя именно из своего религиозного убеждения. Переживая свою помощь людям как свой религиозный долг.
Да и не всякий современный физик-математик согласится с тотальной формулой наших постсоветских академиков. "В грандиозном напряжении, с каким наша эпоха работает в этой области (физика занимается не фундаментальными частицами, а фундаментальными структурами природы), выражается человеческий порыв проникнуть в интимнейшую суть вещей. Я не виноват, если эта суть не материальной природы, если нам приходится иметь дело скорее с идеями, чем с их материальным отражением", – исповедуется в своем "антипозитивистском грехе" В. Гейзенберг (12). А однажды Гейзенберг сказал почти словами Ф. Бэкона: "первый глоток из сосуда естественных наук порождает атеизм, но на дне сосуда ожидает нас Бог" (13). Да и создатель кибернетики Норберт Винер вынужден признать, что "наивный реализм физики уступает место чему-то такому, с чем мог бы охотно согласиться епископ Беркли" (14).