Двадцать пять лет иудо-большевики терзали многомиллионный русский народ, истекавший кровью. <…> Сотни тысяч русских людей погибли в застенках НКВД, миллионы нашли преждевременную могилу в снегах Севера и тундрах Сибири. Но неравна была борьба, и русские люди знали, что только в войне падет большевизм. Война была неизбежна. Это видели все. И только тот, кто не хотел, не видел сумасшедшей подготовки большевизма к нападению на Европу. <… > Русский народ не хотел воевать. Но чуждое народу "правительство" средствами мощного аппарата пропаганды в течение долгих лет внушало народу мысль, что в будущей войне он будет защищать свою родину. Лицемерный прием обманул многих наивных русских людей, вообразивших, что СССР, государство иудеев и преступников, их родина. Эти люди повторяли заученные лозунги и даже сражались. Но таких было немного. <… > На освобожденной русской земле создается новая жизнь, не похожая на то, что видел народ в годы владычества иудеев-большевиков. <… > В освобожденных областях крестьянство получило землю, о которой мечтало много лет; в освобожденных областях восстанавливаются русские обычаи, возрождается русская церковь, оскверненная и поруганная иудеями.
Евреи захватили власть не только в СССР, но и в других странах, и лишь национал-социалистическая Германия сумела сбросить еврейское иго. Этому была посвящена статья Самарина "Англия и еврейство", в которой воспроизводились стандартные тезисы нацистской пропаганды о завоевании мира евреями, разрушении ими нравственных устоев народов и т.д.
Попытки бороться с еврейским засильем в разных странах не привели к желательным результатам, и только в Германии, где национал-социализм открыл народу глаза, указав ему на страшную опасность, грозящую самому существованию народа, власть еврейства рухнула. Ответом на это была война, спровоцированная мировым еврейством. Против Германии выступили Англия и СССР, а потом США, страны, в которых власть безраздельно принадлежит еврейству.
Еврейский марксизм и еврейский капитализм оказались братьями по крови и плоти.
Перед глазами изумленного мира Черчилль – олицетворение капитализма, и Сталин – олицетворение марксизма, протянули друг другу руку.
"Отдал дань" Самарин и юдофобской классике – "Протоколам сионских мудрецов", посвятив этому тексту специальную статью. Наряду с традиционными сетованиями о завоевании мира евреями, в статье содержался не менее традиционный тезис нацистской пропаганды о том, что "Джугашвили-Сталин, с точки зрения еврейства, – вполне подходящий человек" для того, чтобы сидеть на российском престоле. "И он на престоле, на жидовском престоле, воздвигнутом жидами и их слугами на костях миллионов русских людей".
Антисемитизм был "нормой" оккупационных газет, однако даже на этом фоне статьи Самарина выделяются своей неистовостью. О чем бы он ни писал, тезис о вездесущей "руке жидов" появляется почти всегда. Например, рассуждая о порче русского языка при большевиках ("Наш язык"), Самарин именует советские сокращения (СССР и др.) "каббалистическими знаками жидовской терминологии" .
Самарину хорошо удавалась русификация геббельсовской антисемитской, антисоветской и антиамериканской пропаганды, и, судя по отчетам 693-й роты пропаганды, его высоко ценили: весной 1943 г. он был награжден двумя орденами. В 1942 г. Самарина отправили в пропагандистский тур в Германию, по возвращении из которого он должен был восхвалять условия жизни в Третьем рейхе, гуманизм и справедливость законов, социальный порядок и волю к победе. Самарин отчитался, в частности, такой одой:
Как живет германский народ
Объехав почти всю Германию, я могу сделать общие выводы о жизни германского народа. Нужно говорить именно о жизни всего народа, потому что в Германии нет классов, на которые искусственно разбивают народ большевики. <… > В Германии нет такой пропасти между жизнью людей, стоящих в управлении страной, и людей мелких профессий, какая есть, например, в Америке или Англии, где одни купаются в роскоши, а другие валяются под мостами и спят на скамейках парков. <…> По улицам [германских городов] движутся потоки людей, среди которых, сколько бы вы ни смотрели, вы не найдете ни одного человека, на котором была бы рваная одежда, или обувь, или одежда в заплатах. Я понимаю, что читателю, привыкшему к нищенскому виду советской толпы, трудно этому поверить, но это именно так, и я нисколько не преувеличиваю. <… > В одежде немцев, кроме ее добротности, можно отметить вкус и известную скромность. Об обеспеченности и общем материальном уровне населения свидетельствуют еще жилища. <… > В Германии нет вообще квартиры из одной комнаты. Самая маленькая квартира состоит из двух комнат. <…> Чистота абсолютная <…> во всех германских жилищах, красивая обстановка. <… > Война, понятно, наложила свой отпечаток на жизнь, но мы, не видевшие Германии довоенной, не видели там почти никаких признаков войны. Взять хотя бы жалованье. Оно не уменьшилось с введением налогов, как это произошло в Советском Союзе, где люди получают фактически половину заработанных денег. <… > Во всяком случае, во всем видно неуклонное стремление правительства приблизить условия жизни к нормальным, довоенным, стремление облегчить народу жизнь в условиях войны. Это стремление вполне естественно и понятно, ибо оно вытекает из общего принципа национал-социализма: "Человек – это самое главное". <…> И в этом залог победы Германии.
Относительно победы Германии Самарин, как мы знаем, несколько поторопился. В день выхода его статьи до капитуляции германской группировки, окруженной Красной армией под Сталинградом, оставался ровно месяц.
В июле 1943 г. началось контрнаступление Красной армии на орловском участке фронта, и в начале августа советские войска вошли в город. Редакция "Речи" переместилась в Брянск, а затем в Бобруйск. Осенью 1944-го г. вместе с отступающей немецкой армией Самарин отправился в Германию и до конца войны продолжал свою пронацистскую журналистскую деятельность, печатаясь в берлинских пропагандистских русскоязычных газетах "Воля народа" и "Заря".
В эмигрантских кругах
После окончания войны и оккупации Германии войсками союзников Самарину удалось избежать насильственной репатриации в СССР. Он обосновался в Гамбурге, где принял самое деятельное участие в работе основанного здесь осенью 1945 г. отделения НТС. По словам Прянишникова, "в Гамбурге же он принял деятельное участие в разгоревшейся склоке, разделившей отделение на т.н. "деловиков" и "духовиков". Первые настаивали на массовом наборе членов, вторые же отстаивали идейный и духовный моменты при приеме новых членов". В 1947 г. Самарин стал председателем отделения. В следующем году разногласия в отделении достигли своего пика, в результате некоторые видные его члены из "подсоветской интеллигенции" вышли из НТС; Самарин остался, причем быстро продвинулся в иерархии НТС.
В 1946-1948 гг. Самарин редактировал выходивший в Гамбурге еженедельный бюллетень "Путь", издававшийся Комитетом по делам беженцев православного вероисповедания. В 1949-1951 гг. он был заместителем главного редактора издававшегося НТС еженедельника "Посев". Начиная со второй половины 1940-х гг., Самарин часто публиковался в эмигрантской печати не только в издававшихся НТС или связанных с ним "Посеве" и "Гранях", но и в нью-йоркском "Новом русском слове", парижских "Возрождении" и "Русской мысли".
В мае 1951 г. в Венторфе Самарин подал ходатайство на получение американской иммиграционной визы (согласно Закону о перемещенных лицах 1948 г., разрешившему внеочередной въезд в страну ди-пи и беженцев, кроме сотрудничавших с нацистами). Визу он получил в тот же день (что говорит о не слишком тщательной проверке) и был допущен в США в июне, подписав аффидевит, где в том числе говорилось, что он "никогда не участвовал ни в каком движении, враждебном Соединенным Штатам Америки" и "никогда не поддерживал <…> преследование по расовому, религиозному или национальному признаку".
По версии Б.В. Прянишникова, в то время председателя нью-йоркского отделения НТС, Самарина прислало в США Исполнительное бюро НТС. Дело в том, что Прянишников, основавший в Нью-Йорке отделение НТС, попросился в отставку в связи с болезнью, переутомлением и желанием заняться изучением СССР. Его-то и сменил Самарин, которому Прянишников передал дела 20 сентября 1951 г., как с протокольной точностью отмечает он в своих воспоминаниях. По утверждению Прянишникова, Самарин "оказался типичным советским партаппаратчиком" и завел в отделении ""отдел кадров" по образу и подобию ВКП(б), с доносчиками и соглядатаями. Все новопоколенческое подверглось притеснениям, под его руководством начались интриги и подсиживания, в конечном счете приведшие к острому кризису и развалу отделения".
Оценки Прянишникова далеки от объективных. Ввиду разногласий с руководством НТС он в составе группы из 23 членов нью-йоркского отделения 10 августа 1954 г. заявил о выходе из организации и об учреждении Инициативной группы по созданию организации свободных солидаристов. Любопытно, что к Инициативной группе присоединились в Германии Н.И. и Л.Т. Осиповы. Инициатива осталась лишь инициативой, серьезной организации Прянишникову и его сторонникам создать не удалось, и в 1968 г. группа прекратила свое существование. Обвинения в "советизме", большевистских методах и т.п. стандартны для эмигрантских склок, и насколько они соответствовали действительности, судить трудно.
Полагаем, что не слишком правдоподобна "конспирологическая" теория Прянишникова о том, что Самарина прислало в Нью-Йорк Исполнительное бюро НТС. Вряд ли оно располагало возможностями (включая материальные), чтобы отправить Самарина в США. Скорее всего, раз уж Самарин получил разрешение на иммиграцию, Исполнительное бюро просто использовало эту возможность, чтобы поставить во главе нью-йоркского отделения своего человека. Стремление же уехать за океан было широко распространено среди перемещенных лиц (ди-пи) в Германии: во-первых, подальше от советских спецслужб, во-вторых, привлекали более высокий уровень жизни так же, как большие возможности найти работу.
Работу Самарин действительно нашел, и весьма неплохую. В 1952-1956 гг. он служил литературным редактором в издательстве им. Чехова, спонсировавшимся Фондом Форда. Издательство публиковало литературные, исторические, мемуарные и научные произведения, которые не могли быть изданы в СССР. За сравнительно недолгий период своего существования издательство выпустило 178 книг 129 авторов. Львиную долю составляли произведения эмигрантов. Работа в издательстве способствовала расширению литературных и общественных связей Самарина. Среди его корреспондентов, наряду с эмигрантскими политическими деятелями (А.Ф. Керенским, Б.И. Николаевским, Д.Ю. Далиным и др.) – литературные мэтры "первой волны" русской эмиграции: Г.В. Адамович, М.А. Алданов, Б.К. Зайцев, Г.В. Иванов, писатели "второй волны": С.С. Максимов и Н.В. Нароков и многие другие. Среди бумаг Самарина в Библиотеке Бейнеке в Йельском университете сохранилась корректура книг И.А. Бунина, вышедших в издательстве им. Чехова – сборников, в один из которых вошли "Митина любовь" и "Солнечный удар", в другой – рассказы под общим названием "Весной, в Иудее".
Корреспонденты Самарина не подозревали, какого рода тексты писал их младший коллега в орловской нацистской газете.
В 1959 г. Самарин был принят на работу преподавателем русского языка и литературы в Йельский университет, один из лучших в США. Это была мечта любого иммигранта.
Одним из наиболее близких интеллектуально и политически русских в США был для Самарина Николай Владимирович Нароков (Марченко) (1887-1969), по-видимому, наиболее крупный писатель второй волны эмиграции. В 1962 г. Нарокову исполнилось 75 лет, в связи с чем возникла проблема: что писать (и писать ли?) о его деятельности во время войны, когда Нароков сотрудничал в оккупационных газетах?
Самарин собирался опубликовать о Нарокове юбилейную статью в "Гранях". В связи с этим он писал автору "Мнимых величин" 10 декабря 1962 г., реагируя на замечание Нарокова о том, что дразнить гусей не нужно:
Теперь по поводу времен войны. Напишу так, как Вы скажете, что скажете. То есть, очевидно, Вы захотите, чтобы я ничего не писал. Я не напишу, но останусь при своем твердом мнении: писать уже нужно!
"Гусей". не дразнить нужно, а, как у нас в Стрелецкой слободе под Орлом говорили: "Уступком бы им между глаз!"
"Уступком" – не стоит, а плюнуть на них с высокого балкона вот как стоит! И я лично давно уже на них плюнул, то есть просто не думаю о них.
"Мы пред нашей Россией и в трудное время чисты!"
И это главное! А все остальное – к шуту!
Поразительно в этом контексте – и в контексте деятельности Самарина и Нарокова во время войны – цитирование бывшим сотрудником нацистской газеты стихотворения советского поэта-фронтовика Семена Гудзенко "Мое поколение" (1945). Напомним некоторые строки этого знаменитого стихотворения Гудзенко, умершего 30-летним, как он и предрекал, не от старости, а от старых ран:
Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.
Мы пред нашим комбатом, как пред господом богом, чисты.
На живых порыжели от крови и глины шинели,
на могилах у мертвых расцвели голубые цветы.
Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.
Кто в атаку ходил, кто делился последним куском,
Тот поймет эту правду, – она к нам в окопы и щели
приходила поспорить ворчливым, охрипшим баском.
…Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели,
Мы пред нашей Россией и в трудное время чисты.
Россия, однако, вовсе не считала, что Самарин перед нею чист. Сомнительной – что было для Самарина гораздо важнее с практической точки зрения – его "чистота" оказалась и для Америки. Но об этом немного позднее.
Самарин, по его собственным словам, не был подвержен ностальгии: "Ностальгия начинается, наверно, тогда, когда ослабевают другие чувства, когда ослабевает, тухнет то, что называется в эмиграции непримиримостью". Его взбесил восторженный прием, оказанный в США Евгению Евтушенко, делавшему, по его мнению, реверансы в сторону эмиграции с целью склонить ее к примирению с советским режимом: "Я был глубоко возмущен той свистопляской, – писал он Нарокову, – какую подняли вокруг приезда этого типа. Я говорю не об американцах. О них говорить нечего: когда Бог захочет наказать, он отнимает разум. Я говорю об эмиграции. На его эстрадные выступления бежали сломя голову, вылупив глаза, высунув языки. Тьфу!"
Работа для Программы по изучению СССР
В первой половине 1950-х гг. Самариным были написаны два текста для Программы по изучению СССР Колумбийского университета в Нью-Йорке. Эти тексты включены в настоящий сборник. Программа по изучению СССР спонсировалась Восточноевропейским фондом (подразделением Фонда Форда) и была рассчитана на пять лет (1950-1955). Руководителем программы был Филипп Мозли, профессор Колумбийского университета и директор созданного при университете в 1951 г. Архива русской и восточноевропейской истории и культуры. Архив ныне более известен как Бахметевский. Это имя было присвоено архиву в 1975 г. в честь одного из его основателей Б.А. Бахметева, бывшего российского посла в США, видного деятеля эмиграции и профессора Колумбийского университета, завещавшего ему свое состояние. Заместителями Мозли были историки Александр Даллин и Роберт Шлюссер.
Особо отметим участие в этой программе Александра Даллина, сына видного меньшевика и эмигрантского публициста Давида Далина. Александр Даллин (слегка модифицировавший фамилию своего отца) работал в это время над диссертацией по истории нацистского оккупационного режима в СССР. Впоследствии на основе своей диссертации он опубликовал фундаментальный труд "German Rule in Russia" (1957).
Работа программы заключалась преимущественно в заказе бывшим советским гражданам – эмигрантам второй волны и перебежчикам на Запад (а таковые насчитывались десятками, если не сотнями) текстов в сфере их компетенции. Нетрудно заметить, что программа Колумбийского университета реализовывалась практически параллельно со знаменитым Гарвардским проектом (1949-1953). Однако если сотрудники Гарвардского проекта ставили своей целью изучение советской социальной системы и отношение к ней населения, они интервьюировали сотни эмигрантов, и уровень профессиональной компетентности респондентов не имел для них решающего значения, то сотрудники Программы по изучению СССР хотели получить квалифицированную информацию о механизме функционирования советских институций, об экономике, науке, культуре.