Свид[етель] штабс-капитан Новиков: 1 марта по окончании развода, спустя четверть часа, когда государь император уехал из Манежа, я пошел вместе с тремя товарищами по Большой Садовой улице и затем по Невскому. Когда мы дошли до Казанского моста, то услышали взрыв по направлению Екатерининского канала, на стороне Театрального моста, и я бросился к тому месту. Когда я приближался к месту взрыва, то видал суетящуюся толпу в серых и черных шинелях и тут же заметил, что здесь были и солдаты. Не добежав до места около 35 шагов, я услышал другой взрыв и бросился к месту этого второго взрыва. В это время я видал, что трое или четверо солдат держали какого-то статского человека, без фуражки, блондина. Пробежав мимо него, я подошел к месту, где лежал государь император. Лицо его величества и голова были в крови, ноги тоже окровавлены и изувечены. Тут были и матросы. Мы подняли государя на руки, и он сказал: "Холодно", приподнимая руки к голове. Я освободил левую руку и хотел достать из кармана мундира платок, чтобы повязать голову его величеству, но кто-то предупредил меня, положив на голову государя свой платок. Тут подъехал его высочество Михаил Николаевич. Государя пронесли несколько шагов, кто-то предлагал извозчика и карету, а так как в них нельзя было положить государя императора, то мы продолжали нести его. Затем подъехали сани, запряженные серыми лошадьми, в которые мы и положили его величество. Я обратился к великому князю Михаилу Николаевичу с просьбой разрешить внести государя в ближайший дом, чтобы там сделать перевязку, но в это время его величество пришел несколько в себя, может быть, услышал мои слова и выразил желание, чтобы его несли во дворец.
Первоприсутствующий: Какие слова произнес государь?
Новиков: "Несите меня во дворец".
Товарищ прокурора: Не прибавил ли государь еще: "Там хочу умереть"?
Новиков: Как мне послышалось, именно он сказал эти слова.
Свид[етель] поручик граф Гендриков: В воскресенье, 1 марта, я был в придворном Манеже у Театрального моста и услышал взрыв – он так был силен, что стекла посыпались. Выбежав из Манежа, я узнал от своего кучера, что было покушение на жизнь государя императора, но что он остался жив и не ранен даже. Я побежал к месту взрыва. Затем раздался второй взрыв. Я подбежал к его величеству, когда его уже несли на руках; из всех окружающих я узнал лишь великого князя Михаила Николаевича и ротмистра Кулебякина. Кто-то надел на государя каску, и мне показалось, что ему тяжело, а потому я снял ее и прикрыл голову государя своей фуражкой. Когда государя повезли, Кулебякин держал его величество, сидя спиной к кучеру.
Свид[етель] адъютант крепостной артиллерии Кюстер: После развода я отправился домой, переоделся и поехал с женой в карете по направлению к Казанскому мосту. Проезжая по Аптекарскому переулку, я услышал выстрел как будто из большого орудия. При повороте на Театральный мост я услышал второй выстрел. Высунувшись из кареты, я увидел облако дыма темного цвета. Оставив жену в карете, я пошел по направлению дыма. Тут я увидел, что несут государя несколько человек, но кто – я не помню. Его величество посадили на сани полковника Дворжицкого. Таким образом, он был в полулежачем состоянии, голова его находилась на руках двух солдат, спереди был Кулебякин, который держал государя одной рукой, а рядом с ним был какой-то другой конвойный, который также поддерживал ноги государя императора. Я держал правую руку государя и проводил его до Театрального моста. Когда государя клали в сани, я снял с себя шинель, укрыл ею его величество, и мы поехали крупной рысьею. Я ехал так до Конюшенного моста, там лошади поехали еще сильнее, и я упал. Меня взял полковник и довез до дворца.
Свид[етельница] вдова надв[орного] сов[етника] Холодковская, отвечая на вопрос первоприсутствующего, объяснила следующее: Рысаков переехал ко мне января и потом жил у меня недели полторы. После того приходит и говорит, что у него мать при смерти больна, что он получил об этом телеграмму и едет домой. Он оставил у меня свои вещи. За комнату заплатил. Живя у меня, он вел себя очень хорошо, занимался, ходил на урок… Он мне говорил, что имеет урок.
Товарищ прокурора: Ваша квартира помещается на углу Пятой улицы?
Холодковская: И Греческого проспекта.
– Сколько он прожил у вас?
– Недели полторы, не больше.
– Посещал его в квартире кто-нибудь?
– Один молодой человек, только я его не видела.
– Наружность этого человека помните? Посмотрите на скамью подсудимых, не признаете ли кого-нибудь?
– Нет.
– Больше никого не было у него?
– Нет.
– Куда он от вас перешел?
– Он сказал, что поедет на свою родину, так и отметился.
– Письма он часто получал?
– Ни одного не получил.
Унковский: Вы никогда Рысакова ни прежде, ни после не знали?
Холодковская: Нет.
– Не знаете ли, какого он характера?
– Ничего не знаю.
Свид[етельница], жена колл[ежского] регистр[атора] Ермолина на вопрос первоприсутствующего показала: Я меблированных комнат не содержу, а только одну комнату отдавала.
– У вас жил подсудимый Рысаков?
– У меня жил Глазов – вот тот крайний (указывая на Рысакова).
– Что вы можете сказать, как он себя вел за время проживания у вас?
– Очень тихо, он был скромный, я не замечала за ним ничего худого.
Товарищ прокурора: Ваша квартира где помещается?
Ермолина: На углу Девятой и Мытнинской улиц.
– Когда к вам переехал Глазов?
– 22 января.
– Так что он всего прожил у вас очень недолго?
– Месяц и семь дней.
– Он у вас нанимал одну комнату?
– Да.
– Сколько платил?
– 12 рублей.
– Какой он вел образ жизни?
– Он днем никогда не бывал дома.
– Рано уходил?
– В 12, в 11 и в 9 часов.
– Вставал рано или поздно?
– Вставал и в 8 часов, а в будни вставал позже. – Возвращался домой когда?
– Почти что ночью, часов в 11 и 12.
– По праздникам бывал дома?
– Уходил раньше, чем в будни.
– Посещал его кто-нибудь?
– Да. Первый раз было шесть человек, он седьмой.
– Когда это было?
– Как переехал, так чрез несколько дней.
– Все шестеро мужчины?
– Да.
– Молодые или пожилые?
– Все молодые.
– Долго оставались?
– До 12 ночи.
– А пришли рано?
– В восьмом часу.
– В течение всего времени, что он проживал у вас, его посещал кто-нибудь из числа этих шестерых?
– Да.
– Часто посещали, каждый день?
– Как придется.
– Да ведь он приходил домой поздно ночью, когда же к нему приходили гости?
– Вечером и утром, только дома не заставали.
– По двое ходили?
– По одному.
– Было ли так, что приходили вместе с ним?
– С ним нет, он, бывало, придет раньше, а потом к нему придут гости.
– Когда к нему приходили молодые люди, то он запирал комнату или нет?
– Нет.
– Разговор они вели громко или тихо?
– Тихо.
– Не приходил ли кто-либо из этих лиц (указывая на скамью подсудимых)?
Свидетельница указала на Михайлова.
– В числе шестерых, приходивших в первый раз, этот был?
– Не знаю, когда он приходил, но помню его личность.
– Скажите об обстоятельствах 1 марта, они, вероятно, сохранились в вашей памяти. Не помните ли, как провел этот день Рысаков, в котором часу он встал и когда ушел?
– Он встал в восьмом часу.
– А накануне поздно пришел?
– Нет, пришел в одиннадцатом часу. Утром он встал в восьмом часу; услышав стук в его комнате, и я встала. Он пришел на кухню и говорит: вот как я рано нынче встал, чтобы мне постоянно в будни так вставать, потому, что мне так велят.
– Кто?
– Он говорил, что служит в какой-то конторе и там говорят, что он поздно является. Я сказала: я вас бужу каждый раз, но вы опять засыпаете. На это он ответил: "Ну, я буду самостоятельно вставать", и потом сказал, что хочет белье отдать прачке в понедельник.
– Не спрашивали вы его, куда он так торопится?
– Спрашивала. Куда, – говорю, – у вас служба, стало быть, есть? Да, говорит, есть. Я спрашиваю: что же у вас в конторе постоянная служба? Он мне на это ответил: какая служба, просто в гости иду.
– Не сказал ли он: "Все равно служба?"
– Да, сказал.
– Не заметили ли вы, что он 1 марта был в особом настроении?
– Он был трогательный… начал разговаривать со мной, а раньше почти никогда не говорил.
– Он обыкновенно был молчаливый?
– Да.
– А тут сделался разговорчивым?
– Да.
– Был он возбужден?
– Да.
– Но не печален?
– Нет.
Хартулари: Вы только что признали Михайлова за лицо, посещавшее Рысакова; вы это точно припоминаете?
Ермолина: Да.
– Когда вас спрашивали об этом на дознании, вы об этом не заявляли?
– Я тогда не узнала его, а теперь узнаю.
– Почему же не узнали?
– Он был тогда раскрасневши.
Товарищ прокурора: По поводу показания свидетельницы я имею честь обратить внимание Особого присутствия Правительствующего сената на то обстоятельство, что, как видно из дознания, подсудимый Михайлов был предъявлен свидетельнице Ермолиной 3 марта, немедленно вслед за арестом его, после вооруженного сопротивления, оказанного им в Тележной улице.
Свид[етельница], вдова поручика Енько-Даровская, на вопросы первоприсутствующего показала: Когда Рысаков учился в реальном училище в городе Череповце, то жил в числе других мальчиков у меня.
– Объясните, что вам о нем известно?
– Когда он у нас жил, то был мальчик хороший; потом я слышала, что пред Рождеством он был под присмотром полиции, и я думала, что это простой слух, как вообще разносятся сплетни.
– Когда он жил у вас?
– Год и восемь месяцев, как он ушел от меня, кончив курс в реальном училище, и уехал, чтобы поступить в Горный институт.
Товарищ прокурора: В котором классе училища он был, когда стал жить у вас?
Енько-Даровская: Он жил у меня несколько лет.
– У вас были и другие ученики?
– Да.
– Он отдельную комнату занимал?
– Все вместе жили, по три, по четыре человека в одной комнате.
– Он был у вас на хлебах?
– Да.
– Сколько он платил?
– Он платил по 15 рублей сам за себя, а потом за него стал платить Громов.
– Хорошо он учился?
– Да.
– Поведения был скромного?
– Да. Другие мальчики, бывало, поспорят между собой, а он был хороший.
– Не замечали вы, чтобы он вел дурную жизнь?
– Нет, он был скромный.
– Был разговорчивый мальчик?
– Иногда разговорится.
– Видали ли вы, чтобы он дружился с товарищами и чтобы на него имел кто-нибудь влияние?
– Нет. Я жила с племянницей, и она ему давала уроки французского и немецкого языка.
– Много он читал?
– Много.
– На каникулы уезжал?
– Да, летом уезжал к родителям.
– Всегда уезжал к родителям?
– Всегда, а вот на праздник Рождества он у нас не был.
– Уезжая в Петербург, он говорил, что хочет поступить в Горный институт?
– О нем хлопотал князь Волконский.
– Не случалось ли ему в разговорах с вами высказывать свои взгляды относительно будущей деятельности?
– Он всегда был поведения хорошего; иногда, например, услышит, что мальчики выражают вольные мысли, так он опровергал это все.
– Это до отъезда в Петербург?
– Да.
– Что же, имели на него влияние другие? Какой характер у него был, мягкий?
– Лаской с ним можно было сделать все, и он послушается.
– Так что вы сохранили о нем воспоминание как о мальчике хорошем?
– Да.
– И вас удивило то обстоятельство, по которому вы теперь вызваны в качестве свидетельницы?
– Да.
– По тому, как вел себя Рысаков, проживая в Череповце, вы не можете себе объяснить того, как случилось настоящее событие?
– Нет, не могу объяснить.
Унковский: Он жил у вас пять лет?
Енько-Даровская: Да.
– До осени 1879 года?
– Нет, до лета, до двадцатого.
– Вы удостоверяете, что он характера был мягкого?
– Да. Мы, бывало, с другими мальчиками поспорим, они погрубят, а мне этот мальчик очень нравился, и я жалею его просто, как сына. В училище он также был примерный. Другие ученики шалят, а он поведения был весьма хорошего. Первый год он плохо учился, но потом стал развиваться довольно хорошо.
– Он был набожный мальчик?
– Набожнее других; он больше других и с охотой ходил в церковь. Я раз как-то сказала ему, что, вот когда поступишь в Горный институт в Петербурге, то, пожалуй, переменишь свои мысли; но он мне сказал, что не пойдет на такие вещи, потому что много читал. Я старинного духа, и мне горько видеть таких людей.
Свид[етельница] учительница гимназии Кулаковская показала: Рысаков жил в Череповце в доме моей тетки как квартирант в числе прочих мальчиков. Я жила в этом же доме, и, когда ученики младшего класса в чем-нибудь затруднялись, я им разъясняла уроки. Во все время Рысаков был одним из лучших учеников и по поведению, и по учению, был всегда прилежен. Затем, когда он поступил в Горный институт, то оттуда писал мне несколько писем, в которых говорил о том, как он поступил; писал о своих занятиях, говорил также, что он с большим удовольствием посещает лекции, что он сошелся лишь с немногими из товарищей, что все время проводит в занятиях, в библиотеке Горного института. В августе 1880 года я перешла в Новгород, и он мне написал туда два письма, в которых спрашивал, как я устроилась. Я ему ответила на это и спрашивала о его родных. Он мне написал, что недавно приехал из отпуска от родных и сообщил мне о них некоторые сведения. На это письмо я ему не отвечала, потому что у меня было очень много занятий и еще потому, что письмо его затерялось и я забыла его адрес.
Товарищ прокурора: Вы учительница гимназии?
Кулаковская: Да.
– Скажите, пожалуйста, о характере Рысакова за время пребывания его в Череповце в доме вашей тетки. Что, он имел характер мягкий, восприимчивый?
– Да, это был мальчик мягкого характера.
– И слабый, можно сказать?
– У него была некоторая настойчивость, но всегда на него можно было подействовать лаской.
– Как на него можно было подействовать: лаской или логикой, убеждением?
– Мне кажется, скорее лаской.
– Действуя на его чувства?
– Да.
– С товарищами в каких он был отношениях?
– Был хорош. Я никогда не замечала особенных ссор и особой дружбы.
– Не слыхали ли вы его суждений относительно существующего порядка – суждений политических?
– Нет.
– Вообще эти вопросы не интересовали его тогда?
– Нет.
– В кружке его товарищей не было ли подобных разговоров?
– Я не слыхала.
– По письмам из Горного института не заметили ли вы в нем некоторой перемены?
– Нет, не нашла никакой.
– Вы семью его знаете?
– Знаю. Когда его отдавали в третий класс, то тогда приезжала мать, а потом к нему приезжал и отец. Это было тогда, когда он находился в самом последнем классе или же в предпоследнем.
– Можете ли вы сообщить, какие были его отношения к семье, и в частности к отцу?
– Отца он очень любил.
– Отец переписывался с ним?
– Да.
– Часто получал он письма?
– Нет, не часто, потому что отец его часто бывал в разъездах по своим занятиям.
– По последнему письму к вам в Новгород вы перемены в Рысакове не заметили?
– Особенного ничего не было, кроме того, что эти письма были короче прежних.
– Они не содержали в себе рассказа о его занятиях в институте?
– Он писал, что когда вернулся, то предался занятиям, и спрашивал, как я устроилась в Новгороде.
– Вы в Петербурге его не видели, не навещали?
– Нет.
Унковский: Как долго жили вы у тетки?
Кулаковская: Пять лет.
– В течение всего этого времени жил у вас Рысаков?
– Да, но потом он уехал, и я еще год оставалась в Череповце.
– Когда вы в "Правительственном вестнике" прочитали, что в числе лиц, покушавшихся на жизнь государя императора находился и Рысаков, вас это удивило?
– Ужасно.
– Вы являлись в тот день к губернатору?
– Да.
– Вам казалось, что это была ошибка? Вы под этим впечатлением и пошли к губернатору?
– Все данные, которые я прочитала в "Правительственном вестнике", указывали, что это был он; но по тому, каким я его знала, мне трудно было верить, что это он.
– Рысаков был набожный?
– Он охотнее других ходил в церковь, когда это приходилось делать.
– После того как он уехал в Петербург, вы больше его не видали?
– Нет.
Свид[етель] инспектор Горного института Бек : Перед поступлением в институт, в сентябре 1879 года, Рысаков представил свидетельство об удовлетворительном окончании курса в реальном училище и был допущен к проверочному экзамену, но принят был в институт только вольным слушателем, так как в документах, представленных им, недоставало, кажется, увольнительного свидетельства от общества. Он начал заниматься, а свободное от занятий время проводил в библиотеке института, где я его часто видел; он преимущественно занимался чтением математических книг. Месяца три спустя, в ноябре или декабре, прошел слух, что Рысаков находится в очень бедственном положении, питается одним чаем и черным хлебом с солью. Так как у нас студентам первого курса не выдается пособия, то я, чтобы проверить, действительно ли Рысаков находится в таком бедственном положении, и, в случае нужды, помочь ему, послал справиться к нему на квартиру. Экзекутор доложил мне, что Рысаков проживает где-то на углу 15-й линии Васильевского острова и Большого проспекта, занимает угол – пространство между печкой и стеной и, как сообщили экзекутору, пьет только чай с черным хлебом. На основании вот этих данных я сделал представление директору, которое и поступило в совет, с предложением, чтобы Рысакову дано было пособие. Совет это утвердил. Потом Рысаков выдержал экзамен, перешел во второй курс и начал слушать лекции с начала сентября 1880 года. После рождественских каникул он реже стал посещать институт, потом вдруг скрылся. Относительно посещения лекций студенты не подвергаются особому контролю, и отсутствие Рысакова я оставил без внимания. Я думал, что он, может быть, болен, хотел поместить его в госпиталь, но от него никакого заявления не поступило.
Товарищ прокурора : Вне стен института наблюдения над студентами не было, следовательно, материал о характере, о направлении студентов вы получаете во время посещения студентами, в том числе и Рысаковым, лекций?
Бек: Да.
– На основании этих данных, какое он впечатление произвел на вас?