После этой беседы я встретился с Бакатиным, рассказал ему о состоявшейся встрече. Вадим Викторович согласился с тем, что никаких нападок на кого бы то ни было мы допускать не будем, тем более нападок на Ельцина. Не в этом цель нашей кампании. Согласился он и с тем, что шансов на победу у нас почти нет, поскольку в нашу поддержку не выступят ни левые, ни правые. Конечно, если мы бросимся в ту или иную крайность, то нам помогут. Но этого делать не хотелось бы.
Как я теперь понимаю, тандем "Бакатин – Абдулатипов" был для консерваторов предпочтительнее, чем "Ельцин – Руцкой". Кстати, в том разговоре с Ельциным обсуждалась кандидатура будущего вице-президента. Я сказал Борису Николаевичу: "Ваша победа очевидна. Говорю это не из желания польстить. Просто такой вывод вытекает из анализа тенденций и процессов, которые происходят сегодня в России. Выиграете ли вы с первого захода или придется участвовать во втором туре – не столь уж важно. Вы в любом случае будете Президентом. Поэтому должность вице-президента вашему союзнику обеспечивается автоматически. Было бы лучше, если б таким человеком оказался представитель одной из республик Российской Федерации.
В этом отношении наиболее подходящими кандидатурами мне кажутся Н. В. Федоров, Р. И. Хасбулатов или В. Н. Степанов". Но ему все же хотелось сохранить Хасбулатова в Верховном Совете. Ельцин согласился, что неплохо было бы иметь партнером представителя автономии, но такой кандидатуры он пока не видит.
Сразу же скажу, что, узнав о моем решении выступить на выборах вместе с Бакатиным, моего выбора партнера не все одобрили. Утверждали, что у меня была реальная возможность сотрудничать с Ельциным. Но если бы даже Борис Николаевич сделал мне предложение выступить с ним в "связке", я не имел бы морального права принять его.
Точно так же Бакатин не мог, не имел нравственного права принять предложение вступить в предвыборную борьбу вместе с Ельциным. В Кемеровской и Кировской областях, где он работал первым секретарем областного комитета партии, уже было собрано более 100 тысяч подписей, необходимых для регистрации в кандидаты. В этих условиях отказ Бакатина от самостоятельной кампании, как я уже отмечал, мог бы оказаться сродни предательству. Кроме того, мне кажется, и не смогли бы Ельцин и Бакатин работать вместе. Несмотря на такие схожие биографии, оба они сформировались как очень независимые, самостоятельные личности.
Готовясь к выборам, давая согласие на то, чтобы выступить вместе с Бакатиным, я много размышлял о том, куда же идет наша страна, каким бы мне хотелось видеть первого всенародно избранного Президента России. Те мои размышления нахожу сегодня в газетных интервью, беседах с журналистами. И хотя говорится, что газета живет один день, но, думаю, это не так. Вот одно из моих интервью, которое я дал в то время корреспонденту газеты "Ленинское знамя". В нем – кусочек того времени, отзвуки моих дум конца весны 1991 года.
Кор. Сейчас довольно часто в осмыслении происходящего можно услышать известную луспекаевскую фразу: "…за державу обидно". За что вам более всего обидно, что более всего подвергает вас душевному истощению, вносит сумятицу в ваши мысли, лично вам?
Р. А. В этом вопросе я нахожу то, о чем в последнее время мне приходится говорить все чаще и чаще. Мне кажется, держава такова, какой ее построило и передало в наследство то или иное поколение. За понятиями "держава", "Отечество" я склонен рассматривать содержание духовно-нравственного порядка. Это, очевидно, стержень развития человека, степень его умения ориентироваться в сложных процессах развития общества, его отношения к другим людям. Я соотношу это в большей степени со своим видением, которое проявляется в моих отношениях к моему роду, моим родителям, селу, где родился, моему народу, моему Дагестану, России… Это самые близкие для меня моменты жизни, которые нерасторжимо входят в понятие державы, Отечества.
Что касается второй части вопроса, могу сказать только следующее: если мы своими действиями, убеждениями, поступками ослабляем Отечество, то все наши благие побуждения не имеют ценности. Я не навязываю своего мнения, это моя точка зрения, многие люди, в том числе и народные депутаты России, порой явно разрушая Отечество, убеждены, что делают это во имя его блага. Может быть, в этом и трагедия наша. И когда я слышу: "За державу обидно", то мне обидно именно за тех людей, действия которых не сопряжены с углубленным пониманием сути явлений, принявших в последнее время разрушительный характер. И нечего тут державу винить. Нередко встречаешь совершеннейшее непонимание и откровенную враждебность по отношению к себе, враждебность, которую не заслуживаешь, – это обидно вдвойне.
Кор. Вы имеете в виду свое заявление? Представим, что у вас появилась возможность объяснить широкой публике свой поступок.
Р. А. Меня подвело в большей степени отсутствие чувства политической конъюнктуры… Я человек, который прямо и откровенно говорит о том, что думает, о том, что меня беспокоит. Моя подпись под известным "заявлением шести" по большому счету не была направлена против кого-то лично. Я подписал заявление только потому, что хотелось выйти на уровень зрелой, цивилизованной политики, политики "здравого смысла". Сказал то, что более всего беспокоило. Но в политике, оказывается, не очень и нужно говорить людям правду: нужно говорить такую правду, какая выгодна для твоей политической карьеры. В политике, оказывается, нельзя ни в коем случае говорить в глаза то, что ты думаешь. К сожалению, многие так и поступают. Вам в глаза говорят одно, а за вашей спиной делают совершенно иное… Я подобной политики не приемлю.
Кор. Общеизвестно, что политика – вещь достаточно циничная. Именно в этой области человеческой деятельности можно росчерком пера перечеркнуть границы обитания, поставить под сомнение жизнь многих и многих людей.
Р. А. Действительно, видимо, так оно и есть. На современном этапе политика становится чересчур циничной. Еще в конце XIX века Н. Бердяева беспокоило то, что политика все больше расходится с нравственностью. Нравственность, на мой взгляд, делает политику человечной, придает ей элемент цивилизованности. После того как меня не поняли, в том числе и те, кто вроде бы поддерживал, а на деле – и в самое трудное время – предал, мне показалось, что надо формировать партию здравого смысла. Дело в том, что политика, оказывается, строится в зависимости от того, как я хочу использовать, к примеру, вас в своих политических целях, во что я хочу превратить вас сегодня, на что поднять, куда повести. Пока вы разберетесь, я займу с вашей помощью такую высоту, что стану недосягаемым для вас же. И когда меня спрашивают, что меня беспокоит сейчас, или просят оценить перспективу развития общества, меня больше всего беспокоит та трагедия, которая, подобно року, преследует наше российское сознание, – это трагедия крайностей. Любая плодотворная идея, попавшая на нашу российскую почву, доводится до неузнаваемости, превращаясь в свою противоположность. Взять хотя бы идею перестройки.
Кор. В наше время теряет смысл такое понятие, как мудрость. Оно, по большому счету, изменяет как генералам от политики, так и рядовым членам общества.
Р. А. Согласен. Это качество у нас в последнее время изменяет многим, политикам в том числе, хотя, казалось бы, опыт нашего прошлого предполагает предвидение многих, уже совершенных ошибок. Мудрость – это категория устойчивости и здравого смысла. Политика, которая строится на мудрости, стабильна и созидательна.
Кор. Каким вам рисуется будущий Президент России?
Р. А. Во-первых, он станет первым Президентом России. Во-вторых, это будет Президент не только одного народа, а всех народов Российской Федерации. Для меня это самая главная проблема, поскольку Россию составляют уникальнейшие народы, национальности, народности и государственные образования. И если на пост Президента придет человек, который только понаслышке знает, скажем, об эвенках или кумыках, это будет очень плохо. Моему Президенту должны быть близки и понятны интересы каждого многочисленного или малочисленного народа. Президент должен быть человеком российским по духу. Кроме того, он должен быть человеком решительным, смелым. Не в том смысле, чтобы рубить сплеча, а чтобы активно выступать в интересах России, не отделяя ее от Отечества, и чьи действия на 90 процентов были бы исполнены мудростью.
К сожалению, России редко выпадали мудрые правители. Она чаще всего становилась жертвой одиозных фигур. Потому Президент не может быть непредсказуемым для своего народа. И еще один момент: сейчас в России мало ценится интеллигентность. А ведь это то, что в старой России привлекало почти всегда, то, что в XIX веке сделало ее духовной Меккой просвещенных людей многих стран мира. Интеллигентность предполагает порядочность, образованность, высокую культуру, так что и это качество не должно отсутствовать у будущего Президента. Наконец, Президент России – человек, для которого небезразличны судьбы народов других республик СССР… Для меня он должен стать человеком, за действия или решения которого не пришлось бы потом испытывать стыд или неудобство.
Да, таким в идеале виделся мне тогда первый Президент России. И хотя я прекрасно сознавал, что в мире нет ничего идеального, многие черты будущего лидера находил у Бакатина. Тем временем наступили горячие предвыборные дни. К сожалению, существенным недостатком в нашей с Вадимом Викторовичем работе оказалось отсутствие команды, способной нести тяжесть предвыборной кампании. Хотя сторонники у нас имелись во многих регионах России, лишь несколько депутатов и ряд лиц из нашего ближайшего окружения внесли в это дело свой посильный вклад. У нас не было ни аппарата, ни центрального штаба по оперативному сбору и анализу информации. Службы Президента СССР нам не помогали, партийные структуры работали на Н. И. Рыжкова. Горбачев поначалу всячески поддерживал решение Бакатина участвовать в выборах, очевидно надеясь использовать его для борьбы с Ельциным. Но Вадим Викторович решительно заявил о своем отказе играть эту роль, и обещанная Президентом СССР помощь не состоялась; материальная и организационная поддержка Бакатину оказалась даже слабее, чем Жириновскому. Правда, свое содействие нам предложило довольно большое число предпринимателей и кооператоров, однако Бакатин отклонил и эти предложения. Более того, он оказался единственным претендентом, не потратившим выделенные на предвыборную кампанию средства. Скромность и интеллигентность, присущие ему, также сыграли свою роль в том, что мы оказались на последнем месте.
Тем не менее и тогда, и сейчас я считал и считаю позицию и подходы Вадима Викторовича верными, поддерживал и поддерживаю их. По-моему, мы поступили правильно, избрав для себя, как принято говорить, имидж разумных политиков, имея в виду под этим верность политике здравого смысла. Во все времена в России была бесперспективна политика без крайностей, особенно в переходные периоды. Тон в общественной жизни задавали носители поляризованного сознания, видящего мир только в контрастных, без полутонов, цветах, делящих всех людей на "чужих" и "наших", исповедующих принцип "кто не с нами, тот против нас". Трудно измерить урон, который претерпела и терпит страна из-за десятилетий господства этой философии и психологии нетерпимости, разделяющей и сталкивающей в противостоянии различные социальные группы, нации, отдельных людей.
Вот что я говорил в интервью, данном газете "Правда" 4 июня 1991 года в разгар избирательной кампании: "На мой взгляд, именно программа Вадима Викторовича отличается центристскими позициями и здравым смыслом. Я думаю, именно ему удалось найти то звено, вокруг которого могли бы объединиться все россияне. Крайние силы больше всего как раз и изматывают Россию и страну. Они ведут войну друг против друга, от которой каждый день страдают люди. И я считаю, что для нынешней политики, а может быть, еще больше и для будущей, нужны люди, которым присуща ответственность перед будущим".
Кое-что в этом плане нам удалось сделать, и я благодарен Бакатину, что оказался в тандеме с ним.
Проехать за двенадцать дней 15 областей и республик, выступать перед людьми, общаться с народом – это было неплохим политическим тренингом. Такая закалка политику просто необходима. Встречи проходили в самых различных аудиториях. Лишь отдельные люди вспоминали про "заявление шести" и критически отзывались обо мне. Прекрасно встречали в Архангельске, Сыктывкаре, Перми, Пензе, Кабардино-Балкарии, Северной Осетии и т. д.
Правда, неприятный осадок в душе оставило откровенно недоброжелательное отношение, с которым довелось столкнуться в столице Дагестана. Понимал, конечно, что за этим стоят не простые граждане, а областной комитет КПСС, отчасти и Верховный Совет республики, активно включившиеся в кампанию по поддержке Рыжкова. Разумеется, сторонники Бориса Николаевича и Николая Ивановича активно действовали и в других местах, где нам приходилось выступать, в том же Архангельске и Сыктывкаре. Но именно в Дагестане прессинг был организован чересчур жестко. Даже на телевидении для выступления удалось в буквальном смысле слова вырвать всего 30 минут. Для сравнения: в Сыктывкаре мой добрый друг Спиридонов дал три часа прямого эфира.
А вот в Махачкале для встречи с кандидатом в вице-президенты, Председателем Совета Национальностей Верховного Совета РСФСР отвели биологический корпус медицинского института, куда люди фактически даже не могли пройти. Но тем не менее в грязный, неубранный зал пришли не только мои друзья, но и противники. Некоторые ярые сторонники Бориса Николаевича и Николая Ивановича обрушились на меня с нападками, обвиняя чуть ли не в подрыве их имиджа. Было неприятно это слышать, ведь я никогда не охаивал Бориса Николаевича, хотя, наверное, вполне мог бы это сделать во имя завоевания дешевой популярности у его многочисленных противников. Население республики, составляющее менее одного процента избирателей Российской Федерации, могло бы, наверное, поддержать земляка. То, что Бакатин оказал предпочтение дагестанцу, посчитал его достойным участвовать в президентских выборах, как бы добавляло славу и уважение республике.
Все это, конечно, мои эмоции. Но скажу честно: чувство неудовлетворенности было сильным. Дагестан – моя родина, он близок и дорог мне. Я остро переживал организованные партийными структурами и "демократами" несправедливые гонения против меня. Крайности тут сошлись, и я еще раз воочию увидел: политика – вещь жесткая, а порой и жестокая. И все же я не стал бы платить той же монетой своим оппонентам, не сказал бы ни одного худого слова в их адрес. Можно отстаивать свои политические позиции, но нельзя при этом забывать об элементарной порядочности, уважении к ближнему. Человек не должен терять их ни при каких обстоятельствах.
Острота политической борьбы, активность политического манипулирования были настолько сильны, что многие высокогорные районы проголосовали за Н. И. Рыжкова. Это и понятно, ведь партийные структуры тогда еще пользовались большим влиянием. Они разрабатывали и проводили свою линию. Да и Николай Иванович имел немалый авторитет. Не стеснялись в выборе средств и так называемые "левые", вплоть до того, что снова и снова клеймили меня как партаппаратчика. Таковы парадоксы, рожденные крайностями, полюсным мышлением. Спасибо людям на местах, они принимали меня прекрасно.
Выборы Президента России проходили в сжатые сроки, не оставлявшие достаточного времени кандидатам для ознакомления избирателей со своей программой. Не был проанализирован и осмыслен Закон о Президенте.
Но зато это были первые демократические выборы, если считать демократическими выборы, когда избиратели плохо представляют, за что они голосуют. Строго говоря, выбирали не Президента, а Ельцина. Это были его выборы, и он выиграл их.
Находясь в своем родном высокогорном крае, куда ездил на встречу с избирателями, я узнал о результатах выборов и сразу дал телеграмму Борису Николаевичу, от всей души поздравил его, пожелал плодотворной работы на посту Президента на благо Российской Федерации, укрепления ее целостности, возрождения и прогресса всех народов России, улучшения их жизни. Выразил надежду, что он сможет объединить Россию и россиян для созидания. Скажу прямо: почувствовал облегчение, будто с меня сняли тяжелый груз. Такое случается, когда идешь горной тропой с тяжелейшей ношей, и вдруг кто-то подставляет тебе плечо. И ощущаешь счастливое облегчение, твои плечи распрямляются.
Существовала все-таки надежда, что этот сильный, волевой человек установит правопорядок и стабилизирует обстановку. Ведь я, подобно многим, полагал, что прошлые промахи в политике Бориса Николаевича объясняются отсутствием в его руках настоящей власти.
В ходе этой предвыборной борьбы я еще раз осознал, что Россия нуждается в преобразованиях. Но преобразованиях прогнозируемых, не приводящих к дальнейшему ухудшению положения. Россияне жаждут нормализации обстановки, жаждут правопорядка и законности, духовности и нравственности, нормальной, благополучной жизни. В то же время я ясно увидел политическую неискушенность значительной части своих сограждан, их доверчивость, идущую от желания скорых перемен. Люди ждали их слишком долго и теперь были открыты тем, кто пообещал быстро и решительно повернуть ход событий к лучшему. Эта чистота и доверчивость не могли не тревожить. При всей внешней озлобленности, издерганности россияне были и остаются терпеливыми, доброжелательными людьми. Нет народа, более настроенного на созидание, более отзывчивого на дела во имя благополучия Отечества. Какой же высокой порядочностью должен отличаться политик в нашей стране, чтобы быть на уровне нравственных качеств российского народа! И как нам не хватает таких политиков!
Быть может, именно из-за их отсутствия мы так и не приступили к созиданию. Не могу отделаться от впечатления, что, как только политик получает высокую должность, кабинет, приличный оклад и прочие блага, он забывает о своей ответственности перед народом. Иногда мне кажется, что, может быть, стоит найти способы заставить политиков, в первую очередь депутатов, общаться с народом чуть ли не ежечасно, ежесекундно, проводить предвыборные марафоны чуть ли не ежемесячно, чтобы освежать память и морально встряхивать тех, кого заедает чванство, засасывает трясина бюрократизма, кто перестает считаться с интересами собственного народа.
Но все это из области мечтаний. А на деле – по России рыскают толпы оголтелых политиков, жаждущих личной выгоды. И как отличить политика народного от политика безродного, если оба говорят на родном языке? И не об этом ли написал поэт Петр Вегин: