Вы, наверное, получили мое письмо, в котором я писала Вам, что как только получу мои бумаги, я спешно выеду отсюда в Берлин. К сожалению, я до сих пор не могу получить моих бумаг. Вчера я узнала причину, по которой наши бумаги задерживаются. Об этом я расскажу Вам при личном свидании, пока могу только Вам сказать, что мне обещана выдача бумаг через 2 или три дня и что причина эта такого рода, что уезжать отсюда, не урегулировав эти дела, мне <не> следует. Я очень надеюсь выехать через пару дней.
Вашего письма Лев Исаакович еще не получил. Я надеюсь, что брат поедет со мной, он совсем или, вернее, почти совсем согласился ехать со мной. Я думаю, что Вы окончательно убедите его в этом.
Как Вы себя чувствуете? Совсем ли уже поправились <?>
Сердечный привет от всех нас Вам и Мирре Яковлевне и до скорого свидания.
Ф. Ловцкая
10
А. ШЕСТОВА – ЭЙТИНГОНУ
Pen<sion> Kremer
2. VII. <19>24
Многоуважаемый Макс Ефимович,
получила сегодня ваше письмо; очень благодарна за "провизориум"; когда получу деньги, сообщу вам. Жду на днях Л<ьва> И<сааковича>; надеюсь, что ему здесь будет хорошо; наш пансион стоит у входа в долину, прогулки по ней и по прилегающим горкам очень хороши; народу встречается мало, потому что французы, в общем, не любят ходить. Возможно, что и виды Châtel будут полезны Л<ьву> И<сааковичу>.
Наташа сдала свой первый экзамен на 18, это лучшая оценка, кот<орая> ставится, она кончает, если все будет благополучно, 18 июня; 26-го июня у них банкет всех учеников и профессоров. Я буду рада, когда она сможет отдохнуть, очень уже трудно ей было одолеть эту школу. Прилагаю вам американские адреса людей, интересующихся Л<ьвом> И<сааковичем>, может, пригодятся.
Всего вам хорошего, будьте здоровы
А. Шестова
1. См. прим. 1 к письму 8, от 3 апреля 1924 г.
11
ШЕСТОВ – ЭЙТИНГОНУ*
Paris (XVI) 6/VII. <19>24
1. Rue de l’Alboni
Дорогие Мирра Яковлевна и Макс Ефимович!
Вот я и до Парижа добрался. Вчера говорил с Л<еонидом> Н<иколаевичем> по телефону – он сказал, что сегодня заедет ко мне, и что Е<лизавета> Я<ковлевна Райгородская> решилась ехать к Вам во Франценсбад, и я пишу Вам, чтобы с Е<лизаветой> Я<ковлевной> письмо переслать: скорее дойдет.
У нас все благополучно. Экзамен Наташа сдала великолепно. Так что диплом уже у нее обеспечен. Но ей хочется кончить с отличием, и она старается. Но через три недели уже все будет готово – и можно будет ей отдохнуть.
Таню застал еще – но на следующее утро она уехала на урок к Высоцким. От А<нны> Е<леазаровны> бодрые письма: у нее есть работа – и она довольна. Вот Ф<аня> И<сааковна> не совсем хорошо себя чувствует, ей нужно очень отдохнуть и полечиться, чтобы приготовиться к зимней работе…
В Châtel поеду в среду, т. е. через два дня. У нас здесь проф<ессорский?> обед – нужно и мне принять участие. Зато потом опять 4 недели буду под наблюдением А<нны> Е<леазаровны> "поправляться". Чувствую себя совсем недурно, дорога не утомила. Видно, берлинский санаториум сказывается. Все утверждают, что вид у меня прекрасный. А я занимаю всех рассказами о берлинских чудесах "июньского сезона", и все слушают с разинутыми ртами. И ведь есть что рассказывать!
Завтра или послезавтра едет в Москву та дама, которую я прочил в попутчицы Мирре Исааковне. Я ей и передал деньги для Гершензона: во-первых, экономия – пересылка не будет стоить (пересылка 225 ф<ранков> обходится в 10 дол<ларов>), а во-вторых, скорее и вернее дойдут. Я хотел было и те 25 долларов присоединить, которые я Вам остался должен, но, во избежание путаницы, решил, что лучше Вы из них отсчитаете от следующих денег – чтобы Г<ершензон> имел определенно по 75 д<олларов> в месяц. А как Гиршович? Прислал что-нибудь? Или забыл? А m-me Waldeck? Познакомились Вы, наконец, с ней, Мирра Яковлевна?
Ремизова уже видел. Сидит в своей драгоценной квартире – без гроша. Пришлось ему фунты сейчас отдать. Он совершенно оборвался. Но все больше и больше завоевывает симпатии французов. По-видимому, Plon выпустит В поле блакитном. С miss Harrison они переводят протопопа Аввакума. Серафима Павловна уже утверждена преподавательницей при Institut Slave (4000 фр<анков> в год жалованья). Я думаю, что хотя ближайшие месяцы и будет трудно, но все же, в конце концов, все устроится, насколько такой человек, как он, может устроиться. Всего Вам доброго. Лечитесь и Вы, Мирра Яковлевна, держите в прижим М<акса> Е<фимовича>: пусть уж он к сентябрю вернется совсем здоровым. Не забывайте и мне писать (в Châtel) – как Вы живете. Еще раз всего доброго и еще раз спасибо за сердечное отношение и за всю заботу, которой Вы меня окружили в Берлине.
<…>
* Фрагмент из письма – от слов "Таню застал еще…" до конца – приведен с лакунами в кн. Барановой-Шестовой, I: 308-09.
1. Леонид Николаевич Райгородский, муж сестры Мирры Яковлевны Елизаветы, бывший товарищ городского головы в Екатеринодаре; после эмиграции во Францию – директор-распорядитель фабрики по производству мыла и парфюмерии; кандидат к посвящению в масоны (15 февраля 1928), см.: Н.Н. Берберова. Люди и ложи. Русские масоны XX столетия.
Харьков: Калейдоскоп; М.: Прогресс-Традиция, 1997, с. 192; А.И. Серков. Русское масонство. 1731–2000 гг.: Энциклопедический словарь. М.: РОССПЭН, 2001, с. 683.
В книге Б. Прянишникова Незримая паутина сообщается любопытный факт о том, что после исчезновения двух генералов, похищенного Е. Миллера и бежавшего Н. Скоблина, и первого допроса, который французская полиция учинила Н. Плевицкой, она в свой отель не вернулась.
Потеряв обычное самообладание, постаревшая, в слезах, – пишет Б. Прянишников, – она посетила своего врача, доктора Чекунова. Рассказала о пропаже двух генералов и просила помочь ей. Жена Чекунова позвонила по телефону инженеру Леониду Райгородскому, дружески расположенному к Плевицкой. Она привезла заплаканную Плевицкую к дому в Отёй, где жили Райгородские. Узнав, в чем дело, Райгородский приютил Плевицкую на ночлег в своей квартире.
<…> Утром 24 сентября Райгородский усадил Плевицкую в свой автомобиль. Подъехали к церкви в Отёй. Остановились. Плевицкая вышла из автомобиля. К ней подошли двое неизвестных. Завязался вполголоса короткий разговор. Под конец Райгородский услышал мужской голос:
– Не волнуйтесь, Надежда Васильевна. Все будет хорошо. А Россия вам этого не забудет.
Узнавши из газет об исчезновении генералов, далекий от политики Райгородский не на шутку испугался. Не желая быть втянутым в это дело, о свидании у церкви в Отёй он полиции не сообщил и отвез Плевицкую в собрание Общества галлиполийцев (Б. Прянишников. Незримая паутина. СПб.: Час пик, 1993, сс. 335–36).
О свидании с советскими агентами Л. Райгородский рассказал своему доброму знакомому, сотруднику газеты Последние новости А. Седых, взяв с него слово о сохранении тайны. Спустя многие годы, в октябре 1976 г., когда никого из участников этой истории уже не было в живых, А.Седых поведал ее Прянишникову.
Об ошибочном приписывании разными авторами Мирре Яковлевне фамилии ее сестры – Райгородской, со ссылкой на статью Изабеллы Гинор и Гидона Ремеза, говорилось во вступительной статье, см. с. 10, прим. 2.
2. Немецкое название чешского курортного городка Франтишкови Лазне.
3. Должно быть, имеется в виду кто-то из внуков или внучек Давида Высоцкого (1860? 1861?–1930), сына основателя чайной компании В. Высоцкий и К°, которым дочь Шестова давала частные уроки. О связи Шестова с Высоцкими сведения отсутствуют.
4. Начиная с июня 1923 г., получив французский медицинский диплом, до оккупации немцами Франции, Анна Елеазаровна отправлялась на 3–4 летних месяца в курортный городок Châtel-Guyon (департамент Puy-deDôme, провинция Auvergne), где у нее была практика медицинского массажа.
5. Неустановленное лицо.
6. Речь идет об Александре Александровне Бах, жене Алексея Николаевича Баха (1857–1946), известного химика (с 1929 г. действительного академика АН СССР), близкого друга Шестова, с которым он познакомился в Швейцарии (участник народовольческого движения, Бах до революции 1917 г. жил в эмиграции, после чего вернулся в Москву; достойно упоминания, что именно он возглавлял Судебно-следственный комитет, назначенный ЦК партии эсеров в связи с "делом Азефа"). Получив деньги, Гершензон благодарил Шестова в письме от 29 июля 1924 г.:
Ал<ександра> Ал<ександровна> была у нас с Ал<ексеем> Ник<олаевичем>, потом были мы у них. Спасибо тебе за подарок – конца нет твоей доброте. И вот я завтра поступаю в санаторий, здесь же недалеко: на Воробьевых горах (Гершензон, Письма Шестову, с. 304).
См. к этому письмо 14, от 1 сентября 1924 г., в котором Шестов пишет об очень надежных людях, через которых он пересылает Гершензону деньги.
О дружбе Бахов с Гершензонами см. в кн.: Н.М. Гершензон-Чегодаева.
Первые шаги жизненного пути (воспоминания дочери Михаила Гершензона). М.: Захаров, 2000, сc. 244–45.
Бахи состояли с Шестовым в родственных отношениях: сын его старшей сестры Софьи Исааковны (в замуж. Балаховская; 1862–1941), Сергей Данилович (1896–1960) был женат на их дочери, Ирине Александровне; в 1925 г. Сергей и Ирина вернулись в советскую Россию.
7. Речь идет о генеральном консуле Литвы в Берлине Бено Гиршавичусе (Beno Giršavičius;?–1930, вместе с женой покончил жизнь самоубийством в Париже). Судя по всему, для передачи денег из страны в страну, помимо прочего, использовались дипломатические каналы, см. в письме 14, от 1 сентября 1924 г. фразу Шестова о получении денег для М. Гершензона, переданных консулом.
8. Неустановленное лицо. См. также в письме 20, от 21 ноября 1924 г.
9. Старейшее парижское издательство Plon было основано в 1852 г. Henry Plon и его двумя братьями.
10. Книга Ремизова Sur champ d'azur (В поле блакитном), в переводе Jean Fontenoy, вышла в издательстве Plon в 1927 г.
11. См. прим. 10 к письму 4, от 16 января 1924 г.
12. Серафима Павловна Ремизова-Довгелло (урожд. Довгелло; 1876–1943), палеограф, общественный деятель; жена А.М. Ремизова. С 1924 по 1939 гг. служила в парижском Institut d’études slaves (Институте славянских исследований) и в l’Ecole des langues orientales (Школе Восточных языков).
12
А. ШЕСТОВА – ЭЙТИНГОНУ*
Pen<sion> Kremer
Châtel-Guyon
17. VII. <19>24
Многоуважаемый Макс Ефимович,
получила от Леонида Николаевича 2895 fr<ancs>=150 дол<ларам>; ему было удобнее прислать в франках. Очень вас благодарю, эти деньги пригодятся Л<ьву> И<сааковичу>: в нашем пансионе он очень многого не ест, приходится совершенствовать меню.
Я нахожу, что он поправился у вас, хотя боли все продолжаются, никак нельзя от них отделаться. Он с удовольствием вспоминает, как жил у вас, это время было для него моральным отдыхом; также о блинах и варениках рассказывает с удовольствием, особенно после неудачного здешнего обеда.
Наташа завтра держит последний экзамен; говорят, что если все будет благополучно, она кончит 3 или 4-ой из 250. Этого я не придумала, потому что ее конкурентами являются молодые люди, из кот<орых> многие окончили Ecole Centrale et <sic> Polytechnique; не даром поработала!
У меня есть от 3–5 массажей в день и все милые больные: встречают с улыбкой и провожают с благодарностью. Очень благодарю за электроды, непременно приспособлю их к моим элементам. Сердечный привет Мирре Яковлевне. Напишите, как живете, как здоровье.
Ваша А. Шестова
* Фрагмент (2-й абзац) приведен в кн. Барановой-Шестовой, I: 309
1. Высшая школа инженеров – известное в Париже учебное заведение, основанное в 1794 г.
13
ШЕСТОВ – ЭЙТИНГОНУ*
Châtel-Guyon (Puy-de-Dôme)
Pension Kremer
4. VIII.<19>24
Дорогой Макс Ефимович!
Время бежит – уже не только июнь, а и июль прошел, и на Ваше письмо, писанное в Франценсбаде, приходится отвечать в Баварию. Письмо Ваше очень порадовало и меня, и Анну Елеазаровну. Видно, лечение и отдых пошли Вам на пользу. Нужно надеяться, что после месячного пребывания в Баварии – Вы вернетесь в Берлин совсем обновленным. Очевидно, что "отдых необходим" – это одна из тех истин, которые все знают и все забывают, пока она так или иначе о себе сама не напомнит. Хорошо, что Вы вспомнили вовремя – и приняли меры и что Мирра Яковлевна успела сделать, что нужно. Теперь остается только и на будущее время не забывать.
У нас тоже все благополучно. Здесь в Châtel’e чудесно. Мы живем почти в горах, наш дом – последний в городе, и за ним уже холмы, поля, леса, виноградники. Прогулок сколько угодно, и одна лучше другой. Я исходил здесь уже все окрестности и за месяц, который я здесь провел, по-видимому, я очень окреп. Боли стали появляться реже, стали не такими назойливыми, я заметно прибавил в весе. Чувствую себя сильнее. Устроены мы хорошо – А<нна> Е<леазаровна> в этом отношении мастерица и умеет подчинить себе даже пансионных хозяек. Все данные за то, что ближайший год будет лучшим, чем предыдущий, тем более, что мои каникулы протянутся еще целых два месяца. Но уже и сейчас я начал понемного <sic> работать. И опять потянуло меня к Плотину. По-моему, он в некотором отношении самый загадочный из всех когда-либо живших философов, по крайней мере из древних. Из новых ему можно противопоставить разве только Спинозу. И как когда-то со Спинозой, так теперь я не могу расстаться с Плотином, пока не "достранствую" до тех невидных глубин его внутренней истории, о которой в истории философии принято думать, что их не бывает. У него, как и у Спинозы, на поверхность выплывает как раз то, что для него имело меньше всего значения, а то, что для него было τὸ τιμιώτατον, что он больше всего ценил и искал, об этом он говорит всегда мимоходом, как бы нехотя и к соблазну всех его изучающих, т. к. это находится в противоречии с тем, чему он всегда сам "учил" в своей школе. Конечно, и у других больших философов чувствуется такое противоречие. Но у Плотина это противоречие между системой, общим построением и отдельными признаниями особенно заметно и кажется мне особенно знаменательным. Каждый раз представляется, что все больше и больше постигаешь смысл этой двойственности, и потому хочется еще и еще раз вернуться к нему и его писаниям. И ужасно досадно, что приходится, подчиняясь режиму (хотя и благодатному), отдавать плотиновским загадкам часы – а все время заботам о лечении. Но, авось, зимой будет иначе.
Послезавтра еду, через Париж, в Pontigny, где пробуду от 8-18 августа. На всякий случай сообщаю Вам свой тамошний адрес: Abbaye de Pontigny (Yonne) – адрес прямой.
От Маркана уже больше месяца ничего не получаю. Вероятно, книга уже вышла. Может быть, Вы даже и получили уже экземпляр – я попросил его выслать Вам во Франценсбад. Получил уже и итальянскую корректуру – набрана первая половина Т<олстой> и Н<итше>. Нужно надеяться, что к осени появится и итальянский перевод.
Здесь с нами вместе Яков Львович. Он очень доволен здешним пребыванием. Вид у него хороший, и он утверждает, что чувствует себя превосходно. Даже и евреи тут нашлись, хотя не совсем те (большей частью не евреи, а еврейки) и не в таком количестве, как ему бы хотелось. В будущем году, вероятно, и в этом смысле Châtel-Guyon будет отвечать требованиям Я<кова> Л<ьвовича>, т. к. понемногу евреи поузнают и начнут ездить в достаточном количестве сюда. Он во всяком случае на будущий год сюда собирается. Живем мы с ним в одном пансионе и видимся по несколько раз в день. Он все волнуется, что ни Вы, ни Мирра Яковлевна не ответили ему на его письмо и просит меня передать Вам свой привет и попенять за молчание. Я уже ему объяснил, что когда сто дел, писать трудно. Но он, видно, любит не объяснения, а "дела" и даже не утешился тем, что ежедневно почтальон ему приносит целые горы писем.
Ф<аня> И<сааковна> и Г<ерман> Л<еопольдович> <Ловцкие>, представьте, все еще в Париже и никак не могут оттуда выбраться из-за всяких так называемых дел. Ужасно это досадно – когда они увидятся с Вами, они Вам сами объяснят, что это за дела – в письме не расскажешь.
Всего Вам доброго. Привет сердечный Мирре Яковлевне – передайте ей, что я еще до сих пор рассказываю А<нне> Е<леазаровне> про нашу жизнь в Берлине, и она очень завидует мне и жалеет, что не была со мной. Она бы тоже приписала – но ей пришлось пойти к доктору с Я<ковом> Льв<овичем> (он ведь во французском плох и один не может объясняться с врачами), и вообще целый день занята (у нее есть порядочно работы) – т<ак> ч<то> вместо письма посылает свой дружеский привет и Вам и Мирре Яковлевне. И от нас обоих – Елизавете Яковлевне и Леониду Николаевичу <Райгородским>.
Жму Вашу руку
Дружески Ваш Шестов
* Первые четыре абзаца с отдельными мелкими неточностями приведены в кн. Барановой-Шестовой, I: 310-12.
1. Намек на название своей же работы, уже появившейся к тому времени в печати – Из книги ‘Странствования по душам’ (Окно (Париж), 1923, № 1, сс. 157–204; № 2, сс. 277–311), и в дальнейшем ставшее подзаголовком книги На весах Иова.
2. τὸ τιμιώτατον – самое ценное, самое важное (греч.). Этим выражением Шестов зачастую пользовался как в письмах (см. письмо 36, от 21 сентября 1926 г.), так и в своих философских работах, см., например, в статье, упомянутой в предыд. прим.:
Платоновские "идеи" Аристотель отвергал главным образом потому, что видел в них ненужное удвоение мира. Но это ненужное для Аристотеля представлялось Платону самым нужным, самым важным и существенным, τὸ τιμιώτατον, ради которого только и он сам, и все верные его последователи и шли к философии (Окно, 1923, № 2, с. 281).
3. Эта декада была посвящена теме Le muse et la grace (Муза и благодать).
4. О Маркане см. прим. 5 к письму 7, от 11 марта 1924 г.
5. Речь идет о книге Dostojewsky und Nietzsche, см. прим. 4 к письму 4, от 16 января 1924 г.
6. Комментируя это место, Баранова-Шестова пишет:
Не удалось определить, вышла ли в то время книга по-итальянски <…>. В 1950 г. появилась книга La filosofia della Tragedia в издательстве Эдиционе Шентифике Итальяне. Имя переводчика не указано
(I: 312).