Первая половина дня, прекрасная солнечная погода. Вишняковский переулок. Олег прибывает с Женей и водителем, который остается ждать их в машине. Машину принимает фээсбэшная "наружка". Олег с большим пакетом, из которого на несколько сантиментов вверх торчит тубус гранатомета, поднимается на крышу дома № 23. Женя расположился внизу, присев на стальное ограждение газона. "Участковый" Костя в милицейской форме и я в штатском непринужденно беседуем вне поля зрения Жени, но так, чтобы дверь в подъезд была под наблюдением.
Как рассказал позже Олег, он поднялся на крышу по чердачной лестнице, осмотрелся и привел оружие в боевую готовность. Собирался покурить, но тут же во двор дома, т. е. в заданную зону поражения, въехала легковая машина, а за ней джип охраны. Он прицелился, зажмурился от страха и нажал на спуск. Щелчок… и ничего больше. Быстро засунул удлинившийся корпус в пакет и пошел вниз.
Нам с Костей долго ждать не пришлось. Внешне все выглядело так: открывается дверь и выходит подозрительный тип с не менее подозрительной ношей (Олег с пакетом, из которого на полметра торчит корпус гранатомета на боевом взводе с откинутой крышкой). К типу подходят милиционер и дружинник, уставившись на пакет. Человек в оцепенении смотрит на участкового, и когда тот козырнул, представляясь лейтенантом Пупкиным, бьет его в лицо и бросается наутек по согласованному маршруту. Костя – самый крупный из нас, поэтому именно ему досталась роль милиционера. Он знал, что сценарием предусмотрено "с силой отталкивает милиционера", вследствие чего удара в челюсть явно не ожидал. Именно поэтому он с яростью бросился за злоумышленником… и со всей очевидностью догонял! (Ни у кого не хватило ума спросить Олега, умеет ли он быстро бегать.)
Выручила лужа. Костя уже почти сравнялся с беглецом, когда тот, поскользнувшись на краю лужи, грохнулся в нее, разметав брызги. Так у Кости появилось занятие – отряхиваться от грязи. Это обеспечило убегающему достаточно времени для того, чтобы подняться и добежать до машины. Сергей же с замиранием сердца смотрел, как заляпанный грязью амбал садится в его собственное авто.
Как нам рассказали товарищи из контрнаблюдения, все произошло на глазах у Жени. Он завертелся, как уж на сковородке, спортивным шагом домчался до поджидавшей его машины и уехал, ведомый уже профессиональными шпионами.
Все стихло, но в наши планы тишина не входила, предстояло еще "поднять шум" в офисе Лебедева, чтобы возник резонанс, естественное усиление охраны, изменение запланированных мероприятий и прочие логичные последствия. Встретили нас недружелюбно. Пока "старшие братья" с кем-то говорили за закрытыми дверями кабинета, офисные клерки и охрана глядели на нас, как на провокаторов. Кофе, конечно, никто не предложил, да и неуместно это в такой атмосфере. Выпроваживали без экивоков, однозначно и настойчиво. Но то, что шум будет – можно было не сомневаться.
Олег тоже был спасен. Он нисколько не отступил от того гениального замысла и в ходе душевного разговора в доверительной обстановке рассказал посреднику, что ему пришлось пережить. Его слова прямо подтверждал один свидетель, косвенно другой. Члены трудового коллектива, а также представители медведковского отделения профсоюза разбойников и вымогателей также были на стороне Олега. Вердикт: косяк есть, он должен быть оплачен; суммы задатка достаточно, никто никому ничего больше не должен.
Пришел час расплаты, и Олег отдал нам Нину. Впрочем, даже если бы он ее не отдал, мы бы не бросили такую информацию. Но нам подсветили, когда Нина снова приедет с товаром – все-таки не было гарантии, что она с каждым рейсом доставляет в Москву оружие.
Встречать Нину поехала та же, наиболее боеспособная половина отделения. Задержали ее примерно в том же месте, где они с Олегом перегружали винтовку в багажник. Досматривать намеренно не стали: если пусто – извинимся; если нет – это будет уже на нашей земле, а победителей не судят. В присутствии понятых женского пола в багаже задержанной гражданки Эстонии Мироновой Нины были обнаружены пистолет "Парабеллум" и пистолет-пулемет Судаева (ППС). Оружие было изрядно потертым – вероятно, от "черных копателей".
Возбуждать уголовное дело наша следственная часть не хотела. Из допроса Мироновой следовало, что ее задержали где-то у вокзала, поэтому возбуждать и расследовать дело должен линейный отдел УВДТ. Но упускать такую редкую "палку" – часть 4 статьи 188 УК РФ "Контрабанда" – руководство округа не собиралось, и следователи сдались. Тем более что преступление было обнаружено и документально зафиксировано на территории все-таки СВАО – в моем служебном кабинете, где и проходил досмотр. Маша Туманова приняла дело к производству и грамотно довела его до суда.
Назавтра фээсбэшники сообщили нам, что за два часа до отправления поезда в обратный путь они нагрянули в отстойник (место, где вагоны ожидают формирования состава) и нашли в вагоне Мироновой и еще в одном вагоне десятки единиц икон, церковной утвари, прочих ценностей. До сих пор не знаю, как к этому относиться. Знаю лишь, что Миронову судили только за контрабанду оружия и иконы там не фигурировали – впрочем, может быть, эпизод с иконами слушался в другом заседании.
Со "старшими братьями" мы больше не встречались. Лишь однажды – в рамках того же общего дела – они попросили нас принять участие в массовке для прикрытия оперативной комбинации. Справиться с таким служебным заданием было несложно: мы наелись, напились пива, напарились в бане, да еще получили устную благодарность от командования.
* * *
Прочитав эту историю, я вспомнил, что тогда милицейские пришли и показали моей службе безопасности тот самый испорченный гранатомет, что еще больше убедило меня в постановочном характере покушения. Я заехал на место событий, к бывшему офису банка, и нашел тот самый дом с той самой крышей, где должен был сидеть стрелок. Оттуда двор, куда каждый день заезжала моя машина, виден как на ладони. Идеальное место для покушения. Банда, которая бралась за дело – орехово-борисовская ОПГ, – осуществила множество подобных убийств вполне "успешно". В моем случае судьба распорядилась иначе.
Глава 6
Оборотни в белых мундирахЛевиафан против банка
В то же самое время, пока одно из подразделений ФСБ предотвращало убийство, сотрудники другого обсуждали вопросы безопасности с тем самым Федоровым. В июне 1997 года к нему отправили оперативных сотрудников центрального аппарата ФСБ. Не знаю других случаев, когда к заурядному мошеннику по делу выезжали бы в США сотрудники главной спецслужбы России. Вот любопытный телефонный разговор, состоявшийся перед допросом Федорова в июне 1998 года.
Федоров: Его сегодня на ковер вызывали…
С. (сотрудник ФСБ. – А.Л.): Кого?
Федоров: Филина (руководитель следственной группы Генеральной прокуратуры по делу НРБ. – А.Л.). ‹…›
С.: Так… Значит, завтра будем знать, по какому вопросу его дернули. ‹…› Знаешь что? Ты не забудь, обязательно скажи о том, что они подделали документы. Это если они потом вдруг станут оспаривать это в суде, то у нас в прокуратуре все уже задокументировано. Ты уловил?
Федоров: Ага, ладно.
С.: И потом нужно еще сказать о подделке документов в Лондоне и Швейцарии. И про отмену решения суда в отношении тебя. Вот эти мысли обнародуй, с показом документов. Ты меня понял?
Федоров: Э-э… Ну да. Да! Юле передам (Пелехова. – А.Л.).
С.: Да, но это они ей даны. А ты еще скажи об этом в своих видеопоказаниях. Потому что если их потом будут в суде показывать, чтоб прозвучало. Понял, да?
Федоров: Да-да, обязательно. Это я сделаю обязательно…
С.: Но там есть такой скользкий момент, который не все до конца, так сказать, понимают однозначно… (о следователе следственной группы Генеральной прокуратуры Кирсанове. – А.Л.).
Федоров: Что за момент?
С.: Как эти деньги попали к тебе (об украденных Федоровым у НРБ деньгах. – А.Л.). ‹…› И вот еще что… Как ты считаешь, мы уже можем обнародовать информацию насчет кредитных карт, которые у тебя… Коллега Юрий ими тоже интересуется.
Федоров: Какие кредитные карты?
С.: Ну, те… Ты еще нам дал распечатки, – где, на какие фирмы они выписаны, кто ими пользуется…
Федоров: A-а, понял! Конечно, делай с этой информацией что хочешь.
Полагаю, что писали разговоры американцы. Было бы странно, если бы ФБР пропустило эмигранта – бывшего капитана атомного подводного крейсера, к тому же важного фигуранта в деле Генпрокуратуры и ФСБ против бывшего офицера разведки. Получив от одного из журналистов распечатки переговоров оперативников с Федоровым, я направил их Ковалеву с просьбой: "Примите меры, которые сочтете необходимыми". Однако дело стало еще сложнее и запутаннее, чем можно было предположить.
Пока новообращенные рыцари плаща и кинжала играли на улицах свои партии против лиходеев столь же юного призыва, в параллельном мире Ашот Егиазарян занимался делами. Например, проводил банковские операции сомнительного свойства с государственным телевизионным комплексом – знаменитой Шуховской башней на Шаболовке. Этот комплекс был превращен в акционерное общество "РТР-Сигнал". 74,5 % акций "РТР-Сигнала" тут же выкупила принадлежащая Егиазаряну фирма "Уникоминвест-Центр", заплатившая за них деньги, полученные в качестве кредита у Уникомбанка. Получив контроль над "РТР-Сигналом", Егиазарян (следите за руками) тут же вывел оттуда все свои "инвестиции" вместе с полученными "на модернизацию передающих сетей" от правительства 28 миллионами долларов, обменяв их на векселя "Уникоминвест-Центра".
Другое громкое дело тех лет – "ангольский долг" перед Россией, который вместе с Егиазаряном распиливал начинавший когда-то уборщиком в Московском цирке и недавно освобожденный из французской тюрьмы французско-израильский бизнесмен Аркадий Гайдамак. Гайдамак еще с 1980-х был на дружеской ноге с коррумпированными властями Анголы, которым по серым схемам поставлял оружие для войны с повстанцами (за что впоследствии и сел на скамью подсудимых вместе с сыном французского президента Франсуа Миттерана Жан-Кристофом).
Режим Эдуарду душ Сантуша задолжал Советскому Союзу за братскую помощь более шести миллиардов долларов, которые России, находившейся в крайне затруднительном финансовом положении правопреемницы СССР, пришлись бы весьма кстати. Для Анголы сумма была неподъемной – почти две трети ВВП. Гайдамак вызвался "урегулировать вопрос". По рекомендации Михаила Касьянова правительство приняло решение о списании 70 % долга, а оставшиеся 1,5 миллиарда долларов были оформлены в виде векселей, которые должны были погашаться с 2001 по 2016 год. Однако эти векселя неожиданно предложила выкупить со скидкой в 50 % фирма Гайдамака Abalone Investment, зарегистрированная на острове Мэн. Наши неподкупные чиновники, разумеется, согласились. В итоге из 773 миллионов долларов, выплаченных Анголой компании-посреднику, до российского Минфина дошел только 161 миллион, да и эти деньги сгинули в "Моснацбанке", который "подорвал" Егиазарян.
Российским правоохранителям недосуг было заниматься такой ерундой – пришлось это делать мне. Параллельно с расследованием хищений в Уникомбанке и Моснацбанке я стал задавать в узких кругах слишком много вопросов и выступать с интервью. Соответственно, дело против НРБ набирало обороты. Налоговая служба по письму Генеральной прокуратуры вела комплексную проверку. Возражения никто рассматривать не собирался. 15 июля 1997 года заместитель Генерального прокурора Катышев возбудил уголовное дело № 18/171845–97 по признакам преступления, предусмотренного частью 2 статьи 199 УК РФ. Последовали обыски, проходившие весьма своеобразно. Обычно в таких случаях следователи ищут что-то, относящееся к делу, и изымают конкретно это. В нашем случае нагрянувшую в офис НРБ бригаду людей с удостоверениями могли заменить грузчики – они просто забрали ВСЮ документацию банка, покидали ее в фуру и уехали.
К теме "неуплаты налогов" и "мошенничества" добавлялись другие направления "расследования". Мне на день рождения друзья подарили ружье, оформив соответствующее разрешение. К нему должно было быть приложено медицинское освидетельствование и справки из разных диспансеров. Я бы мог сам сходить по врачам, но друзья заменили процедуру на более простую, причем меня об этом никто не предупредил. В результате меня попытались привлечь за "незаконное хранение оружия".
За возбуждением уголовного дела последовал отказ рассмотреть возражения Национального резервного банка на акт налоговой проверки. Мы оспорили его выводы в суде. Решение было принято в нашу пользу, однако маховик уголовного дела вертелся с прежней скоростью. Не было реакции со стороны Генеральной прокуратуры и на предоставленные банком доказательства отсутствия самого события преступления. Поэтому в начале 1998 года я написал министру внутренних дел Анатолию Куликову заявление с просьбой возбудить уголовное дело по фактам мошенничества. Руководство МВД поручило проверку сотрудникам Главного управления по борьбе с экономическими преступлениями. Проверка близилась к завершению, оперативные работники готовили материалы к передаче в следственное подразделение для принятия процессуального решения. Неожиданно мне позвонил один из руководителей главка и сказал, что Генеральная прокуратура затребовала все материалы проверки, поэтому МВД не может принять решение по нашему заявлению – таков закон. В итоге – опять отказ в возбуждении уголовного дела о мошенничестве со стороны Федорова.
Cui prodest?
Уже в течение двух лет я находился в неведнии относительно заказчиков наезда и их целей. Конфликтов по бизнесу у нас ни с кем не было – НРБ не участвовал в приватизации и "залоговых аукционах", не "отжимал" ни у кого лакомые куски советской экономики, не захватывал нефтяные скважины и металлургические заводы. Именно по таким причинам в те времена возникали разборки. Мы играли на другой поляне – зарабатывали деньги на финансовых рынках, главным образом за рубежом, придумывая сложные, но легальные схемы и инструменты. Политические мотивы тоже исключались – в выборах и иных политических играх я если и участвовал, то на правильной стороне.
Свет в конце тоннеля замерцал после встречи с управляющим делами Генеральной прокуратуры Назиром (Крым-Гери) Хапсироковым. Этот бывший второй секретарь райкома комсомола и директор банно-прачечного комбината в Карачаево-Черкесской АССР контролировал вверенное ему "прокурорское" хозяйство и весь личный состав "ока государева". Завхоз для блюстителей закона был примерно тем же, что держатель общака для воров – он давал квартиры, дачи, транспорт, путевки в санаторий, спецпропуска и мигалки, а близость к генеральному прокурору Юрию Скуратову делала Хапсирокова "серым кардиналом". Как заявил он мне на первой же встрече, "в этом здании я, конэчно, нэ первый человек, но, вероятно, и нэ второй…".
Прикуривая одну сигарету от другой и вставляя их в длинный бриллиантовый мундштук Cartier, Хапсироков поведал, что за перипетиями моей судьбы последних полутора лет стоит лично его шеф, генеральный прокурор Юрий Скуратов. Зачем этому интеллигентному с виду господину с приличной репутацией, который до назначения на должность занимался преподавательской и научной работой (сначала был деканом судебно-прокурорского факультета Свердловского юридического института, потом – директором НИИ проблем укрепления законности и правопорядка при Генеральной прокуратуре) организовывать наезд на бизнесмена, далекого от олигархической "семибанкирщины"? Ответ Хапсирокова был вполне откровенным: мы перешли дорогу бизнесу Ашота Егиазаряна, обидели уважаемых людей, так что нам предлагается освободить поляну, перестать работать с внешними долгами, забыть дорогу в Минфин и выплатить отступные. Свои слова Хапсироков сопровождал присказками типа "кого хошь посадим, кого хошь выпустим", решением вопросов по телефону и выдачей талонов "без права досмотра" входящим в кабинет людям.
Я смотрел на ослепительно-белый китель генерала юстиции и на висевший в кабинете портрет его шефа в таком же парадном облачении (к Хапсирокову я пришел от Скуратова, который уделил мне пять минут, – он был куда менее откровенен и с трудом выдавил несколько ничего не значащих фраз). Насмешка над термином "честь мундира"? Ну, хотя бы все предельно откровенно. Делать мне в кабинете было больше нечего, и я его покинул, не прощаясь.
Через некоторое время мне передали, что на приеме в Кремле по случаю очередного Дня работника госбезопасности Скуратов в присутствии нескольких силовиков пообещал "посадить этого Лебедева". Он был полностью уверен в успехе охоты на банкира. Все встало на свои места.
Заместитель генпрокурора Катышев написал докладну..
Записка была представлена Скуратову спустя ровно месяц после моего обращения в Министерство внутренних дел. К чести Катышева, он не стал скрывать от Скуратова, что Федоров перевел на свой личный счет 7 228 750 долларов США и что председатель правления НРБ Лебедев заявлял об этом. Катышев фактически дезавуировал обоснованность возбуждения уголовного дела. Как видно из докладной, дело возбуждено "по фактам неоднократного уклонения от уплаты налогов в крупном размере руководителями Национального резервного банка". Однако расследование привело к иным выводам: "В результате дополнительной проверки специалисты ГНИ по городу Москве пришли к выводу, что нарушений налогового законодательства со стороны должностных лиц КБ НРБ не имеется". Единственно законное решение, которое должна была принять в таких условиях Генеральная прокуратура, – это прекратить за отсутствием состава преступления уголовное дело, возбужденное по фактам неоднократного уклонения от уплаты налогов. Но теперь хотя бы стало понятно, почему Катышев, возбудивший данное уголовное дело, не мог его закрыть.
В уголовном деле появился документ, закрепляющий отсутствие процессуальных возможностей для производства следственных действий. Если оставались законные основания для расследования других "направлений", то необходимо было выделять материалы этих направлений в отдельные производства и расследовать их без оглядки на высосанные из пальца налоговые правонарушения. Скуратов, который, по его же словам, лично контролировал расследование, плевать хотел на это. Расследование по уголовному делу о неуплате налогов продолжалось. Никакого решения по заявлению Национального резервного банка о мошеннических действиях Федорова не было принято. Генпрокуратура продолжала переписываться с ним, докладывая обстановку.