– А? – обернулся Борис, готовый спрыгнуть.
– Обойди. Переломаешься весь…
– Да долго, тащ-к-дир, – дальше два опорных прыжка вверх, "пока, Айсарг!", хвост, тяжёлое "плюх" с той стороны, шелест кустарника и – тишина…
– Вышколенные, – одобрительно и немножко с завистью произнёс я.
– Эти-то? Да-а-а… – Лёшка был доволен, но чё-то уж слишком, – Особенно, если учесть, что на заставе никому в голову не придёт мне не то, что неполную – просто распечатанную пачку передать. И что ходу туда – с полчаса бегом. В один конец.
Мы заржали. Отсмеявшись, снова закурили уже из его пачки и надолго уставились на огни.
– Лёш, а длинный он, пляж-то?
– Отсюда? Вот где сидим, и до мыса – тыща семьсот сорок два метра.
– Ой?..
– Серёг, странный ты какой-то. Это ж моя территория! В дежурке вон карта висит. Масштаб: в одном сантиметре – двадцать пять метров. А в сейфе – и того крупнее. Считали уж… Позиция идеальная, конечно. Хотя даже для СВД далековато. Но от того мыса, в обе стороны, уже соседей зона ответственности – перекрываем… И вот, не поверишь – не тайга, вроде, но места такие, что я бы лично… Если б на этом… На клочке этом своём схоронился, хрен бы меня лет двадцать кто нашёл!
Огоньки завораживали…
– Лёш, сколько ж их там народу-то, а?
– Ну, считай. Огоньков сотни три. У каждого огня человек по десять… Это минимум. Что за компания – десять человек? Нас вон, не сговариваясь, и то восемь вышло. Двадцать, правда, многовато уж. В среднем по пятнадцать возьмём. Вот и получается… Сколько ж получается-то?.. А-а, четыре с половиной тыщи. Это грубо. Бернаты да, считай, вся округа. Все тут. Латыши. И так по всей Латвии.
– И что. Вся эта орава… это… всю ночь голяком купается?
– Да нет, конечно, чудак-человек!.. Молодёжь только. А молодёжь, она везде одинаковая – поддать да девок пощупать. И наши такие же. Но – наши-то по чужим хатам пьют, когда там предков нету. А эти – все здесь. Старики, их дети, дети их детей, внуки, правнуки… Все! Конечно, каждый у своих костров, в своих компаниях, но – все. А и трахнутся молодые, что ж с того? Не в подъезде же, не в грязи, не в парадняке под лестницей, а… Да ты сам посмотри, красота-то какая вокруг – море, сосны!..
– Ну, а старшие-то чем заняты?
– Да тоже пьют! Пиво мегатоннами уходит. Хороводы водят, беседуют… Отдыхают, в общем. И так всю ночь – спать нельзя. Не положено.
– Почему?
– Нечисть лесная в эту ночь дюже вредная – спящего утащить может!..
– Опять ты! Я ж серьёзно, а ты про ерунду всякую…
– Да ерунда, наверно, – согласился Лёха, – Только ты вот чего на Новый год до утра гудишь? Правда, что ль Деда Мороза пропустить боишься? Вот они ерундой-то и маются – Ваньку выберут, если своего нет, и – че-е-ествуют!..
– Какого Ваньку?
– Так Иванов день же! Купало же Ванькой был. По-ихнему – Янис, древний бог плодородия. Дубовый венок – его. Всё, как у нас. Почти… И девку ему, чтоб Лигой звали. Лига сегодня тоже именинница. Вроде Аграфены нашей. Вот тебе и пара – стало быть, будет и плодородие. Наш-то бог плодородия Янис Филиппыч – поди, Галинку свою тоже у озера плющит… И молодцы!!! – Лёха аж зажмурился от удовольствия. И, помолчав, продолжил, – А у нас так празднуют? В городах, в посёлках позабыли уж все. Ты вон еле вспомнил. В лучшем случае, на пикничок-шашлычок выберутся, а как смеркаться начнёт – в тачку и домой. А ведь есть и у нас люди, в которых это крепко сидит. Вон Галинка Филиппыча-то! Ведь у меня старшина заставы кто? Филиппыч? А хрен тебе – она, Галинка!!! Бой-баба. Хохлушка из глубинки. Так она в натуре боится, что нечисть к ней заберётся – на всей заставе подоконники да порожки крапивой завалила!..
– А это ещё зачем?
– А не переступит нечисть через крапиву-то! Бойцы ржут, подкалывают её, но идут, косят. И крапивы заодно в расположении не будет – двойная польза-то, а? Тройная даже – Галка им потом с той крапивы таких щей наварит! А водила у меня… Земляк, кстати, твой, Кирюша. Умница. Так вот он ей и говорит: "Галина Тарасовна! Трубы-то печные мы с Вами упустили!.. А нечисть эта завсегда через трубу лезет". С Галкой плохо стало! Минут двадцать в ступоре была, потом еле с крыши сняли!.. Тут вся застава угорала, пока за вами не уехал. И уху сейчас под утро затеяла, чтоб самой не спать и никому не дать – вместе-то не так страшно!.. Ты не смейся, чё ты смеёшься-то? Тёмная она, да? А по мне – так светлей поискать ещё.
Лёха опять закурил и, чуть не насильно воткнув мне, продолжил:
– И у нас, на Алтае, празднуют кое-где. Да не в каждой деревне даже. И кто – соплячьё одно, без родителей. А соплякам на Купалу этого насрать – они и помнят только, что можно до утра домой не являться, что купание голышом по-любому будет – положено! – и что под это дело надо бухлом запастись. И без родительского пригляда выходит только пьянство да б…ядство!.. А эти – празднуют.
Где-то полыхнула зарница. Потом всполохи побежали по всему горизонту, делая силуэт МПКашки просто наклеенным – Лёшкины предсказания, похоже, сбывались. По кустам пару раз пробежал довольно ощутимый ветерок, но Лёха увлечённо продолжал:
– Вот гляди, ты мне всё про свальный грех толкуешь…
– Я?!! – но Лёха всё никак не мог успокоиться, будто опасался, что он не так мне что-то объяснил, а я его не так понял.
– Ну, я, я… Вот… Ещё пример. Не про латышей, правда. Про литовцев. В Латвии я с таким не сталкивался, врать не буду. Попал я на литовский хутор, на свадьбу. Случайно попал. Хутор, по местным понятиям – глушь. Но народу откуда-то понаехало – под сотню. И это, говорят, не много ещё, нормально. Стол под навесом, бабьё суетится, молодых нет ещё. А баня – здоро-о-овая, чуть ли не на взвод, а то и больше – натоплена уже. На хрена им такая баня, на хуторе-то? Приехали молодые. Из кирхи, между прочим. Во-о-о… И, прежде чем за стол садится, весь народ этот, всем кагалом… Ну, кроме дряхлых и сопляков совсем… С молодыми! Все – в баню!.. Нас с Надеждой тоже затащили, как не упирались мы! Но, смотрю, парится народ, ржёт, друг над другом подшучивает. Чё они там говорили, хрен их знает – там по-русски-то полтора человека могло. А я, хоть языки и похожи, тоже еле разбирал. Попарились – и за стол. И нормально всё – пьют, гуляют… А баня эта так всю ночь и топилась. И кому надо – так до самого утра туда и захаживал. И мало того, что из-за девок-то так ни разу и не передрались – пьяного ни одного не было! Ну, чтоб в лом. А ведь я знаю таких деятелей с политуправы, которые местных за выкрутасы эти за извращенцев просто держат. За похабников. Это наши-то! Нет, Серёг, никакие они не особенные – другие просто. Вон мы сегодня тоже парились. Вот бы всем кагалом туда набились, а? Чё бы было? Скорей всего ничего, но праздник бы напрочь смазали – сидели бы потом за столом, как деревянные, глаз друг на друга не поднимая, и через часок – глядишь, разошлись бы…
– Ну, не зна-а-аю!.. С Натахиными-то приколами?
– Ты Наташку не знаешь совсем. Внимания обращать не стоит – выпендрёж всё это. Юрку она до одурения любит и за него кого хошь порвёт. Вплоть до председателя КГБ включительно!.. Было дело, Юрку с того света тянули. Так Наталья его на ноги поставила и на ВВК всех так построила, что они, со страху только, ему где надо и где не надо "годен" записали. А Юрка-то её просто боготворит. Да мы все за ней, как за каменной стеной.
– Как так?
– А врач она. Доктор. Но так как ещё и стерва порядочная, то и профессию себе выбрала под стать – стоматолог!.. – Лёха заржал и, продолжая хохотать, продолжил, – Но на заставе – за всех. Вплоть до проктолога!!! Ой, мать их… Обложили со всех сторон: Галка за мной с пирожками носится, а Наталья – с тонометром. Плетёт моей, что у меня то то не то, то это, а моя слу-у-ушает, как дурочка, таблетки какие-то от неё таскает. А от Галки – отвары… Бр-р-р!.. – Лёшку притворно передёрнуло, – Так что я, Юрка и Филиппыч – самые здоровые мужики в погранвойсках!
– А твоя-то кто?
– Да тоже всё, как по писанному. У нас же офицерская жена кто – врач, учитель, домохозяйка. Врач есть. Домохозяйка тоже – Галка. А моя – училка! Химии и биологии. Правда, и домохозяйка тоже – работы не нашла здесь. Ну, занялась тут… Ленинской комнатой… Уголком Дзержинского, библиотекой. Юркин хлеб отбивает. У моих и так мозги набекрень, а она им ещё и книжки втюхивает.
Над дальним мысом взлетела зелёная ракета. Потом ещё одна. Еще. И так пять штук подряд. Потом разом три красных одновременно. Потом белые – парами. Раз… Два… Три…
– Что это, Лёш?
– Да ничего. Соседи мои решили в праздничке поучаствовать – салют им, вишь, устроили.
Взвилась ракета и над МПК. Вторая… Лёха заорал в кустарник:
– Кто шмальнёт – трое суток ареста! Всем передай.
– Е-е-есть!.. – обиженно донеслось оттуда.
Пляж по-своему ответил на приветствие. По кострам, видимо, начали молотить палками и они ярко вспыхивали, выбрасывая вверх огромные снопы искр – тут, там, сям… И вскоре весь пляж покрылся как бы ярко вспыхивающими звёздами. Лёшка покачал головой и задумчиво проговорил:
– Сплочённые… – и непонятно было, одобрительно это он, или нет.
– А ты слышал, как они поют? – вдруг встрепенулся он, – Слышал?
– Я? Слышал, вроде… – я покопался в памяти, – Или нет?.. Не помню, Лёш. По пьянке все поют.
– Не-е-е… Не "шумел камыш" в три горла плюс пол-литра. И не Хазбулата всей свадьбой, дурными голосами. Они народные песни поют. Свои. Соберутся в парках. В скверах там… В лесу вот – и поют. Десятками, сотнями, тыщами…
– Ну, уж и тыщами?..
– Да! Тыщами!.. Свои народные песни. А наши-то: "Чой-то они так сплочённо поют? Что их так сплачивает-то – без партии и правительства?". Празднуете? Ну, празднуйте-празднуйте… А мы вам – усиление нарядов дежурной службы, активизация работы с агентурой, пропаганда среди лояльного населения, выявление активистов и профилактика с неопределившимися!.. И был праздник-то национальный, а тут глядь – он уж националистический!!! Сами же наговняли, теперь сами же и расхлёбываем!..
– Тихо, Лёх!.. – заговорил я отчего-то хриплым шёпотом, – Бойцы услышат. Не дай Бог, стуканёт кто…
– Кому? Юрке? Или он кому? Из своих партагеноссе? Не смеши. Юрка не дурней нас с тобой, и сам всё отлично понимает. Мне иногда кажется, что даже лучше и больше, чем мы с тобой. Ну, уж больше, чем я – точно. Не, мне с замполитом повезло. Были б все замполиты такими, может, такого бардака-то и не было бы! А за бойцов ты не переживай – тот же Юрка им в понедельник, на политзанятиях, мозги вправит и, если надо, всё, что я тут накосорезил, подрихтует и согласует с мудрой национальной политикой партии. Не, вот, Серёг, ты скажи, почему они Лиго до сих пор празднуют, а мы Купалу – нет? Почему?
– Ну, почему-почему?
– Да потому что у нас великая октябрьская социалистическая революция аж в семнадцатом годе была, а у них – в сороковом, типа!.. А на деле-то и вообще в сорок пятом. Потому что у нас гражданская война в двадцать втором закончилась, а у них – в середине пятидесятых. Потому что у нас после Иосифа Виссарионовича уж повыходили все, а у них только-только сажать закончили. Вернулись мы в сорок пятом и чуть не треть тут пересажали, перестреляли да выслали. И понеслась – до середины пятидесятых по лесам шарится!.. Мы за ними, они от нас, мы за ними, они от нас… Стало быть, последние-то, которых в середине пятидесятых посадили, вот в эти-то три-четыре-пять лет и повозвращались уже. И сейчас сидят те сидельцы там, внизу у костров, и празднуют… Они празднуют, а мы тремя караулами на них пялимся – два с лесу, из кустов, а один – с моря огонёчками светит. Да ещё и ракетками постреливаем: мол, празднуйте, но не очень-то – под контролем всё. И о чём сейчас тот сиделец молодой поросли там рассказывает, о чём вспоминает? На бранд-вахтенные огонёчки-то любуясь? Лагерные вышки он там сейчас вспоминает! И о них, поди, и рассказывает!..
– Слушай, а чё ты за них аж испереживался-то весь?
– Я? За них?!! Да мне насрать на них!!! Меня наша тупость бесит. Взять хотя бы Лиго эту. При царе-батюшке, при немцах… Тех ещё, довоенных. При айсаргах своих они…
Айсарг резко встал и развернулся к нам, ожидая продолжения.
– Тихо-тихо, Айсарг. Сидеть, – торопливо проговорил Лёха и, увидев мою удивлённую рожу, радостно заржал, – Во эффект!!! Сколько раз уж видел, а привыкнуть никак не могу!..
– А-а… А кто это?
– Да были тут. Типа, добровольные воинские формирования. До войны ещё. Как сейчас говорят, в буржуазной Латвии. С точки зрения боеспособности – нули полные. Этакий ДОСААФ при павлиньих мундирчиках. Ну, оно всегда так – чем беспомощнее армия, тем опереточней мундирчик. Но они их тут дюже уважают. А в последнее время что-то опять вспоминать кинулись – видать, не один из сидельцев из них будет.
– Ну, и как они… на него-то реагируют? – я глазами указал на пса.
– Некоторые – как ты. Меньшинство. Большинство – сдержано улыбаются. Недо-о-обро так. А как узнают, что у него девять задержаний, да два ножевых – оттаивают. Бравый в их понимании пёс-то получается – настоящий айсарг! – хохотнул Лёха, и тут же поспешно прибавил, – Сидеть, Айсарг, сидеть! Нормально всё.
Я тоже посмотрел на Айсарга новыми глазами, а Лёха, между тем, продолжил:
– Так во-о-от… И гуляли они тогда Лиго эту неделю. Не-де-лю! – раздельно, по слогам провозгласил он, отбивая себе ритм ребром ладони, – А мы пришли? На выходные выпадает – гуляй себе! А нет – перетопчешься.
– Что им, праздников мало, что ли?
– Да не в этом дело! Они и сейчас-то после Лиго до сентября отойти не могут и толком-то ни хрена и не делают!.. Свой был праздник-то, народный. Говорю ж – самый для них важный в году. Пивка выпить, искупаться, через костёр сигануть. Песни свои хором попеть… Народные. Всего и делов-то. А нам в каждой их песне "Хорст Вессель" чудится!!! – Лёха чуть покосился в мою сторону и пояснил, – Гимн такой… нацистский. Айсарги эти… – псу надоели без нужды понукания и он, спрыгнув с камней, улёгся у Алексея в ногах, высоко подняв морду. Лёха потрепал его между ушей и продолжил, – Так вот они, айсарги эти, и составили костяк латышского батальона, вошедшего в легион СС. Это как немцы пришли. А как ушли – всем гуртом в леса подались. Но местные их от немцев здо-о-орово отличают – они у них чуть ли не народные повстанцы и национальные герои получаются! Борцы за свободу Латвии от нацистов и коммунистов!.. А творили-то что!!! В эсэсовской же форме. А-а, да ты знаешь, поди… То же самое, – Лёшка надолго замолчал, уставившись на горизонт.
Глава вторая. Дружба народов
Погода за это время уже основательно испортилась – в кронах сосен почти беспрерывно шумело, а стволы начали поскрипывать, как корабельные мачты. Но я молчал. Видно было, что у этого отличного парня из Сибири, офицера и командира, каких поискать, полный разлад в душе. И что это его гложет. Долго. Муторно… Вдруг он решительно полез за сигаретами, прикурил, забыв предложить мне, и зло заговорил:
– А слышится в них "Вессель" этот. Слышится! Сплачиваются они… Зачем? Против кого? Ясно зачем. Ты что ж думаешь? Что я, после того, что тебе тут наговорил, присягу забыл?!! Не-е-ет!.. Я – чекист-закордонник. Погранец. "Мухтар". Цепной пёс режима, если хочешь, и дело своё туго знаю. Вот и получается, что я тут нужен. Ты нужен. И такие, как мы – во, как нужны!!! – Лёха резанул себя большим пальцем по кадыку, – Потому что, такие же, как мы, тут накосорезили, всех вокруг против себя восстановив, а теперь уж делать нечего, кроме как в вертухаи подаваться. А здесь ведь, кроме нас с тобой, и простые русские люди живут – гражданские. И поначалу, видать, хотели жить, как все: с соседями ладить – дружить, да друг к дружке в гости ходить. И ходили. И на Лиго эту чёртову тоже ходили. За компанию… А пьяные ж все. А обиды-то старые по пьяному делу – ох, как всплывают!.. Раньше молодёжь местная на Лиго с кнутами ходила. С пастушьими. И не попрёшь – непременный атрибут народного костюма!.. Запоротых находили. Наших. И женщин. И… Смотреть страшно. Подкорректировали в Москве мудрую национальную политику – поотымали хлысты. А народ же в лес идёт – костры жечь, сырок порезать, то да сё. И без ножа? А как его запретишь, кухонный-то? В общем, не знаю, как в городах, а чуть место поглуше, так сидит русский народ на Лиго эту по домам да квартирам, да за семью запорами. Или как мы вон – по воинским частям да запретным зонам. И это зде-е-есь – в се-се-сере родном, как твой Алик говорит! И не делает никто толком ничего – бытовуха на почве пьянства. Чё с ней поделаешь-то?..
– Да какая ж бытовуха, Лёш?..!!
– Бытовуха-бытовуха, Серёг. Хулиганство! Ты, что ли, под это дело национальную неприязнь подведёшь? А погоны не жалко? В Москве этого слушать не хотят, и там разговор короткий – комиссий одну за другой, да с широкими полномочиями. Следствия возобновлять? Пересуживать? Хрен тебе – карать!!! Карать за то, что мы тут, на местах, головы садовые, вместе с местными парторганизациями и администрациями, мудрую национальную политику партии так извратили, что её теперь, верную на все времена, и не узнать вовсе! Так что истинное-то положение вещей хрен, кто когда кому и доложит – кто за кресло трясётся, кто за погоны, кто элементарно за семью, детей – понять людей можно!..
– Так ты, Лёш, нас специально сюда затащил, да? От лишних неприятностей?
– Да, специально. Тем более, что вы вообще святыми оказались – и не догадывались даже, что они вам грозить могут.
– Да уехали б мы к вечеру, и…
– Куда?!! Из Латвии в Латвию? Там, в Ле́пае что – другая хрень?
– опять "по-местному" произнёс Лёха, к чему я уже начал привыкать.
– Или я шальным лейтенантом не был?
– Старшим… Старшим лейтенантом, – машинально поправил я.
– Ах, извините, господин поручик! Ничего, что сижу? – без тени юмора проговорил Лёха, и продолжил, – Прибывает офицер в часть. Молодой, здоровый парень. Формально, по календарю – под выходной прибывает. Он что, в расположение попрётся? Не смеши! Сбросили б вы с Аликом пожитки где-нибудь, "по штату" переоделись, да и намылились бы… В "Юру", скажем. Или в "Каю". Там – вмазали. И не напиток "Байкал" – чё покрепче. А лето, Прибалтика – гормон играет. Баб бы склеили. Вам их вести некуда. А они – местные оказались!.. Вот пруха-то – стало быть, продолжение будет! И рассказывали бы они вам до закрытия, какой у них сегодня весёлый и светлый праздник. И потащили бы вас с собой. Без задней мысли, так – вечер продолжить. А вы бы, как бараны, и попёрлись – вам этот праздник по барабану, вам лишь бы на половое довольствие встать! А в парке ле́пайском, в дюнах – и пива море, и весело… Глядь – и девки ваши уже голяком у берега плещутся. Но это вам казалось, что они – ваши. Тут ещё и город весь. Кто такие, хоть и "по гражданке", вы б не скрывали. Да и скрывали бы – говорите ж по-русски только!.. И не прибыли бы два старших лейтенанта флота в расположение ни в выходной и ни в будни. И вообще бы уже никогда не прибыли – никуда… А то, что вас бы, от греха, ле́пайская комендатура свинтила б, шансов мало. А и свинтила бы – это ж залёт!.. Оно вам надо? Да и уютнее у меня, чем в комендатуре-то. В камере… А? – и Лёха снова подмигнул. Но отнюдь не весело.
– Нет, Лёш, сейчас уже ясно всё… И спасибо тебе. Огромное… Но, положим, раскололи нас. И что, на офицера руку поднимут? На державного, казённого?.. При погонах?