– В прошлом году… На Лиго, кстати. Повесили в этом самом ле́пайском парке плакат. На эстраде-ракушке повесили. "К 64-ёхлетию Великого Октября – 64 трупа оккупантов!". Три дня висел. Почти. Высоко, говорят – снять, мол, сложно.
– И что?
– И ничего.
– Не выполнили, значит?
– Не выполнили. Но счёт открыли. И не футбольный. Очень даже хоккейный счёт получился – семеро. Все – военнослужащие. Вот и в дивизионе том, куда вы путь держите, матрос пропал. Из увольнения не вернулся. Поначалу думали, на бабе завис. Ждали-ждали – нет его. Гарнизон перетрясли – патрули там, розыскные мероприятия… Нету. Решили – до дому подался. Запрос по месту жительства, с родственниками плотно поработали. Не объявлялся… Ну, рано или поздно, объявится – записали в дезертиры, да во всесоюзный розыск подали. А в ноябре, аккурат к этой самой 64-ой годовщине, приходит в дивизион посылка. Бандеролька. На имя начпо. А в ней – лицо его. Матроса этого.
– Как?.. Как лицо?!!
– Ну-у-у… Кожа с лица. На деревянную чушку натянутая. Аккуратно так… На гвоздиках. А он здесь вообще никаким боком – куда призвали, там и служил. И не в комендантском взводе даже – рядовой матрос с рембата дивизиона строящихся и ремонтирующихся кораблей.
Я был ошарашен. Раздавлен просто. Едва верилось… Но смысла Алексею врать не было никакого.
– И… И… что? – я мгновенно охрип.
– А ничего. Результатов следствия не доводили пока. Да и есть ли они, результаты-то эти?.. Так что, Серёг, с месячишко тут на юрмальских пляжах проваляться и жить… А, тем паче, служить – это, как говорится, две большие разницы.
– Это в прошлом году было. А в позапрошлом, – продолжил Лёха, закуривая, и уже не забыв угостить и меня, – психическая атака приключилась. Как в "Чапаеве". Видел? Во-во… Здесь, у меня, – он махнул сигаретой в сторону огоньков, – Не знаю, с чего уж они там завелись, но под утро уже, позже четырёх, поднялось человек пийсят. Пьяные все. Голышом. В веночках одних. Встали рядком – мальчик-девочка, мальчик-девочка… – взялись за руки и попёрли. На запретку. С песней.
– И ты?.. – я откровенно боялся услышать ответ.
– Поорали. Чтоб по Уставу всё было. Идут… Ну, дали очередь…
– По ним?!!
– Дурак что ль?!! – взвился Алексей, – Они ж – дети!!! В воздух. Ну, и разбежались они. Год потом отписывался. Майора опять отодвинули.
– А-а… а если б не разбежались?..
– Что "если б не разбежались"? – медленно переспросил Лёха, всё, видно, отлично понимая.
– Ну-у-у… Не разбежались они? Так бы дальше и пёрли?..
– Ну, ещё б дали.
– Лёх! Не увиливай! Всё, вот она – запретка!..
– Задержал бы пару-тройку… Желательно зачинщиков. А нет – так назначил бы. Из этих бы… Из задержанных… Зачинщиками-то.
– Да больше их! Больше, чем твоих кордонов, постов с секретами и тревожной группой в придачу!!! Свалка б началась… Тут уже, на запретке! Ну?!!
От зарниц стали доходить едва слышные отголоски далёкого грома. Алексей молчал и нервно курил. Потом обернулся ко мне всем телом и в упор спросил:
– Ты хочешь знать, отдал бы я приказ открыть огонь по этим свихнувшимся от водки соплякам?
– Да.
– А как же? – зло заговорил Алексей, смяв чуть начатую сигарету, – А как же?!! И стреляли бы!.. Я здесь для того и поставлен – свинчивать да стрелять! Стрелять да свинчивать… Но тогда бы уж я от жизни своей непутёвой ничего больше и не ждал бы. Выполнил ты, товарищ капитан, свой воинский долг, проявил верность присяге – а теперь проваливай отседова… к х…ям собачим!..
– А сейчас-то ты чего ждёшь?
– Я? Как чего, – и Лёха неожиданно деловито и спокойно стал перечислять, – Первое – звезду майора. Второе – жильё. И третье – демобилизацию. И будь у меня первые два – дня бы я тут не задержался.
– А не отпустят?
– Кого? Меня?!! Мила-а-ай!.. Да во мне столько дыр, что не на одну – на две военно-врачебные комиссии хватит!!! Не-е – майора к пенсии, какое-никакое жильё – квартиру там… Или дом лучше. И – ДМБ. Всё! Хоть сыном займусь, пока совсем в оболтуса не превратился.
– Так у тебя – сын? А где ж он?
– Вот и я говорю – где ж это он? Экзамены уж неделю, как закончились, а оболтуса этого всё не-е-ет!.. В Казани он. В кадетке. Суворовец, мать его!.. Надежда моя: "Лёша-а-а… Костик на каникулы к нам не сразу приедет… Они с мальчиками хотят по Волге на пароходе проехать. Экскурсия у них, кажется… Так я думаю – пусть? А, Лёш?". А у этого оболтуса на самом-то деле – двойка по экзамену!.. И в году еле-еле "трояк" натянули, чтоб до экзаменов только допустить. Щас сидит, видать, шуршит страничками. Переэкзаменовка! Об-болтус!.. – смачно закончил Лёха, улыбаясь во весь рот.
– А ты-то откуда знаешь?
– Я-то? Ну, ты даёшь, Серёг! Откуда я знаю? Позвонил, кому следует, и вот – знаю. А Надежда моя – умрёшь с неё – ходит гоголем!.. Решила-таки проблемы кровиночкины-то. Ещё и денег у меня взяла – "Костику на экскурсию". Конспираторы!
– Пороть будешь? – так же улыбаясь уже, спросил я.
– Да нужен он!.. – наплевательски-притворно сказал Лёха. И с затаенной гордостью прибавил, – Он уж выше меня.
Точно в центр горизонта, почти вертикально ударила первая молния. И задержалась на мгновения, как бы приглашая собой полюбоваться – ярко пульсируя, она разветвлялась вверху на короткие змейки, скрывающиеся в громадной чёрной туче, ею же освещаемой, будто ветви в косматой кроне…
– Ну, вот тебе и Иванов дуб, – зачарованно проговорил Алексей, – Как по заказу. Щас ливанёт, и разгонит всю эту братию к чертям собачьим!.. И пойдём мы с тобой, Серёга, с дорогой душой… – и тут все звуки потонули в страшном грохоте. До нас докатился гром!.. Сначала он оглушил нас одним мощным разрывом какой-то чудовищной шрапнели, что Айсарг аж чуть взвыл и втянул голову. Потом разбросал во все стороны разрывы послабее, став совсем похожим на беглый артиллерийский огонь, ведомый какой-то немыслимой небесной батареей. И, наконец стал понемногу затихать. И тут, на фоне последних, едва слышных уже раскатов, ясно донеслись далёкие автоматные очереди – три грамотные, по два патрона, и одна подлиннее, патронов на пять-на семь. Левое ухо Айсарга развернулось на звук. Тут же вспыхнул прожектор МПК и луч, дернувшись, пошёл влево по пляжу, вскоре заплясав на небольшом пятачке в дюнах, где копошились какие-то муравьи…
– Всё, – упавшим голосом проговорил Лёха, взглянув на часы. И – раздражённо, – Допи…делись!.. – Накаркал!!! – уже орал он. Вскочив на ноги, он заорал соседней вершине, – Что там?..!!
– Выясняем… – Борькин голос тоже стал напряжённым.
– Быстрей давайте!.. Я на двадцать восемь-три буду. Туда доложишь!
– Есть!
– Пошли, Серёга. И – в темпе!
Айсарг, почуяв путь домой, рванул вперёд и скрылся в темноте. Для нас же путь назад, через заваленную камнями впадину между вершинами, оказался сложнее, чем сюда – хоть уклон был и небольшим, но сейчас он обернулся подъёмом. Да и времени сейчас было в обрез. И всё-таки, стараясь не сбить дыхание, я спросил:
– Как он здесь узнает-то?
– Во-о-он сосна… Видишь? – Леха указал на крону дерева, едва выглядывающую из-за холма, – Там у них телефон. Вертушка полевая. Надо бы и сюда его, да всё руки не доходят – то одно, то другое, то кабеля нет…
Судя по тому, что от высоченной по логике сосны торчала одна верхушка, можно было сделать вывод, что от холма она довольно-таки далеко.
– А рации нет, что ли?
– Есть. Сто двадцать девятая.
– Так чё ж…
– А ты побегай с ней! Тут-то…
У плоского камня, где нас разыскивала Надежда, уже поджидал Айсарг и переводил дух Борис:
– Тащ-к-дир! На кордон прибыл дежурный по караулам. С десанту… – Борис замялся.
– …рой, – закончил за него Алексей.
– Так точно, с десантурой. Чё-то стали местных задирать… Или наоборот. Те их… Дошло до драки…
– Наши при делах?
– Ни-ни.
– Десант кого задел?
– Никак нет. Огонь отсекающий.
– Что ж они, на плечах доблестного десанта чуть не к кордону прорывались?
– Никак нет. В глубине пляжа стрельба. От кордона метров сто пийсят-двести будет.
– А какого ж… Чё они там позабывали?!!
– Не могу знать… – Борька прибавил ещё "тащ-к-дир". И мгновенно расстроился.
Алексей же, напротив, заметно успокоился. Чуть подумав, он продолжил расспросы:
– А мен… – пришла очередь замяться Алексею, – Милиция что?
– Четыре патрульные машины по границе дюн. Пока не вмешивались.
– Когда прибыл-то? Этот… дежурный по караулам?
– Двадцать шесть минут всего.
– Почему не доложили?
– Замполит доклад принял.
– Почему МНЕ не доложили?!!
– Виноват… Не хотел тревожить. Да ведь ничего ж особ…
– Дал бы я тебе… – но Алексей сказал это скорее задумчиво, чем в сердцах. И что-то решив, не торопясь, продолжил, – Вот что, Борис…
– Заставу – "в ружьё"?..
– Отставить… Бодрствующие смены – на товсь. Тревожной группе – "в ружьё". По прибытии – доклад. МНЕ доклад. Выполнять!
– Есть! – и Борька со всех ног кинулся в кусты, как ныряют с мостков в речку деревенские пацаны.
– Пошли, Серёг. Праздники, кажись, кончились. Начались будни.
Айсарг взял с места и широким галопом понёсся вниз.
– Может, и мы пробежимся? – предложил я.
– С холма не очень-то пробежишься – внизу костей не соберёшь. К озеру спустимся, там и пробежимся, – и Лёшка боком, широкими приставными шагами пошёл вниз.
Мы бежали вдоль берега озера, а позади то и дело вспыхивали молнии и сюда, в низину, докатывался гром. Издалека послышался командный голос Натальи, кого-то там подгонявшей:
– Ребят, ну зажигайте уже! Щас ливанёт – всё ж коту под хвост!..
В свете молний различилась огромная куча дров где-то в полтора человеческих роста с водружённой на самом верху разбитой бочкой, а у подножия сооружения возились на карачках два бойца. Наталья – руки в боки, локотки вперёд – руководила. Позади, у баклаги хлопотала Галина. Увидев нас, она выпрямилась и застыла, а Наталья бросилась со всех ног навстречу, по-бабьи разбрасывая ноги и сжимая одной рукой ворот сарафана на груди. Схватив Лёшку за рукав как бы для того только, чтоб остановиться, и еле переводя дыхание, она спросила:
– Что там, Лёш?.. – и ищуще стала заглядывать ему в глаза.
– Нормально всё, Натуль. Юра где?
– На южный кордон уехал… Кирилл за ним заезжал.
– Командыр! – в окне бани торчал Филиппыч, протягивая трубку полевого телефона, – З кордону!..
Лёшка быстрым шагом подошёл к окну и, нажав тангенту, бросил в трубку "кто?". Филиппыч, не отходя от окна, навис над Алексеем, готовый выполнить любое его указание. За ним маячила Надежда. Алексей продолжал время от времени коротко бросать в трубку "где?", "когда?", "сколько?", "зачем?", "почему?", "как?", подолгу слушая ответы. Айсарг не отходил от него ни на шаг. Наташа, зябко обхватив руками плечи, задумчиво пошла в дом. За ней, деловито вытирая руки о передник, торопливо пошла и Галка. От костра с баклагой остались уже одни ярко светящиеся угли. И над всем этим стоял густой, вкуснейший до одури запах наваристой ухи! А я и вышедший перекурить Олег с неловкостью ощущали свою полную ненужность.
Грамотно сложенный кострище занялся сразу и длинные языки пламени с трёх сторон уже полизывали бока невесть как установленной сверху бочки. Лёшкино общение с кордоном приобрело двухсторонний характер – он уже давал пространные директивы, да и спрашивал тоже куда более пространно, уточняя всякие детали. Стали слышится "хорошо", "молодца" и "добро". Не отнимая от уха трубки, он левой рукой часто-часто замахал к себе ладонью, и Филиппыч с готовностью вставил ему в рот "беломорину" с уже замятым мундштуком и, перегнувшись из окна, дал прикурить.
– Да иди ты?!! От-сссу-у-у…ка! Да не можем мы его задержать!.. Пусть торчит под предлогом, что, мол, не весь личный состав ещё подтянулся – ему ж не видно ни черта! От тебя-то… И свидетелей побольше, свидетелей. Не-не-не-не!.. Тебя вполне достаточно будет. Независимых! Ментов. Вяжут? Хорошо, пусть вяжут. Отсекли? Успокоились? Хорошо-о-о… Нет, жёстко. У нас – жёстко. Их – в последнюю очередь. Прибыл?!! От-лич-но!!! С запретки его пока не выпускай и сведи их, сведи! Пусть пообщаются! Во… молодца… А здо́рово? Нет? Ну, а запах-то, запах? Прекрасно!!! Вот пусть и принюхивается… А сам – доклад. Тут же!.. Да, и в комендатуру, и в гарнизон… Не, туда сам доложу. Распишу… Во-во, под хохлому. Как втянутся, сразу выпускай – пусть едут. И носа никому не казать – нету нас тут и не было! Да-да, бойцам… Ну, на шлагбауме-то – понятное дело!.. Да, и на выезде уже пусть секреты помаячат. Между прочим так… Добро! С латышами пусть менты разбираются. Как до дела дойдёт – они такого понапишут!.. Чё было и чё не было!!! Десантуру-то не помяли? Нет? Это ерунда. Пусть сами… как хотят, так и подают. Как десантуру отправишь, шлагбаум – в гору! Пусть катятся! Да не досматривай ты никого!!! Рожу разбитую увидишь, задерживай – и ментам!.. Остальных – пинком под зад… Да? А тяжёлые есть? Есть? Да?!! Наше дело – сторона… Ай, молодца! А? Чего? Не… Это – как народ схлынет. Нет, и всё! Пусть хоть раз в году поработают! Начнут настаивать – патруль подготовь. Мол, штатное время подошло. И, прежде, чем отвалят, с ними пусть всю зону и пройдут… С ментами, с ментами. Пляж, да-да, пляж… Ничего не надо, нет! Пусть обозначатся только… Молчком. А менты на что? – напряжение на лице Филиппыча заметно спадало. Да и девчонки, украдкой выглядывая из дома, смотрели уже не с тревогой, а заинтригованно, что ли?.. С интересом.
– И не рассусоливай там – нечего лишний раз светиться. Как народ разбросаешь, давай к нам. Ждём, да. А как ливанёт, всё само собой устаканится. Проблемы какие – сразу сюда доклад. Отбой по готовности. Всё, Юр, до связи… Ждём, – и Лёшка протянул трубку Филиппычу.
– Командыр, жрать-то будэм? – улыбаясь уже, спросил Филиппыч.
– Будэм, будэм, – передразнил его Лёха и со счастливым лицом уставился в небеса. Вдруг стало ти-и-ихо тихо – ни ветерка. Лёха со всей дури хлопнул в ладоши и заорал в окно, – Девки-и-и!!! Ща ливанёт!.. Тащи хаванину в дом! Натаха!.. На-та-ха!!!
– А?!!
– Юрка где-то через полчаса-час будет – готовься мужа встречать!
– Закусив подол?
– А як же?!! – вставила Галка, и вот тут-то… всех и отпустило! Окончательно. Девки заметались с террасы в залу, служившую одновременно и раздевалкой, и комнатой отдыха, расставляя по лавкам приготовленную снедь, а мы с Олегом пытались втащить туда освободившийся стол. Причём Филиппыч нам отчаянно мешал, следуя в строго противоположном направлении – он перетаскивал оперативный телефон, наоборот, на террасу. Причём он же нас ещё и торопил, так как ему было "дюже трэба" снимать с костра уху, и именно с нашей помощью. Бойцы-костровые подтапливали каменку – для Юрки, видимо. А Лёха разжигал камин, вполголоса матерясь, потому что никто не удосужился заготовить щепу…
Торжественной процессией, наконец, двинулись "по уху". Мы с Олегом, как бы конвоируя, шли по обе стороны живописной пары. Филиппыч, округлив от страха и напряжения глаза, всё время поворачивался спиной к наседавшей на него со всех сторон Галине, бережно прижимая к груди две бутылки водки. Та орала, что и одной "будя", нещадно его колотя, а он, поминутно вставляя "от бисова баба!", доказывал, что "на тры лытры – стакан", и, стало быть, на пятнадцать – две "пол-лытры тильки-тильки" будет. Сошлись на одной бутылке и ещё "трошки", причём "трошки", по Филиппычу, опять получались стакан, так как меньше меры, он, похоже, не знал. Стакан был налит аж до краёв и мигом опрокинут в баклагу под возмущённое Галкино "цэ ж пол-бутилки, чорт!", и Филиппыч коршуном схватил полную бутылку, а Галка – початую. Филиппыч, с выражением священного ужаса и восторга одновременно, перевернул бутылку над баклагой вверх дном и зачарованно наблюдал, как водка с бульками уходила в булькающее же янтарное варево, отдавая в атмосферу пьянящий пар… Весь вид его как бы говорил – "шо ж я назробыв-то?..".
Мы с Олегом осторожно, не в ногу, понесли баклагу на толстенной осине в дом и тут упали первые капли дождя – тяжёлые… редкие. И едва мы поднялись на террасу, ливень вдарил стеной!!! "Ура-а-а!..!!" заорали на голоса все присутствующие, снова обретя с надетыми венками вид подгулявшей нечисти. Вовсю разгоревшийся костёр мигом почернел, с шипением дав огромный столб густого белого дыма. Но внутри чёрной костровой кучи – пылало, как в аду… Вертеп!
Рассевшись, начали прямо с ухи. Сказать, что она была хороша – вообще ничего не сказать!.. Прозрачный, клейкий бульон в огромных и переливающихся каплях жира давал бы возможность рассмотреть и аккуратные дольки картошечки, и кружочки морковки, и малюсенькие луковки, и что там было ещё… если б не затянувшая всю поверхность толстая и ароматная "ряска" из укропчика, петрушки, базилика и зелёного лучка. Из "ряски" сказочными островами вздымались куски щуки и судака, вокруг которых плавали ломаные кусочки рыбёшки поменьше и нежно-розовые раковые "шейки". Аромат бульона, зелени, "душок" костра и еле угадываемый запах алкоголя… М-м-м… Собственно, это "м-м-м" и было всем, что раздавалось за столом после первого, такого долгожданного, и такого простого тоста – "вздрогнули!.."
Первые три рюмки, положенные в любой компании людей в погонах, прошли спокойно – люди насыщались. И несмотря на то, что это было продолжением, так сказать, банкета, аппетит у всех проснулся зверский. Я несколько напряжённо ожидал именно третьего тоста, так как иногда он сопровождается в таких компаниях каким-то… Излишним пафосом, что ли?.. И я почему-то сразу начинаю чувствовать себя неудобно. Но нет – выпили не чокаясь, но и не вставая и без ненужных речей. За этим столом знали, за что пьют. Галка, правда, помянула по матери "клятую речку". И даже всплакнула. Но вполголоса, тихо. И Филиппыч, против обыкновения, никак на неё не отреагировал, а, глядя в стол, молчал…
У семьи Филиппыча был свой ритуал вкушения ухи – они с Галиной добавили в свои миски по большущей ложке местной, домашней, аж бежевой на цвет сметаны. А Лёха удивил ещё больше – в жирную, донельзя наваристую похлёбку положил ещё и приличный шмат чуть подтаявшего масла. Ел обстоятельно – локтями по-хозяйски на стол, аккуратной горкой складывая ломаный кусочками хлеб. Галка постоянно всем подкладывала и, казалось, что миски превратились в какие-то волшебные "непроливайки". Наконец, народ издоволился и стал откидываться на спинки. И тут Галина, гордо подняв палец, провозгласила:
– На курыном бульоне!.. О!!!
– От бисова баба!.. Уха ж!!! – Филиппыч в сердцах аж ложку швырнул, – З рыбы!.. Утюхала-таки… Куру!!!
– Две!.. – и Галина для пущей убедительности растопырила перед самым его носом два пухлых пальчика.
– Всё… Двойня, – невинно хлопая глазками обронила Наталья. И поймав на себе непонимающие взгляды окружающих, так же невинно и объяснила, – Двойня будет. Раз два раза-то втюхали.
"Филиппычи" мигом порозовели, а за столом все покатились со смеху. Совсем чуть-чуть погодя к нам присоединилась и Галка, а Филиппыч недовольно сопел… хитро и довольно улыбаясь. И – понеслась!