…Представьте себе двух целующихся, обнимающихся коммунистических лидеров. Один – совершенно пьян, у другого – разбиты бровь и переносица. Были ли рядом телевизионные операторы и фотокорреспонденты – не помню, кажется, поблизости не было. Не помню также, были ли потом снимки в газетах, если публиковали, то какие-нибудь виды издалека или под определенным невинным ракурсом.
По программе нужно было проехать в метро одну остановку. Когда стали спускаться по ступенькам, Гусак едва не упал, и Брежнев попросил, чтобы мы помогли ему. Я пошел рядом с Гусаком, незаметно придерживая его за руку с одной стороны, с другой вел своего шефа мой знакомый чех. Я чувствовал, как моему коллеге неудобно смотреть нам в глаза, улучив момент он виновато-оправдательно шепнул мне:
– Беда у нас. После той семейной трагедии никак не возьмет себя в руки.
– Да, я вас понимаю, – сочувственно ответил я.
В тот же день после обеда лидеры встретились для личной беседы, которая обоих смущала, один на один. Гусак уже привел себя в порядок и приехал в Пражский град, как всегда, без переводчика.
Они уединились надолго. Часа на два, не меньше. Вышли наконец – оба раскованные, улыбающиеся, словно и не было никогда напряженности. Только тот, кто хорошо знал чехословацкого лидера, мог заметить, что он как-то излишне подобострастен, благодарственно суетлив, рассыпается в мелкой любезности. Он быстро попрощался и с сосредоточенным лицом двинулся к выходу. Леонид Ильич лее, направляясь к себе, сказал в коридоре:
– Беседа удалась, разговор был теплый, благожелательный.
Разговор ли повлиял или Гусак сам взял себя в руки, но больше ни одного сигнала из Праги не было. Несколько лет спустя я спросил своего знакомого чехословацкого коллегу:
– Как дела?
– Завязал. Только пиво.
Настало время и мне смущаться перед чехословацким коллегой. Мы как бы поменялись местами. Густав Гусак выздоровел, зато Леонид Ильич стал окончательно разваливаться.
В 1981 году Брежнев выступал на XVI съезде Компартии Чехословакии. Всех волновала тогда тревожная ситуация в Польше. Генеральный секретарь перепутал листки и вместо рассказа о положении в Польше стал повторять уже прочитанные строки. С ответной речью выступил Гусак. Говорил на родном языке, но закончил так: "А сейчас, Леонид Ильич, я скажу по-русски. Мы очень рады, что вы приехали на наш съезд. Большое вам спасибо!" Брежнев вдруг повернулся к переводчику и громко, с обидой спросил:
– А ты почему мне не переводишь?
В зале наступила гробовая тишина.
Через год, летом 1982-го, Брежнев и Гусак встретились последний раз. Леониду Ильичу оставалось жить несколько месяцев. В Москве, в Грановитой палате, Гусак поднялся и обратился с приветственным тостом к своему старшему собрату по партии. Неожиданно на полуслове Брежнев обратился к сидевшему рядом Тихонову: "Николай, ты почему не закусываешь?" Спросил громко, на весь зал. Гусак растерянно оборвал пламенный тост, старый старичок Тихонов съежился, да и все сидящие удивились неожиданной бесцеремонности Генсека. Гусак молча стоял, а Брежнев, словно они были только вдвоем с Тихоновым, зычно продолжал: "Это мне есть нельзя. А ты давай, Николай… Вот хоть семгу возьми".
Он уже и тогда, когда в 1978-м приезжал наставлять чехословацкого лидера, был плох, это замечали если не все, то многие. В посольство СССР в Чехословакии пришло немало писем, подобных этому: "Как вам не стыдно иметь такого руководителя? Вы выглядите жестокими людьми, эксплуатируя больного человека".
В задачу всех посольств входило собирать отклики из страны, где с визитом был Генеральный секретарь. Подобные письма, конечно, никуда из стен посольства не выходили, а в Москву отправляли другие отзывы – восторженные, пафосные. Организовать такую почту – дело нехитрое.
Зарубежные поездки
Чем дальше отступает то время, тем больше мне кажется: если бы Брежнев ушел с поста в середине семидесятых, он сохранил бы о себе хорошую память. Ведь все дурное, трагикомическое было связано с ним в последние шесть-семь лет его правления. Может быть, я наивен или субъективен. Может быть. Тем не менее ведь это же было при нём: введена пятидневная рабочая неделя, установлены пенсионные возрасты для мужчин и женщин (соответственно 60 и 55 лет), колхозникам стали платить деньги и так же, как и горожанам, назначили пенсии. Повышались зарплаты, снижались цены. Теперь говорят, что, мол, за счет расходов национальных богатств – золота, нефти, газа. Но ведь и освоение этих богатств в районах Сибири и Дальнего Востока широко началось именно во времена Брежнева – Уренгой, Надым, Сургут. В Европу потянулись трубопроводы. А ВАЗ, а КамАЗ, другие гиганты – тоже при нем. А космос, а мощные вооруженные силы, а ядерный потенциал? Мы были действительно сверхдержавой, с нами считались все.
В международных делах – договоры о противоракетной обороне (ОСВ-1, ОСВ-2), укрепление связей с ФРГ, Францией, США.
Конечно, после событий в Праге в августе 1968 года репутация страны оказалась крепко подмочена. Но уже в начале семидесятых снова наступила разрядка международной напряженности, главу советской державы снова приветствовали в разных странах мира, в том числе в США.
1969–1975 годы характеризовались самой активной внешнеполитической деятельностью Брежнева – поездки по стране, по Европе, визиты в Индию и США, встречи с главами государств, деловыми людьми, интеллигенцией. В этот период началось потепление в наших отношениях с Соединенными Штатами и странами, входящими в блок НАТО. Думаю, что это было концом "холодной войны". Встречи и беседы в верхах – с президентами США и главами европейских стран – показали, что можно вести мирный диалог, не бряцая оружием. В ту пору и были заложены основы для заключения в 1975 году мирного Хельсинкского соглашения по безопасности и сотрудничеству в Европе.
Больше всего в этот период мне запомнилась моя первая поездка в США в качестве заместителя начальника личной охраны Брежнева. Шел июнь 1973 года. Я впервые попал на тот континент, было интересно буквально все.
Как только мы приземлились и вышли из самолета, хлынул мощный ливень. Мы промокли до нитки. А через пять минут снова засверкало солнце, и сразу стало жарко и душно, как в парной. Температура была больше тридцати градусов. Как будто нас специально окатили, чтобы смыть все то лишнее, что мы могли привезти из Москвы.
На лужайке у Белого дома состоялась торжественная встреча советского лидера, звучали гимны двух стран, и я вместе с волнением испытывал и чувство гордости за свою страну. После переговоров Брежнева с Никсоном кавалькада машин двинулась в Кемп-Дэвид – загородную резиденцию американского президента. Безупречно ровная, как стол, дорога, аккуратные городки и поселки, леса, луга, поля – как на рекламном макете. Первое, по сути, знакомство с Америкой, первое, невольное сравнение с нашей страной – увы, далеко не в нашу пользу.
Кемп-Дэвид удивил меня довольно простым снаружи видом – обычные темно-зеленого цвета домики, обитые досками. Внутри, однако, они оказались очень уютными, располагали к отдыху. Просто, но со вкусом. У каждого домика стояли электрокары, можно было моментально добраться до любой точки территории.
Охраняли резиденцию бравые морские пехотинцы, жившие тут же. Наша охрана разместилась по соседству с ними. Очень интересно было наблюдать за американскими коллегами – и как несут службу, и как отдыхают, и как питаются. И опять – сравнение не в нашу пользу. Мясные стейки, соки, воды, витамины. Наше питание от их – как небо от земли.
По традиции их секретная служба несла охрану и нашего Генерального секретаря.
После Кемп-Дэвида мы снова вернулись в Вашингтон, здесь у Брежнева состоялись встречи с бизнесменами, другой почтенной публикой. Очень много разговоров велось вокруг так называемого еврейского вопроса. Тема в ту пору была очень болезненной, и, видимо, помощники нашего Генерального заранее хорошо потрудились, потому что он рассказывал о положении евреев в СССР очень четко и ни одна реплика не застала его врасплох.
В. конце визита Никсон пригласил Брежнева к себе на ранчо в Сан-Клементе – местечко неподалеку от Лос-Анджелеса, на берегу Тихого океана. 23 июня 1973 года на машине "шевролетт" с американским водителем я возвратился в Кемп-Дэвид, чтобы забрать вещи Леонида Ильича, оставшиеся там после его переговоров с американским президентом. Еще раз любуясь сельскими просторами, провинциальной благоустроенностью, я думал о том, что вот земля и природа у них те же, что и у нас, и когда же мы наконец заживем так же безбедно, как люди Нового Света. Забрав вещи, мы примчались обратно в Вашингтон, и тут же с военного аэродрома я вылетел в Калифорнию. Следом, минут через сорок – сорок пять, на президентском самолете должны были вместе вылететь Никсон и Брежнев.
В аэропорту Калифорнии вместе с американскими ребятами мы перегрузили вещи в вертолет и вылетели на ранчо. Вертолет был большой, мощный, при взлете задняя стена его поднялась, открылся земной и небесный обзор, как будто мы летели на ковре-самолете. Приземлились на лужок возле ранчо Никсона.
Вскоре прибыли американский президент и наш Генеральный секретарь. Вышли из вертолета смеющиеся, довольные. Между ними сложились, видимо, дружелюбные личные отношения. Через короткое время в одной из комнат президентской дачи состоялась их беседа, которая затянулась до полуночи. За это время я ознакомился с территорией. Личные апартаменты Никсона впечатления не произвели, вполне скромные – одноэтажный дом с внутренним двориком.
В этот вечер произошло редкостное событие. Охрана Президента США дала прием в честь… сотрудников КГБ. Встреча проходила в ресторане в непринужденной, веселой обстановке. Наверное, за всю историю наших отношений ни до, ни после не случалось подобных дружеских застолий двух величайших секретных служб.
Сам я на встрече не был, знаю о ней по рассказам. Меня, видимо, как самого молодого, оставили в этот вечер на дежурстве. Ближе к ночи Леонид Ильич вернулся после беседы и ужина с Никсоном и, закончив вечерний туалет, лег спать. Я остался дежурить у дверей его спальни. Покои американского президента находились почти напротив, там тоже дежурили, прохаживаясь по коридору, два американских охранника. Ночью, часа в два-три, дверь спальни Никсона распахнулась и на пороге появилась жена Президента США – Патриция. Американская охрана где-то прогуливалась. Патриция – в длинной ночной рубашке, босиком – двинулась в сторону спальни Леонида Ильича. Руки ее были вытянуты вперед, словно она шла в темноте и боялась на что-то натолкнуться. Я шагнул навстречу и увидел, что взгляд ее устремлен куда-то неопределенно вверх. Очевидно, что она находилась в полной прострации. На мои попытки заговорить она не отвечала и двигалась вперед, прямо на меня, не собираясь обходить. Что-то надо было срочно делать. Что? Я остановил ее, какое-то время мы стояли друг против друга. Развернуть ее обратно я не смог.
…Я поднял Патрицию на руки и понес в ее спальню.
Там горел неяркий свет, видимо, ночной светильник, прямо посреди комнаты стояла кровать – что-то вроде топчана. Одеяло валялось на полу. Самого Никсона не было, видимо, он ночевал в своей комнате. Я подошел к кровати слева, чтобы удобно уложить жену президента – головой на подушку. Она произнесла что-то невнятное, я очень осторожно положил ее, придвинул подушку под голову, поднял с полу одеяло, накрыл ее, все это время ласково уговаривая заснуть. И она действительно закрыла глаза и погрузилась в глубокий сон. Я на цыпочках вышел.
Американская охрана уже бежала ко мне по коридору, я махнул им рукой: "О’кей!" Они остановились, засмеялись и медленно двинулись к ее дверям.
Оставшиеся до утра часы прошли для меня в большой тревоге. Все же не каждую ночь мне приходилось носить на руках жен американских президентов. А если все снова повторится?
Утром на площадке перед ранчо состоялась церемония подписания совместного советско-американского коммюнике. Затем хозяева дали обед – на открытом воздухе, практически на берегу океана, в окружении цветущих деревьев и кустарников. Среди приглашенных были видные политические и государственные деятели США, деловые люди, актеры из Голливуда и Лос-Анджелеса.
Во время этого приема мы с Рябенко стояли в сторонке, начальнику личной охраны я, конечно, рассказал о своих ночных приключениях. И теперь я обратил его внимание на то, что Патриция, разговаривая с дочерью, все время смотрит в нашу сторону. У меня было полное ощущение, что ночное происшествие она восприняла как сон… Там, во сне, она видела кого-то, кто очень похож на меня… Рябенко согласился: наверное.
В этот день мы улетели в Москву.
Брежнев пригласил американского президента к себе, на крымскую дачу. На следующий год Ричард Никсон посетил и Москву, и Крым.
Тогда в Кемп-Дэвиде Леониду Ильичу и нам, его охране, подарили куртки с президентским гербом на груди. Я берегу подарок как знак дорогой памяти о том первом, действительно дружественном визите в США.
В 1974 году во Владивостоке состоялась встреча в верхах между Генеральным секретарем Брежневым и новым Президентом США Джералдом Фордом. Не хотелось ударить в грязь лицом перед очередным президентом великой страны, и место встречи тщательно готовили. Это было уютное местечко, где обычно отдыхали руководители Приморского крайкома партии. Все коттеджи приводили в божеский вид – белили, красили, ремонтировали, перестраивали, заново асфальтировали дорожки. Работы велись под непосредственным руководством первого секретаря крайкома партии. Брежнев прибыл во Владивосток загодя, чтобы лично убедиться в надлежащей готовности "объекта", он сам осмотрел все коттеджи, пищеблоки, другие подсобные помещения. Особое внимание уделил особняку, в котором должны были состояться переговоры.
В день прилета Форда в аэропорту собралась масса корреспондентов. Погода стояла солнечная, хотя и довольно морозная, шел ноябрь месяц. Брежнев встречал высокого гостя в зимнем пальто и в шапке "пирожок" из черного каракуля. Форд вышел из самолета довольно легко одетый, в летнем пальто. Очень скоро ему пришлось надеть русскую ондатровую шапку, которой он, судя по всему, никогда прежде не носил. После взаимных приветствий и протокольных процедур кавалькада машин двинулась на железнодорожную станцию, откуда вся процессия на поезде отправилась во Владивосток. Там гостей приветствовало множество народа.
Переговоры касались важнейшей темы – как уменьшить военное противостояние между двумя сверхдержавами, проходили они трудно. Леонид Ильич находился в напряжении, нервничал. Кажется, в итоге все закончилось более-менее нормально. По нашей же части случилась маленькая осечка. Неожиданно выпал снег, который шел не переставая. Солдат-водитель, очищавший аэродром от снега, задремал за рулем и зацепил крыло президентского самолета. Пришлось американскому президенту подзадержаться с отлетом.
Поломку устранили. Леонид Ильич выехал в аэропорт провожать высокого гостя. После прощания Форд в накинутой на плечи волчьей шубе начал подниматься в самолет. Брежнев, смеясь, крикнул ему вслед, что, мол, шуба у него хороша, в ней на охоту ходить здорово. Американскому президенту на ходу перевели. Он остановился на трапе, развернулся, снял с себя шубу и вручил ее Брежневу. Тут же легко взбежал по трапу, помахал на прощание рукой и скрылся в самолете. Все случилось быстро, неожиданно, Генеральный секретарь растерялся, с некоторым опозданием проговорил:
– Ну что же, спасибо!..
Несколько лет спустя, в июне 1979 года, в Вене состоялась встреча с очередным Президентом США – Джимми Картером.
Это были три встречи – трех разных Брежневых. Первого – молодого, энергичного, обаятельного. Последнего – и всего-то лишь шесть лет ровно минуло от июня 1973-го до июня 1979-го – больного, склеротичного старца. Встреча же с Фордом между этими двумя – как бы переходная. Именно в этот раз – осенью 1974-го – выявились первые серьезные признаки болезни. После проводов американской делегации Леонид Ильич из Владивостока отправился с визитом в Монголию. В поезде произошло нарушение мозгового кровообращения, Брежнев впал в невменяемое состояние. Видели его в таком виде охрана и врачи, а узнала о случившемся – вся советская делегация.
Врачи под руководством Евгения Чазова поставили больного на ноги.
Почти сразу после Монголии Брежнев посетил Францию, 1974 год завершился успешно, но отсчет болезни уже начался – зловещий метроном включился…
Ноябрь 1974-го стал переходным не только в состоянии здоровья лидера, но и его духовном распаде, явившемся частично, может быть, как следствие болезни. С этого времени у него обнаруживается слабость к подаркам (не только к иностранным машинам или дорогим охотничьим ружьям, но и к красивым безделушкам) и наградам.
Именно с середины семидесятых годов в стране, начиная с верховных властей, начнут процветать взяточничество, воровство, бездуховность.
Красивая волчья шуба с плеча американского президента стала как бы символом этого переходного времени.
Упомянутая встреча уже больного Брежнева с Картером в Вене в июне 1979 года была посвящена переговорам по ОСВ-2. С главами двух государств прибыло много сопровождающих лиц. Австрийская служба безопасности работала с большим напряжением, хозяева выделили свою охрану в помощь обеим делегациям.
По программе встреча лидеров предполагалась сначала в посольстве США, а затем в нашем посольстве. Тут произошла история непонятная и неприятная во взаимоотношениях служб безопасности – американской, австрийской и нашей. Нашу охрану в американское посольство не пустили. Я провел своего коллегу не без труда, нелегально… Но главное – американцы не пустили в посольство представителей австрийской службы безопасности. Они захлопнули перед хозяевами дверь, выставив им барственно за порог несколько бутылок кока-колы. Конечно, австрийская охрана от подачки отказалась, они покинули дом и остались дежурить неподалеку в машинах.
Остался неприятный осадок. Ведь хозяева очень старались, много помогали и американцам, и нам.
Когда настал черед нашей стороны, в советское посольство пустили всех, кто желал и имел право прийти. Прием был безупречным – и радушие, и хлебосольство.
Апогей встречи – подписание документов по ОСВ-2. В огромном зале расположились делегации США и СССР, а на подиуме – американский президент и Генеральный секретарь ЦК КПСС. Я внимательно и с любопытством наблюдал за Картером. С одной стороны, в его походке, во всех движениях чувствовалось огромное достоинство главы великого государства, с другой – подчеркнутое уважение к лидеру советской страны, что проявлялось дайке в мелочах. Он пропустил Брежнева впереди себя на подиум, сел в кресло лишь вслед за ним, выступая после подписания документа об ограничении стратегических вооружений, вполоборота смотрел на Брежнева. И даже целовался с ним подчеркнуто долго. Я любовался этим человеком, обладающим огромной внутренней культурой. Он не думал в те часы об амбициях руководителя большой, богатой страны, о том, кто и как оценит его поведение. Всем своим видом он подчеркивал главное – значительность момента, который должен войти в историю.