"Мои родители объявили, что они решили не возвращаться в Россию, - для меня это был слишком жестокий удар… Я немедленно телеграфировала ему, спрашивая, что мне делать, и получила категорический ответ: в таком случае возвращаться одной, а что касается моего устройства - он позаботится. Я поспешила к родителям и заявила, что уезжаю завтра же, что желаю им счастья, но сама лучше умру, чем буду вести это бродячее существование. Они все поняли, и при виде моей энергии поехали со мной. Император был потрясен моим болезненным состоянием, но состояние духа помогло мне… Часы, что мы проводили вместе, всегда казались нам слишком краткими, но счастье разделять радость и счастье было нашей жизнью. Его труды приносили ему столько разочарований! Дела не всегда шли так, как ему хотелось; он всегда все рассказывал мне и испытывал некоторое облегчение от того, что есть существо, которое его понимает во всем и интересуется его мыслями. Какой контраст со всеми этими придворными комедиантами".
Как же все это красиво, как возвышенно… Но страсти страстями, а это был роман не с кем-нибудь, а с царственной особой. Это маленькие люди могут позволить себе делать глупости; великие люди совершают ошибки.
* * *
И вот настал день, когда Екатерина Михайловна Долгорукая почувствовала себя беременной. Александр II был, надо прямо сказать, несколько ошеломлен. Неужели он чего-то опасался? Да, конечно, и прежде всего - злословия по поводу его адюльтера. Но не меньше этого его беспокоило другое. Он боялся, что пострадает при родах великолепная фигура Екатерины, равно как и весь ее облик, не говоря об угрозе смертельного исхода.
Любопытно, как сама Екатерина трактовала эту свою беременность. Она утверждала, что сложность их положения не позволяла, конечно же, иметь детей, но ее здоровье ухудшалось, и доктор заявил, что единственное, что ее спасет, - это родить. Далее же следовала такая версия:
"Император, никогда не думавший о себе, но все время обо мне, немедленно последовал указаниям врача, и девять месяцев спустя Бог послал нам сына".
Возможно, Екатерина в этом несколько слукавила, однако следует признать, что в те времена действительно имели место весьма причудливые медицинские идеи.
Едва почувствовав приближение родов, Екатерина, взяв с собой свою верную горничную, отправилась в карете в Зимний дворец. Проникнув туда, как обычно, через потайную дверь, она прилегла на диване в бывшем кабинете Николая I. В час ночи солдат, стоявший на часах у комнаты, где она находилась, разбудил Александра И. Бросились за доктором и повивальной бабкой. Однако доктор жил далеко, а состояние роженицы становилось все более тревожным. Александр Николаевич, бледный от волнения, держал ее за руки и нежно ободрял. Наконец прибыли доктор и повивальная бабка. К половине десятого утра Екатерина Михайловна разрешилась от бремени сыном.
Появившийся на свет мальчик оказался вполне здоров. Его назвали Георгием и поместили на воспитание в дом генерала Рылеева, начальника личной охраны царя. Здесь под присмотром жандармов, что не вызывало ни у кого подозрения, младенец находился первое время. Его поручили заботам русской кормилицы, а потом гувернантки-француженки.
Но шила, как известно, в мешке не утаишь. Первенец этой любви появился на свет в апреле 1872 года, а уже через две недели законные наследники престола заволновались. Они боялись, что незаконнорожденный когда-нибудь заявит о своих правах.
* * *
На следующий год у царя родилась дочь - Ольга. Увеличение числа незаконных отпрысков еще больше обеспокоило царственное семейство, но Александр Николаевич каждый раз впадал в страшный гнев при малейшем намеке на необходимость порвать эту связь. Вскоре у княжны Долгорукой родился и третий ребенок - дочь Екатерина.
Так уж вышло, что Екатерина Долгорукая ради любви к императору навсегда погубила свою репутацию, пожертвовала не только жизнью в свете с присущими ей развлечениями, но и вообще нормальной семейной жизнью. Когда же у них родились сын и две дочери, у нее появилась новая печаль: ее дети были незаконнорожденными "бастардами". Александр II очень гордился сыном, говорил со смехом, что в этом ребенке больше половины русской крови, а это такая редкость для дома Романовых…
* * *
Встречались Александр Николаевич и Екатерина ежедневно. При этом она жила очень уединенно, а если император куда уезжал, отправлялась за ним и селилась поблизости.
Начавшаяся русско-турецкая война на время разлучила влюбленных. Александр II находился в войсках. Но, не выдержав разлуки, они встретились в Кишиневе. Однако пришлось все же расстаться. Военные действия развивались молниеносно, и ставка императора была перенесена на болгарскую территорию. Находиться там было опасно для Екатерины Михайловны. В разлуке они каждодневно писали друг другу пылкие послания.
По возвращении с войны Александр Николаевич переселил Екатерину в Зимний дворец, в комнаты, расположенные над его апартаментами и соединенные с ними лестницей. Императорскую фамилию все это, разумеется, крайне возмущало, но Александр ничего и слышать не хотел. После испытаний и лишений Балканской войны он наслаждался теплом и заботой, которыми окружила его Екатерина Долгорукая. И он еще больше привязался к ней, сознавая, что она значит для него в этом мире. Всей душой он невольно стремился к единственному человеку, пожертвовавшему для него своей честью, светскими удовольствиями и успехами, к человеку, думающему о его счастье и окружившему его знаками страстного обожания.
* * *
Историк Л. М. Ляшенко пишет:
"Александр был обречен на одиночество. И, наверное, не случайно, что единственным человеком, с которым он пытался это одиночество разделить, с которым был свободным и откровенным до конца, стала Катя Долгорукая - глупенькая, предельно далекая от понимания государственных дел, но любящая и преданная беспредельно; ее Александр II, несомненно, воспринимал как часть самого себя".
Действительно, княжна Долгорукая сделалась для императора столь необходимой, что он и думать не хотел о расставании и никому не позволял не то что дурно обращаться, но и просто непочтительно отзываться о ней. Когда, например, ему донесли, что всесильный шеф жандармов граф П. А. Шувалов позволил себе сказать, что монарх находится под влиянием Долгорукой и назвал ее "девчонкой", тот немедленно отправился послом в Лондон, и его придворная карьера закончилась. Слухи и сплетни тут же поутихли.
Так они и жили, скрываясь ото всех и при этом у всех на виду. И хотя все негодовали на "дерзкую наложницу" императора (так Долгорукую тихим шепотом называли при дворе), Александр был уверен, что только она составляет счастье его жизни. Так Екатерина Долгорукая при живой императрице Марии Александровне фактически стала супругой императора; не фавориткой, а как бы "второй законной женой".
Парадоксально, но современники утверждают, что правящая императрица Мария Александровна была посвящена практически во все любовные похождения своего царственного супруга. Впрочем, она была больной женщиной и ничего не могла предложить ему…
Меж тем отношения между Александром II и Екатериной Долгорукой развивались все активнее. Уезжая в Крым, в Ливадию, император взял с собой и ее. Там, в Крыму, княжна Долгорукая поселилась в небольшом доме, и на все время пребывания Александра II на отдыхе Бьюк-Сарай стал приютом их любви. Александр Николаевич собственноручно посадил перед домом фиалки и любовно ухаживал за ними. Она, только она понимала его, утешала его израненную проблемами душу. И при этом она словно и не обращала внимания на то, что он - самодержец российский.
А в душе императора было неспокойно. Помимо проблем государственных, ее разрывало и то, что, безумно влюбленный в Екатерину Долгорукую, он сохранил подобие привязанности и к законной супруге Марии Александровне. О детях от этих женщин и говорить нечего. Он их всех любил и был озабочен их будущим.
* * *
Некоторые современники утверждали, что император смотрит на мир глазами Долгорукой, говорит ее словами. Но, похоже, дело обстояло гораздо сложнее. Александру II был нужен человек, который мог бы его выслушать, человек живой и сопереживающий ему. И любящая его Екатерина Долгорукая постепенно вошла в суть многих дел, которые волновали государя, выслушивала его, задавала вопросы, высказывала свое мнение.
Она стала его собеседницей, советчицей, его внутренним голосом. Если в чем-то император и повторял мысли Екатерины, то это были его же собственные мысли, услышанные ею. К тому же Долгорукая жила уединенно (вся семья, кроме сестры, от нее отвернулась), а значит, за ее спиной не стоял влиятельный клан алчных родственников-интриганов и хитроумных придворных сановников.
Действительно, Екатерина была вне интриг, и Александр спокойно мог доверять ей и делиться с ней своими мыслями. А еще с ней он впервые в жизни был окружен искренней и доброй женской заботой. Это может показаться странным, но житейский комфорт был незнаком Александру Николаевичу Романову до того дня, когда Бог послал ему эту любовь, изменившую его жизнь. У него не было ни семьи, ни друзей; почти все вокруг было лишь фальшью, комедией и корыстью. Казалось бы, император мог себе позволить все, что угодно. Стоило ему пошевелить рукой, и все было бы исполнено. Но он никогда никому не жаловался. Он мог легко переносить холод, и никто даже не давал себе труда позаботиться о том, чтобы избавить его от сквозняков. Его кровать была жесткая, как камень, а Екатерина заменила ее на кровать с пружинным матрасом, который его просто потряс. Она заботилась, чтобы постель каждый вечер согревали, и всесильный император бывал тронут до слез такими проявлениями внимания.
Екатерина никогда ничего не просила у императора, зато она утепляла его мундиры, следила за его лекарствами, жалела его и искренне восхищалась им. И он мог быть уверен, что за этим не кроется какая-то корысть.
С годами Александр и Екатерина становились все ближе и были в равной степени необходимы друг другу. Из многочисленных поездок Александр слал ей тысячи откровенных, искренних писем. Вот что, например, писал император с русско-турецкой войны:
"Господи, помоги нам окончить эту войну, обесславливающую Россию и христиан. Это крик сердца, который никто не поймет лучше тебя, мой кумир, мое сокровище, моя жизнь!"
А вот еще одно его письмо, написанное с войны 7 октября 1877 года:
"Курьер прибыл после обеда, и твое письмо… для меня как солнце. Да, я чувствую себя любимым, как никогда не осмеливался мечтать, и отвечаю тебе тем же из глубины души, чувствуя себя счастливым и гордым тем, что такой Ангел, как ты, владеет мною и что я принадлежу тебе навсегда. Надиктованное дорогим пупусей порадовало меня как обычно, привязанность, которую он нам выказывает с самого рождения, поистине трогательна. Храни Господь для нас его и Олю, чтобы оба продолжали быть нашей радостью".
На другой день, 8 октября 1877 года, он писал:
"Доброе утро, дорогой Ангел моей души, я спал хорошо и переполнен любовью и нежностью к тебе, моя обожаемая маленькая женушка… Ох! Как я вспоминаю наши славные послеобеденные часы, когда дети любили спускаться ко мне и рассказывать тебе о чем-нибудь, перед тем как выпить свое молоко. Меня так и тянет к вам. Дай нам Бог вернуться поскорее!"
Морис Палеолог свидетельствует:
"Александр Николаевич сумел создать из неопытной девушки упоительную возлюбленную. Она принадлежала ему всецело. Она отдала ему свою душу, ум, воображение, волю, чувства. Они без устали говорили друг с другом о своей любви".
Посвящал ее император и в сложные государственные вопросы, и в международные проблемы. И нередко понимавшая его сердцем Екатерина помогала найти правильное решение или подсказывала верный выход. Это говорит о том, что Александр II полностью доверял ей, более того, посвящал ее в государственные тайны, недоступные простым смертным.
Как ни странно, Александр II, находясь на вершине власти, искренне верил, что у него, как и у каждого человека, может быть своя закрытая от всех жизнь, свой недоступный для других частный мир. Но в этом он жестоко заблуждался: ведь всякий правитель живет в стеклянном доме, и каждый его шаг, жест, слово замечают, обсуждают, делают событием, облекают сплетнями.
Его связь с Екатериной Долгорукой вызвала страшное смятение и возмущение в семье. Особенно был удручен его наследник, цесаревич Александр. Он любил отца, не смел его открыто осуждать и одновременно мучительно переживал за мать. Естественно, что в его глазах Долгорукая была главной виновницей всех бед.
Как-то раз она присутствовала на придворном балу. Как только император покинул зал и уехал из дворца, Александр Александрович кинулся к оркестру и, к всеобщему изумлению, прервал бал в полном разгаре. Наследник не мог вынести даже мысли, что "эта женщина" может тут весело танцевать вместе с порядочными людьми.
Следует сказать, что роман императора разделил его окружение на два лагеря: сторонников Екатерины Долгорукой и сторонников наследника престола Александра Александровича. Императрица Мария Александровна страдала молча и ни во что не вмешивалась. При этом однажды она все же высказала свою позицию, заявив:
- Я прощаю оскорбления, нанесенные мне как монархине, но я не в силах простить тех мук, которые причиняют мне как супруге.
Мария Александровна мудро сместила акценты: не затрагивая династических проблем, которые касались всей страны (права ее детей на престол были для императрицы несомненны), она сделала упор на проблемах чисто семейных, бытовых, которые, по правилам хорошего тона, не подлежат обсуждению с посторонними.
Зато "высший свет" гудел, как растревоженный улей. Он особенно строго осуждал наследника престола, великого князя Александра Александровича за то, что тот не решился выступить против отца, чтобы защитить интересы династии. Но, во-первых, цесаревич, как и его супруга, пытался протестовать. Однажды, сорвавшись, он выпалил, что не хочет общаться с "новым обществом", что Долгорукая "плохо воспитана" и ведет себя возмутительно. Александр II пришел в неописуемую ярость, начал кричать на сына, топать ногами и даже пригрозил выслать его из столицы. Чуть позже жена наследника великая княгиня Мария Федоровна открыто заявила императору, что не хочет иметь дела с его пассией, на что тот возмущенно ответил:
- Попрошу не забываться и помнить, что ты лишь первая из моих подданных!
Бунта в собственной семье император потерпеть не мог и был готов подавить его любыми средствами.
Однако это не могло изменить отношения родственников Александра II к его возлюбленной. Великая княгиня Мария Павловна в письме гессенскому принцу Александру сообщала:
"Она является на все семейные ужины, официальные или частные, а также присутствует на церковных службах в придворной церкви со всем двором. Мы должны принимать ее, а также делать ей визиты. Итак как княгиня весьма невоспитанна, и у нее нет ни такта, ни ума, вы можете себе представить, как всякое наше чувство просто топчется ногами, не щадится ничего".
В свою очередь, император неоднократно делал попытки объясниться с родней. В конце 70-х годов он писал сестре Ольге Николаевне (в замужестве королеве Вюртембергской), прекрасно понимая, что содержание его письма обязательно станет известно и остальным родственникам:
"Княжна Долгорукая, несмотря на свою молодость, предпочла отказаться от всех светских развлечений и удовольствий, имеющих обычно большую привлекательность для девушек ее возраста, и посвятила всю свою жизнь любви и заботам обо мне. Она имеет полное право на мою любовь, уважение и благодарность. Не видя буквально ничего, кроме своей единственной сестры, и не вмешиваясь ни в какие дела, несмотря на многочисленные происки тех, кто бесчестно пытался пользоваться ее именем, она живет только для меня, занимаясь воспитанием наших детей, которые до сих пор доставляли нам только радость".
В великосветских салонах все смелее раздавались голоса о том, что император устал, что он больше ничем не интересуется, кроме своей княжны Долгорукой, и ждет не дождется смерти императрицы, чтобы жениться на ней. А ее переезд в Зимний дворец называли скандалом на всю Европу.
В том, что Александр Николаевич, вынужденный метаться между императрицей, умиравшей от чахотки, и Екатериной Долгорукой, устал, можно было не сомневаться. Его здоровье ухудшилось, он часто плакал. Охлаждение к нему еще недавно преданных людей и всеобщая ненависть к княжне доставляли ему невыносимые страдания.