В самом Парклендском госпитале никто не знал, какая опасность над ним нависла. Судя по записям в книге дежурного по городскому управлению полиции, первая радиограмма Карри: "Следуйте в Парклендский госпиталь. Пусть будут наготове" - была получена в 12. 30. В действительности кнопка микрофона № 1 у дежурного заклинилась, и передачи его шли с помехами. В результате госпиталь был извещен с трехминутным опозданием. Первой радиограмму приняла телефонистка Анна Фергюсон. Именно ей были сказаны слова дежурного: "К вам прибывает 601. Код 3. Приготовьтесь!" Это означало, что несчастный случай произошел с самым высокопоставленным лицом. "601" - были позывные полицейского мотоциклетного эскорта президента. Редко употребляемый "код 3" подразумевал исключительную срочность и критическое состояние. Было 12.33. Телефонистка Фергюсон запросила подробности и получила ответ: "Стреляли в президента". Через три минуты, в 12. 36, президентский "линкольн" уже тормозил у Паркленда. Госпиталь не был готов.
Головная часть президентского кортежа приближалась к госпиталю на бешеной скорости. От волнения ладони Билла Грира покрылись холодной испариной. Он передвинул руки на руле и еще крепче сжал его. За плечами у Грира был тридцатипятилетний опыт работы в качестве профессионального шофера. Он отлично знал технику вождения машины. Минуя здание Торгового центра, Грир заметил, что впереди ему могут преградить путь два медленно движущихся трехосных грузовика. Тяжелые автомашины шли почти рядом. Грир видел, что начальник полиции Карри с большим трудом обогнул их. Расстояние между грузовиками уменьшалось. Грир молниеносно прикинул пространство между ними и, рванув руль сначала влево, а затем вправо, благополучно проскочил в узкую щель между грузовиками.
Все это время у Грира по крайней мере было какое-то занятие. У Роя Келлермана не было такого преимущества. Вынужденное бездействие было для него сущей пыткой. Физически Келлерман был настоящим Геркулесом. Внешне медлительный и несловоохотливый, он обычно говорил так тихо, что другие агенты охраны саркастически окрестили его "говоруном". В действительности же он был по натуре человеком активным. Сейчас он весь кипел от возбуждения, но обстоятельства обрекли его на бездействие.
Позади него в машине две женщины бережно держали в объятиях своих тяжело раненных мужей. А он ничем, абсолютно ничем не мог им помочь! Даже если бы он перебрался назад, то и в этом случае его присутствие принесло бы больше вреда, чем пользы. Единственное, что ему оставалось, но его словам, - "устроить их поудобнее", если вообще здесь речь могла идти об удобствах.
Клинт Хилл смотрел за Жаклин Кеннеди, Нелли Коннэли помогала мужу. Но сделать что-либо, помимо этого, было невозможно. Однако что-то все же происходило в машине, хотя Келлерман и не мог заметить этого, так как поле зрения всех, кто находился в автомобиле, было весьма ограниченным. Супруги Коннэли не подозревали, что Клинт лежал на багажнике, а Клинт в свою очередь не знал, что Коннэли, ранен. Лишь на полпути к Паркленду он увидел пятна крови на груди Коннэли. До этой минуты Клинт полагал, что кровь, забрызгавшая всю машину, была кровью Кеннеди. Однако большое пятно - крови на сорочке Джона Коннэли было слишком велико. Его сорочка была буквально залита кровью. Коннэли терял сознание. В последнюю минуту, - закрывая глаза, он решил, что умирает. Его супруга тоже решила, что он при смерти. Прижавшись губами к его уху, она шептала: "Лежи спокойно, все будет хорошо!" - Но сама она не верила в то, что говорила. Она сомневалась в том, что когда-нибудь вообще наступят добрые времена. На какую-то долю секунды ей показалось, что муж ее уже скончался. Но его рука вдруг едва уловимо вздрогнула, и она бережно накрыла ее своей ладонью.
На заднем сиденье послышались сдавленные рыдания, и Нелли услышала, как Жаклин едва слышно сказала:
- Он умер! Они убили его. О, Джек, Джек, как я люблю тебя!
Потом наступило молчание, но через некоторое время Жаклин снова заговорила. Нелли и Клинт слышали ее голос. Сама же она не сознавала, что говорит.
Жаклин находилась в глубоком шоке и, по сути дела, была столь же невменяема, как и губернатор Коннэли. Она как бы оградила себя глухой стеной, и действительность проникала сквозь эту стену лишь в виде каких-то обрывочных эпизодов. Она слышала команду Келлермана по радио и была удивлена, что их машина так медленно покидает место происшествия. Ее лицо было в крови мужа, но она не обращала на эта внимания. Она была поглощена одним - раной на затылке президента. Вдавленная в окровавленное сиденье, она обнимала труп мужа и поддерживала руками его плечи и голову. Все ее внимание было сосредоточено на том, чтобы помочь, исправить непоправимое. Ее ужасало, что другие могут увидеть эту страшную рану.
Машина президента мчалась с невероятной скоростью вдоль главной магистрали бульвара: вихрь встречного ветра сбил на лоб круглую шляпку Жаклин, резким движением она рванула ее с головы и бросила на пол. На шляпной булавке остался клок ее волос, но Жаклин даже не почувствовала боли.
Во время этого стремительного движения к госпиталю, продолжавшегося шесть минут, движения из-под виадука по Стеммонс-Фриуэй и затем вдоль бульвара Гарри Хайнса, проявились уже те элементы восприятия и реакции на происшедшее, которые стали характерны не только для всей последующей недели, но и сказывались длительное время. Эта первая реакция, по существу, была как бы предвестником чувств и поведения всей нации. Некоторые черты ее проявлялись более определенно и открыто, такие, как нежелание поверить в случившееся, горе, возмущение, отчаяние. Но были и другие, более сложные и менее очевидные чувства. Подобно Запрудеру и Жаклин, никто не мог поверить, что убийство Кеннеди было делом рук одного преступника. Президент был "их" жертвой, но не жертвой "его". Преступление было слишком велико, чтобы его можно было приписать одному злодею. Если театр Форда вошел в историю как здание, в котором преступник стрелял в Линкольна, то Даллас стал городом, где "они" убили Кеннеди. Ныло во всем этом и иррациональное начало: трагические попытки Жаклин закрыть рану и не поддающееся объяснению поведение Запрудера, непрерывно снимавшего любительской кинокамерой все происходящее, пока "линкольн" не исчез из виду, и даже то, как Запрудер не переставая вопил: "Они убили его!" Все это, вероятно, было чисто инстинктивными, непроизвольными действиями.
Вдова и владелец галантерейной мастерской действовали по закону инерции. Жизнь должна была идти своим чередом, хотя было совершенно очевидно, что она оборвалась. Однако еще менее понятны действия начальника полиции Далласа Карри, окликнувшего полицейского из мотоциклетного эскорта президента. Проезд под виадуком в эту минуту был наименее подходящим местом для расспросов. Начальник полиции забыл воспользоваться радиосвязью, а когда, придя в себя, вспомнил о ней, то другой полицейский задержал передачу его распоряжения на целых пять минут. Фактически был нарушен весь нормальный процесс мышления. Некоторые ответственные лица буквально потеряли голову. Во второй половине дня все эти явления продолжали нарастать - и в Парклендском госпитале, и на борту президентского самолета, и в самом Вашингтоне.
Даже у наиболее уравновешенного человека способность воспринимать окружающее имеет свои пределы. Для всех на первом место была судьба президента, его конституционного преемника, ехавшего лишь в нескольких шагах от него, и тяжело раненного губернатора Коннэли. Более того, никто из ближайшего окружения президента даже не слышал имени Ли Освальда. Никто не имел ни малейшего представления о масштабах заговора против правительства. Где были заговорщики? Кто были "они"? Репутация Далласа, как центра американского фашизма, толкала людей на мысль, что выстрелы на площади Дили были сигналом к мятежу правых или по меньшей мере актом насилия со стороны расистов. Сенаторы Ярборо, Гонзалес и Тиг считали, что их опасения в этом отношении подтвердились. Все, кто раньше возражал им, сейчас безоговорочно разделяли их взгляды. Пожалуй, один только Джонсон винил в случившемся международный коммунизм. Однако все это не имело существенного значения. Кто бы "они" ни были, они затаились и могли нанести новый удар исподтишка. Поэтому никакие меры предосторожности не казались в то время чрезмерными. Позднее туман неведения рассеется и вновь появится чувство перспективы. В эти первые часы после трагедии видимость была равна нулю. Все, что не имело прямого отношения к Кеннеди, Джонсону и Коннэли, отошло на второй план. Даже судьбы их жен никого не волновали. Разумеется, во время бешеной гонки в госпиталь Паркленд их нельзя было удалить из машин. Но как только автомобили затормозят и прекратится пронзительный визг шин, эти женщины станут обузой, и их предоставят самим себе. Одним из самых первых и наиболее отталкивающих последствий катастрофы был раскол в ближайшем окружении президента. Впоследствии помощник президента Артур Шлезингер-младший скажет "о глубокой пропасти, которая пролегала между, как он назовет их, "лояльными" и "реалистами". "Лояльные" приближенные, охваченные всепоглощающим горем, не могли примириться с фактом гибели президента Кеннеди. "Реалисты" приняли факт перехода власти в руки нового президента. "Лояльный" Шлезингер-младший, восхищавшийся гибкостью "реалистов", думал прежде всего о ближайшем окружении президента. Однако раскол был очевиден повсеместно. Он сказался и на военном аппарате. Генерал Тед Клифтон стал приверженцем реалистического подхода, в то время как генерал Макхью за свою приверженность покойному президенту впоследствии поплатился карьерой. Даже охрану президента раздирали противоречия. Так, первым "реалистом" охраны стал агент Эмори Робертс - седеющий плотный мужчина, в прошлом балтиморский полицейский. Сердце президента Кеннеди еще продолжало биться, а Робертсу уже пришлось принять тяжелое, но неизбежное решение перейти под новые знамена.
Со своего места на переднем сиденье рядом с Кинни Роберте видел, как последняя пуля размозжила затылок Кеннеди. Он был убежден в том, что рана смертельна, и сразу сделал все необходимые заключения. Как и у других агентов охраны, у него всегда была при себе служебная инструкция, предписывавшая "охранять президента Соединенных Штатов Америки". Поскольку мертвый не мог выполнять функции президента, то, как здраво рассудил Роберте, новый главой государства стал вице-президент. Поэтому больше не стоило тратить усилия на охрану "линкольна". Придя к этому решению, Роберте не успел остановить Клинта Хилла, но когда Джек Риди приготовился выпрыгнуть из машины вслед за ним, Роберте крикнул:
- Стой, Джек! - Риди заколебался, но все же вернулся на свое место. Когда автомобиль охраны стал набирать скорость, Роберте сказал агенту Биллу Макинтайру, стоявшему позади Хилла:
- Они убили его. Как только остановимся, ты с Беннетом будешь охранять Джонсона. Роберте считал, что его служебные обязанности четко определяют рамки его ответственности: ему следовало сейчас заботиться о Джонсоне, и только о нем.
Так закончились профессиональные обязанности секретной службы по отношению к тому, кто сейчас бездыханным лежал в кузове "линкольна".
За безопасность Линдона Джонсона, разумеется, прежде всего отвечала его личная охрана, находившаяся в одной с ним машине. Однако здесь мы можем со всей достоверностью установить, как развивались события. По словам Джонсона, агент Руфус Янгблад толкнул его на пол машины еще до последнего рокового выстрела. Сам Янгблад, однако, сомневается, что его реакция могла быть столь молниеносной. Ральф Ярборо идет со своими сомнениями еще дальше. По его версии, Янгблад вообще не покидал своего моста на переднем сиденье. Сенатор припоминает, будто Янгблад лишь наклонился назад к Джонсону и что-то тихо ему сказал. Ярборо вообще считает, что Янгблад физически не мог поместиться на заднем сиденье автомашины. Оглянувшийся в это время назад Дэйв Пауэрс подтверждает показания сенатора. Однако Пауэрс все же находился в другой машине, а Ярборо, по его собственному признанию, был крайне возбужден. Ярборо следил за поведением вице-президента лишь потому, что не хотел, чтобы Джонсон выглядел более храбрым, чем он. Ярборо старался все время помнить о том, что он сенатор из Техаса, что в год выборов он не может вести себя трусливо и что спрятаться в эту минуту за борт машины было бы дурным тоном. И Леди Бэрд и Хэршел Джекс (а Джекс мог видеть в зеркале, что происходило за его спиной) - оба утверждают, что голова и плечи Янгблада были позади, и он прикрывал собой Джонсона.
- Ложитесь на пол, живо! - крикнул агент, произнося слова команды с характерным южным акцептом. Леди Бэрд наклонилась влево, в сторону Ярборо, и при этом подумала: "Здесь же некуда ложиться".
Прижимая к себе плечевой ремень портативной радиостанции, Янгблад рывками все дальше переползал на заднее сиденье. Он с благодарностью вспомнил, как длинноногий Джонсон до начала поездки попросил продвинуть как можно дальше вперед переднее сиденье. Однако, несмотря на эту предосторожность, им было сейчас очень тесно. Быстро оглянувшись, Янгблад увидел, как машина охраны президента "хавбек" помчалась вслед за "линкольном", и крикнул водителю Джексу:
- Следуй за ними! - Затем он передал по радио сигнала машине "вэрсити", в которой ехала охрана вице-президента:
- "Луч", говорит "Кинжал", говорит "Кинжал", перехожу на связь "Чарли", делайте то же самое.
Настроившись на частоту президентской радиосвязи, Янгблад услышал голос Эмори Робертса:
- "Луч", говорит "Серый". Пусть "Кинжал" прикроет "Волонтера".
- Он прикрыт, - ответил Киветт, которому хорошо была видна возня на заднем сиденье машины вице-президента.
Янгблад продолжал слушать отрывистые реплики, которыми обменивались по радио "Серый", "Терпеливый" и "Луч". Он узнал, что "Копьеносец" (президент) тяжело ранен, что машины мчатся в госпиталь, что "Франт" (агент Лем Джонс) где-то отстал и что из экипажа машины охраны "хавбек" и "вэрсити" выделяются для охраны вице-президента по два человека. Без Джонсона в машине "вэрсити" и так оставалось лишь два агента. Таким образом, считая Янгблада, к вице-президенту были прикреплены пять телохранителей.
Янгблад подключился к этим переговорам и потребовал, чтобы при первой возможности был выделен шестой агент для охраны "Виктории" (жены Джонсона).
Леди Бэрд никак не могла собраться с мыслями. Зажатая между двумя грузными мужчинами, она с недоумением спрашивала себя: о чем они там толкуют по своему радио?
Ярборо, которому тоже не терпелось узнать в чем дело, окликнул Янгблада и Джонсона:
- Что происходит?
Ответа не последовало. В сущности, вице-президент знал не больше сенатора. Кодовые названия были для него тарабарщиной, а Янгблад решил, что не стоит сеять панику. Он ограничился тем, что прошептал на ухо Джонсону:
- Возникли чрезвычайные обстоятельства. Когда мы прибудем на место, вы и я должны сразу же отделиться и держаться подальше от остальной части группы. - О’кэй дружище, - ответил Джонсон приглушенным голосом.
- Что происходит? - снова закричал Ярборо.
Никто не обратил на него внимания, Тогда вне себя Янгблад завопил:
- Они застрелили президента!
Жена Джонсона отказывалась поверить этому, "Это же Америка, - думала она. - У нас нет убийц". Она выглянула из-за спинки переднего сиденья и увидела поросший травой пешеходами островок, в центре которого находился металлический, дорожный указатель, Белыми буквами по зеленому фону на нем было написано: "Мемориальный Парклендский госпиталь. Первый поворот налево". Она ничего не понимала. "Что было написано на указателе? - гадала она. - Саутленд или Паркленд?" Однако Леди Бэрд отчетливо разобрала слово "госпиталь". "Да, - подумала она, - одно к одному". Произошло или почти произошло нечто ужасное. И все же, заставляя себя надеяться, мечтая о несбыточном, она по-прежнему гнала от себя страшную догадку и пыталась успокоить себя мыслью, что все это лишь меры предосторожности" "Возможно, - думала она, - и в самом деле произошел какой-то несчастный случай, они едут в этот госпиталь - Саутлендский, Лейклендский, Парклендский или какой-то еще. Ну и что же тут особенного? - спрашивала она себя. - Сейчас мы ненадолго там остановимся, чтобы проверить, не пострадал ли кто-нибудь".
Агенты "Кинжал", "Серый", "Луч" и "Терпеливый" продолжали бормотать что-то на своем непонятном жаргоне в микрофоны правительственной радиосвязи "Чарли". Может быть, в каких-либо иных условиях им удалось бы осуществить свой заговор молчания.