Однако страстным надеждам Леди Бэрд не суждено было сбыться. И здесь, даже здесь, нельзя было укрыться от вездесущих средств массовой информации! Над всеми шумами в автомашине вице-президента, уже подъезжавшей к госпиталю, господствовало пронзительное клохтанье коммерческой радиостанции, которое доносилось из динамика на щитке водителя Хершева Джекса. Вдруг передача прервалась, из радиоприемника доносились беспорядочные звуки: грохот опрокидываемой в радиостудии мебели, громкое театральное перешептывание операторов, явно впавших в истерическое состояние, Наконец диктор, у которого от волнения перехватило дыхание, сумел взять себя в руки. Из отрывочных новостей стала постепенно складываться какая-то общая картина. Правда, все еще она была весьма разрозненной и, конечно, неполной. Но в этих сообщениях ничего не упоминалось о громких выхлопах автомобильных глушителей, о рождественских хлопушках, игрушечных бомбах или сигнальных железнодорожных петардах: диктор говорил уже о ружейных выстрелах.
Источником всех этих сообщений, переданных по радио, были члены пула журналистов под водительством Килдафа, которые ехали всего лишь в пятнадцати метрах позади Леди Бэрд. Ранее машина корреспондентов была еще ближе.
Еще на Элм-стрит корреспонденту Юнайтед Пресс Интернейшнл Мерримэну Смиту удалось завладеть трубкой радиотелефона. Его коллеги в далласской бюро ЮПИ услышали, как он лающим голосом бросил:
- По кортежу президента Кеннеди произведено три выстрела в деловом квартиле Далласа.
В действительности Смит но был таким безупречным репортером, каким он мог показаться в ту минуту. Хотя он превосходно знал различные виды огнестрельного оружия, он думал, что три выстрела на площади были сделаны из автоматического оружия. Поэтому в своих последующих сообщениях он назвал их "очередью". Но несмотря на это, быстрота его реакции была поистине поразительной. Первая "молния" была передана по телетайпу Юнайтед Пресс Интернейшнл в 12. 34, то есть за две минуты до того, как автомобиль президента достиг Парклендского госпиталя. И еще до того, как очевидцы покушения сумели прийти в себя, эта новость уже облетела весь мир. В глазах людей, склонных верить всему, что они слышат и читают, число "три" имеет какую-то особую весомость. Многие из тех, кто находился в момент покушения на площади, думали, что слышали лишь два выстрела, но позднее изменили свои показания.
Из пяти журналистов, находившихся в это время в машине Для прессы, трое - Килдаф, Баскин и Кларк, комментатор "Америкен бродкастинг компани" - могли что-то предпринять лишь после остановки машины. Мерримэн Смит и корреспондент Ассошиэйтед Пресс Джек Белл принадлежали к иной разновидности журналистов. Они работали репортерами телеграфных агентств, и их оперативность измерялась секундами. Смит был первым корреспондентом, передавшим сенсационное сообщение огромной важности. Для него это была самая крупная удача за все годы его журналистской карьеры, и чем дальше он оттягивал разговор Белла с телефонистом Ассошиэйтед Пресс, тем больше было его преимущество. Поэтому он продолжал говорить в микрофон радиотелефона. Он продиктовал одну часть своей информации, затем вторую, третью, четвертую. Возмущенный Белл поднялся со своего места на середине заднего сиденья и потребовал у него микрофон. Но Смит тянул время. Он требовал, чтобы телефонист в Далласе зачитал переданную им новость. Он спорил и доказывал, что провода, под которыми они проезжали, могли создать помехи передаче. Эти хитрости никого не могли обмануть: все сидящие в машине отчетливо слышали хихикающий голос телефониста Юнайтед Пресс Интернейшнл. Связь была отличной. Побагровевший от ярости Белл с отчаянными криками набросился на Смита и попытался силой вырвать у него микрофон, но тот, зажав микрофон между коленями, скорчившись, забился под щиток водителя. Белл без разбора молотил кулаками, попадая по шоферу и сидящему рядом с ним Килдафу.
- Что это за большой дом впереди? - крикнул шоферу Килдаф.
- Парклендский госпиталь, - прокричал тот в ответ. Наконец Мерримэн Смит уступил микрофон Джеку Беллу, но связь тут же оборвалась.
Обложенный кирпичом въезд на территорию госпиталя освещался двумя красными неоновыми надписями: "Только "скорая помощь"" и "Въезд только для санитарных машин". Из трех стоянок для автомашин, откуда производилась выгрузка больных на специальную платформу, занята была лишь первая. Там стояла одна из тех окрашенных в белый цвет машин, которые использовались предприимчивым владельцем Далласского похоронное бюро Верноном Б. О’Нилом в зависимости от обстановки в качестве либо катафалка, либо кареты "скорой помощи". Миновав стоянки, президентская машина развернулась влево и остановилась по диагонали от них, ба к зданию. Остальное пять автомашин резко затормозили и замерли в причудливом беспорядке по всей дуге въезда в госпиталь"
Дверцы автомобилей мгновенно распахнулись. Мерримэн Смит бросился к Клинту Хиллу.
- Ну, как он? - запыхавшись, спросил журналист.
Хилл произнес проклятье и отрывисто бросил:
- Он мертв, Смитти.
Смуглый Смит чем-то напоминал пирата, когда стремглав кинулся внутрь госпиталя. Слева по коридору в окне регистрации несчастных случаев дежурная разбирала квитанции. Смит ворвался в ее комнату и рванул к себе телефонную трубку.
- Как вызвать город? - крикнул он.
- Наберите девятку, - запинаясь, ответила дежурная.
Смит набрал 9, затем номер местного отделения ЮПИ и передал слова Хилла.
В это время корреспонденту Эй-Би-Си Кларку удалось найти телефон в комнате, где хранились запасы крови для переливания, а Белл все еще мотался в поисках третьего аппарата. Однако секунды, за которые дрались телеграфные агентства, уже выросли в минуты, и Ассошиэйтед Пресс безнадежно опаздывало. Белл попытался выяснить что-нибудь у Кена О’Доннела, но тот не мог вымолвить ни слова.
В это время на улице Янгблад с трудом выбрался из машины вице-президента. Джонсон вновь занял место на сиденье. При этом он растирал руки - этот жест был замечен кем-то из стоявших поблизости зевак и послужил впоследствии основанием для слухов о том, что и Джонсон был ранен. Тотчас же пять агентов окружили его плотным кольцом и увели. Эти агенты были как бы основой будущей охраны Белого дома. На какое-то время жена Джонсона осталась без охраны. Она пошептала вслед за мужем. Поднявшись на крыльцо, она попыталась разглядеть в промежутках между головами людей, отделявших ее от "линкольна", что происходит в машине Кеннеди. В поле ее зрения промелькнуло что-то розовое, изящно склонявшееся в одну сторону. Это был первый взгляд, который Леди Бэрд в ее новом качестве тридцать второй первой леди Америки бросила на свою предшественницу. Она поспешила внутрь.
Все остальные столпились вокруг машины президента, точнее говоря, все, кроне санитаров ни одного служителя госпталя не было и в помине. Келлерман, Соррелз и Лоусон в ужасе взглянули друг на друга.
- Срочно сюда пару носилок! - крикнул изо всех сил Рой.
Никто не откликнулся на этот зов. Госпиталь точно вымер.
Задержка в уведомлении госпиталя по радио (а это было вызвано временной неисправностью микрофона дежурного по далласской полиции) не могла уже сказаться на земных муках Джона Кеннеди. Если бы его раны были менее тяжелыми, то, несомненно, задержка с уведомлением госпиталя явилась бы предметом самого серьезного расследования. В атом случае занялись бы и выяснением причин, которые привели к тому, что личный врач президента д-р Беркли оказался в самом конце президентского кортежа.
Однако ничто уже не могло спасти главу государства - он был мертв целых шесть минут. Даже если бы Беркли был наготове - в халате и хирургической маске - и имел под рукой весь персонал Парклендского госпиталя, даже в этом случав он ничем не мог бы помочь своему президенту после 12. 30. Более того, если бы жертвой был не, президент Соединенных Штатов Америки, а простой смертный, то любой врач после первого же осмотра констатировал бы, что он "скончался в пути". У Кеннеди не было дыхания. Его зрачки были расширены и неподвижны. Пуля разворотила его мозг"
Но вопреки всему его жена все так же бережно поддерживала его тело, и из груди ее вырывались сдавленные рыдания.
Лоусон стремительно вбежал в госпиталь, а Пауэрс и О’Доннел большими прыжками ринулись к машине президента. На бегу Пауэрс слышал, как Эмори Робертс крикнул ему, чтобы он остановился, но не обратил на это внимания. Каждая секунда, казалось ему, могла спасти жизнь президента. Он с силой рванул на себя правую дверцу "линкольна", страстно желая лишь одного - услышать хорошо знакомый голое, который оказал бы ему: "Все в порядке, со мной ничего не случилось".
Ведь ему и президенту многое пришлось пережать вместе. Случалось всякое. Были и очень трудные, критические ситуации, И все кончалось хорошо, "И на этот раз все будет в порядке, - лихорадочно думал Пауэрс, - обязательно будет в порядке. Ничего непоправимого не может произойти!" Затем он увидел остекленевшие глаза и понял, что непоправимое все же произошло.
- О бог мой, господин президент! - воскликнул он и зарыдал.
О’Доннел застыл у левого крыла машины. Он стоял выпрямившись, напряженный до предела. Казалось, что это не человек, а фигура, высеченная из камня. Вытянув руки по швам, он стоял, как солдат по стойке "смирно".
Эмори Роберте, желая убедиться в том, что Кеннеди действительно мертв, отстранил Пауэрса и бросился к борту машины.
- Встаньте, - сказал он Жаклин Кеннеди. Ответа не последовало - слышались лишь еле уловимые стенания. Робертсу не было видно лица президента. Он приподнял руку Жаклин, пристально вгляделся в лицо Джона Кеннеди и тут же опустил ее руку. Повернувшись, он бросил повелительно, хотя и обращался к своему непосредственному начальнику Келлерману:
- Оставайтесь с Кеннеди. Я иду к Джонсону! - и пошел вслед за Леди Бэрд.
В это время Грир помогал Лоусону расставить две пары носилок в ряд у дверцы "линкольна". Супруги Кеннеди и Коннэли находились в прежнем положении, как персонажи какой-то кошмарной сцены. Все остальные стояли вокруг, нетвердо держась на ногах, словно тоже были жертвами несчастного случая. Шок и полное неведение лишили их способности действовав всего лишь семь ми-нут назад мчались они на праздничный обед. Сейчас они беспорядочно толпились около подъезда какого-то госпиталя. Почти никто из ник не знал, кого ранили и насколько тяжело. Один из этих зрителей, увидев кровь на платье Жаклин Кеннеди, закричал:
- Бог мой, они подстрелили Джекки!
Эти слова быстро достигли ушей пациентов в госпитале. Ярборо и Килдаф одновременно заметили застывшие сгустки крови на лице Коннэли и решили, что это результат его ранения и что пуля попала ему в лоб. Лицо Коннэли приобрело пепельный оттопок, и каждый из них пришел к заключении), что он мертв.
Однако именно в этот момент губернатор штата Техас Коннэли, несколько минут назад примирявшийся с мыслью, что он вот-вот умрет, начал постепенно приходить в сознание. Его привел в чувство толчок при резком торможении автомобиля. Веки его дрогнули и приоткрылись, Он понимал, что вокруг машины происходит какое-то движение, и ему пришла в голову мысль, занимавшая в эту минуту многих: что вынести из машины тело президента можно будет лишь после того, как будут открыты откидные сиденья. Он попытался приподняться. Его жена не поняла, в чем дело, и силой удержала его.
Наконец-то появились санитары. Они подошли к борту машины с той стороны, где сидела Нелли, и, наклонившись над ней, начали вытаскивать Коннэли за плечи, в то время как Пауэрс, стараясь сдержать душившие ого рыдания, поддерживал с другой стороны ого ноги. Вся эта операция была проведена легко и быстро. Состояние Коннэли было на самом деле не столь уж тяжелым, как это думали вначале. Его тело не было расслабленным, он даже напрягал мускулы, пытаясь помочь санитарам. Его положили на первые носилки и внесли в госпиталь. Шатаясь и спотыкаясь, Нелли побежала за носилками.
Наступила очередь президента. Жаклин Кеннеди как бы застыла. Казалось, сидя в открытой машине под перекрестным огнем взглядов, она должна была чувствовать себя беспомощной и беззащитной. Но она мужественно боролась за то, чтобы сохранить свой небольшой мирок, в котором были только двое - она и президент. Низко склонив голову, она продолжала поддерживать тело супруга. Ослабить объятия, опустить его хотя бы на мгновение означало вновь открыть для чужих любопытных взоров ужасную картину изуродованной головы мужа. Сама эта мысль была для нее невыносима. Стараясь не смотреть на лица людей, плотным кольцом окружавших машину, Жаклин склонялась все ниже и ниже, прижимая к груди окровавленную голову супруга. Наступила короткая напряженная пауза. Стоявшие поблизости слышали только тихие прерывистые всхлипывания.
Клинт Хилл и Рой Келлерман поднялись на подножку позади багажника. Хилл стал за спиной Жаклин.
- Пожалуйста, госпожа Кеннеди, - сказал он.
Хилл коснулся плеча Жаклин и почувствовал как оно судорожно вздрагивает. Прошло четыре секунды, пять… Ральф Ярборо смутно догадывался, в чем дело. Правда, это были только интуитивные догадки, так как он не видел самой раны. Но он чувствовал, что Жаклин преисполнена решимости скрыть свое горе от жадных взоров зевак. Сам сенатор Ярборо был частью этой толпы, и вместе с другими он глазея, стараясь ничего не пропустить, Он понимал это, но не смотреть было свыше его сил. Восхищение перед ее стойкостью, перед тем, как она бросала вызов обнаженному любопытству толпы, в том числе его собственному, все же взяло верх: он непроизвольно сделал шаг назад, увидев, как Жаклин, подавив рыдание, вдруг выпрямилась. Голова ее была гордо поднята, а лицо напоминало застывшую маску. Но она по-прежнему была недвижима.
- Пожалуйста, - снова выдавил из себя Хилл. - Мы должны отнести президента к врачу.
Почти беззвучно она простонала в ответ:
- Я не отдам его, Хилл!
- Но мы должны отнести его в госпиталь, госпожа Кеннеди.
- Нет, Хилл! Вы знаете, что он умер. Оставьте меня о ним.
Внезапно Хилл понял, что так тревожило ее. Он был единственным, кто мог понять это, так как в те немногие секунды после первого выстрела видел собственными глазами незабываемую сцену на заднем сиденье "линкольна".
Мгновенно сорвав с себя пиджак, Хилл положил его на колени Жаклин. Нежными, осторожными движениями она обернула им израненную голову президента, в то время как Клинт, Рой, Дэйв, Грир и Лоусон принялись переносить тело на вторые носилки. Внезапно Жаклин снова охватил панический страх - они слишком торопились, и пиджак начал оползать на землю. Она быстро скользнула в их сторону по пропитанному кровью сиденью и успела подхватить пиджак. И все время, пока они с трудом поднимали непослушное, бездыханное тело, она побелевшими от напряжения пальцами прижимала пиджак к затылку мужа. Лишь с большим трудом удалось перенести президента. В отличие от Коннэли, его тело обмякло, вое мышцы были расслаблены. И сенатор Ярборо, как бывший юрист, сразу же узнал зловещие признаки. В ужасе он подумал, что нога Президента болтаются, как у мертвеца.
Но вот президента положили на каталку и быстро повезли в здание госпиталя через створчатые двери о надписью: "Посторонним лицам вход воспрещен". За этими дверьми находился совершенно ивой мир. В него никогда не проникали лучи солнца, и воздух был заражен миазмами. Стены коридора были выложены изразцовыми плитками удручающего бежевого цвета, а пол устлан потертым бурым линолеумом. По обе стороны коридора, словно в лабиринте, были бесчисленные клетушки, где размещались педиатры, терапевты, гинекологи, рентгенологи и приемный покой. Наконец они добрались до хирургического отделения. Белые занавески делили помещение на небольшие кабины. Последний поворот, и они оказались в узком проходе, который по ширине был не больше кузова президентского "линкольна". Слева была палата № 2 для травматических ранений. Оттуда доносились стоны Джона Коннэли. В дверях с опухшим от слез лицом безмолвно стояла его жена Нелли. Она отвела глаза. Президента вкатили в дверь направо, в палату № 1. При входе кто-то удержал Жаклин за руку, и только здесь, на пороге палаты, она выпустила из судорожно сжатых пальцев полы пиджака, которыми была покрыта голова президента, и отступила назад. Так началось ее преисполненное безнадежного отчаяния бдение.
У различных людей горе проявляется по-разному. Одни (а к их числу обычно принадлежат люди, способные на наиболее глубокие чувства) страдают молча - миру не видны их слезы. Специальный помощник президента Кен О’Доннел, несомненно, относился к этой категории. Внешне он производил впечатление человека, неожиданно утратившего и слух и дар речи. Пожалуй, из всех, кто был в эти минуты в госпитале, одна Жаклин страдала больше, чем он. Горе заставило его полностью замкнуться в себе. Кен никогда не отличался разговорчивостью, а теперь он попросту впал в состояние полной отрешенности от окружающего мира. Этот смуглый приземистый мужчина бесцельно бродил взад и вперед между палатой № 1 и столом дежурной медсестры. На его лице застыло какое-то странное выражение. Он походил на человека, которого неожиданно оглушили ударом молота по голове. Ему задавали вопросы - он молчал. Правда, никто этому не удивлялся, так как Кен всегда был резок и немногословен с людьми. Погруженные в свои собственные переживания, окружающие не замечали глубокой перемены, которая произошла в О’Доннеле. Он был самым верным вассалом. Лишившись своего сюзерена, он чувствовал себя страшно одиноким и беспомощным.
Дэйв Пауэрс наскоро записал в эти минуты три строчки:
"12.35. Бегом отвез президента на каталке в палату срочной хирургии № 1 (10X5 футов). Джекки бежала рядом с каталкой, ухватившись за нее".
Ральф Ярборо впитал с молоком матери цветистую риторику южных штатов. Мысли его обретали форму пышных сентенций. В его устах они были столь же естественны, как безмолвная скорбь О’Доннела.
Когда впервые после происшествия репортеры стали одолевать его вопросами, он отвечал, с трудом выдавливая из себя обрывки фраз.
- Господа, - начал он, - мы были свидетелями ужасного преступления. - В этом месте он задохнулся и, отвернувшись, чтобы собраться с силами, прошептал: - Бурные волны поглотили Экскалибур…