"Война и мир" - реконструкция
Русские съехались на бал.
"Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях", - написано у Льва Толстого в сцене, где Наташа прибывает на бал. Спустя почти двести лет многочисленные зеркала лондонского отеля "Дорчестер" отразили нечто подобное - приехавших сюда с родителями юных девиц, зрелых дам под руку с кавалерами. Жемчуга и бриллианты были натуральные, как в романе классика. Блестели глаза, трепетали в руках веера, покачивались перья и тюрбаны на неоклассических головках Шотландец в клетчатом килте, мелькнувший на фоне парада старинных цветных фраков и панталонов, был не более чем виденьем, лондонской аномалией.
Хотя воздух и побелел от света софитов, событие не являлось съемками ремейка бондарчуковской киноэпопеи. Просто русские съезжались на бал.
В конце зимы в Лондоне начинается ажиотажный спрос на платья в стиле ампир, а также мужские треуголки и фраки эпохи регентства. В отделе проката реквизита Королевского Национального театра и знаменитом ателье Angels, шьющем костюмы и для фильмов, и для любительских маскарадов, уже знают - публика опять готовится к русскому балу "Война и мир" графа Андрея Толстого-Милославского. Это событие считается одним из самых дорогих и приятных в жизни русского Лондона.
Новички попадают сюда по рекомендации знакомых или даже знакомых знакомых Среди попечителей бала - Их Императорские Высочества, а также графиня Пален, князь Голицын, князь и княгиня Лобановы-Ростовские и многие, многие русские и английские аристократические фамилии.
Бал, на который меня пригласили, был шестнадцатым по счету и, как всегда, благотворительным. На него собралось 360 человек. Билет стоил 210 фунтов, и еще гости охотно участвовали в аукционе, где ставки быстро становились четырехзначными. Собранные деньги пойдут в благотворительный фонд, помогающий больницам и обездоленным детям, а также на две русские церкви, в Испании и Англии. Испанский храм станет первым православным в этой католической стране.
А лондонский Успенский собор уже возведен, его можно увидеть по пути из аэропорта Хитроу. Лазурь и золото его купола вызывают воспоминания о российской северной глубинке. Сначала балы проводились, чтобы собрать деньги для этого строительства. В 1997 году был заложен первый камень, а в следующем - поднят купол. Служба велась в верхнем храме собора, потом удалось построить и освятить нижний храм.
Некоторые из гостей бала - потомки эмигрантов. Русский в их устах звучит с акцентом. В тот вечер в зале можно было видеть Анну Барклай-де-Толли, Ксению Воеводскую из США, бывшую несколько лет подряд исполнительным директором Толстовского фонда, а ныне занимающую пост президента международного фонда "Жар-птица".
Андрей Толстой-Милославский привел с собой сыновей. В своем историческом костюме устроитель бала был похож на Пьера Безухова, каким его сыграл Бондарчук. Граф, которому за шестьдесят, не так давно получил долгожданное российское гражданство. Родители Андрея Дмитриевича тоже принадлежали к первой волне эмиграции. Отец был вывезен из послереволюционной России няней-англичанкой, выдавшей его за своего внебрачного ребенка. Англия, в отличие от Франции, не распахнула двери для всех беженцев. Лондонская русская община в те времен а была малочисленной.
Присутствовала на балу также особая категория гостей из Западной Европы и США - не русские эмигранты, но русофилы наверняка.
Перед торжественным обедом в стиле а-ля рюс с рассольником, бефстрогановом и пирожками прозвучали гимны Великобритании "Боже, храни короля" и старый российский "Боже, царя храни". Программа и меню были составлены по образцам 1812 года, хотя двадцать первый век никуда не делся - пела Людмила Николаева со своей "Русской душой", вкрадчиво проходили мимо столиков модели фешн-шоу в шляпах от кутюр. На предыдущих балах выступали балерина Людмила Семеняка, Ирек Мухамедов, моисеевский ансамбль, Дмитрий Харитонов.
Заиграл Королевский оркестр и пары закружились в танце. Можно было поразиться их слаженности, если бы не знать, что за день до бала они отрабатывали эти мазурки и галопы под руководством английского хореографа. В программе было 24 классических танца под музыку Чайковского, Штрауса, Глинки, Легара. Я спросила Андрея Толстого, насколько этот бал отличается от самого первого, состоявшегося в 1989 году. "На том были одни старые эмигранты. На сегодняшнем - много гостей из России и Украины, они прилетели всего на несколько дней, - ответил он. - Это не олигархи, просто состоятельные люди, их становится все больше".
Граф Толстой считает новоприбывающих очень активной группой. Они, как правило, сравнительно молоды, хорошо образованны, проявляют живой интерес к культурной и общественной жизни. Мне типичным представителем новой волны показалась владелица одной швейцарской фирмы. Легко было разговаривать с ней, ровесницей, москвичкой. Она родилась на Бауманке, свободно говорит на нескольких языках, летает по миру, обожает водить свой "мерседес", дает первоклассное образование дочке и в то же время, по ее словам, работает на износ.
А для сидевшей рядом со мной компании молодых россиян это был первый бал "Война и мир", но далеко не первый бал в их жизни. Потому что петербурженка Индиана, организовавшая поездку для своих друзей, оказалась непросто красавицей с экзотическим именем, но и устроителем исторических балов.
Я узнала, что ее Центр творческих инициатив успешно провел бал-маскарад в особняке Спиридоновой, вечер в стиле эпохи модерн во дворце на Английской набережной, костюмированный бал в Мраморном зале Этнографического музея. Индиана мечтала возродить петербургские сезоны, и спустя несколько лет я отмечу, что она не отступила от своих планов. Недавно я увидела ее имя среди официальных представителей очередного, юбилейного, бала "Война и мир", впервые проходившего в России, в Константиновском дворце Стрельны. Так в 2010 году было отмечено двухсотлетие со дня проведения знаменитого на весь мир петербургского бала, описанного в романе Льва Толстого "Война и мир".
А в тот вечер в Лондоне мне удивительно было наблюдать, как легко объединились у Андрея Толстого старые непримиримые монархисты и люди, выросшие при советской власти. Годы классовых противостояний кажутся в такие моменты загогулиной истории.
На русском вечере "Гелоса" в Лондоне
Записки любопытного дилетанта.
- Какой прорыв, уже аукционы в Лондоне свои проводим, - говорили друг другу прилетевшие из Лос-Анджелеса американские русские. Их очень интересовала ваза с подглазурной росписью, за семь с лишним тысяч фунтов.
Трое английских дедушек извлекали из своих инструментов неназойливую музыку, красивая вышколенная мисс ходила с подносиком и каждые пять минут предлагала новую разновидность пальчиковых закусок. Я сидела в гостинице Westbury Mayfair, на дорогой и модной улице Бонд-стрит.
Аукционный дом "Гелос" проводил свой русский аукцион "Москва-Лондон-Париж", выставив на продажу 97 лотов. Только что в Лондоне прошел Sotheby’s, на котором сенсацию произвели картины Кончаловского, предложенные его внуком Андроном, но "Гелос" выставил коллекцию не менее значительную, чем Sotheby’s на "Русских торгах".
Советские сатирические рисунки расходились хорошо. Сразу вспомнились желтоватые страницы "Крокодила" семидесятых годов - западная военщина, реваншисты, маленький человек в жестоком мире капитализма. Известный график Крылов весь был раскуплен.
- Париж, что скажете? Москва, Манеж, не слышу вас!
Париж был очень активен - забрасывал новыми ставками Москву и нас в Лондоне. Москва жалась-жалась, а потом вдруг перебивала все цены. Бывало, вещица с виду ерундовая, просто с изюминкой: как фарфоровая композиция, где сельская тетушка своего мужика на тележке везет. Но народ сражался за нее, она ушла за 220 фунтов, это при начальной цене всего в 10. А картину Никаса Сафронова с длинным названием "Молчаливое утопическое представление о Вавилоне в поднебесной" - не смогли продать даже по зарезервированной цене.
Большие вибрации в этом аукционном треугольнике вызвал Анатолий Зверев. Вот гений. Нарисовал небрежно свою "Обнаженную с голубыми цветами" в 1966 году, кажется - в коротком перерыве между пьянками, и в 2005 коллекционеры за нее бьются. "Нечему здесь удивляться, Зверева хотят все", - сказал президент "Гепоса" Олег Стецюра.
Потом пошли совсем старые мастера - "Портрет композитора Артура Лурье" Сорина, "Дорога" Васильева, "Прошлая слава" Анисфельда - за них были заплачены пятизначные суммы. За двухметровый, в красных тонах, "Поцелуйный обряд" Маковского, со сценой по мотивам "Князя Серебряного", боролись два собирателя, из Лондона и из Москвы. Ведь многие лоты уже находились в Европе, проблем с их перемещением не предвиделось. Лондонец посылал предложения через Интернет, москвич - по телефону.
Отдельно, на благотворительные цепи, шли акварели школы Сергея Андрияки. Ученики Андрияки, сами дети, отдали свои работы в пользу российских детдомов. Через два часа многое было распродано, и все согласились, что аукцион получается успешным.
Разговоры стали громче. Искусствовед из Москвы Дмитрий, мой проводник в этом тесном аукционном мире, без остановки знакомил меня с профессионалами. В Лондон приехали и профессор МГУ, и владельцы московских антикварных салонов и арт-центров. Эстеты с деловым прищуром, эти директора выглядели как русские купцы, присмотревшие в свое время в Париже Матисса.
Нов этот раз Париж и Лондон стремятся обладать русскими картинами. Поэтому неплохо идет бизнес и у англичан, торгующих нашим искусством: улучшились продажи у Уильяма Макдауэлла, владельца галереи MacDougall’s, и у Мэтью Бауна, арт-дилера и владельца Matthew Bown Gallery. Мэтью хорошо известен в России с 80-х годов, особенно своими книгами о социалистическом реализме. В его галерею, которая была за углом, мы пошли дружной ватагой прямо с аукцион а.
Жители этого района на нас косились, но они потихоньку привыкают к русским. Владельцы местных пабов, думаю, еще вспоминали позавчерашнюю ночь, когда русские приглашали всех праздновать выход "Челси" в лидеры национальной футбольной лиги.
В галерее у Мэтью оказались русские картины - Ильи Табенкина, и живые русские художники.
- Танюша Назаренко, - обрадовался Дима женщине у окна.
- Какая Танюша? - переспросив, я почувствовала, как из румяных дилетантов сей момент перехожу в категорию темноты дремучей.
Тонкий профиль за черными волосами, стройная девичья нога - неужели та Назаренко, которая давно уже академик. Потом вспомнилось - ЦДХ, выставка фанерных обманок "Переход" с персонажами постперестроечной Москвы, наделавшая столько шума…
Встретили у Мэтью мы и другую русскую художницу - Таню Антошину. Она пришла с романтической внешности спутником. Антошина уверена, что женщина может воспевать мужскую красоту. Ее работы считают выражением мягкого русского феминизма. Говорили о пани Броне, которая недавно умерла.
С паней Броней я не растерялась - вспомнила пятнадцатилетней давности съемки для итальянского журнала: альтернативную старушку, музу московского коллекционера-винтажиста Петлюры, заброшенный Дом, который они заняли с группой единомышленников. Броня была бомжихой, но в семьдесят с лишним лет вдруг оказалась на пике своей судьбы.
Коллекцию Петлюры называли найденной на помойке, и это было почти правдой. На "Гелосе" ее предлагать бы не стали. А вот англичанки Петлюру поняли бы с полуслова, здесь модные девушки любят добавлять древние вещи в гардероб.
Подумалось: русские - такие же эксцентрики, как англичане. Художники, принесшие в Лондон печальную весть о смерти бабы Брони, футбольные болельщики, которые не сомневаются, что "Челси" - русская команда. Как только у нас появляются деньги, мы начинаем коллекционировать родное искусство. Мне кажется, что лондонец, боровшийся с москвичом за Маковского, тоже был русским.
Снова раскрываю аукционный каталог, смотрю на пейзаж, который запал в душу - "В зимнем лесу". В 1888 году парочка гуляла по лесной дороге в ранних зимних сумерках, и живописец Гавриил Кондратенко это запечатлел. Морозный дух от его небольшой картины идет до сих пор. Такой вечер, такой зимний лес возможны только в России. Конечно, многим захотелось обладать этим лотом. "Зимний лес" ушел за 32 тысячи.
"Поцелуйный обряд" был продан за 700 тысяч фунтов. "Кораблекрушение" Боголюбова - за 150 тысяч. Все эти старинные лица и давно отшумевшие морские волны украсят чьи-то гостиные или проходы над широкими лестницами. Будут висеть с соответствующей подсветкой, годами - на радость новым хозяевам.
О чем была песня
Грузины заставили британских десантников плясать "Калинку".
- Наверняка твоей жене любопытно на это посмотреть, - сказал знакомый мужа, приглашая нас на вечеринку английских ветеранов-десантников в его лондонском саду.
Конечно, мне было любопытно. Любопытство не оставляет меня все годы, что я живу в Англии. Какие сюжеты здесь встречаются! Для местных они - всего-навсего замылившая глаза рутина, но для иностранки - причудливая реальность, перед которой пасует фантазия.
Вечеринка десантников и их подруг оказалась настоящим интернационалом. Там были не только англичане, валлийцы и шотландцы, но также индусы, их дамы в сари, выходцы из Африки и Ямайки, вальяжные пакистанцы, красивый грек, статный испанец, веселые еврейки, латиноамериканские девушки и куча разных метисных вариаций, не поддающихся опознанию.
Тем не менее народ тихо обалдевал, когда слышал, что я русская. Кое-кому из них было трудно поверить, что я вдобавок понимаю по-английски. Поэтому, разговаривая со мной, они подкрепляли свои слова жестами.
- У нас был учебный марш-бросок, - мой очередной бравый собеседник пальцами изобразил на своей ладони шаги, - я замерз, устал, хотел прилечь, - молодой мужчина подложил ладони под голову, закрыл глаза - Тогда он, - рассказчик кивнул в сторону хозяина, - укутал и покормил маня… - он раскрыл рот, изображая кормежку. - Как своего сына!
- Что ты орешь на нее, да еще с дурацким акцентом? - заметил хозяин дома. - Она не глухая. Ольга такая же, как мы.
- И пальцев столько же, сколько у вас, - покрутила я перед ними пятерней. ("А вы нас монстрами считали. Стыдно теперь?")
- Ладно… - мой простодушный собеседник перешел на заговорщицкий шепот, продолжая свой рассказ. - А когда мы летели на самолете, - он растопырил руки и сразу напомнил мне маленького мальчика, играющего в войну, - я боялся прыгать первый раз…
Но я так и не узнала, что давным-давно случилось с ним в самолете, или в небе, или уже на земле.
В саду зазвучала громкая музыка: это для гостей заиграл смуглолицый дуэт с узким ручным барабаном и гитарой. Чем больше я их слушала, тем больше удивлялась. Песни были не только неожиданной чистоты и силы, они показались мне знакомыми, почти родными.
Это был советский эстрадный репертуар 80-х годов. Достаточно было закрыть глаза, чтобы представить себя двадцати летней. Подобные мелодии лились когда-то из телевизоров, радиоприемников, с эстрад кафешек. Неудивительно, что все эти "ая риба-ая риба" и "гвантанамера" вызвали во мне острый приступ ностальгии.
"Странные индусы, - подумала я, посмотрев на длинные пальцы и интелигентные лица исполнителей, - и музыку странную подобрали".
Народ станцевал сиртаки, отпрыгал хаву нагилу. Веселье становилось все более буйным, и самые заботливые кавалеры начали потихоньку уводить своих партнерш домой. Ноя попросила мужа задержаться - так меня увлекла эта музыка.
Когда они исполнили "Катюшу" и "Очи черные", я совсем расчувствовалась, пошла благодарить.
- Ай эм рашн, - ткнула себя пальцем в грудь. - Сенкью вери мач!
И тут настал момент истины.
- Пажалста, - ответили они.
Это были вежливые грузинские ребята, два Скрипача из "Кин-дза-дзы". В консерватории, небось, учились.
Потом они играли "Калинку". Это, надо сказать, было зрелище: британские десантники, с удовольствием отплясывающие под русскую песню, которую исполняют грузины. Они даже пытались напевать что-то. Еще б украинца с бас-барабаном сюда пригласить, и лондонская лужайка стала бы олицетворением мечты о дружбе и мире между народами.
"Вот какие номера надо готовить для Евровидения, а не бездарные We don’t wanna put in, - растроганно подумала я. - Музыка объединять должна. Ведь хорошие вокруг люди, если на каждого в отдельности посмотреть. И чего ругаемся, воюем, политику во все подмешиваем?.."
Потом я попросила их исполнить "Сулико".
- Хочешь танцевать? - пригласил меня муж.
Я положила руки ему на плечи, и мы медленно затоптались на лужайке под щемящую грузинскую мелодию. В тот момент я уже знала, что самым ярким воспоминанием вечера для меня станут не подвыпившие разноцветные натовцы, а два этих мальчика-музыканта.
Я могилу милой искал.
Сердце мне томила тоска…
Эта песня окончательно сроднила меня с ними. Ведь мы понимали друг друга с полуслова. Культурное пространство - фильмы, искусство, история - у нас оставалось общим. Не говоря уже о кулинарном пространстве. (Как хорошо отламывать кусок за куском от еще теплого хачапури, запивать домашним вином и слушать тосты гостеприимных хозяев. Впрочем, тосты - это опять культура.)
Ох, Сулико, как же так получилось. Ведь прожили вместе около двух веков…
"Мы понимаем, что войны начинают политики, но скажи - что за люди в Грузии живут?" - допрашивали меня несколько месяцев назад друзья мужа на наших традиционных посиделках в пабе.
Сердцу без любви нелегко…
Я верю, плохое когда-нибудь забудется, и мы начнем ценить главное. А главное - оно всегда хорошее. Может, народы и не ссорились?
- Тише вы, - хозяин дома зашикал на гостей, требуя уважения к единственной оставшейся на вечеринке даме, - для Ольги играют русскую народную песню про любовь!
Но разгулявшемуся десанту было уже не до лирики. Вокруг начался бедлам. Один гость маршировал, другой безуспешно пытался выбраться из кустов, третий свалился в пруд, распугав уток, четвертый орал патриотические песни (третий ему подпевал прямо из воды).
Теперь вечеринка ничем не отличалась от празднования Дня десантника в Парке культуры и отдыха имени Горького. Ведь десантники всего мира похожи - независимо от того, какого цвета они сами и их береты.
Нежная "Сулико" оказалась не в состоянии справиться с этой воинственной какофонией. Она прервалась, немного не дозвучав до конца. Я переглянулась с музыкантами. Они развели руками и виновато улыбнулись мне. Только мы трое знали, о чем была песня.