Возможно, все на том бы и закончилось, но подал голос Томас Беннет-младший, губернатор. Он и раньше возражал против "закрытости" суда, высказывая опасение, что свидетели обвинения давали показания под угрозой смерти или пыток. Но до исполнения приговора делал это неофициально, в узком кругу: четверо из шести подсудимых были его домашними рабами, и вмешательство могло вызвать подозрение в личной заинтересованности. Теперь же, когда казнь состоялась, губернатор пошел в атаку, выражая – в том числе и в открытом письме Генеральному прокурору США – протест против грубых нарушений в ходе суда. Правда, из Вашингтона разъяснили, что "рабы не защищены законом", но Беннета это не остановило: отметив, что казнены не только рабы, но и свободный негр, губернатор продолжил высказывать "тревогу и сомнения". В ответ на это, городские власти сообщили, что "угроза, оказывается, остается", и по городу пошли повальные аресты. В кутузку тащили всех чернокожих, кто был хоть сколько-то на виду, стараясь, однако, не трогать "вольняшек", и в конце концов, в СИЗО оказался 131 "заговорщик", – практически все из паствы "черной церкви", в том числе и наиболее зажиточные, – причем суд объявил, что всякое "запирательство" будет рассматриваться как "злостное соучастие в заговоре" и караться смертью, а вот за "сотрудничество со следствием" подсудимые получат реальный шанс отделаться высылкой или даже будут оправданы.
Дальнейшее лучше всего определяется формулировкой "охота на ведьм". Плюс "перетягивание каната". Суд, опираясь на поддержку мэрии и показания "проявивших благоразумие", штамповал смертные приговоры с приведением их в исполнение "в срок не более часа", а протесты губернатора насчет "отсутствия убедительных доказательств" и "явных оговоров" гасились на корню ссылкой на то, что свободных негров среди подсудимых нет, а следовательно, местные власти вправе. В итоге к середине августа было повешено 67 негров. 32 "менее виновных", в том числе Сэнди, сына Денмарка, продали на Кубу, 27 "давших ценные показания" оправдали, а еще 38 черных амнистировали. Однако жизни в городе им уже не было, и они старались уехать кто куда; скажем, Сьюзен, жена Денмарка, выкупленная аболиционистами, покинула Америку и поселилась в Либерии, а младший сын, Роберт, тоже выкупленный, уехал на Север, где стал, как планировал отец, священником.
Полная заморозка
И вот теперь, когда все было кончено, пресса опубликовала обращение губернатора к народу. Терять м-ру Беннету было нечего, в должности он пребывал последний год и прекрасно понимал, что вновь избраться элита Чарльстона ему не позволит, а потому практически открытым текстом, без эвфемизмов, обвинил суд и мэрию в "узурпации власти", "тайном правосудии" и "беззаконных убийствах с явной политической подоплекой". Ответным выстрелом прозвучал отчет мэра Гамильтона, утверждавшего, что "только такими мерами можно было спасти город от ужасной резни". В отличие от сухого, очень юридического текста Беннета, отчет мэра жестко бил на эмоции, взывал к "единению перед лицом страшной опасности", – и горожане приняли сторону суда. Губернатор со своими комплексами проиграл, и с тех пор на много лет вперед версия мэра стала официальной, а процесс завершился официально, – правда лишь в октябре, когда "за подстрекательство" различные суммы штрафа и тюремные сроки получили четверо белых – Уильям Аллен, Джон Игнасиус, Эндрю Родос и Джейкоб Дандерс, – причем, никто из них не знал Денмарка и никогда не выступал против рабства, зато все так или иначе критиковали мэра.
А потом пошел зажим гаек. Была практически растерта в порошок "черная церковь", обвиненная в сотрудничестве с "заговорщиками". Ее руководитель, всеми уважаемый проповедник Моррис Браун покинул штат, а зажиточным мулатам и вольным неграм из его паствы дали понять, что теперь за всякие глупости типа воскресных школ для черных можно поплатиться очень сурово, да и вообще, пусть молчат в тряпочку. Для полной ясности, ассамблея постановила, что выезд свободного негра или "цветного" за пределы штата более чем на два месяца автоматически лишает его права на возвращение, а каждому "вольняшке" под угрозой продажи в рабство предписали найти белого "опекуна", который бы поручился за его "достойное поведение". Мало того, ассамблея приняла еще и "Морской закон", предписывающий помещать в городскую тюрьму всех свободных черных моряков с судов, заходящих в порт Чарльстона на все время пребывания судов в городе, дабы предотвратить контакты рабов с черными иностранцами. Этот акт вызвал бурю негодования в Англии и Франции, возмутившихся унижением своих граждан, был признан неконституционным в Верховном суде, но власти Южной Каролины отказались подчиняться Вашингтону. И наконец, для "повседневного надзора" за поведением "всех не белых" сформировали муниципальную гвардию. Иными словами, итогом "заговора Вези" стало установление в штате "белой диктатуры", по понятиям которой, – это не говорилось вслух, но подразумевалось, – черные рассматривались как низшая раса, если вообще не как животные, а мулаты, даже самые "приличные", как некое недоразумение, которому лучше о себе не напоминать, – и развязала этот узел только Гражданская война.
И всё? Нет, не всё. Слишком много вопросов. Правда, в основном риторических: уже по итогам событий очень многие за пределами Южной Каролины обращали внимание на то, что при всей истерике насчет "ужасного заговора" никаких реальных вещественных доказательств, о которых говорилось в ходе суда, публика так и не увидела. Ни "тайников с оружием", ни "переписки с Гаити", ни "присяги с подписями", ни признаков "разветвленного подполья". Короче говоря, ни-че-го. А самые "ударные" свидетельства указывали только на, максимум, ворчливые разговорчики на тему "штат нуждается в перестройке" или, самый максимум, "нас тут не ценят, не худо бы сбежать в Гаити". Отметили въедливые исследователи и непонятное ожесточение мэра против мулатов, к заговору как бы отношения не имевших, а также "черной церкви", и полный склероз насчет тысяч "диких" африканцев, завезенных на плантации в 1800–1808 годах и реально осложнивших социальный климат. То есть под "вышку" старательно подводили "не белых", родившихся в Америке и вполне лояльных.
Смысл Игры
Короче говоря, на протяжении полутора, – да уже и почти двух, – веков наряду с официальной версией существовало и вполне обоснованное мнение, что элиты Чарльстона, играя на подсознательных страхах белого меньшинства, сознательно раздули из мухи слона, то есть из кухонных разговоров заговор. А когда в 2002-м историк Чарльз Джонсон обнаружил в архиве почти два века считавшиеся погибшими при пожаре "папки Вези", стало ясно, что так оно и есть без всяких maybe. Ибо данные "отчета Гамильтона", считавшиеся прямыми цитатами из как бы утраченного протокола, отличаются от реального текста как небо от земли, а несколько записок мэра судьям после казни первой группы подсудимых и вовсе содержат прямые инструкции любой ценой, не ограничивая себя ничем, доказать, что аргументы губернатора ошибочны и заговор был.
Но зачем? Ведь не может же быть, что несколько десятков душ погубили просто так, из расовой неприязни? Разумеется, нет. То есть бывает и такое, но не в данном случае. Как полагает сейчас, после находок Джонсона, абсолютное большинство исследователей, причиной всему был обострившийся в начале XIX века конфликт двух групп чарльстонской элиты: т. н. "патерналистов", "табачно-индиговых" плантаторов, считавших, что рабство изжило себя, а следовательно, негров необходимо готовить к исполнению роли наемных рабочих, и "ястребов", по мнению которых все проблемы штата решал хлопок, в связи с чем рабы должны трудиться на полях с максимальной эффективностью, обеспечить которую может только грубая сила. Исходя из чего, для "ястребов", – м-ра Гамильтона и его единомышленников, взгляды "патерналистов" были опасным либерализмом, а грамотность черных, и зачатки их организации, и сам факт наличия свободных негров, как плохой пример для "говорящих орудий", и растущие амбиции зажиточных "цветных" рассматривались как источник потенциальной угрозы стабильности и подлежали искоренению.
Иными словами, борясь с "патерналистами", Гамильтон и его сторонники стремились убить в зародыше мулатскую буржуазию, объективно союзную их оппонентам, ее социальную базу (грамотных негров) и "черную церковь". Ради этого они сознательно формировали общественное мнение, – при том, что белое меньшинство боялось негров и опасалось конкуренции мулатов, – создавая альтернативную реальность, которая, в конце концов, и стала основной. Подчас даже доходя до смешного: хотя в протоколах о внешности Денмарка не сказано ни слова, а знавшие его лично описывали "главу заговора" только как "цветного", в литературе, как правило, говорится о негре, иногда даже об "иссиня-черном". И ведь, казалось бы, друзья Вези должны были бы отстаивать его невиновность, но лет десять спустя они же, начиная с плотника Тома Брауна, компаньона Денмарка, и пастора Мориса, заговорили о "заговоре" в тонах, которым, пожалуй, позавидовал бы и сам мэр Гамильтон. По той простой причине, что после жуткого мятежа Ната Тернера, – о нем позже, – напугавшего даже аболиционистов, "борцам за черное дело" (и их нынешним наследникам) был остро необходим "правильный герой", и м-р Вези подходил на эту роль идеально, только для вящего эффекта ему следовало стать "иссиня-черным", поскольку мулат, что ни говорите, все-таки ни то ни сё.
Глава 12. Непонятная война
Хронологически эта глава должна была бы предварять предыдущую, но, на мой взгляд, ее место именно здесь. Ибо события, о которых пойдет речь, объясняют, откуда и почему появился на Юге тот самый психоз, жертвой которого стал, в частности, Денмарк Вези, а затем и весь Диксиленд, как черный, так и белый…
У всех нервы
А суть этих событий в том, что в начале XIX века рабские мятежи в США качественно изменились. Если раньше они случались нечасто, при стечении очень особых обстоятельств, то теперь пошли волной, несколько раз на год, и хотя по масштабам и последствиям ничего страшного не случалось, тенденция нарастала, страша видимой непонятностью причин. Если где-то кто-то был с рабами жесток, это еще как-то можно было бы объяснить и понять, но – идеальный пример – в имении Чатем, принадлежавшем старым, британского еще корня вирджинским аристократам Фитцхью, к сотне с лишним своих рабов господа относились, как средневековые сеньоры к своим вальвассорам. Вплоть до (отчеты сохранились) содержания для чернокожих врача, а также отпусков и премий специалистам (их в имении было много), чтобы те могли выкупиться на волю. Некоторых черных детишек даже учили грамоте и рисовать! И вот при таких-то тепличных условиях в январе 1805 года рабы Фитцхью взбунтовались. Причем по причине, совершенно в те времена немыслимой: в связи с тем, что после дождей вышло солнце, надзиратель прервал рождественские каникулы, пообещав рабам дать отгулы после того, как урожай будет собран.
Такое вообще могло быть только в имении старомодных Фитцхью, у всех прочих, даже из числа самых либералов, вопрос о каких-то отгулах вообще бы не стоял, и тем не менее негры начали перечить, а потом перебранка перешла в драку, то есть прямой бунт, и гасить его пришлось уже силой оружия. Естественно, погасили, а виновных (всего лишь пятерых) наказали: двоих застрелили при попытке к бегству, одного, разбившего надзирателю голову, повесили, а еще двоих продали куда-то на Антилы, – но сам по себе факт, да еще с учетом того, что причину своей вспышки усмиренные внятно объяснить не могли, напугал южан очень сильно, эхом отозвавшись в Чарльстоне через почти 20 лет. Ибо Вирджиния же – с ее умеренными, а то и вовсе либеральными нравами хозяев, с работой на "легком" табаке – считалась эталоном "черно-белого" сосуществования. И если уж тут, ни с того ни с сего, без лидера и внятной цели, началось подобное, повторяясь с тех пор чуть ли не раз в два-три месяца, так чего могли ждать "хлопковые", "рисовые" или "сахарные" штаты? Да ничего хорошего. И события 1811 года аккурат в Луизиане это подтвердили.
Сепаратизм и аннексия
В скобках. Совсем еще (в 1803-м) недавно французская Луизиана, а ныне "Орлеанская территория", в добровольно-принудительном порядке проданная Штатам (как потенциальному союзнику, способному, если откажут, и отнять) Наполеоном, "стояла" на тростнике, будучи второй после Кубы сахарницей Европы и Америки. А стало быть, и на тяжкой работе, выжимающей человека быстро и надежно, в связи с чем негров в штат при всех властях завозили много. Когда действовал запрет на ввоз, контрабандой – и без всяких промежуточных инстанций, прямо из Африки, потому что никаких особых навыков и даже владения языком от полевого рабочего никто не требовал, был бы крепок и вынослив. Сюда же, в свою языковую среду, бежали из окровавленного Санто-Доминго и уцелевшие французы-плантаторы, вывозя с собой рабов, знающих толк в переработке сырца. И "цветных", – как рабов, так и вольных, – с учетом куда более вольных, нежели англо-протестантские, франко-католических и испанских (донов из близкой Флориды в колонии тоже жило немало) нравов тут тоже более чем хватало. В итоге соотношение белых с черными подкатило под 12:55, сильно зашкаливая за все мыслимые где угодно показатели, и это нервировало губернатора территории (Луизиана штатом еще не была) Уильяма Клейборна, не привыкшего к такому количеству этнически сомнительного контингента, да к тому же очень опасавшегося мятежей, подозревая испанцев в распространении "антиамериканских" настроений.
Причины на то имелись, и веские. Новые территории, включая первоклассный порт Нового Орлеана, были невероятно богаты, экономически перспективны, но и проблем было очень много, – в том числе и политических. И дело даже не в том, что в окрестностях бродили шайки беглых рабов, базирующихся в плавнях озера Пончантри, выкурить откуда их не представлялось возможным, – с этим как раз справлялись, – но край был инфицирован идеями, привезенными с Гаити, а это было куда опаснее. И более того. Аккурат за рекой, на левом ее берегу, лежала Западная Флорида, совсем включенная в состав Орлеанской территории, и этот факт осложнял ситуацию многократно. Ибо отняли ее Штаты у испанцев не напрямую, а в два хода, сперва спровоцировав восстание обосновавшихся там американских поселенцев. Повстанцы в сентябре 1810 года прогнали донов, которых было очень мало, объявили о рождении "Государства Флорида" и попросили Вашингтон либо признать их, либо принять в союз как штат.
Но не выгорело. Вопреки всем предварительным обещаниям, Штаты попросту ввели в "государство" войска, аннексировали его и, не предоставив никакой автономии, включили в состав Орлеанской территории, при том, что Западная Флорида традиционно конкурировала с Луизианой. А это, естественно, пришлось крайне не по нраву как "флоридцам", так и флоридским испанцам, – и их естественное недовольство аккуратно подогревалось властями Восточной – все еще испанской – Флориды, отражавшими, кроме всего, и интересы Франции, державшей в тот момент Испанию под полным контролем. Короче говоря, поводов для головной боли у м-ра Клейборна было более чем, а если не забывать о тяжелой вражде старожилов Луизианы с "понаехавшими" и продолжающими ехать янки, так завидовать ему и вовсе не стоит. И это только про белое население. Не беря в расчет черное, которому при испанцах жилось куда легче, и "цветных", под французами считавшихся полноценными гражданами, а теперь оказавшихся не пойми чем, без всяких прав. Скобки закрываются.
Марш левой, два, три!
А теперь перенесемся на Немецкий берег, часть луизианского побережья, где кучно, одна к другой, теснились на речном берегу богатые плантации, а цветовая гамма населения отличалась особой концентрацией темных тонов. Именно в тех местах в субботу, 6 января 1811 года, несколько рабов – негр Квамена и два мулата, Гарри и Хендерсон, – пришли на плантацию полковника Мануэля Андре, чтобы вместе с приятелем, тоже мулатом Шарлем Делондом, рабом-надсмотрщиком, а также (для белых это было тайной, для черных – нет) паханом банды беглых, обитавших в округе, отметить финиш рабочего сезона. Посидели, выпили и, как потом оказалось, довели до ума план давно задуманного бунта. Решено было в понедельник начинать, соответствующие указания пошли по поселкам, где имелись ячейки заговорщиков, – и 8 января Делонд дал сигнал, лично напав с топором на владельца.
Правда, полковнику Андре, хотя и тяжело раненному, удалось добежать до конюшни и ускакать, но его сын, лежавший в постели с приступом лихорадки, спастись не смог. После этого два десятка мятежников во главе с Делондом двинулись вверх по реке на север от Нового Орлеана, по пути обрастая сбегающимися на стук барабанов сторонниками (примерно 10–25 % на каждой плантации), и где речами, а где и затрещинами заставляя сомневающихся негров присоединяться. Более всего всех, видевших это шествие, поражало, что полевые работники двигались не беспорядочной толпой, а колонной по четыре человека в ряд, под испанскими и французскими знаменами, стараясь держать шаг. "Это, – записал очевидец, – несколько походило на армию, хотя ружей было очень мало, в основном топоры и мотыги". Даже в Вирджинии, где рабство было довольно легким, а отношение к рабам, даже плантационным, патриархальным, такой организации не было. И притом организация случилась не как в случае с Габриэлем, – харизматические лидеры с программой, быстро объединяющие вокруг себя всех, желающих странного, все же большая редкость, – но стихийно, без видимых причин.
Как ни странно, плантации на своем пути мятежники хотя и поджигали, но не особенно старательно (два дома из пяти так и не сгорели), а вот на поиск и убийства времени не тратили; единственным исключением стало убийство плантатора Франсуа Трепанье, которого, не слушая уговоров Делонда, зарубил топором мулат Кук, еще один зачинщик мятежа, присоединившийся к основным силам во главе группы примерно в два десятка всадников, – и далее именно Кук пытался ловить белых и отдавал приказы жечь имения. Впрочем, приказам никто, кроме его людей, не подчинялся, общепризнанным лидером был Делонд, но тот не подтверждал, объясняя, что заниматься глупостями не время, а надо спешить, – правда, не объясняя, куда и зачем. В итоге, несмотря на очень серьезный масштаб событий, – от 200 до 500 участников, в основном молодые полевые рабочие, – погибло всего двое белых, остальные сумели заблаговременно спастись бегством, причем в основном благодаря своим рабам, что-то знавшим и заранее предупредившим хозяев.