Как же их добывают? В принципе, казалось бы, процесс несложный и полностью механизированный: бурильщики перфораторами пробуривают в стенах камер отверстия, взрывники закладывают в эти отверстия аммонит и взрывами отбивают горную массу (на языке горняков это называется "палить камеру"), затем порода скреперуется на центральную рассечку, на рудный двор, в бункер и по ленточному конвейеру - "на-гора". Здесь пески разваловываются бульдозерами и ждут промывки. Но сколько при этом опыта требуется от горняков, какое виртуозное владение всей этой техникой: перфораторами, скреперами, электробульдозерами, бульдозерами! Помимо этого, в бригаде идет постоянный поиск - как, например, лучше, рациональнее спланировать шахтное поле, чтобы с той же площади взять наибольший объем песков, чтобы производительнее использовался конвейер… Поднятая наверх порода тоже не просто сгребается в кучу: конфигурация отвала продумана так, чтобы к началу промывки пески уже оттаяли и можно было удобнее и скорее подавать их на промприбор… В первое время своего существования Дальний особенно страдал от нехватки электроэнергии. В бригаде Николая Чуева нашли выход: сняли со скреперных лебедок электромоторы, поставили дизели.
То же проделали и на транспортере. В итоге - электричества не было, а техника работала, не простаивала, и производительность не падала… А сколько приходится думать об экономии! Ведь снабжать-то Дальний еще сложнее, чем Билибино, здесь каждая доска, каждый метр троса, крепежного леса на учете, не говоря уж о буровых коронках, о запчастях, о киловатт-часах. Здесь каждая вышедшая из строя деталь еще раз десять вновь доведется до ума и сгодится в дело. И почти полтора рабочих дня ежемесячно чуевцы работают на сэкономленных материалах… Вот об этом и о многих других вещах, связанных с организацией процесса труда, в бригаде и думают, и говорят, и беспокоятся. А о конечном результате процесса, о самом золоте как-то не говорят. Ну помянут иногда: "металл"…
Мы долго ходили с Сабитовым по шахте, видели, как бурят, как взрывают, скреперуют, и, когда я потерял всякую ориентировку, вышли на поверхность в том самом месте, где спустились. Сабитов показал на маленький теплячок среди долины, находившийся на порядочном расстоянии: "Там, под ним были…" С высоко поднятого ленточного конвейера сыпалась и сыпалась земля к громоздившемуся отвалу.
Мы пошли к поселку. Навстречу дул легкий ветерок, и при сорокаградусном морозе этого было достаточно, чтобы леденело лицо, быстро нарастал иней на шапке и отворотах полушубка. Над площадкой недалеко от шахты стрекотал большой вертолет МИ-8, к нему была подвешена сверкающая цилиндрическая емкость. Вертолет приспустился, цистерна осторожно легла на снег. Ее отцепили, и освобожденная машина, не приземляясь, взмыла и удалилась.
- Шакирович! - окликнули Сабитова в поселке. - Завтра домой, на Встречный лечу. Что жене передать?!
- Передай, чтоб тапочки домашние прислала, - сказал Сабитов…
Тут надо упомянуть, что формально Дальний именуется "участком" или "объектом" - пока. Осваивают его так называемым "экспедиционным" способом. С двух приисков - "45 лет ВЛКСМ" и карьера имени Билибина - направлены сюда несколько лучших бригад. На вопрос "Какая бригада у вас самая передовая?" на Дальнем с неизменной серьезностью отвечают: "У нас все - передовые. Отстающих нет". Каковы в данном случае критерии "лучшей" бригады? Стабильный, давно сработавшийся коллектив. Большой опыт работы на "подземке". Высокая квалификация рабочих, причем каждый владеет несколькими необходимыми горняку специальностями. Разумеется, дисциплина. И что, конечно, немаловажно - мобильность бригады, то есть готовность и умение начинать с "кола" и продолжительно трудиться в условиях "поля"… Километрах в сорока от Билибино находится поселок прииска "45 лет ВЛКСМ" - Встречный. В последнее время в шутку, а очень может быть, что и всерьез, его стали называть "Городом тысячи женщин", потому что "тысяча мужчин" со Встречного уехала. Около месяца горняки живут и работают без выходных на Дальнем, стараясь не только выдать месячный план, но и сделать "задел" на будущее. Затем на вертолетах их отвозят на Встречный, где у них благоустроенные квартиры, где ждут семьи и домашний уют. Пустеет, замирает Дальний. Через несколько дней с утра опять налетают вертолеты, высаживают "тысячу мужчин", и поселок вновь оживает. Таков ритм Дальнего. Это и есть "экспедиционный способ". И так - в течение нескольких лет…
Начался Дальний, как водится, с палаток, и "палаточный период" здесь еще не кончился. Длинные, армейского образца, брезентовые домики вытянулись в ряд на склоне сопки, а вокруг - беспорядочная россыпь свежесрубленных, деревянных. Строить самим себе жилье дальненцам официально разрешили недавно, и теперь в поселке около двухсот домов. Самая простейшая разновидность такой постройки - передвижной тепляк на санях. Называют его - "бунгал", отбросив лишнее, пригодное, может быть, в тропиках и под пальмами, а на Севере совершенно неуместное "о". Никаких улиц, в строгом смысле этого слова, и тем более нумерации домов на Дальнем пока нет, поэтому домики ставят на любом свободном месте, кому где понравится. Идешь по поселку, смотришь - бульдозер сдвигает на сторону сугроб. Через час проходишь снова - "бунгал" уже стоит, и от ближайшего столба тянут к нему провода. Потом появится в "бунгале" печка, нехитрая самодельная мебель, и - может приезжать жена… Или сделали его для себя два-три закадычных друга, теперь переберутся из общей палатки на десять-пятнадцать человек, где один со смены пришел, спать хочет, а другой-частушки по приемнику слушать, и будет у них маленькая согласная коммуна… Как только не называли на новостройках поселки, возникшие таким образом! В Братске, помню, была "Индия" - от "индивидуального застроя". Так кондуктор в автобусе и объявлял: "Следующая - Индия!"… Еще "Нахаловка", то есть образовавшаяся "по нахалке", когда не разрешали строить. Еще "хапстрой", потому что всякий брошенный обрезок доски или бревна, кусок железа или рубероида человек прибирал - ему сгодится. Но он же не дворец себе отгрохал - времянку слепил! Он бы и рад, чтоб ему готовую квартиру со всеми удобствами дали, но ведь это ждать сколько!..
Уникален ли в этом смысле поселок Дальний для Севера? Конечно, нет. Еще в 1969 году, за несколько лет до возникновения Дальнего, в Магадане вышла книга "Человек и Север", написанная сотрудником Магаданского Северо-Восточного комплексного научно-исследовательского института В. Яновским. Книга очень своеобразная: патетические слова в адрес Севера перемежаются в ней с данными статистики, лирическое авторское отступление вдруг заключается сухой рационалистической мыслью, а за всем этим чувствуются давняя неизлечимая любовь северянина к своему краю и беспокойная забота о тех, кто его осваивает и будет осваивать впредь. В этом исследовании есть немало строк, которые можно и сейчас отнести непосредственно к Дальнему. Вот, например: "В наиболее неблагоприятном положении оказываются на Северо-Востоке небольшие по численности жителей поселки приисковых горных участков. Эти "промышленные десанты" берут на свои плечи самый тяжелый труд и удерживают позиции не на день-два или неделю, а год, другой, третий… Как аванпосты наступления, они выдвинуты далеко вперед и нередко отделены от приискового поселка ста - ста пятьюдесятью километрами полного бездорожья, а от районного центра и всеми пятьюстами километрами…" Интересно, что в этой же книге приводятся перечни объектов культурно-бытового обслуживания для подобных поселков с различной численностью населения, разработанные в свое время в СВКНИИ с учетом современных требований демографии и социологии. Вот подходящий как раз для Дальнего по количеству жителей комплекс - Н-1000. Здесь предполагается Дом культуры с комнатами для кружков, библиотекой в 10–15 тысяч томов, зрительным залом на 200–250 мест. Спортивный комплекс с плавательным бассейном, крытая зимняя площадка, зимний сад! Затем прачечная, всевозможные ателье, мастерские, химчистка, парикмахерская, столовая-кафе с отделениями кулинарии и полуфабрикатов, магазины и т. д. Что есть на Дальнем? Есть клуб в палатке, вернее, даже два: своя палатка у билибинцев и своя на "45 лет ВЛКСМ". На двери столовой обычно висят две афиши: сегодня, положим, у билибинцев "Нейлон-100 %", а на "45 лет ВЛКСМ" - "Звезды не гаснут". Назавтра - наоборот. Добрая половина зрителей в такой палатке во время сеанса стоит… Есть одна столовая, в которой горняки по часу-полтора простаивают в очереди. Крохотный магазинчик с набором консервированных компотов - продуктами Дальний снабжается так же трудно, как оборудованием. Есть баня, где часто нет холодной воды - воду на Дальний доставляют водовозками с реки за сорок километров, и львиную долю ее забирает дизельная электростанция. Идет горняк в баню, несет с собой таз со снегом. Вот, пожалуй, и все…
Позже, когда я вернулся в Билибино и поделился с Лысковцевым своими впечатлениями о Дальнем (впрочем, он и без меня все это хорошо знал), секретарь райкома просто сказал: "Если ждать, пока все будет построено, плана не дали бы… Мы мечтаем о том времени, - добавил Валентин Васильевич, - когда на вновь открытое месторождение нам сразу выдадут генпроект горняцкого поселка, в котором все было бы предусмотрено. Чтобы мы могли быстро поставить жилье, магазины и прочее, а потом пригласить горняка и сказать ему: "Вот твой дом, вот детский сад и школа для твоих детей, иди и спокойно работай". Чтоб были легкие и надежные домики, которые можно было бы забросить вертолетом, и несколько комплексов таких мобильных поселков - для разных месторождений…" Помню, мы еще пошутили грустновато, что все это, наверное, тогда будет, когда и "металл" никому не понадобится… Однако, уже прилетев в Москву и засев за этот очерк, отыскал я в своем архиве (как человек, пристрастно относящийся к Северу, я собираю самые разнообразные сведения о нем) опубликованное несколько лет назад в журнале "Новое время" интервью с заместителем Председателя Совета Министров СССР, председателем Госстроя СССР И. Т. Новиковым, возглавлявшим одну из советских делегаций в Канаду. На вопрос корреспондента: "Вы упомянули, что в Канаде есть немало такого, что можно было бы позаимствовать. На что вы, в частности, обратили внимание?" - И. Т. Новиков ответил? "В Канаде, как и в нашей стране, много леса, и канадцы строят немало деревянных домов и строят хорошо. Мы ознакомились, например, с фирмой АТКО. Она изготовляет заводским способом передвижные дома из дерева и легких заполнителей. В основе своей - это блоки, которые можно использовать как жилые дома для одной семьи, причем фирма снабжает их всем необходимым для благоустройства. Из таких блоков можно также собирать здания любой протяженности и ширины для школ, контор, детских учреждений и так далее… Такие здания, недорогие и удобные, могут даже в суровых условиях Севера эксплуатироваться в течение 10–15 лет. Блоки весом от 1300 до 2000 килограммов без всяких затруднений доставляются в законченном виде по железной дороге, водным или автомобильным транспортом, а в отдаленные места - вертолетами или самолетами". А из той же книги В. Яновского узнал я, что и у нас в стране уже существуют предложения по проектированию "серии типовых приисковых комплексов". Следовательно, не такая уж это, оказывается, невозможная вещь, чтобы о ней нужно было мечтать!
И тут, конечно, можно было бы пуститься в долгие и правильные рассуждения о том, "как хорошо было бы, если…" и т. д. Однако я всегда при этом вспоминаю увиденную реальную жизнь и реальных людей. Как, не дожидаясь, пока кто-то где-то спохватится и сделает для них, строят они себе "бунгалы", привозят со Встречного книги из собственных библиотек (когда на Встречном подписка была на Пушкина, возле книжного магазина всю ночь костры жгли), привозят целые подшивки газет и журналов, транзисторные приемники и магнитофоны. А строители между тем заканчивают детский сад и школу, начали два больших жилых дома. И потихоньку налаживается быт на Дальнем… Вспоминаю "лесных братьев", ребят из бригады Чуева - Геннадия Сливаева, Бориса Лосева и Геннадия Жукова. "Лесными братьями" дальненцы прозвали их потому, что они себе дом в лесу поставили, в стороне от поселка. Вокруг дома стаи белых куропаток с дерева на дерево перелетают. Чем не "зимний сад"? Все трое - бурильщики, взрывники, скреперисты. "Какая работа на шахте самая легкая?" - наивно спросил я, и коренастый светлоусый Жуков ответил за всех: "Самая легкая - это лечь на койку и читать газету".
Улетев, я мысленно и с какой-то грустью проследил свой путь над заснеженными сопками, деревца на которых напоминают сверху редкую и тонкую штриховку, и - оказался опять на Дальнем. Ведь уже с половиной поселка начинаешь здороваться, и в столовой, в списке, кому поступили телеграммы, отыскиваешь свою фамилию, и бурильщик Вася Шодьогов, венгр из Закарпатья, на день рождения пригласил, и за обедом есть с кем перекинуться парой слов, в духе того лихого, бесшабашного юмора, какого ни от кого, кроме северянина, не услышишь. "Говорят, японцы часы изобрели с ультразвуком, комаров отпугивать!" - "Ну это, может, их, японского, комара отпугнешь, а нашего, чукотского, нипочем не отпугнешь. Наш умрет, а сядет!.." И все чаще по вечерам заводишь с Леней Мельником разговор, чтоб поступить к нему в бригаду, и он согласен: "А что?! Давай! На первых порах возьму помощником скрепериста…" И вот тут вспоминаешь, что надо еще на другой конец Чукотки, и чувствуешь, что пора… Расстаешься с Дальним и с этого момента начинаешь вспоминать всех этих людей и многих других, о которых просто упомянуть - недостаточно, а чтоб рассказать подробно - повторяю, надо писать книгу. И раз обо всех невозможно, тогда в заключение хотя бы несколько слов о пекарихе Вере Владимировне Потапенко, одной из немногих женщин в "Городе тысячи мужчин". На Дальнем она тоже с первой палатки. Никакой пекарни, конечно, не было, а хлеб нужен. Сложили сразу русскую печь, двадцать пять булок в нее садилось, потом начали ставить кругом стены. Днем плотники свое дело делали, а ночью Вера Владимировна приходила, пекла под открытым чукотским небом… Ну а сейчас пекарня сразу полтонны выдает, и должен сказать, что такой вкусный хлеб я редко где пробовал… Вот потому-то и не пускаюсь я в помянутые мной "правильные" рассуждения типа: "Как хорошо могло бы быть, если…" Удерживают меня воспоминания о Дальнем да изречение одного великого философа: "Жизнь борется и работает, добродетель стоит праздно и говорит".
Февраль - март 1976 года
Коса, на которой стоит Уэлен…
1
Кто из нас не помнит школьную географическую карту нашей страны с постепенно редеющими к востоку кружочками городов и самый последний одинокий кружочек в конце Чукотского полуострова и прежнее, через два "л", написание: Уэллен. Виделся он тогда привычным взору, большим и в то же время необыкновенным городом - в снегах, с яркими огнями, просвечивающими сквозь постоянную метель, с веревками, натянутыми вдоль улиц, чтоб не заблудиться… Многим, наверное, он и до сих пор таким кажется: часто, например, приходят чукотским ребятам письма с адресом "город Уэлен" и номером школы, скорее всего своей - ученик 101-й московской желает переписываться непременно с учеником 101-й уэленской, - а Уэлен-то при знакомстве с ним оказывается маленьким поселочком с одной недлинной улицей без всяких веревок и с одной школой.
И еще узнаешь: расположен он не на самой оконечности мыса Дежнева - до крайней восточной точки страны от поселка еще километров двадцать. Я не раз ходил туда и очень любил эту дорогу, вернее, путь, потому что никакой дороги, даже тропинки малой там нет. Сразу за поселком начинается сопка, по склону которой поднимаешься долго, часа два, и долго, оборотись, можешь видеть Уэлен, стоящий на узкой галечной косе, в окружении лагуны и моря. Постепенно скрываются домики, ближайшие к сопке, остается только полярная станция в дальнем конце поселка, но вот и она пропадает. За сопкой обнаруживаются распадок и крутая стена другой, еще более высокой горы - ее можно обойти, но и велик соблазн подняться. Кочковатый, зеленый, как и лежащая внизу тундра, местами сочащийся водой склон перемежается черными осыпями громадных камней, глубоко между ними виднеется иногда лед, который до зимы, наверное, и не растает. К концу подъема уже порядочно устаешь, однако не останавливаешься, не отдыхаешь, не смотришь по сторонам, чтобы сделать это не торопясь, как следует, на самой вершине. Увенчивают ее кекуры, останцы, каменные столбы, подобные башням древней крепости, уцелевшим под соединенным натиском солнца, дождя, мороза, ветра. Вот сюда, на самую высшую точку мыса Дежнева, ради открывающегося с нее вида ты и стремился.
"А через тот Камень ходу день; а как на него человек взойдет, и он оба моря видит: Ленское и Амурское", - говорится в пояснениях к старинной карте. Оба моря, то есть оба океана - Северный Ледовитый и Тихий. И не только два океана - к западу простирается слегка всхолмленная равнина тундры, замыкающаяся далеко на горизонте цепью гор. Тундра поблескивает множеством ручьев и речек, сверху они напоминают нарисованные детской рукой деревья с ветвями, отягощенными плодами озер. Впереди же, на востоке, между двумя понижающимися сопками, словно в кубке прозрачном, светится ярко-синий треугольник Берингова пролива. И в ясную летнюю ночь, при невысоком поостывшем солнце, когда не струится от земли, не дрожит и не размывает даль нагревшийся воздух и все предметы видятся особенно отчетливо и выпукло, еще дальше можно различить такие же, как и вокруг тебя, горы с остатками снега - оконечность другого материка, мыс Принца Уэльского, Аляску… С этой сопки не торопишься уходить: внезапно очень хорошо представляешь себе весь лежащий за твоей спиной материк, потом и другой, напротив, и вот уже не два океана и два материка, но разом созерцаешь всю Землю, чувствуя, что не просто на вершине стоишь, а на одной из немногих, самых примечательных вершин мира.