Только без двенадцати час зеленые светящие бомбы были сброшены самолетом поддержки в самое сердце экспериментального завода. Оставшиеся несколько самолетов бомбили этот единственный верный индикатор, причинив особенно серьезный ущерб важнейшим лабораториям и административным зданиям.
Делая круг за кругом над районом Пенемюнде, Сирби видел воздушные бои, кипевшие вокруг него. Небо вокруг, казалось, представляло собой "дождь из обломков подбитых самолетов". Его охватило жгучее желание повернуть домой, но он взял себя в руки. Он в последний раз вышел на связь с бомбардировщиками, убеждая их "как можно аккуратнее проводить бомбежку и обращать внимание на зеленые маркеры". Затем он повернул свой "ланкастер" и пристроился к основному потоку самолетов, направлявшихся домой.
Так закончилась битва за Пенемюнде.
Бомбардировочное командование потеряло 41 самолет, включая сбитый над Берлином "москито". Из первой волны бомбардировщиков было выбито шесть самолетов, то есть около 2,5 процента от общего количества самолетов, участвовавших в налете. Вторая волна лишилась трех самолетов, или 2,7 процента. Однако во время финальной атаки было сбито не меньше 21 самолета, то есть 16,1 процента.
Самой большой победой той ночи был, несомненно, успех берлинской стратегии сэра Артура Харриса: судя по немецким документам, не менее 203 ночных и дневных истребителей, которые в противном случае поджидали бы бомбардировщики над Пенемюнде, были направлены "защищать" Берлин.
Только треть из них впоследствии направились в Пенемюнде. Но даже тогда офицеры наземных постов наблюдения отправляли истребителей со всей Северной Германии в Росток, Свинемюнде и Штеттин.
Проведя в воздухе три часа сорок минут, Фридрих Карл Мюллер повернул на аэродром в Бранденбург-Брист. Со взлетно-посадочной полосы поднимался столб дыма. Более 100 истребителей из Берлина, в отсутствие четких приказов со стороны Каммхубера, решили сесть в Бранденбурге и превратили взлетно-посадочную полосу в свалку битых машин. Постоянно горели красные сигнальные огни, предупреждавшие остальные самолеты. Мюллер приземлился, невзирая на эти сигналы. Его самолет совершал крутые виражи, выруливая мимо груд покореженных истребителей. На первый взгляд с ходу можно было списывать около тридцати самолетов. Здесь Мюллер встретил своего командира, самого майора Херманна. Его лицо было чернее тучи. Оба согласились, что, если бы немецкие истребители отложили свой взлет хотя бы на час, британские ВВС потеряли бы над Пенемюнде более 200 самолетов. В Голландии генерал Каммхубер все еще пытался восстановить связь с Германией. Ему казалось чрезвычайно прискорбным, что связь оборвалась именно в ту ночь, когда противник был обречен на поражение. После войны британские офицеры сообщили ему, что два офицера, работавшие в его командном пункте, были британскими агентами. Им было поручено сделать все, чтобы подорвать оборону Пенемюнде в ту знаменательную ночь. Это, однако, всего лишь предположение.
Тридцать летчиков-истребителей, которые достигли Пенемюнде, заявили, что сбили 42 самолета, на два больше, чем на самом деле потеряло Бомбардировочное командование. Восемь "моски– то" не только оттянули 203 немецких ночных истребителя к Берлину, но также вынесли настоящий шквал из выпущенных по ним 11 774 зенитных снарядов.
Двое отважных летчиков, круживших в берлинском небе на своих обшитых фанерой и лишенных вооружения самолетах, намеренно бросая вызов немцам, не вернулись домой.
Как много сотен их товарищей обязаны этим двоим – старшему лейтенанту авиации Куку и его радисту сержанту Диксону – спасенными жизнями?
4
Когда звуки атаки начали стихать, генерал-майор Дорнбергер повернулся к своему адьютанту, доктору Вернеру Магириусу, и простонал:
– Мой прекрасный Пенемюнде… мой прекрасный Пенемюнде!
Вот что рассказывает об этом дневник секретаря профессора фон Брауна: "Четвертый и пятый блоки все в огне. Повсюду слышны взрывы – рвутся бомбы замедленного действия. Рушатся стропила и фронтоны.
Я чуть не наступила в огромную лужу крови. В ней лежала оторванная, с обрывками мундира нога.
– Кто-нибудь, выйдите из бункера и помогите!
Какой позор, люди бегут прочь.
Мой профессор кричит:
– Мы должны спасти секретные документы!
Но крыша уже рухнула, и фасад вот-вот упадет. Мы можем попробовать подняться по лестнице. Профессор сжимает мою руку, и мы осторожно входим в здание. Оно представляет собой скопление маленьких пожаров. Идя ощупью вдоль стены, мы доходим до второго этажа. Двери сгорели; войдя в комнату, мы медленно приближаемся к сейфу.
Я несколько раз бегала вверх и вниз по лестнице, нагруженная секретными документами, пока не выбилась из сил. Профессор и несколько мужчин остались наверху. Они выбрасывали из окон мебель и вещи. Я была внизу, складывая бумаги в сейф, лежащий на земле.
Невыносимая жара. Пришел часовой и встал флегматично перед сейфом с оружием наготове. Медленно занялся рассвет. Я вернулась в бомбоубежище. Секретные документы в безопасности под замком".
Всю ночь из Волгаста раздавались телефонные звонки, единственная связь с остальной Германией: Гитлер, который в предшествующие недели ложился спать не позже двух часов ночи, в этот раз оставался на ногах до четверти четвертого. В пять утра полковнику Занссену позвонили в Берлин и приказали немедленно возвращаться в Пенемюнде.
Дункан Сэндис, который всю ночь ждал в Уайтоне возвращения самолетов, был рад услышать от экипажей самолетов наведения, что рейд был удачным, хотя пилот головного бомбардировщика отказался признавать это до тех пор, пока не увидел фотоснимки Пенемюнде на следующее утро. Бомбардировка прошла исключительно аккуратно. Было проанализировано 457 фотоснимков. Бомбардировочное командование пришло к выводу, что "почти все самолеты бомбили в пределах трех миль, большинство – в радиусе одной мили от точки прицеливания".
Вице-маршал авиации Беннет приписал большую часть успеха в этой победе своим эскадрильям самолетов наведения. Затем последовала раздача наград: полковник авиации Сирби, координировавший атаку на Пенемюнде, был награжден орденом "За боевые заслуги": он "выполнил свою трудную задачу с виртуозностью, продемонстрировав безупречное руководство, большую отвагу и решительность".
На следующий день после налета "москито" произвел разведку окрестностей Пенемюнде. Медменхем сообщал: "В районе цели и вокруг нее большая концентрация воронок, многие здания все еще в огне. В Северной промышленной зоне [экспериментальный завод] порядка двадцати семи зданий среднего размера полностью разрушены, по крайней мере четыре здания все еще горят".
Более детальный анализ показал, что вокруг экспериментального завода пятидесяти зданиям нанесен серьезный ущерб. Два больших цеха в районе второй цели, к сожалению, избежали серьезных разрушений, одно осталось совершенно невредимым. Больше всего пострадал городок персонала. Все до одного из 100 зданий, рассеянных в лесу, были уничтожены. Из тридцати бараков, которые составляли лагерь для принудительных работ Трассенхайде, восемнадцать было уничтожено огнем. Отчет дешифровщиков гласил: "Жилые здания для персонала пострадали больше всего. Если во время воздушного налета они были заполнены, потери могли быть весьма значительными".
В Голдапе – штаб-квартире командного состава германских ВВС – новость о том, что Пенемюнде весь в огне, пришла вскоре после шести часов утра. К семи часам начальник штаба ВВС, генерал-полковник Ганс Иешоннек, был проинформирован о случившемся. К девяти часам он все еще не появился на совещании. Когда секретарь открыла дверь его кабинета, то обнаружила генерала лежащим на полу с револьвером в руке. Рядом с телом обнаружили записку: "Я больше не могу работать с Герингом. Да здравствует фюрер!"
Вскоре после полуночи, как выяснилось, Иешоннеку позвонил Геринг и заявил о прискорбном отсутствии сотрудничества между ПВО и ночными истребителями.
Геринг обвинил Иешоннека в трусости, поскольку даже в качестве начальника штаба ВВС тот опасался противоречить политике Гитлера. Геринг насмешливо заявил, что Иешоннек всегда стоит перед фюрером по стойке "смирно", словно подобострастный младший офицер…
После Швайнфурта и Пенемюнде несчастный Иешоннек решил выйти из игры.
Утром Шпеер вылетел в Пенемюнде. Полет над дымящимися руинами исследовательского центра говорил обо всем без слов. Единственное, что его немного обрадовало, – то, что авиабаза, расположенная в Пенемюнде-Запад, вообще не была затронута во время атаки и работа там проходила в обычном режиме.
Шпеера встретил Дорнбергер, "все еще бодрствующий и покрытый грязью", по словам рейхсминистра. Дорнбергер доложил об ущербе, причиненном ракетной станции. После короткого совещания рейхсминистр отбыл в Швайнфурт.
Полковник Лео Занссен также прибыл в Пенемюнде. До самого центра он не доехал, вынужден был выйти из машины и пройти пешком. Поврежденные железнодорожные пути и шоссе парализовали движение. Двое выдающихся ученых – доктор Тиль и доктор Вальтер – погибли под развалинами жилого дома, где не было предусмотрено никаких бомбоубежищ. Впоследствии ВВС обвинили армию в пренебрежении элементарными мерами гражданской обороны. Даже окопы были вырыты "по настоянию ВВС".
Гибель доктора Тиля переживалась особенно мучительно: он участвовал в ракетной программе практически с самого начала, обладал блестящим умом и был первым ученым, который размышлял об использовании атомной энергии для ракетных двигателей. Он служил связующим звеном между Пенемюнде и профессором Вернером Гейзенбергом, физиком-атомщиком. После смерти Тиля интерес к этой области угас. К августу 1943 года разработка камеры сгорания "А-4" была уже завершена, однако гибель Тиля, несомненно, отрицательно сказалась на программе разработки зенитной ракеты "вассерфаль", чей опытный образец камеры сгорания уже находился на испытательном стенде VI.
Некоторые из ученых центра Пенемюнде спаслись от гибели чудом. Доктор Эрнст Штейнхофф, руководитель телеметрической лаборатории, нашел спасение в бомбоубежище в заводском квартале. Главный инженер Вальтер Ридель и его семья всю первую половину налета просидели в подвале своего дома. Услышав, что гул самолетов стихает, они выбрались из подвала и отправились в другой конец сада, чтобы посмотреть на пожары. В это время в их дом угодила бомба, полностью разрушив его. На следующий день он сидел с безутешным видом среди руин своей виллы и мылся с помощью ведра с пивом: водонасосная станция Пенемюнде была разрушена.
До налета британских самолетов численность людей, обслуживающих нужды Пенемюнде, составляла 12 000 человек, 8000 из них были непосредственно связаны с разработкой, производством и сборкой "А-4". Около 3000 человек жили в квартале, который был первой целью для британских бомбардировщиков.
Генерал-майор Дорнбергер впоследствии информировал американцев, проводивших его допрос, что воздушный налет британских ВВС стоил жизни 732 работникам, из которых 120 были немцами, а остальные – русскими, поляками и т. д.
Среди них было несколько рабочих из Люксембурга, которые оказывали помощь разведке союзников. После атаки на Пенемюнде поток сообщений от этих агентов прекратился и никогда более не возобновлялся.
Дорнбергер заминировал не имеющие большого значения здания в районах, не пострадавших от налета. Как только был восстановлен Четвертый блок, он в целях маскировки сжег деревянные брусья, уложенные на крыше блока. Воронки по возможности были оставлены в неприкосновенности. 19 августа британские начальники штабов отклонили предложение американских ВВС провести дневную атаку на центр в Пенемюнде, сочтя это излишним.
Даже при этом общая задержка в разработке составила по меньшей мере два месяца: запуски ракет были возобновлены только 6 октября. Разрушение поселка персонала заставило каждое утро привозить на работу сотрудников, расселенных в гостиницах и деревнях поблизости. Жилые дома не стали восстанавливать, так как немецкая разведка от пленных летчиков узнала, что союзники продолжат бомбить Пенемюнде до тех пор, пока центр не будет полностью уничтожен.
Вскоре немцы приступили к эвакуации всех иностранных рабочих и наиболее ценных разработок: ранее уже были подготовлены планы по рассредоточению производства ракет, только теперь были предложены планы по сооружению подземных экспериментальных центров в Южной Германии и Северной Франции. Дополнительные проекты отвлекали драгоценное время научного персонала от главной исследовательской программы "А-4". Все это способствовало задержке. Например, уникальная аэродинамическая труба, которая не пострадала во время налета, постепенно прекратила работу и в январе 1944 года была перевезена к озеру Кохель в Южной Германии. Только в октябре она снова была готова к работе, правда, вместо 500 часов работы в месяц, как это было в Пенемюнде, теперь она работала всего 200 часов.
Хотя станция Пенемюнде-Запад практически не пострадала во время бомбежки, разработка самолета-снаряда была приостановлена из-за эвакуации иностранных рабочих с полуострова. Сооружение в Земпине, к югу от Пенемюнде, катапульты для тренировочных целей было отложено из-за потери во время налета предназначенного для этого оборудования. Опасаясь дальнейших атак на Пенемюнде, германские ВВС неделей позже перенесли испытания самолета-снаряда на военно-морскую базу в Брюстерорт, в Восточной Пруссии, где в кратчайшие сроки тысячами русских и польских пленных, а также инженерами ВВС были сооружены три катапульты для самолетов-снарядов. Впоследствии были подготовлены планы по эвакуации всего 155-го зенитного полка (W) полковника Вахтеля из Пенемюнде и Земпина в Роншаген в Померании, поскольку все еще существовала вероятность повторных налетов на Пенемюнде.
5
Произведя осмотр разрушений в Швайнфурте и Пенемюнде, рейхсминистр Альберт Шпеер отбыл в штаб-квартиру фюрера в Восточной Пруссии, приехав туда весьма вовремя, поскольку успел отобедать с Гитлером. Во время послеобеденного совещания, на котором были продемонстрированы фотоснимки, сделанные на месте, Шпеер доложил об ущербе, причиненном Пенемюнде британской авиацией.
Атака на Пенемюнде возымела следующий результат: Гитлер приказал начать работы по сооружению батареи "насоса высокого давления" во Франции.
У "насоса высокого давления" короткая предыстория. В мае Шпеер известил Гитлера об экспериментах, которые инженер Кондерс проводил c "многозарядным" оружием. Тогда Гитлер попросил держать его в курсе этой разработки.
Само оружие было необычной конструкции: порции взрывчатки размещались в боковых камерах вдоль всего ствола; с помощью электрического заряда взрывчатка детонировала и придавала ускорение "оперенному" снаряду. Оружие могло вести непрерывный огонь по Лондону с батареи, находящейся в 95 милях от города. Один опытный образец уже был собран в Хиллерслебене, а второй только собирался в Мисдрой, на острове в Балтийском море вблизи Пенемюнде.
Воображение Гитлера было захвачено этим необычным проектом. Это оружие должно было стать оружием возмездия номер три. Шпеер писал: "По моему предложению фюрер решил, что можно пойти на риск и заключить контракты на производство "насоса высокого давления" сразу же, не дожидаясь результатов испытаний. Максимальная поддержка должна быть оказана экспериментальным центрам в Хиллерслебене и Мисдрое, и, в частности, завершению испытаний действующего образца батареи".
Батарея должна была располагаться под холмом в Мимойеке, близ Кале. С воздуха удалось бы заметить только шестидюймовые дула орудий. Как позднее узнал мистер Уинстон Черчилль, это новое оружие могло нанести самый сокрушительный удар по Лондону.
В результате хаоса, возникшего после атаки на исследовательский центр в Пенемюнде, рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер, желавший контролировать весь сектор вооружений Германии, получил, наконец, возможность, которой он добивался с апреля, а именно – прибрать к рукам этот важнейший проект.
Инструментом проникновения в программу по разработке секретного оружия Гиммлер избрал преданного идеям СС инженера, генерал-майора Ганса Каммлера, – автора идеи концентрационных лагерей в целом и газовых камер Аушвица в частности. Карьера Каммлера весьма примечательна: начинал он, реализуя второстепенные конструкторские проекты, связанные с программой "А-4", а закончил как командующий всеми германскими секретными вооружениями, включая реактивные истребители "Me-262".
В 11.30 утра 22-го Гиммлер прибыл в "Волчье логово". Совместное совещание с Гитлером и Шпеером продолжалось до вечера. Гиммлер предложил Шпееру свою "помощь". Ночью Шпеер записал: "Исходя из этого предложения, фюрер приказывает, чтобы совместно с рейхсфюрером СС и привлекая рабочую силу, которую можно получить в его концентрационных лагерях, были приняты все меры по скорейшему строительству заводов по производству "А-4", а также возобновлению производства самой ракеты "А-4".
По распоряжению Гитлера производство в Пенемюнде решено было считать временным до тех пор, пока выпуск ракет не будет налажен на заводах, находящихся вне досягаемости воздушных налетов – в пещерах и бункерах.
Через четыре дня после совещания в Восточной Пруссии, на совещании в рейхсканцелярии, Шпеер заявил министрам, что "команда "А-4" получила серьезную поддержку со стороны СС в деле ускорения производства ракет". Казалось, Шпеера ничуть не волновали мотивы Гиммлера. Более важным было то, что Каммлеру были даны полномочия привлекать для реализации проекта рабочую силу из концентрационных лагерей.
В тот же день, 26 августа, Шпеер созвал для сверхсекретного совещания заинтересованных лиц. В этом совещании приняли участие Каммлер, Дорнбергер, Дегенколб и Заур. В повестке дня значилось обсуждение местоположения новых производственных центров, в которые можно было бы переместить пострадавшие при бомбежке предприятия из Пенемюнде и Фридриксхафена.
План рассредоточения производственных мощностей, предложенный Каммлером, был таков: с одобрения Дегенколба основные сборочные работы переводятся в подземную фабрику в горах Гарца. Экспериментальные заводы будут размещены в искусственной пещере в Траунзее, в Австрии (проект "Цемент"). Важнейший испытательный полигон задумывалось устроить в Близне, в Польше, как дополнение к развивающемуся "Heidelager" (Степному лагерю) СС.
Генерал Дорнбергер на первой встрече с Каммлером решил, что тот наделен болезненным комплексом неполноценности и чувствителен, как мимоза. Однако когда выяснилось, что полномочия Каммлера ограничиваются конструкторскими разработками, он не счел его слишком опасным для себя человеком. Шпеер совершил ту же ошибку. После войны он размышлял: "Когда Каммлер взялся за дело, мне и в голову не могло прийти, что именно ему предстоит стать моим преемником".