- Ничего, там разберутся. Главное, запомни: Полотнюк, Здовбыца…
- …Черноту я хорошо знаю, - сказал Мамчур в конце рассказа. - Кровожадный зверь. Еще в подполье похвалялся своей жестокостью. "Кому я не верю, - говорил, - тому не жить".
- Как же вы, Микола, очутились среди таких зверей? - с укором в голосе спросил полковник.
- Видите, в ОУН меня втянули еще в школе, когда я не очень-то разбирался в политике. К тому же это было время разгула в Галиции пилсудчиков. Нас "воспитывали идейно": много говорили про самостийную Украину, про борьбу за долю народа. В 1939 году, когда началась вторая мировая война, а через какое-то время западноукраинские земли воссоединились с Советской Украиной, наша организация, как мне казалось, сама по себе развалилась. И только перед самой Великой Отечественной я понял, что ошибался - националисты стали действовать. В числе других объявился и Михайло Ильчишин, тот чертов учитель, который втянул меня в организацию…
Мамчур опустил голову, задумался.
…Это случилось в конце апреля 1941 года. Однажды вечером Микола задержался в сельсовете - помогал оформлять клуб к первомайским праздникам. Возвращался домой поздно. Открыл калитку, шагнул во двор…
- Погоди, Микола! - услышал из темноты.
Зашелестели ветки сирени, и из-за кустов вышел Ильчишин.
- Что, не ждал? Ну тащи меня в НКВД: ты же студент. А может, и комсомолец? - Ильчишин помолчал, потом договорил: - Видно, плохо я учил молодежь, раз теперь не знаю, кому довериться.
Улыбнулся, похлопал Миколу по плечу:
- Я пошутил. Если б не верил в тебя, так не пришел бы или из-за этой сирени послал бы пулю тебе в затылок.
Он поиграл новеньким парабеллумом и спрятал его за пояс…
- Чего же хотел от вас Ильчишин? - спросил Тарасюк.
- Ему были нужны списки актива нашего села, списки коммунистов, комсомольцев, депутатов. Кроме того, он поручил мне собирать сведения о военных частях во Львове, Станиславе, разузнавать обо всем, что может интересовать ОУН. Ильчишин рассказал о положении организации националистов за границей. К тому времени ОУН раскололась на бандеровцев и мельниковцев. Он твердил, что для националистов вот-вот наступит самый ответственный момент в борьбе за самостийную Украину. Требовал от меня сведений о студентах, интересовался, много ли людей в городах и селах ждут войны, расспрашивал о молодежи нашего села, убеждал, что скоро придет время проверить способности каждого участника организации. Ильчишин уверял, что только с помощью Германии Украина может стать самостийной.
- Вы выполняли задания Ильчишина?
- Да, я рассказывал все, что знал. Несколько раз мы встречались, особенно в первые дни оккупации. Ильчишин прибыл вместе с немцами. Он возглавил рогатинский окружной провод ОУН. В знак благодарности "за верность делу в трудные времена" взял меня в референтуру пропаганды окружного провода.
- Кто еще приехал с Ильчишиным в фашистском обозе?
- Я был знаком только с членом центрального провода ОУН по кличке Полтава. Тот тоже вертелся на Станиславщине. С ним встречался по поручению Ильчишина.
- Чем занимался Полтава?
- Разводил агитацию. Он выступил и на совещании окружного провода ОУН. Рассказал про задания организации на первое время, требовал содействовать созданию в каждом селе полиции, подбирать кадры на руководящие посты, и особенно старост, следователей, а учителей родом с Приднепровья советовал компрометировать, чтобы их лишили права воспитывать детей.
- Как Полтава относился к оккупантам? - поинтересовался Ченчевич.
- Абсолютно лояльно. Он призывал уважать не только силу немцев, а и самую суть фашизма, гордиться тем, что ОУН впитала в себя лучшие черты немецкого национал-социализма и итальянского фашизма. Он говорил, что на наших землях немцам нужна поддержка и они эту поддержку ждут от националистов, ждут активных действий в борьбе против тех, кому не по нраву "новый порядок", - а таких еще много. Главное, говорил он, показать на деле свои способности, выявлять и уничтожать все, что может работать на большевиков. В том совещании принимали участие Ильчишин и какой-то немецкий офицер, который редко пользовался услугами переводчика, - он, видно, знал украинский язык.
- Вы немного забежали вперед, - перебил полковник Мамчура. - Давайте вернемся к тому, как вас привлекли в ОУН. Вы выразились так: "В организацию меня втянули еще в школе". Объясните точней, что значит "втянули"? Записали, не спрашивая согласия?
- Вы, товарищ полковник, работали в Галиции, и, наверное, вам приходилось слышать про ополячивание украинского населения. Этому способствовали проповеди в католических костелах, униатских церквах, воспитание в школах. На каждом шагу украинцам твердили, что они не люди, а быдло. Мы не имели права ни на образование, ни на приличную работу. Об этом с возмущением говорилось дома, на улице - повсюду. Протест населения против тяжкого гнета националисты использовали в своих целях. Прикрываясь лозунгом "великой украинской национальной революции", они втягивали молодежь в свои организации.
- И вы поверили оуновцам, что они "борцы за высокие идеи"? - спросил Тарасюк.
- Тогда, товарищ полковник, мне было шестнадцать лет…
Виктор Владимирович с сочувствием посмотрел на Мамчура. Да, национальный и социальный гнет делали свое. Нажива и произвол не знали границ, сотни, тысячи обездоленных галичан без средств к существованию искали работу. Чем же занимались в те тяжелые времена националистические вожаки - верные последователи фашистского фюрера? Восхваляли Гитлера и Муссолини, проповедовали фашизм, укрепляли связи с национал-социалистами. Субсидии и гонорары, полученные из Берлина для "организационной деятельности", - явное свидетельство каиновой работы… Наверное, обо всем этом и не догадывался Мамчур.
- Кстати, какое у вас образование? - спросил Миколу Тарасюк.
- Закончил среднюю школу, потом - неполный курс политехнического института… Но когда я попал под влияние Ильчишина, я еще не мог понять, куда клонят националисты.
- Вам приходилось слышать про деятельность коммунистов? Как раз тогда, в начале тридцатых годов, Коммунистическая партия Западной Украины возглавила борьбу за единый пролетарский фронт. Члены КПЗУ многое сделали для повышения политической сознательности рабочего класса. Они популяризировали успехи Советского Союза, распространяли коммунистическую прессу. Об этом вы знали?
- О том, что коммунисты вскрывали связь оуновских заправил с фашистами, с польскими и украинскими панами, мы, рядовые члены организации, находясь под постоянным контролем зверхников, узнали позднее. Осенью 1939 года, после освобождения западноукраинских земель Красной Армией, все переменилось. Советская власть дала нам то, о чем можно было только мечтать: землю, работу, а способным молодым людям - путевки в высшие учебные заведения. Каждый мог свободно говорить на родном языке… По соседству с нами жила бедняцкая семья. С давних пор я дружил с их сыном Ярославом, которого учитель тоже втянул в организацию. Так вот, сразу после воссоединения они получили землю, лошадь, плуг. От счастья плакали…
Сам того не замечая, Мамчур увлекся рассказом. Видно, этому способствовала не только атмосфера доверия, которая уже начала устанавливаться между Миколой и контрразведчиками.
Той памятной осенью 1939 года Мамчур, конечно, не знал, до чего вскоре дойдут националисты. Не знал он и о том, что уже на протяжении нескольких лет на средства фашистских "меценатов" из бюро ПУН в Берлине, на Мекленбургштрассе, 73, действуют шпионско-диверсионные подразделы: референтура разведки и референтура террора. Позже ему стало известно, что "боевые группы" ОУН по указаниям гитлеровской верхушки занимаются грязными делишками.
- Что вы имеете в виду под "грязными делишками"? - спросил Ченчевич.
- Когда началась война, мне стало известно, что немцы создали из оуновцев группы террористов, диверсантов для проведения враждебных акций на территории Советского Союза, батальон "Нахтигаль", который вместе с гитлеровцами вошел во Львов и учинил расправу над учеными. Они же охраняли и лагеря смерти… Уже тогда нас, рядовых националистов, удивляло, что наши главари, которые так много разглагольствовали про освобождение из-под гнета панской Польши, в 1939 году сбежали за границу или перешли на нелегальное положение.
Микола умолк. Он словно онемел, и как во сне виделись ему огни пожарищ, слышался голос одичавшего от крови и разбоя Ильчишина:
"Пойми, организация стоит перед серьезным экзаменом. Мы должны сделать все, чтобы Украина добилась независимости".
Приблизительно то же самое Микола вскоре услышал из уст другого оуновца по кличке Щербатый…
- В начале июня 1941 года, - продолжал, очнувшись, Мамчур, - я через Ярослава получил от Ильчишина записку с приказом: обоим незамедлительно прибыть в Рогатин. Там Ильчишин познакомил нас с членом ОУН Щербатым. Тот был хорошо знаком с положением дел в нашей организации. Во время беседы потребовал охарактеризовать каждого местного националиста. "Вот-вот придут немцы, - сообщил Щербатый, - и нам уже в первые дни войны необходимо позаботиться, чтобы Украина стала самостийной державой. Про институт забудь, мы должны готовиться к экзамену, который войдет в историю нации". Мы перешли на нелегальное положение, а через несколько дней двинулись в леса Выгодского района. Там присоединились к группе из двадцати человек. Этим хорошо вооруженным боевикам поручалось принять немецких парашютистов. Националисты имели задание захватить власть в селах, районных центрах…
- И как все это выглядело на деле? - спросил Ченчевич.
- Поверьте, я представить себе не мог, что могло случиться такое страшное…
Мамчур умолк, закрыв лицо руками.
Тарасюк и Ченчевич внимательно глядели на собеседника: как он поведет себя дальше? Иногда в такие минуты человек может раскрыться больше, чем за месяцы, а то и годы…
- Мне шел двадцать четвертый год, - продолжал Мамчур надломленным голосом. - До этого я ни разу не видел убитого человека. А тут столько крови!.. Не минула лихая доля и наше село. Но об этом я узнал позже, потому что в ту пору был в Рогатине…
Тогда еще Микола не представлял, как сложится его судьба после прихода с повинной. Казалось, контрразведчики об этом не думали. Во всяком случае, обвинений Мамчуру не предъявляли. Его хотели понять, и он выкладывал все, что тяжким грузом лежало на душе.
Из рассказов Мамчура становилось ясно, что он не только невольный свидетель тайных сговоров главарей ОУН с гитлеровцами, а и человек, хорошо осведомленный о преступлениях националистических банд и подполья на Украине. Микола мог бы принести немало пользы местным органам государственной безопасности. Но и тут, под Берлином, он был нужен контрразведке как член группы связи с заграницей. Однако принимать решение Тарасюк не спешил.
Когда беседа закончилась и Микола ушел, Тарасюк спросил Ченчевича:
- Как вы считаете, есть основания доверять Мамчуру?
Подполковник задумался.
- Говорит он как будто искренне. Но без проверки… Не знаю, Виктор Владимирович, с ним надо еще поработать.
- Давайте известим местные, украинские органы государственной безопасности о группе Черноты, - предложил Тарасюк. - На месте легче навести справки. Может быть, товарищи нам подскажут, что делать дальше.
На том и порешили.
На другой день начальник отдела контрразведки армии связался с заместителем наркома государственной безопасности УССР и передал необходимую информацию.
"О группе Черноты мы знаем, - пришел ответ. - Чекисты потеряли ее след несколько месяцев назад. Постарайтесь выяснить, с кем связные должны были установить контакты. Это весьма важно. Еще важней изучить самого Мамчура, а соответственно - возможность его возвращения и дальнейшие перспективы".
В Киеве бушевала весна. В погожем небе искрилось солнце, на улицах цвели каштаны. В раскрытые окна кабинета врывался свежий ветерок. Он доносил стоголосый шум мирного города.
Заместитель наркома положил телефонную трубку, подошел к карте и посмотрел на красные и синие флажки, которые обозначали линию фронта. Однако мысль упорно возвращалась в прошлое, в тот день, когда он, тогда еще начальник областного управления НКГБ, впервые встретился с Виктором Владимировичем Тарасюком.
Кстати, та встреча в кабинете секретаря обкома и определила дальнейшую судьбу Тарасюка.
Разговор был деловым.
- Есть решение партии направлять на работу в органы государственной безопасности коммунистов, - коротко сказал секретарь. - Знакомьтесь, это начальник областного управления.
- Как вы смотрите на то, чтобы стать чекистом?
- А что я, учитель, у вас буду делать? - удивился Тарасюк и растерянно глянул на собеседника.
- Чекистами не рождаются. А что будете делать, вам скажут.
- Обком вас рекомендует, мы уверены, что справитесь, - сказал секретарь, обращаясь к Тарасюку, и добавил: - Ну как, согласны? Вот и хорошо. Если нет возражений, завтра же переходишь в распоряжение руководства органов государственной безопасности…
Так директор школы, молодой коммунист Тарасюк стал чекистом. Потом - война, жестокие бои, ответственные задания…
Заместитель наркома снова глянул на карту, измерил взглядом расстояние от Сталинграда до Берлина. Нелегкий ратный путь выпал на долю советского воина. Сколько братских могил осталось на просторах от Волги до Эльбы, но сколько родилось и подвигов! Бои гремят на подступах к фашистской столице. Хорошо, что в водовороте бурных событий не забывает Тарасюк, где получил путевку в сложный и опасный мир работы контрразведки.
В наркомате продолжался рабочий день со своими неотложными заботами. Известие из-под Берлина сделало его еще более напряженным.
Преодолевая сопротивление врага, танковый корпус продвинулся вперед и занял новые позиции.
После ночного налета вражеской авиации отдел контрразведки расположился в подвале разрушенного дома. На рассвете прошел дождь с весенним громом. Но уже распогодилось. Через провалы выбитых окон в помещение проскользнул солнечный луч и, коснувшись мрачного кирпичного пола, вдруг вспыхнул ярким пламенем. Люди, сидевшие в углу за столом, зажмурились. Три фигуры шевельнулись, на стене закачались тени.
Подполковник Ченчевич что-то записал в блокноте, начальник контрразведки армии откинулся на спинку стула и прервал рассказ Миколы:
- Постойте, тут надо уточнить. Почему вы говорите, что не могли найти выход?
- Прийти с повинной? А мои родители? При первом же случае их повесили бы эсбисты.
Ставя так вопрос, контрразведчики направляли беседу в нужное им русло. Времени мало, а они должны выяснить, почему Микола решил порвать с националистами и пришел с повинной. Просто раскаялся, не захотел стать бесправным изгоем на чужбине или хочет принести пользу своему народу? От этого зависело многое, и прежде всего как рекомендовать Мамчура украинским чекистам.
- Вы уверены, что их уничтожили бы оуновцы?
- Да, уверен. К расправам бандиты прибегали часто. Да и сами члены банд жили в постоянном страхе. Вообще УПА состоит из людей, которых обманули, а потом запугали. Каждый, кто причастен к подполью, боится, что ему прикажут за все ответить. Но рядовых участников больше всего удерживает в бандах страх перед эсбистами, страх за себя и родных.
- Когда вы виделись с родителями в последний раз? - спросил Тарасюк.
- Нам категорически запрещалось встречаться с родными. Но осенью прошлого года, как только я узнал, что меня посылают за линию фронта, решил хотя бы на день заскочить домой. Со мной были Сокира и Горлорез.
…В мягком, привольном воздухе чувствовалось дыхание осени.. Остро пахло полынью. Высокие тополя и акации стояли, облитые лунным серебром. Все это напоминало Миколе детские годы, но теперь ему было не до воспоминаний - он боялся собственной тени. Тишину наполнял неясный шорох, и кровь била в виски: а может, засада? Повернули по тропке к ручью. Невдалеке, на клочке серой травы, белела копешка сена. Уселись у копны, затаились.
Когда луна зашла за тучи, они незаметно прокрались в село. Мамчур провел своих спутников к отцовой хате. Но зайти не осмелился. Они спрятались в сарае.
Утром мать пришла доить корову. Похлопала ее по крутым бокам, поставила под ноги скамеечку и потянулась к вымени. В кленовое донце забило молоко.
Сзади, в сене, будто что-то хрустнуло. Она оглянулась и схватилась за сердце. В углу притаились трое. Охнула от неожиданности, а увидев среди них Миколу, заплакала. Мамчур спрятал хлопцев на чердаке дома, спустился, и только тогда мать обцеловала его, как маленького, и все плакала… От нее он узнал, что погиб старший брат, Степан, которого тоже забрали в националистическое подполье.
Микола не был дома больше двух лет. За это время отец изменился, постарел. Встретил сына как-то равнодушно, без волнения, словно чужого. "Что ж, никогда не разделял он националистических настроений, - раздумывал парень, - советовал мне и Степану не связываться с подпольем. Теперь, вишь, и разговаривать не хочет…" И все-таки Микола спросил:
- Чего вы, тату, такой пришибленный?
Тот молчал. Сын прижался к отцу, как делал это в детстве, обнял его, поцеловал:
- Вы недовольны, что я пришел?
- Чего мне быть недовольным? - сухо ответил старый Мамчур. - Может, я тебя больше и не увижу… - и он отвернулся.
- Где погиб Степан? - спросил Микола.
- Кто про это может знать? Ваши передали из лесу, что погиб, а где - не сказали.
- Попробую дознаться.
- А что это даст ему или мне? Разве дело в том, где он погиб? - Отец помолчал и добавил: - За что погиб, как погиб - вот что меня мучает.
- За Украину. За самостийну Украину, - прошептал Микола.
Батька махнул рукой.
- Ты говоришь "за Украину". А хлопцы, которые полегли в боях с немцами где-то на Днепре или тут, - они за что отдали жизнь? Ой, сын, сын! Мы помогали хоронить воинов. Были там люди каких хочешь национальностей. Молодые, смелые, все они были едины в одном - жизнь отдали за Украину, за наш край. Боже милостивый, сколько их полегло! А какие же они солдаты - хлопцы по семнадцать-восемнадцать годов… Дети!
- Война, тату, не разбирается…
- Говоришь "не разбирается"? А вы, "борцы за Украину", сидите себе по лесам. И не только сидите - убиваете невинных. А дети должны воевать с немцем? Не думай, что я за это время, как тебя не видел, стал коммунистом. Но в толк не возьму, почему ваши убивают по селам людей. Молчишь? Может, я брешу? Другому ты небось не позволил бы так говорить, а меня обязан слушать. Отвечай же! Ага, боишься, чтобы твои не услыхали, - старик показал на чердак. - Знаю, знаю: боишься за меня, за семью…
- Что же вы еще скажете на прощание, тату? Я ночью ухожу.
- Беда, Миколка, ой беда! - Отец положил свою натруженную руку сыну на плечо. - Знаешь, как когда-то сказал один мудрый человек? Его уже нету - националисты убили. Так вот, он сказал: "Придет время, когда люди будут относиться с презрением к самому слову "националист", а тех, кто в тяжкие для народа времена разбойничал, не будут пускать в села, как бешеных собак". И я верю, что так будет. Подумай об этом, Микола. Может, еще не поздно? Подумай…