Собственно, только там я и произвел вышеприведенное умозаключение относительно промежуточного - между материей и метафизикой - продуцирования Чикаго и, по непрерывности, перешел к литературе, поскольку workshop был уже завтра. Пора было входить в контекст, чтобы добавить в него свой. На это оставалось только сегодня.
The loop и литература
На workshop я собирался говорить о том, что в русской литературе чрезвычайно распространен условный реализм - имея в виду наррации, в которых выдуманные герои отражают действительность, а также замыслы и идеологию автора. Да, story-telling, рассказывание сочиненных историй. Конечно, такое положение дел сохраняется и сейчас, не только в рыночной литературе, но и в некотором эстетическом мейнстриме. Да, в начале ХХ века были попытки вести себя иначе. Скажем, абсурдисты-обэриуты. Но в принципе и это было сдвигом реальности в рамках story-telling.
При этом существует другой тип письма, основанный не на narratives, а на descriptions, описаниях. Да, я все это придумывал на английском и, признаться, не вполне понимаю теперь, как это точнее по-русски. Не "описательная" же литература, а именно что некая дескриптивная. Примерами были Шкловский - когда писал не критику и не о Льве Толстом, а "ZOO", и Лидия Гинзбург, которая в определенных случаях писала именно такую прозу, а не критику, эссе и исследования. Ее тексты лишь выглядели похоже. Например, "Записки блокадного человека". До определенной степени и, пожалуй, в единственной книге такую прозу сделал Леон Богданов. При том что это письмо, в общем, известно, очень давно известно: хоть Стерн, хоть Дефо - в "Дневнике чумного города", конечно, не в "Робинзоне". Причем Стерна-то Шкловский вспоминал ровно в этой связи. Хотя вроде бы как рядом могут быть Стерн и XX век? А это просто другая, дескриптивная проза, время тут не главное.
Захотелось курить. Я допил кофе, вышел из "Старбакса". Закурил и стоял, глядя, как по лупу движется поезд. Проехал; я стал смотреть просто на улицу: ездили машины, и ходили люди. Потом докурил и пошел направо, предполагая его, луп, обойти - по крайней мере с одной стороны, - и думал дальше. Да, если литература в целом воспринимается как story-telling, то тексты descriptive prose будут восприниматься как эссе, nonfiction и т. п. Но это - проза с ее отдельными законами. Другими, чем у story-telling. Конечно, это не мейнстрим, постоянный читательский запрос на такую прозу не сформировался - то ли привычки нет, то ли там требуется немного другое сознание. Находясь там, внутри, не очень-то понятно, как она представляется со стороны - да никак, наверное. Как что-то недоделанное, возможно. Тем не менее такая проза возникает, пропадает, снова появляется - даже вне строгой исторической преемственности. Некоторые литераторы как-то сами попадают в такое письмо, а потом уже узнают тех, кто работал так же. А если человек со стороны, без личного опыта, то он и не поймет, о чем все это.
Поэтому следовало развести descriptions и story-telling как принципиально разные варианты письма. Собственно, это разные литературы, только слово одно и то же. Разные дисциплины. При этом всем понятно, где находятся сочиненные истории: и автору, и читателям. Правила в этом пространстве тоже известны, они фактически нормативны. Всем ясно, чтó именно в таких текстах может происходить и как на это реагировать. Можно сообщить, что там и с кем как происходит - все ощутят детали уже по упоминанию факта ("стукнули по башке" - как же не понять?) Descriptions пишутся не о том, чтó случилось, но: где мы находимся и что это за место? Вот как тут: Чикаго - это Чикаго и есть? А что такое это Чикаго и откуда взялась уверенность, что это и есть оно?
Понятно, что descriptions, дескриптивное письмо - метод, а не результат. Само по себе производство дескрипции результатом не является - в силу тривиальности такого действия. Но оно является средством уловить, что ли, to trap the sense of the unknown, un-spelled entity, which author wants to make public. Автор хочет предъявить некую часть реальности, точнее - ее неизвестную, не названную ранее часть или же сущность. Да, это не самый рациональный вариант письма. Тут полагается работать интуитивно и чувственно: коль скоро тут все unspelled & unknown.
Сам Луп в этой части был бежевым, да еще и пятнами - это о цвете эстакады, на него я раньше внимания не обратил. Впрочем, окраска участков менялась. Вероятно, время от времени его красили, но не вполне системно. Ну и да, ориентироваться в городе при наличии этой шутки - тем более учитывая ее вытянутость вдоль озера и небольшую ширину - не представляло никакого труда. А на тротуарах клумбы с цветами, незабудки и левкои, что ли, сиреневые. Да, я вспомнил: целью моего приезда на станцию "Вашингтон" был не сам луп - что я о нем знал еще недавно? Чуть ли даже не думал, что тут обычное подземное метро: в самом центре, как еще-то? Целью был Willis Tower, бывший Сирс - самый высокий небоскреб города и вроде всей Америки. Не в том дело, что он самый высокий, - он красивый. В итоге он оказался ровно в створе той улицы, которая отходит от станции "Куинси".
Willis Tower, да, красив и странен. Монолит уступами из черного стекла - практически кусок упорядоченного антрацита. По очертаниям, этими уступами и гранями отчасти похож на бомбардировщик "Стеллс", еще и того же цвета. Да, я же и по коричневой линии поехал, чтобы выйти к нему поближе, и вышел на "Вашингтон" потому, что она вроде рядом. Но не рассчитал, преувеличив размеры петли: то, что там может быть еще одна станция метро, в голову не пришло. Итак, станция "Куинси". Понятно, рассмотреть небоскреб нельзя, размеры превосходят возможность увидеть его весь сразу. Но он вообще не такой и важный в городе. Не Центр Рокфеллера в НЙ и не Эмпайр-стейт. Скорее, вариант "Крайслера": все очень хорошо, но - в стороне и совсем не культовый, если не учитывать "Кремастер-3" Мэтью Барни. Willis был непроницаем, и представлялось, что внутри этого "Стеллса" может быть что угодно. Вот громадный черный монолит, а войдешь внутрь - там католический собор, бассейн или зверинец с жирафами. Вблизи, конечно, он не был черным, блестел, отражая все, что происходило на небе. А погода была все такой же размытой, в легкой дымке.
Еще там неизвестные флаги. В паре - американский и рядом еще такой: белое полотнище, две горизонтальные (чуть отступив от верхнего и нижнего краев) полосы голубого, этакого аргентинского цвета, а в середине - четыре алых, но не пятиконечных, как на американском флаге, а почти Вифлеемских звезды. Что это - не понял, потом-то выяснил, что это флаг Чикаголенда - Чикаго с окрестностями как административной единицы.
Вернулся на луп и вскоре обнаружил, что он совсем небольшой. По дороге попался некий Poetry Garage - парковка точно была, ну и поэзия тоже, видимо, иногда. Вскоре эстакада начала заворачивать - налево, повернул и я. Значит, это был уже край самого центра центра города. После поворота ничего не изменилось, метров триста-четыреста, и еще один поворот налево - это луп вернулся на прямую юг - север. Здесь центр делался все более историческим - имея в виду не такие уж высокие дома, сооруженные по вкусу примерно послепожарного времени (о Великом пожаре еще непременно будет). Только здесь опоры и прочие конструкции эстакады были аккуратными, темно-бордовыми. Поскольку краска здесь была свежей, то следовало предположить, что это и есть правильный цвет, который постепенно покроет всю петлю. На одной из опор имелась стандартная табличка "DO NOT FEED PIGEONS".
Было холодно, а ветер очень сильный. В створах улиц там сильно дует. Но горожане ходили легкомысленно: дамы с голыми плечами, только в майках, даже еще и в босоножках. Впрочем, с утра было солнце, и можно было подумать, что день окажется теплым. От станции "Адамс" створ улицы глядел на вход в старое здание Арт-института. Далее попался плакат, сообщающий, что впереди какие-то Utility Work, то есть ремонтные работы, да и идеи обойти весь луп у меня не было, так что я свернул направо, в сторону Миллениум-парка и Мичиган-авеню. Даунтаун был не более чем даунтуном, что тут еще может быть - подумал я несколько преждевременно: в последний день по дороге в "О’Хару" это заблуждение мне эффективно развеют.
Я шел по Мичиган-авеню и умилялся тому, как тут хорошо со стилем. И дома вокруг лупа покрашены в нетривиальные цвета, и небоскребы аккуратные и чрезвычайно изысканные. И, скажем, если черный Willis, то перед ним будет клумба с цветами и цветными шарами, а если почти такой же черный на Мичиган, то козырек над входом в его блестящую чистоту будет алого цвета. То есть он там такой и есть, большой и выпирающий из здания чуть ли не до проезжей части. А так чтó, Мичиган и Мичиган. Шел и продолжал думать о литературе.
Но на ходу лучше думается о субъективном и даже личном, хотя и это может иметь свой смысл. Что касается особенностей дескрипции. Она в общем может и не быть продуктом интеллектуального отношения к природе. Я, например, русский, но - не российский русский, из Латвии. А это разные истории, поскольку мы там не такие социальные/общинные, как российские русские. У тех-то да, общие мысли, социальная точка зрения, они неизбежно share some map of how-it-is-in-reality. Mind map, mindset у российских русских совпадают, им хорошо, им всегда есть о чем поговорить друг с другом. Они могут обсуждать свои схемы и биться за "true opinion" по поводу каждого элемента. Разумеется, поэтому они должны любить нарративы и story-telling - это, среди прочего, есть их способ улучшить свое представление о мире, уточняя (story-telling) свои карты. Конечно, это потому, что пространство, в котором они действуют и думают, общее и их в нем много. Каждая тамошняя история им сразу понятна. У них нет необходимости описывать все подряд, они все время share their lives.
А мы у себя, в Латвии, не такие социальные. Потому что нас немного. И у нас мало общих историй: сколько мы их можем произвести? Кроме того, если бы мы все же стали рассказывать какие-то свои истории, то зачем и кому? Нам это не надо, эти истории и так известны, а если для России (раз уж мы русские), то кто в России понял бы, о чем это? И наоборот: по правде, их нарративы нам вполне чужие. Понять-то можем: их представления о жизни более распространены, растиражированы; но чтобы сопереживать - вряд ли.
Да, как латвийские русские мы делим с российскими язык, крупную часть культуры, в каком-то смысле даже историю - не всю, конечно, и, разумеется, в том, что касается событий, а не их интерпретации. Но мы не используем эту их умственную карту реальности. Ни mind map, ни mindset. К тому же у нас foggy, fuzzy, unstable identification. Мы, даже при желании, не можем сразу рассказать историю, нам сначала придется описать свои обстоятельства. Разумеется, это склоняет работать именно с descriptions. Мы в быту к этому приучаемся - а иначе никто не поймет.
Это и есть самое простое пояснение разницы между прозой в варианте descriptions и нарративной. Хотя все на свете в каком-то смысле нарратив; ладно, пусть будет между descriptions и story-telling. Но русские латвийцы физиологически не одиноки, есть и другое место, где сейчас ведут себя так же, - в arts. Разумеется, этот вариант интереснее.
Светский центр
Но - ups - я оказался в точке, где мысли о литературе следовало приостановить. Впереди были мост, река, башня "Чикаго трибьюн" и небоскребы со всех сторон. В том числе и Трамп-тауэр, почти что реплика Уиллиса: с похожими уступами, но сглаженная по ребрам и не из черного, а светлого стекла. Тут река, мост, улицы - пустой пятачок, так что небоскребы обступали его со всех сторон, были все сразу и очень хороши. А перед "Чикаго трибьюн" стояла громадная Мэрилин Монро, которую уже видел накануне. Метров в десять - из того фильма, где она на решетке метро в Нью-Йорке. Тот самый светский центр города. Небольшой, да. Вообще, Монро тут не выбивалась из стиля: на мосту стояли небольшие башенки, украшенные барельефами. Один из них выпукло представлял даму, ничем не хуже Мэрилин, но в отличие от прихлопывающей юбку Монро эта гордо расправила верхнюю часть тела, а правую ногу эффектно выдвинула от бедра вперед. Судя по тому что за ее спиной группа рабочих (на барельефе) что-то долбила, дама олицетворяла собой освобожденный труд. Поверх этой группы в небе возлежала вторая дама, в раскидистой позе - в XIX веке в такой позе изображали дам на диване. Но эта возлежала в воздухе, поскольку у нее были крылья. Она трубила в длинную трубу, подтверждая и олицетворяя непременную победу свободного труда на общее благо.
Река Чикаго с моста выглядит лучше, чем в той щели, которая видна со стороны озера, с LSD (где две стены небоскребов лицом к лицу, а между ними чуть-чуть воды). Здесь у нее была и набережная, на которой имелись скверики и ларьки. Прогуливались люди с собаками. Речка не широкая, даже ýже Москвы-реки.
То место, где стоит Мэрилин, - уже по ту сторону, где Мичиган-авеню неформально называется Волшебной милей. Стоит недалеко от входа в здание "Чикаго трибьюн". Под ее платьем и от дождя укрываются (как раз начался). Ступни длиной в метр, красный лак на ногтях уже немного облупился. Она тут не навечно; это у них такое место, где время от времени ставят что-то знаковое. Года два, что ли, назад была громадная объемная репродукция картины "Американская готика" (мужчина с женщиной, лица вытянутые, у него в руках вилы, все знают). Они тут выглядели даже внушительнее, чем на оригинале, а оригинал я видел накануне, в Арт-институте. Монро вскоре тоже собирались демонтировать, повезут в Калифорнию. Чтó поставят на этом месте - еще не решили.
А небоскребы отсюда выглядят просто замечательной группой. Там же, на краю улицы возле здания газеты, памятник некому журналисту и спортивному комментатору, бронзовому за микрофоном: Jack Brickhouse, "Зал славы. Радиовещатель", годы жизни и смерти, а также - судя по всему - личный радийный слоган: HEY-HEY. Сбоку на постаменте изложены его заслуги перед городом (в особенности многолетнее комментирование игр Chicago Cubs). Сама Magnificent Mile уже была описана: улица, дорогие и всякие магазины, что тут еще добавить. Сбоку в здание "Чикаго трибьюн" вмурованы разные достопримечательные камни с подписями: "Белый дом, взято из внутренней стены во время реконструкции в 1950 году", "Из собора Святого Петра в Риме", камешки из двух камбоджийских храмов, одна небольшая маска-лицо из британского парламента, камень из Миссури - "из пещеры индейца Джо" (марктвеновского), из Пещеры мамонтов в Кентукки и даже камень из какого-то стокгольмского строения, а также - из пещеры Сивиллы.
Тюльпаны тут были алые и лиловые, ветер их мучил, но ничего - они плотные и не ломались, хотя уже наклонились параллельно грунту. Еще вывеска на стройплощадке: "Warning! Hard Hat Area! All visitors must report to construction office". Пора было пить очередной кофе, но впереди, помнится, водонапорная башня, где - если перед ней свернуть налево - начнутся полуфранцузские кварталы, а там и "Старбакс". По дороге попался "Apple-стор", небоскребы не прекращались. Наконец возникла Water Tower и еще один выдающийся небоскреб чуть левее - тоже черный, с двумя высокими антеннами.
В "Старбаксе" была очередь, да, собственно, уже и еды хотелось. Неподалеку должен быть и какой-нибудь фастфуд. Все же у них хорошо строят - не только по отдельности, но и кварталами: небоскребы, здания какой-то промежуточной высоты, немного пустоты, двухэтажные, еще промежуточные, этажей в десять. Аккуратные, друг друга не загораживают, все как-то в комплекте и по-человечески. Вот дом, новый, два корпуса, этажей в двадцать, светло-кирпичного цвета, но не розовый, по торцам стен, будто муравьи, цепляясь друг за друга, ползли наверх черные пожарные лестницы, в сумме выглядящие вертикальной грудой сухих насекомых. Ну, это лирика, но красиво строят, хорошо вписывают, ничего лишнего, цвета правильные. Фастфуд нашелся рядом. Был полупустым, ел я там что-то, не помню что, и прислушивался, как за столиком поодаль разговаривают две дамы-тетушки. Не специально подслушивал, а как-то зацепился. У них было так: "Моя главная проблема, - говорила нараспев, уже немного со старческими интонациями дама, - в том, что я всегда слушала его советы…" Вот и пойми, в чем тут дело: то ли советы были никудышными, то ли он умер, а теперь кто посоветует?
Потом стал додумывать свое: как-никак, уже немного устал, а тезисы не готовы. Было уже около двух, в четыре в гостиницу подъедет Кутик, чтобы обсудить детали воркшопа. Додумывать пошел в "Старбакс".
Словом, art как дескрипция и наоборот: в этом все дело, в моем случае. Я же не story-teller, для меня проза - это просто часть contemporary art, но не в визуальной форме, а сделанная словами (разумеется, когда я пишу другие тексты, а не этот, этот - строго в рамке: Чикаго как Чикаго, plain text, ничего больше). Но если проза трактуется как арт, то в этом случае нельзя plain изложить свои идеи - их следует представить. Это второй, более серьезный аргумент против нарративов.
А что касается Meta-school, от лица которой и как часть которой меня пригласил сюда Илья, - да, я работал с ними лет двадцать, только я не поэт. Разница есть, но мы в общем поле. Им-то лучше, конечно: поэт может сделать целый текст за счет единственной штуки, а прозаик не может. Но этот факт не затруднял взаимопонимание. Просто в такой литературе поэты производят текстами перформанс, а прозаик сначала должен сделать, что ли, инсталляцию. Вот тут возможны и нарративы, которые включаются внутрь как часть инсталляции - чтобы ее обслуживать.
Вы должны предоставить аудитории некие сущности, которые есть только в вашей голове. Следовательно, вы должны переместить читателя в пространство, где эти сущности можно предъявить - сначала, разумеется, это пространство построив. Такая инсталляция может включать в себя (должна, собственно) множество стилистических уровней, использовать разные типы языка, сводить вместе разные смыслы - всё, что вам потребуется. Читатель должен получить шанс прожить этот эпизод, его небольшую жизнь - внутри инсталляции.
Следует сделать такой инструмент для читателя, чтобы тот смог использовать описание в своем опыте. В естественной для него форме, никакой декларируемой идеологии и навязываемой наррации, вбивающей в читателя определенное отношение к предмету текста. В этом случае прозаики тоже работают с foggy, fuzzy, unknown entities. Это приключение, реальное, online experience - не topic частных чувств автора по такому-то поводу. Конечно, тогда неизбежен апофатический тип письма - так что, конечно, меташкола.
Обратно
Я допил кофе, обеспокоился тем, что батарейка в айфоне упала до 20 % - на нем я набивал свои тезисы, а их надо было еще закончить. Кутик тоже приближался во времени, следовало возвращаться. Метро тут где-то рядом, и даже, кажется, красная линия: что ли возле "Макдональдса" на углу от того фастфуда, где я ел. По красной до "Ховарда", пересесть на фиолетовую и до "Дэвиса". Но я еще погулял в окрестностях, разглядывая небоскребы, в основном - черную плоскую башню с двумя антеннами. У него поверхность интересная: перекрыта темно-серыми полосами, ну как дранка, которую делают под штукатурку. Снова вышел к водонапорной башне, обнаружил рядом с ней древний (относительно пожара) краснокирпичный дом с вывеской "Музей Университета Лойолы", прошел мимо какого-то bill payment center, подумал над тем, что такое checks cashed - обналичка чеков, что еще. Изучил нюансы действий арендоплательщика, имея в виду предложение bill payment center перекидывать через них квартплату прямо лендлорду. Сделал круг и полез в метро.