Надо сказать, что облаченные в красные одежды существа далеко не всегда мягкие и образованные братья. Наоборот, большинство монахов грубы и настолько бесчувственны, что дисциплинировать их не под силу даже плетке. Самые суровые ребята вступают в неофициальную, но и не запрещенную организацию монахов-солдат доб-доб. Они носят на руках красные повязки и мажут лица сажей, чтобы выглядеть устрашающе. На поясе у них висит огромный ключ, который в зависимости от ситуации можно использовать как кастет или как метательное оружие. Нередко в карманах они носят еще и острые сапожные ножи. Многие из них пользуются дурной славой буянов. Даже в самой их походке сквозит дерзость, а их задиристость всем известна, так что люди стараются не раздражать воинственных братьев. Позже из рядов этой организации был составлен добровольческий батальон для борьбы с китайскими коммунистами, прославившийся своим бесстрашием. Но и в мирное время эти парни находили достаточно способов дать выход излишкам силы: доб-доб из разных крупных монастырей постоянно враждуют между собой. В своей безобидной части это противостояние выливается в легкоатлетические соревнования между командами монастырей Сэра и Дрепун. К ним подходят очень серьезно и много тренируются, стремясь показать лучший результат. В день соревнования все доб-доб двух монастырей собираются на отведенной для этого площадке и громкими криками приветствуют свои команды. Спортсмены скидывают одежду и остаются в расшитых бубенчиками набедренных повязках. Начинаются собственно состязания: бег, метание камня и своего рода прыжки в длину и в глубину. Для этого последнего упражнения используют огромную, глубиной в несколько метров, канаву. Участники соревнования прыгают с некоего подобия трамплина, пролетают пятнадцать-двадцать метров и приземляются в канаву. Представители Дрепуна и Сэра прыгают по очереди, причем учитывают только разницу между их результатами. Побеждает обычно Дрепун: этот монастырь пользуется поддержкой государства и за счет своей величины имеет возможность выбрать для соревнований лучших спортсменов.
Меня, бывшего тренера, часто тянуло в Дрепун, и монахи всегда радовались моему участию в их спортивных занятиях. Это было единственное место в Тибете, где можно было увидеть людей со спортивными фигурами и накачанными мускулами.
Соревнования завершались пиром – я больше нигде не видел, чтобы зараз истреблялось такое количество мяса!
Монастыри Дрепун, Сэра и Гандэн, "три столпа государства", играют определяющую роль в политической жизни страны. Настоятели этих монастырей вместе с восемью правительственными чиновниками председательствуют в Национальном собрании. Ни одно решение не может быть принято без согласия монахов, которые, конечно же, в первую очередь заинтересованы в усилении позиций своих монастырей. Многие прогрессивные идеи скоропостижно погибали не без их вмешательства. Одно время мы с Ауфшнайтером казались им опасными, но, убедившись, что политических амбиций у нас нет, местные обычаи мы соблюдаем, а наша деятельность приносит пользу в том числе и монахам, они перестали вставлять нам палки в колеса.
Как я уже говорил, монастыри представляли собой высшие церковные учебные заведения. Поэтому все живые будды – а их в Тибете больше тысячи – должны были обучаться в монастырях. Ламы-перевоплощенцы всегда привлекали много паломников, за благословением к ним люди приходят тысячами.
Во время недельного визита Далай-ламы в Дрепун ламы-перевоплощенцы присутствовали на всех церемониях и сидели в первых рядах – настоящий совет божеств! Каждый день в тенистых садах монастыря проходили знаменитые диспуты между Божественным Правителем Тибета и настоятелем Дрепуна. Это действо относится к самому сокровенному, что есть в ламаизме, поэтому я даже в глубине души не надеялся, что мне представится возможность присутствовать при этом.
Но за завтраком Лобсан Самтэн спросил, не хочу ли я пойти с ним в монастырский сад. Благодаря этому неожиданному приглашению я смог лицезреть нечто, доселе не виденное ни одним иноверцем. Если я буду в сопровождении брата Далай-ламы, никто не посмеет воспротивиться моему появлению в саду. Моему взору открылась странная картина. На посыпанной белым гравием площадке перед деревьями расположились около двух тысяч монахов в красных одеждах, а Далай-лама, стоя на специальном возвышении, цитировал священные книги. В первый раз я услышал его еще мальчишеский звонкий голос. Говорил он безо всякого стеснения, с уверенностью взрослого человека. Это было первое публичное выступление Далай-ламы. Тогда ему было четырнадцать, много лет он провел за учебой и теперь в первый раз должен был продемонстрировать свои способности, представить их на суд критически настроенных слушателей. От этого выступления зависело очень многое. Конечно, даже полный провал не лишил бы его роли первого лица государства, но сейчас решалось, будет ли этот юноша лишь марионеткой в руках монахов или их полноправным господином. Не все его предшественники были умны, как великий Пятый или прогрессивный Тринадцатый Далай-лама. Многие всю жизнь были лишь куклами в руках своих воспитателей, и судьбы государства зависели от регента. Но об уме этого мальчика уже сейчас ходили легенды. Говорили, что ему нужно лишь раз прочитать книгу, чтобы выучить ее наизусть. С раннего возраста он проявлял интерес к государственным делам, критиковал или хвалил решения, принимаемые Национальным собранием.
* * *
Когда дело дошло до диспута, я убедился, что слухи о незаурядном уме этого юноши отнюдь не преувеличены. Согласно обычаю, Далай-лама, закончив речь, тоже сел на землю, чтобы врожденное превосходство не мешало судить о его умственных способностях. Глава той части монастыря, в которой проходил тогдашний диспут, встал перед молодым человеком и начал задавать ему вопросы, сопровождая их предписанными для такого случая жестами. Далай-лама не задумываясь ответил на них, и тут же последовал новый каверзный вопрос. Но этого юношу было не так-то просто сбить с толку. Он отвечал играючи, с легкостью, а его юное лицо озаряла уверенная улыбка.
Через некоторое время они поменялись местами, и теперь Далай-лама задавал вопросы сидящему на земле настоятелю. Тут стало совершенно ясно, что все происходящее не заранее отрепетированный, чтобы выставить в наилучшем свете юного Будду, спектакль, а настоящее интеллектуальное соревнование, в котором умудренному опытом монаху не так-то просто было не уронить свою честь в присутствии учеников.
Когда диспут закончился, Божественный Правитель снова сел на свой золотой трон, а его мать, единственная присутствовавшая в саду женщина, подала ему чай в золотой пиале. Далай-лама быстро взглянул на меня, будто желая заручиться и моим одобрением. Я был потрясен увиденным и услышанным и удивлялся прежде всего глубокой уверенности в себе, которая чувствовалась в этом божественном юноше из простой семьи. Я едва не поверил в возможность перерождения…
Позже мне еще несколько раз случалось присутствовать при диспутах учащихся монахов. Они далеко не всегда проходили так мягко и чинно. Часто присутствующие поддерживали ту или иную сторону, страсти быстро накалялись, и нередко религиозная дискуссия заканчивалась натуральным мордобоем.
По завершении диспута все вместе стали молиться. Молитва по звучанию напоминала литанию и длилась очень долго. Затем Далай-лама в сопровождении настоятелей отправился обратно во дворец. Меня всегда смущала старческая походка этого мальчика, но теперь я узнал, что она составляет часть ритуала, который точно предписывает каждое движение. Такая походка должна была, с одной стороны, имитировать походку святого, а с другой – подчеркивать достоинство Далай-ламы.
Мне бы, конечно, очень хотелось сделать несколько фотоснимков этого удивительного события. Но камеры у меня с собой не было. Как оказалось, к счастью. Потому что на следующий день случился скандал, когда мой друг Вандю-ла – без моего ведома – попытался запечатлеть Далай-ламу во время прогулки вокруг монастыря. Точнее, сделать снимок у Вандю-ла получилось, но какой-то ретивый монах, заметивший это, поднял шум. Вандю-ла отвели к секретарю регента и подвергли строгому допросу. В наказание за его проступок его понизили в ранге и дали понять: ему еще повезло, что его вообще не лишили монашеского сана. Кроме того, камеру конфисковали. И все это – несмотря на то что он был аристократом пятого ранга и племянником прежнего регента. Это происшествие много обсуждали в монастыре, но сам мой друг воспринял случившееся спокойно: он хорошо знал, что в жизни чиновника бывают и взлеты, и падения.
Но скоро этот инцидент забылся – все внимание переключилось на новую церемонию. Далай-лама должен был сделать подношение на вершине возвышающейся над монастырем горы Гомпе-Уце высотой 5600 метров.
Ранним утром в путь отправился большой конный караван – в нем наверняка было около тысячи человек и несколько сот лошадей. Первой целью было селение, расположенное на полдороге к вершине. Лошадь Далай-ламы вели под уздцы два конюших. До этого момента уже было несколько остановок в специально приготовленных местах, и каждый раз, когда юный правитель спешивался и вновь садился на коня, эти действия сопровождались определенным ритуалом. Везде был приготовлен покрытый коврами трон, чтобы Его Святейшество мог достойно отдохнуть. До селения добрались только под вечер, воскурили благовония в благодарность за счастливое прибытие и предались молитвам. Ночевали в шатрах и импровизированных домиках. На следующий день были подготовлены яки, и еще до восхода солнца Далай-лама вместе со свитой высокопоставленных лиц начал восхождение. Тропу, хотя и не очень удобную, для паломничества на вершину горы расчистили когда-то сами монахи монастыря.
Наверху снова читали молитвы и делали подношения божествам. Народ с нетерпением ждал внизу, когда на вершине покажется струйка дыма. Все знали, что в этот момент правитель молится о благополучии своих подданных. Сам я поднялся на гору еще за день до того по короткой тропе и теперь наблюдал за происходящим с почтительного расстояния. Кроме меня, внимательно наблюдали за ритуалом подношения целые тучи ворон и галок – они чуяли цампу и масло и с карканьем ждали, когда можно будет поживиться остатками даров божествам.
Большинство людей из свиты Далай-ламы в первый и единственный раз в жизни стояли на вершине горы. Тем, кто помоложе, восхождение, кажется, доставляло немалое удовольствие, они с восторгом указывали друг другу на красоты открывавшейся с высоты панорамы. А монахи и чиновники постарше и более дородной комплекции совершенно не интересовались окружающим видом – они то и дело в изнеможении присаживались отдохнуть, и вокруг них начинали суетиться слуги.
В тот же день караван проделал весь путь обратно к монастырю, а еще через пару дней Далай-лама отправился в монастырь Сэра, где прошла церемония с диспутом, похожая на ту, что была в Дрепуне. Советники юного божества поначалу высказывали мнение, что не стоит посещать этот монастырь в связи с недавними событиями – он ведь всего несколько месяцев назад выступил против правительства. Но тут Далай-лама в очередной раз доказал, что он выше всевозможных интриг и заговоров. Монахи Сэра очень трогательно старались доказать свою преданность правителю, достойно принять его и превзойти Дрепун роскошью. Они вынули из запасников все столетиями копившиеся там сокровища и богато украсили ими храмы; на всех крышах развевались новые молитвенные флаги, а все переулки и дорожки были умопомрачительно чисто выметены.
Когда правитель возвращался из поездки по монастырям в Норбу Линка, в Лхасе навстречу ему высыпала радостная толпа и запрудила все улицы города.
Археологические находки Ауфшнайтера
Между тем моя жизнь текла без особенных изменений: выполняя задания правительства, я переводил новости и газетные статьи и время от времени занимался строительством небольших дамб и оросительных каналов. Кроме того, я регулярно навещал Ауфшнайтера, который продолжал руководить сооружением канала на краю города.
В ходе этих работ ему посчастливилось сделать несколько в высшей степени интересных находок: в какой-то момент его землекопам в грунте начали попадаться глиняные черепки. Ауфшнайтер распорядился аккуратно собрать их и начал кусочек за кусочком склеивать осколки. В итоге он собрал несколько замечательной красоты ваз и бокалов, причем имевших формы, совершенно не похожие на обычные для современной местной керамики. Ауфшнайтер пообещал своим работникам особое вознаграждение за каждую находку и проинструктировал вести работы как можно более осторожно и сразу же звать его, если в земле обнаружится еще что-нибудь подобное. Теперь каждая неделя приносила новые сюрпризы. Были открыты нетронутые захоронения с прекрасно сохранившимися скелетами, обложенными различными сосудами и драгоценными камнями. Так что у моего друга появилось новое хобби: он собирал черепки, аккуратно регистрировал все находки и с головой погружался в эпохи, отстоящие от нас на тысячи лет. Он с полным правом гордился своей коллекцией – ведь это были первые обнаруженные свидетельства прежде существовавших на этих территориях культур. Судя по всему, они относились к глубокой древности, потому что ни один лама не мог прокомментировать эти находки или отыскать в старинных книгах какой-нибудь намек на то время, когда мертвых погребали в земле и клали в могилы дорогие приношения.
Ауфшнайтер хотел передать свои находки индийскому археологическому музею и, когда нам пришлось покинуть Лхасу из-за вторжения в страну коммунистического Китая, тщательно упаковал свою коллекцию и взял ее с собой. Но тогда Ауфшнайтер задержался в Гьянце и поручил дальнейшую транспортировку археологических ценностей в Индию мне.
Сельскохозяйственные проблемы Тибета
Вскоре после археологических открытий Ауфшнайтера мне неожиданно представилась возможность на некоторое время покинуть Лхасу и познакомиться с новой для меня частью страны. Мои приятели-аристократы попросили меня взглянуть на их земельные владения и сказать, нельзя ли там сделать какие-нибудь улучшения. Они выхлопотали у правительства для меня отпуск, и я по порядку посетил все их поместья. То, что я там увидел, более всего напоминало Средневековье. Как и тысячу лет назад, в качестве плуга там использовали деревяшку с железным наконечником. Пахали на дзо, помеси яка и коровы, хорошо подходящей для тягловых работ. Дзо внешне больше похожи на яков, а молоко их самок жирное и очень ценится.
Главная проблема, с которой тибетцы никак не могли справиться, состояла в орошении полей. Весна в этих краях обычно очень сухая, но при этом никто не использует полные талой воды ручьи и реки, не пытается направить их влагу на высыхающие посевы.
Владения этих аристократов имели огромную площадь – часто на то, чтобы верхом добраться из конца в конец, уходили целые дни. За каждым поместьем были закреплены тысячи крестьян, которым выделялись небольшие наделы земли на личные нужды за то, что определенное время они отрабатывали на своего хозяина. Управляющие имениями, часто из числа особенно верных слуг, были там настоящими царьками. Ведь их хозяева занимали в Лхасе государственные должности и не имели достаточно времени, чтобы заботиться о своих владениях. А при этом за особые заслуги правительство снова и снова награждало их земельными участками. Некоторые знатные люди за время своей службы получали в подарок до двадцати огромных поместий. Но те, кто впадал в немилость, лишались владений – тогда вся их земля снова становилась государственной собственностью. Но есть и такие семьи, которые уже много веков владеют поместьями и даже именуются по названию этой местности. Их предки часто строили крепости на скалистых возвышенностях, господствующих над долинами. А если строили на равнине, то обносили свои жилища рвами, но теперь вода в них давно пересохла. Разглядывая старинное оружие, можно понять, что раньше это был воинственный народ. Что не удивительно, ведь им постоянно приходилось защищать жизнь и богатства от монголов, которые угрожали убийствами и разорениями.
Я провел в поездке даже не дни, а целые недели, и путешествие верхом по новым для меня местам приятно разнообразило мою жизнь после долгого безвылазного пребывания в Лхасе. Как чудесно было сплавляться по полноводной Брахмапутре в лодке из ячьей кожи! Я ведь никуда не торопился: вернусь я в Лхасу днем раньше или позже – это не играло никакой роли. Часто я приставал к берегу, увидев какой-нибудь старинный монастырь. Фотоаппарат у меня был с собой, так что во время этой поездки я сделал много снимков пейзажей и людей. Правда, пленку нужно было экономить: расходные материалы для "лейки" на базаре не продавались.
Лхасцы выходят на лед
Когда я вернулся в Лхасу, уже наступила зима. Все мелкие рукава Кьичу покрылись льдом, и это натолкнуло меня на новую идею. Вместе с небольшой группой друзей – в ней был и брат Далай-ламы – мы организовали конькобежный клуб. Впрочем, мы оказались не первыми поклонниками этого вида спорта в Тибете.
До нас уже сотрудники британского представительства в Гьянце, к великому изумлению местных жителей, начинали заниматься спортом на льду. Собственно, мы стали их прямыми наследниками: нам достались их коньки, которые они перед отъездом подарили своим слугам. То, чего нам не хватало, мы заказали из Индии. Первые наши пробы льда выглядели очень забавно – того же мнения были собиравшиеся посмотреть на нас зеваки, хотя им все казалось, что кто-нибудь вот-вот сломает себе шею или провалится под лед. К ужасу родителей, многие дети очень воодушевились и захотели во что бы то ни стало научиться кататься на коньках. Совершенно неспортивные, консервативные аристократы не могли понять, как это можно добровольно привязывать себе к ступням "ножи" и бегать на них.
Единственным недостатком нашего катка было то, что уже к десяти часам утра лед начинал подтаивать: солнце и зимой греет тут довольно сильно. Поэтому нам не оставалось ничего другого, как начинать наши занятия пораньше утром. Зато, сняв коньки, можно было сразу же брать в руки теннисные ракетки. А потом мы устраивали то тут, то там небольшой пикник. Это были самые лучшие часы для меня: я мог резвиться вместе с молодежью непринужденно, безо всяких церемоний и отвлекшись от обязанностей, которые возложила на меня жизнь в Лхасе.
Чиновник Далай-ламы разговаривает с солдатом-кхампа