- Но я-то на Дальний Восток не поехала - пришла шифровка, чтобы я ехала в Москву, и после Нового года, в январе 45-го, уже я была в Москве. Нас было шесть девчонок, приехавших с разных фронтов, и нас посадили в кабинет Селивановского, заместителя Абакумова. Мы сидели в его кабинете, работали, работали, работали. Старшая приходила, нашу работу забирала. При этом учитывалось, кто сколько страниц за день отпечатал - было положено, сколько строк, сколько всего. Они там провели, что я машинистка "вне категории". А "вне категории" - это 60 страниц в день, а 1-я категория - 50. Ну да ладно, это наши особенности!
- Но, как понимаю, от машинистки, даже "вне категории", до заместителя наркома обороны, начальника Главного управления контрразведки "Смерш" очень и очень далеко…
- Конечно! Но вот однажды он вызвал старшую машинистку - а машбюро было большое, и все равно народу не хватало, работы было очень много - видите, даже с фронтов вызывали. Он говорит: "Ну, как дела? Как девчата, что, как они живут?" Понимаете? Ему это нужно было - эти девчата-машинистки, как они работают?! Да на фига они ему нужны?! Работают и работают… Старшая отвечает, мол, все устали, в отпуск хотят. "В отпуск рано, пусть подождут, - говорит Абакумов. - Но дайте им по окладу, а еще вас всех повезут на склад."
- Что за склад? Это как понимать?
- Так война же, в магазинах ничего нет! И вот мы на автобусе приехали в переулок за ГУМом - там этот склад был. Вошли - точно вам говорю, прекрасно помню - полки, полки, полки, от пола до потолка, и на них рулоны, рулоны, рулоны. Где шерсть, где бостон, где что чего. Абакумов распорядился, чтобы каждая из нас выбрала себе по отрезу на платье! Конечно, глаза разбежались - и каждая себе выбрала кусок отреза. А мне - два куска отрезали! Я в этом деле соображала лучше - у меня мама шила, и меня научила. Я сообразила: там был рулон белого и рулон красного, какая-то шерсть, не очень, наверное, дорогая, но я постояла, посмотрела - из этого, пожалуй, юбку сошью, а из этого кофточку. Так у меня и получилось. Метраж тот же, а сшила две вещи.
- Скажите, а почему вдруг Абакумов так расщедрился?
- Это не вдруг - просто он народ любил, о своих сотрудниках заботился, уважал их, какие бы должности они не занимали. Он порядочный, человечный человек был!
- Но вы же сказали, что ваше знакомство с ареста началось?
- Ну да, но это уже после было. Как первый раз меня увидел - так сразу же и арестовал! Дело так было. Мы, прикомандированные, получали денежное довольствие не в финотделе, а в полуразрушенной церковке на Пушкарской улице. И вот как-то я пришла, стоят в очереди пять-шесть офицеров, ждем, и кто-то меня спросил, с какого я фронта. Я ответила, что с Карельского, а кто-то сказал, что это теперь уже вроде бы Дальний Восток… Но я эту информацию мимо ушей пропустила. Мне это было и ни к чему - я зарплату получала.
Вернулась я на место, и вдруг - звонок к старшей, мне сказали: "Козина, к Абакумову!" Пошла. Мы на седьмом этаже были, он на 4-м, я знаю. Я пришла, меня туда сразу пихнули - и вот так, в два ряда - красные лампасы в ряд так и стоят. И он там далеко сидит, такой злой был, сердитый, и на меня сразу: "Кто тебе сказал, что ваш фронт на Дальний Восток идет?!"
- Это же огромная тайна была, которую удалось сохранить - для японцев переброска наших войск с Европейского театра военных действий тогда оказалась полной неожиданностью!
- Я ничего не ответила, потому что не успела даже сообразить. Но он и не слушал, кто мне сказал, ему это было не нужно, он просто говорит: "На шесть суток ее!" - и меня, так сказать, под руки, и все, и повели.
- Действительно под руки?!
- Нет, конечно! Я хорошо помню, как мы шли - совершенно спокойно, с Градосельским - такой был мужчина молодой, высокий. Пришла, сняла ремень - вот и все. Он ушел, а мне дежурный показал - комнатка рядом. Показал, вот столик, табурет. А сюда - полка откидная к стенке была прикреплена - ложиться нельзя. Ну я и отсидела шесть.
- Обида на незаслуженное наказание осталась?
- Какая там обида?!. Я молодая была - все легко. Зато потом мы встретились с Абакумовым совершенно по-другому.
- После отсидки?
- Разумеется! Стала я работать, а вскоре почему-то старшая машинистка перевела меня в свой кабинет. Поставили мне столик в ее маленькой комнатушке, мою машинку - а все остальные машинистки сидели в большой комнате, все категории были там. Но я, честно говоря, на всем этом не заостряла внимания, потому что мне это не нужно было - я знала, что я в командировке. Кончится эта работа, и все. А тут - работаю, работаю и работаю.
- То есть о возвращении на фронт речи не шло?
- Нет. Как-то я решила - пойду посмотрю, как там девчонки, с которыми мы вместе работали. Просто так у них посижу. Мы не ахти как были близки с ними, я даже не знала, кто с какого фронта… Прихожу к Селивановскому - а никого нет! Возвращаюсь обратно, говорю: "Аня, а где ж девчата?" - "Работа кончилась, они по своим фронтам разъехались". - "А я?" "Я не знаю", - говорит она мне. И что я должна делать? Ладно, работаю. И вот как-то встаю утром - а я дома жила - у нас такая черная тарелка, репродуктор, и говорят, что Абакумову присвоили звание генерал-полковник. Пока я ехала, у меня возникла мысль: "А что я теряю? Сейчас я напишу рапорточек - и тоже поеду.." Пришла, написала тут же с новым званием и печатаю на машинке, буквально: "В связи с тем, что я работаю здесь не по специальности, прошу меня откомандировать обратно на мой фронт". И все, расписалась: "Козина". Прихожу, сидит паренек, спрашиваю: "Вы не можете доложить Абакумову?" - "Доложу". И я ушла к себе на 7-й. А потом звонок: "Козина - к Абакумову!"
- Как у вас на этот раз настроение было?
- Совершенно спокойна была, думаю: сейчас он рапорт посмотрит и определит меня обратно. Наш фронт еще в Ярославле был. Прихожу, он меня нормально принимает, не так, как тогда, в первый раз - и один. Обычно он ходил в форме, а в этот раз на нем, по-моему, был никакой не китель, а белая рубашка. Сидит он далеко, и не сказать, чтобы он был против меня настроен, чтобы злой был, как в тот раз, просто сидит, и все. Я подхожу поближе. Он говорит: "Ну и что такое? Почему тебя используют не по специальности? Какая у тебя специальность?". Говорю, что я стенографистка, меня вызвали в командировку и я работаю машинисткой, а стенографистке на машинке не положено работать. "Почему?" - "Потому что скорость тогда теряется". Ну, он, по-моему, не ахти как понял.
- Не понял разницы между работой стенографистки и машинистки, так?
- Ему нужно понимать было? Машинка, стенография - какая ему разница? Он докладывал Сталину, он был в каких-то верхах… Что ему какая-то стенографистка? Ничто! Он стенографистками не пользовался. Мне потом говорили - была там такая Галка Дьяконова, он ее раз или два вызвал. Но он меня сразу не отпустил, а начал меня спрашивать: "Ну ты же москвичка." Когда он успел это узнать?! "Да, москвичка." - "Так война же скоро кончится". "Да, - говорю, - я понимаю". "И чего ты, москвичка, поедешь на фронт? Оставайся здесь работать!" "Хочу войну закончить на фронте. Вот кончится война - вернусь в Москву", - спокойно ему так говорю. Я стояла перед ним - в гимнастерке, в юбке, в сапогах; он сидел за столом. Он слушал, слушал, потом говорит: "Ну ладно, я подумаю! И потом скажу". На том я и ушла.
- Что он вашей судьбой так озаботился?
- Не знаю. Просто человек такой был, что о людях думал. На следующий день, утром, буквально только прихожу на работу - звонок, и опять: "Козина - к Абакумову!" Иду и думаю: "Сейчас, наверное, скажет - уматывай!" Прихожу, а он сразу мне говорит: "Ну, вот что, я подумал и решил: будешь работать у меня. Мне такая стенографистка нужна - будешь работать моей личной стенографисткой". Откуда он знал, какая я стенографистка?! А я ничего сказать не могу! Понимаете, не было минуты, я еще не могла даже уяснить, что это такое и что я должна - противостоять, радоваться или наоборот? Да и чему радоваться-то?! Он мне зачем нужен был?! Я там, на фронте, уже почти четыре года была - как приехала туда желторотым воробьем, молоденькая такая, всех моложе - там меня все знают, я всех знаю. И не нужна была мне эта Москва, совершенно! Там, на фронте, был мой дом - хотя никаких любовных дел, ничего подобного не было!
- Стали опять отказываться?
- Нет, это я все так подумала - мы ж люди военные. А там в кабинете еще генерал Врадий был - начальник управления кадров и, видимо, заместитель по кадрам. Абакумов ему тихо так говорит: "Оформи ее моей личной стенографисткой и имей в виду: вот тут. - я точно не помню, он сказал то ли "мы ее", то ли "я ее", - наказывал. Сделай так, чтобы в личном деле этого не было". Врадий молча кивнул и исчез. Мне вроде тоже надо было уходить, но Абакумов продолжил: "Видишь, - он указал в конец своего длинного кабинета, - там стоит столик? И там телефон. Вот это твое рабочее место. Будешь приходить и здесь начинать работать - независимо, я здесь или не здесь. Садишься и работаешь". У двери, как он показал, стояли стульчик и телефонный аппарат. Раньше ли так было или только сегодня поставили - я не могу сказать, не знаю… Вот и весь разговор! Потом каждый день я приходила, садилась и работала.
- Кстати, как вы к Абакумову тогда обращались?
- Знаете, недавно, смотря его фотографии, я как раз подумала, что я не помню, как я к нему обращалась - потом, уже когда работала. Вряд ли, что по имени-отчеству, но вряд ли, что и по званию. Может быть, и никак.
- Работы очень много было?
- Нет, наоборот - раза два он мне подиктовал, и все. Но приходила я на работу всегда точно, в утреннее время. Я работала нормальный рабочий день, как все машинистки: они в 7 все заканчивали - и я так заканчивала работу и уходила. Он меня не задерживал никогда, никаких разговоров не было - почему или что? Наверное, я в первый же день спросила: "Можно мне домой уходить?" - "Можно". Но точно я этого даже не помню. А он-то, оказывается, уезжал из кабинета в 5–6 утра! Бывало, что я приходила - он уходил, по коридору шел, и слышно было, как он разговаривал, и видно было, что он заходил в кабинеты, но к кому он заходил, с кем разговаривал - не знаю. Но не с начальством - кабинеты начальников по разным местам были, а рядом был, я бы сказала, рядовой состав. Абакумов был очень внимательный человек к оперативному составу, к своим подчиненным.
- Как подчиненные относились к Виктору Семеновичу?
- Уважали - это видно было, чувствовалось это. Сама обстановка такая была, уважительная. Может, кто-то и боялся его, но не знаю, сомневаюсь.
- Какой-нибудь "рабочий" эпизод вы можете вспомнить?
- Знаете, в первые два дня работы у меня вообще не было. А потом вдруг утром 2 мая на моем рабочем столике зазвонил телефон "ВЧ". Беру трубку. Мужской, знакомый мне голос сразу читает "шапку": "Начальнику Главного управления "Смерш" генерал-полковнику т. Абакумову В. С. Спецсообщение. Сегодня, 2 мая 1945 года, Германия капитулировала. Передал Сиднев".
- Сиднев - бывший начальник ГУКР "Смерш" Карельского фронта?
- Он самый, его от нас на 1-й Белорусский перевели… И вот он передал и спрашивает: "Кто принял?" Но у меня-то проблема возникла - я впервые услышала слово "капитулировала"! Как мне его писать?!
- Насколько помню, стенографические знаки могут обозначать и слоги, и слова, и даже целые предложения…
- Да, но здесь слово незнакомое, такого сокращения я не знала, ошибиться было никак нельзя, поэтому и записала его русскими буквами, а оно длинное! Из трубки кричат: "Передал Сиднев. Кто принял, черт возьми?!" Я дописала и так тихо, боязливо, почти шепчу: "Козина". Тут он меня сразу узнал - может, и по голосу узнал - и уже не кричит, а спрашивает: "Как ты сюда попала?" В смысле - в кабинет к Абакумову.
- Но ведь капитуляция Германии, как известно, была подписана 8 мая, в 22 часа 43 минуты…
- Официально - да; а что было 2 мая - это вы у историков спросите. Я же прекрасно помню, в каком удивительном состоянии жила эти дни, со 2 по 8 мая 1945 года, после того памятного сообщения по "ВЧ" из Берлина. Меня переполняла радость! Хожу, живу, работаю, общаюсь с людьми, родными, знакомыми и незнакомыми, и сама про себя говорю: "Люди! Вы еще не знаете, а война-то уже кончилась!" А потом было официальное объявление о капитуляции, праздник на Красной площади и салют. Народ ликовал и не расходился до утра! Все это я видела, все это я помню.
- Здорово! Кстати, после разговора с Сидневым вам ваши бывшие сослуживцы не звонили?
- Ну как же! Начальником секретариата там у него был Алексеев, и Сиднев ему сказал: "Наша стенографистка там, у Абакумова, работает!" Алексеев меня хорошо знал, мужик он был красивый, но никаких отношений у нас с ним не было, и я в жизни не думала, что он так ко мне привяжется… На следующий день меня зовут: "Козина, на "ВЧ"!" Я ж не знаю, кто меня там. Алексеев! "Ай-ай-ай! Как ты там, как ты, что, замуж не вышла?" Говорю: "Не вышла!" - "Ха-ха-ха! Чего ты так?" - "Никто не берет". И пошло, и поехало, и уже каждый день в 7 часов Козина на ВЧ. А потом он приезжает - жениться собрался. Но это было потом.
- А пока вы продолжали работать у Абакумова…
- Скажу так: я продолжала ходить на работу, а работы постоянной в общем-то и не было. Кроме него, никто к моей работе отношения не имел, никто и ни в чем меня не контролировал, даже в общем-то никакого общения ни с кем не было. И он меня не контролировал - что я обязательно должна прийти.
- Зинаида Павловна, извините за вопрос, но после ареста Абакумова на него столько различных "собак" повесили… Не мог он испытывать к вам какого-то личного интереса?
- Да ну, что вы! Отношений никаких не было - чисто рабочие. Он работает, и я работаю. А чего только про Виктора Семеновича не написали - это уж действительно! Мол, сколько он всего "нахапал"! Ничего он не хапал. О его личной жизни я точно не знаю, - Тоня была ему жена или не жена, но ее все знали, хотя в кабинет к нему она никогда не ходила. Она в секретариате работала, в морской контрразведке - на другом этаже. В столовую мы все вместе ходили. Такая же девочка, как мы были, моя ровесница, по-моему, никакой одеждой она не отличалась. Только если я в гимнастерке ходила, то она в обычном платье. Хотя нет, точно скажу, Абакумов на ней женился, потому как потом я встретила ее в Московском управлении. Мужу и жене вместе работать было не положено, вот ее туда и перевели. Посмотрите, насколько он был пунктуален: никому не положено - значит, и ему не положено!
- Таких начальников уважают по-настоящему! Ведь мог же "в порядке исключения" - как сегодняшние удивительные "семейные тандемчики" на любом уровне. Однако вернемся к вашей работе в одном кабинете с Абакумовым.
- Однажды я ему говорю: "Вы знаете у меня, очень мало работы". - "Ну и что тебе?" - "Я практически ничего не делаю, у меня скорость теряется". Он смотрит, ничего не говорит. Спрашиваю: "Вы могли бы мне разрешить, чтобы я сама поискала, кому нужна стенографистка? Я с удовольствием поработаю… В следственный я бы пошла, потому что на фронте я в следственном работала". Пошла в следственный: "У вас есть работа для стенографистки? Я могу у вас работать в свободное время". - "Как это?" Объясняю. "Очень хорошо! Приходи!" Потом я еще раз к нему пришла, еще, а потом уже и не стала к нему ходить.
- К Абакумову?!
- Да. Потому что меня уже настолько там запрягли, я всем была нужна. Там ведь только прикомандированных со всех фронтов было 93 следователя. Было так: в 9 вечера у 4-го подъезда автобус стоит - спускаюсь туда, еще две стенографистки, следователи - и нас везут в Лефортово, там по кабинетам расходимся, допрашивать. В 5 утра все заканчивают, автобус довозит нас до метро - и все разъезжаются по домам. Не знаю, успевали ли позавтракать, но отдохнуть можно было столько, чтобы в 10 вернуться на рабочие места. Приезжаю на работу к 10 - и должна успеть расшифровать и отдать все, что записала. А тут еще надо и к этому следователю зайти, и к тому подойти - круговорот был постоянный, и это каждый божий день! Уже мне было и не до Абакумова, и не до кого.
- Кого же тогда там допрашивали?
- А кто его знает?! Предатели, каратели, шпионы. Но точнее не знаю и вспомнить никого не могу. Тем более что было так: следователь задает вопрос, я его записываю, он допрашивает, а ответ он по-своему передает. Вот такая была работа. Кстати, никаких грубостей не было, никаких оскорблений, не то чтобы рукоприкладства! Это я вам совершенно ответственно говорю!
- Долго у вас такая работа продолжалась?
- Да нет. Как я вам сказала, Алексеев жениться задумал и мне предложил: "Просись на 1 - й Белорусский!" Тогда я говорю Абакумову, что хочу на 1 - й Белорусский. Он: "Ну и зачем тебе туда? Ты ж москвичка, что ты там будешь делать?" - "Да вот…" - "Ну и что, и кто, как фамилия?" - "Алексеев". "Это тот, что у Сиднева?" Представляете?! Абакумов помнил, что некто Алексеев у Сиднева в оперцентре работает! Скольких же он вообще знал? "Ну хорошо, и зачем ты туда поедешь? Мы его сюда отзовем, найдем ему место - и работайте на здоровье, и женитесь на здоровье!" - он мне говорит. Он так спокойно говорит, а я слушаю и не знаю, как это и чего и во что выльется.
- Как я понимаю, у вас тогда еще особого желания выходить замуж не было?
- Не было. Вот я хотела определиться. "Я же в коммуналке живу, - говорю, - у нас одна комната, нас столько-то - сестры, мама. Куда же?" - "Дадим жилье, квартиру дадим!" - он мне говорит. Все-таки я попросила: "Разрешите, я в отпуск поеду? Я только в отпуск съезжу - и все". - "Ну ладно, скажи в кадрах, что я разрешил".
- Почему же Виктор Семенович так легко вас отпустил?
- Да не нужна я была ему, честно говоря! Но и человек он был, как я сказала, заботливый. И не знала я тогда, что вижу Абакумова в последний раз. Позвонил мне Алексеев: "Скажи в кадрах, что ты с завтрашнего дня в отпуске. Утром придет за тобой машина, отвезет на аэродром".
- Так все просто?
- Оказалось, что да. В кадрах удивились, когда я сказала, что Абакумов мне разрешил, и спросили: "Интересно, а как это ты мыслишь поехать?" - "А что такое?" - "Но у тебя документов нет. И две границы - как ты переберешься через две границы?" Я об этом и не подумала. Но самолет был не гражданский - Алексеев дружил с летчиком Серова, будущего председателя КГБ, - такой был Василий Иванович Тужлов, - поехала, встретили, вот и все. А на следующий день пришел человек, сказал, что "наш начальник вас хорошо знает", и предложил поработать. Пожалуйста!
- "Рабочий отпуск", как это теперь называется…
- Наверное. И отпуск этот очень затянулся. А потом приехал Абакумов, он баллотировался куда-то, но куда - не знаю, и мы не виделись. У Сиднева он спросил: "Кайтесь, кто прячет мою стенографистку?! Ведь полгода уже прошло - хватит, хватит!" То есть он полгода не трогал меня… Уехала - ну и до лампочки, не ахти как я и нужна была.
- Как понимаю, к Абакумову вы уже не вернулись?