- Действительно, сейчас уже стали достаточно известны широкие масштабы разведывательной и подрывной работы, которую проводил противник и во время войны, и в ее преддверии. Работа различных разведок, прежде всего германской и японской, а также ряда других союзных "странам оси" государств, была поставлена в широких масштабах. Основная ставка при нападении на СССР делалась именно на внутренний разлад, на межнациональные розни. Ну а задачей нашей военной контрразведки было, конечно, защитить секреты, предотвратить влияние агентуры и вербовку наших людей, распознать врагов, которые в своей среде находятся.
- Насколько эта задача была выполнена? Можно ли считать, что, как утверждают некоторые авторы, немецкая разведка на Восточном фронте вообще ничего не смогла сделать?
- Согласитесь, что если подрывная работа в широких масштабах у немцев во время войны не получилась, то все-таки кое в чем они и преуспели. Хотя бы в том, что столько людей во власовской армии оказалось. Но в целом я считаю, что органы контрразведки во время войны со своей задачей справились.
- Конечно, во время войны вам приходилось встречаться с военными контрразведчиками, с сотрудниками органов "Смерш". Что вы можете рассказать об этих людях? И как, кстати, относились к ним в войсках?
- Прежде всего отмечу, что среди военных контрразведчиков было много очень самоотверженных людей. Я сейчас, к сожалению, фамилии не помню, но когда я еще в батальоне был - в 120-й, потом 50-й лыжной бригаде, был у нас представитель Особого отдела, старший лейтенант. Так он с нами и в атаку ходил, и при выполнении всех боевых задач был в самых опасных местах. Ему часто приходилось бывать даже там, куда и мы не ходили. В общем, эти люди в подавляющем своем большинстве и воевали хорошо, и службу несли честно.
Надо еще отметить, что они, в основном те из них, кто в старшем звене работал, в той или иной степени участвовали и в планировании боевых операций, особенно с точки зрения того, чтобы хорошо преподать противнику дезинформацию или скрыть от него нашу информацию. По этим вопросам с ними советовались, ну и сами они активно участвовали и большую пользу приносили.
- Можете привести пример?
- Насколько я знаю, именно по предложению военных контрразведчиков еще в 44-м году, когда война на западе продолжалась, было принято решение возвращать на Дальний Восток некоторые дивизии, которые пришли оттуда в начале войны. В частности, с Карельского фронта, где во второй половине 44-го года боевые действия уже завершились. Первые из этих дивизий, возвращавшихся на Дальний Восток, встречали торжественно, с цветами, и вряд ли кто понимал, что на самом деле это идет переброска войск в преддверии будущей войны с японцами. Потом туда и другие дивизии перебрасывали, но уже не столь торжественно, не так очевидно… Таким образом, под прикрытием этого возвращения была достигнута внезапность начала наших военных действий, что имело решающее значение в успешном проведении Маньчжурской стратегической операции.
- Теперь-то известно, что для японцев ее начало явилось большой неожиданностью…
- Но, возвращаясь к вашему вопросу, опять-таки повторю, что люди разные бывают, в том числе и среди контрразведчиков. Были и такие, которые страдали излишней подозрительностью, занимались "дежурными" придирками. Вообще, чтобы быть хорошим контрразведчиком, надо быть хорошим психологом. Сотрудник контрразведки должен сам все уметь разглядеть и понять, потому что всякое недоверие, излишнее пристрастие в этих делах - оно оскорбляет людей. Вообще, нужно помнить, что работа контрразведки деликатная, ведь порой судьбы людей ломаются из-за того, что какие-то сведения подаются неправильно.
- Вам приходилось сталкиваться с такими моментами?
- Конечно. Но, знаете, дело усугублялось тем, что во время войны за, так сказать, благонадежностью людей наблюдала не только военная контрразведка. Этим занимались и политорганы, и органы прокуратуры, и трибуналы, а также еще партийные и комсомольские организации. А во всех этих партийно-политических и прочих организациях было немало людей типа Мехлиса. Честно говоря, сегодня даже удивляться приходится, как это наши командиры выдержали такое количество надзора над собой.
- Это как понимать?
- Вот, смотрите, в 43-м, 44-м году я был начальником оперативного отдела бригады, дивизии. Всегда находился около командира соединения, на передовом командном пункте, и сколько таких командиров перед моими глазами прошло! Но вспоминаю, что ни один из них просто не осмеливался сказать, что он сейчас приляжет отдохнуть на два или три часа, что он пошел помыться или покушать. Поэтому в таких случаях командир дивизии говорил: "Сиди у телефона, скажи, что я ушел на передовую". Мы так и говорили: "Ушел на передовую". Кстати, в первые дни войны командиры отдыхали только украдкой, словно бы вообще не имея права ничего этого делать. Мол, как это: идет война, а он - спит? Но ведь не может человек выдержать совершенно без сна больше двух-трех суток! Однако у нас никак этого не могли понять.
- Думаю, это все же политорганы так старались… Военная контрразведка занималась реальной бдительностью.
- Знаете, тут тоже должны быть свои пределы. О результатах излишней подозрительности можно судить на примере Анвара Садата, президента Египта. Я приехал туда в 1970 году, как раз когда Насер скончался и Анвар Садат пришел к власти. Он тогда приказал: оружие сухопутных войск охранять военно-морскому флоту, оружие военно-морского флота - ВВС и ПВО… Эта подозрительность, тотальный надзор довели до того, что сами же солдаты Садата и убили! Так что до крайностей, до чертиков никогда нельзя доводить даже хороший контроль. Хотя всем понятно, что контроль в войсках нужен.
- Махмут Ахметович, а сами вы во время войны вражеских агентов видели?
- Ну, как сказать - вражеских агентов? Помню, при мне в Белоруссии, в районе Молодечно, арестовали двух человек, которые были в партизанском отряде, а на самом деле они работали на немецкую разведку. Но, чем все это кончилось, я не знаю. Зато при подготовке Маньчжурской операции я повидал их предостаточно. Кстати, там наша разведка в основном опиралась на китайцев, а среди них, к сожалению, было много людей, которые на самом деле оказывались агентами-"двойниками", работавшими и на нас, и на японцев. Так что многие данные, которые они давали, потом не подтвердились. Военные контрразведчики разоблачали таких "двурушкников".
С военными контрразведчиками пришлось мне встречаться и в Афганистане. Хотя в тот период советских войск в ДРА уже не было, только небольшая группа военных специалистов работала, но обстановка была очень сложная, и контрразведчики выполняли очень важные и ответственные задачи.
- То есть - возвращаюсь к ранее заданному вопросу - военнослужащие понимали необходимость деятельности органов военной контрразведки? Ведь если сейчас посмотреть иные телефильмы, то даже "человеческого лица" у сотрудников "Смерша" не разглядишь…
- Действительно, в пресловутом "Штрафбате" и некоторых других фильмах контрразведчиков изображают в виде каких-то зверей, что создает у молодежи превратное представление. Но фронтовики этому не верят! Вы же понимаете, что если бы не помощь личного состава боевых подразделений, то сотрудники "Смерша" мало что могли бы сделать. Не нужно рассуждать, как сейчас любят, о каком-то "стукачестве", "доносительстве": каждый честный, хороший, верный данной присяге военнослужащий был заинтересован в том, чтобы среди нас не было случайных, а тем более злонамеренных людей, которые будут стрелять нам в спину и выдавать наши секреты противнику.
В том, что солдаты и офицеры помогали контрразведчикам, сказывалось и их патриотическое воспитание, и то, что большинство из работников контрразведки умели расположить к себе людей, убедить их в том, что выявлять врагов, чужих людей, обеспечивать бдительность и сохранять тайны - это наша общая задача, а не забота одних только контрразведчиков. Поверьте, во время войны без сохранения тайны вообще ничего нельзя сделать.
- Махмут Ахметович, сегодня мы поздравляем военных контрразведчиков с юбилеем. Что можете вы им пожелать в этот день?
- Чтобы они и сегодня продолжали те лучшие традиции, которые во все времена были у наших военных контрразведчиков. Ну а от того, что было. наносного, - от этого надо отказываться!
"О долге и чести замолвите слово"
Строго отобранные книги с дарственными подписями стоят у меня на специальной полке. Все тома в основном о войне. Той, Великой Отечественной. И среди дорогих талантливых имен есть книги и Владимира Богомолова: повести "Иван" и "Зося", роман "Момент истины ("В августе сорок четвертого"), рассказы. Они не очень впечатляют местом на полке, но поражают тиражами, местом в душах людей.
Богомолов редкий как писатель и редкий как человек. Неподкупный, "чокнутый" на правде и порядочности. Окончив всего семь классов, он сам себя образовал. Удивлял всех работоспособностью, энергией. Друзья шутили, что от прикосновения к его руке сами собой загорались спички.
Уже полгода, как нет Владимира Богомолова среди нас. Он умер внезапно, как солдат, бегущий в атаку.
- Я пришла утром ему укол делать, а он лежит в своей излюбленной позе - ладонь под щекой - и уже не дышит, - сказала мне Раиса Александровна, жена Богомолова, врач, кандидат медицинских наук. - Во сне скончался, никому не мешая и не досаждая. Как жил, так и умер…
Мне посчастливилось долгие годы близко знать Владимира Осиповича, бывать у него дома. Месяца за два до его смерти мы беседовали с ним на разные темы. Я нашел свои записи и пометки. До сих пор гудит у меня в ушах его твердый поставленный голос.
- Спешу поздравить вас, Владимир Осипович, с сотым изданием "Момента истины". Пресса хоть и скупо, сквозь зубы, но заметила это большое событие в литературе…
- Для теперешнего времени дело обычное. Газеты, радио, телевидение с шумом раскручивают недокормленных, якобы обиженных старой властью бездарей, а то и откровенных прохиндеев, перебежавших из комсомола к демократам. Их напыщенные физиономии заполняют все экраны, а писателей, которых почитает и знает народ, на порог студий не пускают. Я уж не помню, когда последний раз видел в телевизоре, к примеру, Василия Белова, Валентина Распутина, Юрия Бондарева, Виктора Бокова. Нельзя художников делить на своих и чужих, по религиям и партиям. Так мы долго гражданское общество не построим.
- Но вам, выражаясь иностранным словцом, паблисити в общем-то и не требовалось. Ваши вещи, как тяжелый танк, прорывают все преграды, забираются на самые высокие высоты. Это же неслыханно: сто изданий выдержал роман! А его все печатают и печатают. Даже при нашем диком рынке. Он стал как бы учебником, настольным пособием в десантных войсках, в спецслужбах, в антитеррористических подразделениях. Некоторые специфические выражения перекочевали из романа в повседневную армейскую жизнь. Полмира читает "Момент истины", "Ивана" и "Зосю". Киноэкран подхватил все ваши произведения. У вас, Владимир Осипович, всегда так гладко дело шло?
- Как бы не так! Никакой глади не было. "Ивана", например, в пух и прах раздолбал именитый редактор из "Художественной литературы". Он обнаружил в "Иване" влияние Ремарка, Хемингуэя и Олдингтона, о котором я даже не слышал. И в заключение вынес приговор: эту вещь никто и никогда не напечатает. Другой бы при такой авторитетной рецензии запил бы или сжег рукопись к чертовой матери. Ведь "Иван" был первым моим литературным произведением. Но я не сдался! Я верил в своего Ивана!
- Вообще-то после "Сына полка" Катаева писать о детях на войне было рискованно…
- Я знал это. Могли сказать, что писатель, мол, повторяется, чиновников в издательствах было немало.
- А, кстати, как возник у вас этот "Иван"? И как вы добиваетесь почти документальной точности, доверительности? Может, у всех ваших героев есть прототипы?
- В какой-то степени есть, конечно. Ведь я служил в полковой пешей разведке. Был командиром взвода и ротой командовал, много всего перевидал, в том числе и таких мальчишек, как Ваня.
- Я слышал от одного генерала, что Богомолов, мол, в "Смерше" служил, это, мол, из романа видно: уж очень все точно схвачено, даже шифровки почти подлинные…
- Нет-нет, я в разведке служил, а "Смерш" знал, конечно. И людей его знал. Мы же рядом были, глаз "Смерша" за нами, разведчиками, особенно был пристальным: мы же по тылам шастали. А роман сочинен - это же художественное произведение. И "Иван" тоже. Я написал его, можно сказать, со зла. Меня коробило от множества нелепейших несуразностей, когда я читал военную прозу. А читал я много. Вернулся из армии с двумя ранениями и контузией, был инвалидом, получал небольшую пенсию. Ни специальности, ни образования. Ведь на фронт я ушел совсем мальчишкой, добровольно, прибавив себе два года возраста, за своими дружками побежал. Хватил лиха под завязку. После Германии побывал в Маньчжурии, на Сахалине, на Камчатке. Армию любил и хотел в ней остаться, но меня обидели несправедливостью. Так вот, начитавшись книг о войне, стал и сам писать…
- Но ведь какое-то творческое зерно прорастало в душе? Может, на фронте писали, в школе?
- Только думал, но не писал. Писать побаивался: образования нет. Потом преодолел этот барьер.
- Откуда у вас такая закаленная сталь в характере? Вы не согнулись перед цензурой, перед Главупром и ЦК. Ведь из "Момента истины", как вы в прошлый раз рассказывали, хотели две главы выбросить и сцену со Сталиным…
- Меня дед воспитывал. С малых лет. Он получил Крест на японской войне 1904 года, а с германской пришел полным Георгиевским кавалером. Мы жили в Подмосковье, в деревне. На всю жизнь запомнились мне его слова: не угодничай, не подлаживайся и никого не бойся. Не давай себя в обиду. Пусть лучше тебя убьют, чем унизят!
- Я помню, как вас заочно хотели принять в Союз писателей. На московском секретариате кто-то сказал: да у него всего две повестушки - "Иван" да "Зося", тут с пятью романами в очереди стоят…
- Мне передавали. Потом за меня хлопотали Щипачев, Соболев, Симонов, Бондарев, Смирнов.
- Сергей Сергеевич Смирнов дал в "Правде" большую рецензию на "Момент истины". По тем временам это было высшей похвалой.
- Он настойчивее всех звал меня в Союз писателей, но я так и не пошел. Мне неприятны были "живые классики", часто издающие собрания сочинений, которые пылились в библиотеках.
- Вы всей душой любили армию, в которой воевали и служили. А что вы думаете о современном воинстве?
- Переживаю за современную армию. На днях встретил на улице молоденького лейтенанта и хотел поставить его по команде "смирно": патлатый, фуражка набекрень, брюки помяты, глаза с утра осоловелые…
- Но ведь хрестоматийный поручик Ржевский тоже с утра был слегка пьян и трех рублей у него не хватало…
- Тот легендарный поручик два раза в день, между прочим, брился и мундир на нем сидел идеально. А что касается трех рублей, то у нашего лейтенанта их не хватает не только с утра, но и в обед, и вечером. Офицеры обнищали. Это позор! Стесняются форму носить. Так и хочется крикнуть военному начальству: о долге и чести замолвите слово!
- Наши крутые радикалы через губу произносят слово "патриотизм", некоторые чиновники и губернаторы не хотят вставать при исполнении Гимна Отечества. Что вы на это скажете, дорогой Владимир Осипович?
- То, что я скажу, "Красная звезда" не напечатает. Давайте лучше чай пить, я заварю его по-маньчжурски.
- Последний стандартный вопрос: когда раскроем ваш новый роман?
- Он в основном готов. Подчищаю, убираю длинноты. Название сложилось: "Жизнь, иль ты приснилась мне?"
- Конечно, там будет война…
- И война, разведка и контрразведка, армия и современность. Десять лет этому отдано.
Юрий ГРИБОВ
На страже безопасности Советской державы
Ветераны вспоминают
Со Сталиным на борту
Эта командировка состоялась в июне 1949 года. К тому времени из Италии через Средиземное море в Севастополь был перегнан своим ходом небольшой штабной корабль, ранее принадлежавший немецкому гроссадмиралу Денницу. Командованием нашего Военно-морского флота и Министерством госбезопасности СССР было принято решение этот корабль переоборудовать и подготовить для обслуживания И. В. Сталина в период нахождения его в очередном отпуске на Черноморском побережье - к сентябрю.
Передо мной была поставлена задача совместно с начальником особого отдела Черноморского флота генерал-майором Сысоевым сформировать команду корабля, подобрать надежного и высококлассного командира корабля. Всю эту работу предстояло завершить к 15 августа.
По прибытии в Севастополь я сразу включился в работу, принимал участие в личных беседах с отбираемыми людьми, а отобрать надо было более ста человек, контролировал ход проверки отобранных. Одновременно вместе с генералом Сысоевым подыскивал командира корабля в звании от капитана 3 ранга до капитана 1 ранга.
Капитан 3 ранга, под командой которого перегонялся корабль на Черноморский флот, вначале не рассматривался в качестве кандидата, поскольку его отец в 1938 году был осужден на 10 лет лагерей по ст. 58 ч. II. Но этот офицер прекрасно себя зарекомендовал при перегонке корабля в сложных погодных условиях, в штормах.
Изучив с генералом Сысоевым личные дела всех возможных кандидатов в командиры, мы не смогли выбрать лучшего.
Решили познакомиться поближе с капитаном 2 ранга, который годом ранее был командиром небольшого корабля, обслуживавшего И. В. Сталина во время отпуска. При встрече он довольно подробно и интересно рассказал, как ему довелось обслуживать руководителя государства. А потом снял флотскую фуражку и сказал: "Посмотрите, это тогда я стал седым". Причиной были огромная ответственность за порученное дело и постоянная тревога.
Он рассказал, что в один из дней, имея хороший прогноз погоды, они на маленьком суденышке вышли далеко в море. Внезапно изменилась погода, поднялся ветер, и они еле добрались до побережья. Когда подходили к причалу, шторм усилился и он, командир, никак не мог пришвартовать свою "шаланду", боялся аварии. При очередном заходе к нему подошел Сталин, положил руку на его плечо и сказал: "Давайте причаливать - что будет, то будет". Тогда он смелее двинул судно к причалу и прекрасно его пришвартовал. Сталин снял со своей руки часы и вручил их командиру. Офицер показал нам эти часы и тут же отказался от нашего предложения принять под свое командование новый корабль такого же назначения.
Время шло, а вопрос с подбором командира корабля не решался. Я склонялся к назначению на ответственную должность офицера, который перегонял корабль из Италии. Он был из семьи потомственных моряков, классный специалист, удивительно обаятельный и порядочный человек. Познакомился со следственным делом его отца и никакой реальной его вины не нашел. Составил об этом справку. С моим предложением согласились.
Как мне потом стало известно, отобранный нами командир понравился Сталину. Он прекрасно справлялся с ответственным поручением, досрочно получил очередное воинское звание и памятный подарок лично от Сталина. Выходит, мы не ошиблись.
В. ЛЕОНОВ