В штабе БОБРа Охтинский и Навагин не появлялись несколько дней. Вместе с заместителем командира 3-й отдельной стрелковой бригады полковником Ключниковым они разрабатывали ускоренный план строительства инженерных сооружений на восточном побережье острова Муху. Капитан Харламов подготавливал новую огневую позицию для 100-миллиметровой береговой батареи около пристани Талику и торопил старшего лейтенанта Букоткина с завершением строительства 43-й береговой батареи.
Охтинский, Навагин и Ключников проехали на машине по всему восточному побережью Муху. На пятнадцатикилометровом пути им попалось всего несколько деревоземляных огневых точек, за месяц до войны построенных частями 3-й стрелковой бригады. Местами виднелись свежевырытые окопы и ходы сообщения, в них копошились потные от напряженного труда красноармейцы. Ключников недовольно хмурился, то и дело сокрушенно качал головой.
- Наша ахиллесова пята, - не выдержал он. - Если немцы форсируют пролив, нам придется плохо. О чем раньше думали?
- Немцы высадят десант на западное побережье Саремы, - спокойно ответил Охтинский. - К примеру, в бухте Тагалахт или на полуострове Сырве. По опыту семнадцатого года.
Ключников не понял, шутит начальник штаба БОБРа или нет. Вопросительно поглядел на Навагина, тот едва заметно усмехнулся, но промолчал.
- Можно было бы что-то построить за полтора года, - ни к кому не обращаясь, произнес Ключников.
Навагин не ответил. Да и что отвечать, когда Ключников и Охтинский знали положение на островах не хуже его. Не нашлось бы, пожалуй, в штабах Береговой обороны Балтийского района и в 3-й отдельной стрелковой бригаде ни одного работника, который не понимал бы, что за полтора года невозможно закончить строительство всех намеченных объектов и полосы обороны на сравнительно большой площади архипелага. Знали, конечно, об этом и в штабе Краснознаменного Балтийского флота, и в народном комиссариате Военно-Морского Флота, в Москве.
К пристани Куйвасту возвращались молча - говорить не хотелось. Навагин вытащил из кармана блокнот, положил его на колени, намереваясь произвести расчеты. Машину трясло на ухабах, и карандаш вместо цифр выписывал завитушки. Вскоре машина выскочила на гравийную шоссейную дорогу. Тряска прекратилась, и Навагин углубился в свои нехитрые расчеты. У него на складах имелось всего шестьдесят тонн колючей проволоки и двадцать тысяч противотанковых мин. Этого не хватит на один остров Муху, а ведь остров Сарема в десять - двенадцать раз больше его. Вот и попробуй распредели проволоку и мины на такую огромную территорию.
- Когда думаете закончить первую линию обороны, Николай Федорович? - первым, нарушив молчание, спросил Ключникова Охтинский.
- Чтобы ответить на этот вопрос, надо знать, что мы получим от начальника инженерной службы и сколько.
Навагин вырвал из блокнота лист и молча протянул полковнику.
- Тридцать тонн колючей проволоки! - прочитал Ключников и недоверчиво поглядел на Навагина. - Для заграждения в один кол не хватит.
- Половина моих запасов, товарищ полковник, - ответил Навагин. - Еще пять тысяч противотанковых мин.
На пристани Куйвасту машину ждали начальник политотдела БОБРа Копнов и первый секретарь уездного комитета партии Муй, приехавшие на Муху из Курессаре. Длинный, худощавый Муй невольно обращал на себя внимание. Многие знали о его трудной жизни. В 1925 году за революционную деятельность буржуазное правительство арестовало Муя; ему грозила вечная каторга. И только летом 1940 года, когда к власти в республике пришел народ, эстонский революционер обрел свободу. ЦК компартии Эстонии предложило Мую вернуться на свой родной остров Сарема, где он и был избран первым секретарем Курессарского уездного комитета партии.
Полковник Ключников пригласил всех в одноэтажный деревянный дом. На большом кухонном столе он разложил карту островов Моонзундского архипелага и, прежде чем начал говорить, провел красным карандашом жирную извилистую линию по восточному берегу острова Муху. Затем доложил свой план строительства противодесантной обороны, согласованный с начальником штаба и начальником инженерной службы БОБРа. Решено было произвести земляные работы почти по всему восточному побережью острова, сделать проволочное заграждение в три кола, на главных участках обороны минировать берег и поставить в воде на низких кольях проволочную сеть. Кроме того, намечалось строительство пяти огневых позиций для батарей 39-го артиллерийского полка.
- Людей для этого потребуется много, - закончил Ключников и, подумав, добавил: - Очень много!
- Мы с Александром Михайловичем за этим сюда и приехали, - сказал Копнов.
Ключников оживился.
- Проволочные заграждения сделают наши саперы. И минирование берега они произведут. А вот все остальное… - Он вопросительно поглядел на молчаливого секретаря укома.
- Что остальное? - спросил Копнов.
- Все земляные работы. Заготовка кольев и доставка их на берег.
Копнов повернулся к секретарю укома.
- Люди будут. С острова Муху все будут и из Ориссаре, - с заметным акцентом сказал Муй. - Завтра утром будут. Рано придут.
Решив все вопросы, Копнов и Муй уехали в Ориссаре.
- Что еще от меня требуется, товарищ полковник? - обратился Навагин к Ключникову.
- Колючая проволока и мины, - ответил Ключников. - И как можно больше.
- Завтра утром ждите первую партию.
Навагин поехал в Курессаре, по пути решив завернуть в бухту Кейгусте. Там строила противодесантные укрепления 10-я отдельная саперная рота лейтенанта Кабака. Охтинский остался на Муху. Вместе с Ключниковым они должны были еще наметить огневые позиции для пяти батарей.
Машина быстро пересекла неширокий остров. Впереди заблестел мелководный пролив Вяйке-Вяйн. Острова Муху и Сарема соединяла прямая как стрела земляная трехкилометровая дамба, по ней и проходила шоссейная дорога. Пролив можно перейти вброд. Об этом рассказывали Навагину местные рыбаки. Поэтому если немцы форсируют семикилометровый пролив Муху-Вяйн, отделяющий остров Муху от материка, то здесь они надолго но задержатся. Тем более что на восточном берегу Саремы никаких укреплений нет. А ведь надо их строить, и как можно скорее. Да и не только возле дамбы строить, необходимо иметь глубоко эшелонированную оборону по всему острову. Навагин уже составил план строительства оборонительных полос на Сареме, надо было теперь согласовать его с комендантом БОБРа и командиром 3-й стрелковой бригады. Земляные работы можно провести силами местного населения. Муй поможет. А вот где взять колючую проволоку и противопехотные мины? На складах имелось сравнительно большое количество глубинных и авиационных бомб. Может быть, выпросить их и после реконструкции использовать вместо фугасов? У лейтенанта Кабака опытные саперы. Пусть потрудятся над изготовлением новых типов мин.
В Кейгусте командира саперной роты не оказалось. Он находился в деревне Вята в понтонном взводе старшины Егорычева. Там же был политрук роты Буковский и помощник командира роты лейтенант Савватеев.
Голые по пояс саперы достраивали дзот на обрывистом берегу залива, когда к ним подъехала машина начальника инженерной службы. Старшина Егорычев торопливо надел гимнастерку на потное тело, затянул ремень и подошел к Навагину.
- Товарищ майор… - хотел доложить Егорычев, но Навагин перебил его:
- Ладно-ладно. Вижу сам. Начальство ваше где?
- Здесь рядом, в лесу, - ответил Егорычев и повернулся к дзоту. - Товарищ Ходак! - позвал он широкоплечего сержанта, ближе всех стоящего к нему, - Командира вызывает майор Навагин. Передайте быстро.
- Есть! - густым басом ответил Ходак и тут же скрылся в лесу.
Навагин подошел к дзоту. Саперы застилали перекрытие третьим рядом толстых бревен. Тут же пластами лежал нарезанный для маскировки дерн.
- К вечеру думаем закончить, товарищ майор, - произнес Егорычев. - Передадим морской пехоте. Это уже пятый будет.
- И понтонеры строителями стали, - улыбнулся Навагин. Он помнил, что старшина Егорычев, которого называли главным понтонером БОБРа, доставил на Хиуму первую береговую батарею. Да и все остальные береговые батареи Моонзунда доставлены на острова с его участием.
- Нам где прикажут, - отозвался Егорычев. - Лишь бы польза была.
- Придется еще и понтонами заниматься. И очень скоро. Вот увидите, - пообещал Навагин.
К дзоту подошел лейтенант Кабак со своими помощниками.
- Идемте-ка в сторонку, товарищи. Дело есть. Потолкуем, - предложил Навагин и, когда все уселись на сваленной корявой березе, произнес: - Немецкие войска в тыл к нам заходят. Могут очутиться и у нас на островах…
Навагин изложил саперам свою идею изготовления самодельных противопехотных мин и фугасов:
- Взрывчатку я вам достану, Мастерские будут в вашем распоряжении, наладим сразу же серийное производство. Материал - железо, трубы, дерево, что хотите. Лишь бы сделать побольше мин.
- Задача, - удивился Савватеев. - Конструкторами стать! Думать и думать надо.
- Подумайте, поломайте головы, на то вы и саперы, - согласился Навагин. - Но быстрее. Время не ждет.
Он встал, давая понять, что разговор окончен. Поднялись и саперы.
- А с дзотами как же, товарищ майор? - спросил Кабак.
- Будет достраивать инженерный батальон, - ответил Навагин. Он пожал руки саперам, явно удрученным новым необычным заданием, и направился к запыленной машине.
Боевое крещение
Капитана Стебеля особо не волновали налеты вражеской авиации. Мощная броня башен, равная калибру орудий - 180 миллиметров, могла обезопасить артиллеристов от авиационных бомб. И все же для отвода фашистских бомбардировщиков от огневой позиции по совету начальника артиллерии БОБРа он решил соорудить ложную батарею. Место под нее как нельзя лучше подходило на Церельском мысу, в четырех старых орудийных двориках бывшей знаменитой русской 43-й береговой батареи. Вместе с командиром первой башни лейтенантом Червяковым, одновременно исполняющим и обязанности помощника командира батареи, старшиной Анисимовым и парторгом младшим сержантом Пушкиным Стебель внимательно осмотрел заросшие травой орудийные дворики, расположенные примерно в сотне метров друг от друга. Дворики хорошо сохранились. Замшелые бетонные брустверы кольцом опоясывали стальные круглые основания. По их краям торчали массивные ржавые болты, с помощью которых намертво крепились тяжелые 12-дюймовые морские орудия.
Стебель взобрался на сравнительно высокий бруствер и осмотрелся. Перед глазами простиралась зеленая равнина Церельского мыса, клином врезавшегося в пустынное Балтийское море. Местность совершенно открытая. Лишь вдалеке находился маяк Сырве, полосатым столбом возвышаясь над морем. За ним начинался Ирбенский пролив, его-то и должна была держать под защитой 315-я башенная береговая батарея, как держала в 1917 году 43-я русская батарея. Тогда, 12 октября, германские линейные корабли предприняли попытку прорваться через Ирбенский пролив в Ригу. Четыре дня дальнобойная Церельская батарея вела неравный бой с немецкими линкорами, не пропуская их в Рижский залив. Почти все герои артиллеристы погибли в неравном бою. Жители близлежащих хуторов похоронили русских богатырей в двух братских могилах на опушке леса.
И сейчас еще возвышаются два деревянных креста над прахом тех, кто во славу русского оружия предпочел смерть в жестоком бою.
Героическую историю русской Церельской береговой батареи знали все краснофлотцы. Кто-то даже сложил песню, и ее охотно распевали на 315-й башенной батарее.
Помнил ее наизусть и капитан Стебель.
У выхода в море, где ветры норд-оста
Холодную гонят волну,
Наш Эзель-красавец надежным форпостом
Лежит, охраняя страну.
Мы знаем: здесь были большие сраженья,
От взрывов кипел Моонзунд.
И вражьи линкоры, терпя пораженье,
Ложились на илистый грунт.
Мы помним безвестных героев Цереля,
Тревожный семнадцатый год.
Тогда перелески кострами горели, -
Осаду вел вражеский флот.
Особенно волнующе, мощным аккордом, как клятва верности моряков своей Родине, звучал коллективно сочиненный несколько позже припев:
Так грянем же песню про славный наш остров,
Про славный народ островной!
Пусть вечно наш остров
Надежным форпостом
Страны охраняет покой!
Никто из краснофлотцев не сомневался, что у полюбившейся всем песни будет свое продолжение после первых же боев батареи с фашистскими кораблями.
- Маскировки никакой, - огляделся Червяков. - Поле ровное. С воздуха видно как на ладони. Вряд ли фашистские летчики поверят, что под ними настоящая батарея.
Стебель усмехнулся:
- А почему бы и нет? Если наша батарея будет стрелять…
- Правильно! - подхватил старшина Анисимов. - Дымовых шашек у нас много. - Он по-хозяйски измерил радиус орудийного дворика, потрогал рукой, крепко ли сидят в основании толстые болты. - Длинный ствол надо ставить. Придется с батареи привозить бревна. А на маскировку леса хватит…
- Выходит, верой и правдой еще нам сослужит добрую службу Церельская батарея, - произнес Червяков.
- Да какую службу! - воскликнул Анисимов, прикидывая в уме, сколько и каких материалов потребуется для полного оборудования ложной позиции.
Стебель улыбнулся. Кто бы предположить мог, что двадцать четыре года спустя легендарной русской Церельской батарее вновь будет суждено сыграть такую важную роль в обороне полуострова Сырве - принять на себя огневой удар немецких самолетов и кораблей, предназначенных для хорошо замаскированной 315-й башенной батареи?!
На бетонный бруствер к командиру батареи взобрался парторг. Он снял фуражку, пригладил рукой черные как смоль волосы и подставил свежему, чуть влажному ветру смуглое, загорелое лицо. Взгляд его задумчиво скользил по извилистому пологому берегу моря, обрамленному белой каймой прибоя.
- Что молчите, парторг? - спросил Стебель. - Не одобряете наш выбор?
- Почему же. Место самое подходящее. Лучше ложной батареи и не сыскать. Просто напомнил мне Церель нашу Серую Лошадь…
До 1940 года младший сержант Пушкин и старшина Анисимов служили под Ленинградом в форту Серая Лошадь вместе с капитаном Харламовым. Когда же Харламова перевели на Сарему начальником артиллерии БОБРа, он взял с собой нескольких специалистов, в том числе командира отделения артиллерийских электриков центрального поста Пушкина и старшину комендоров Анисимова, определив их на 315-ю башенную батарею.
Стебелю самому был хорошо знаком весь южный берег Финского залива. Он прослужил там почти четыре года. Слова парторга невольно заставили вспомнить прожитое, и мысли, тревожные и беспокойные, взбудоражили его. Где-то сейчас жена с детьми? Уезжая с острова, Лида говорила, что поедет на родину, в Киев. Доехала ли? Тяжело ей одной с малыми детьми на руках. Старшая, четырнадцатилетняя Галинка, еще не ахти какая помощница, а о десятилетней Нинель и говорить нечего. Карапузу Шурику всего год и три месяца, недавно ходить начал, а самому младшему, Юрику - "мизинцу", как его назвали в семье, - исполнилось несколько дней. Он даже и разглядеть-то его как следует не мог: Лида уехала на Большую землю прямо из родильного дома. Оба сына были похожи на него. "Копия батько", - любила говорить Лида. Да и дочери, особенно Нинель, походили больше на отца, чем на мать.
Нелегкая складывается судьба у его детей, а так хотелось, чтобы у них все было хорошо в жизни, по крайней мере не как у отца…
Воспитывался Саша Стебель в семье отчима Моисея Руденко, своего родного отца он не помнил. Мать с утра до поздней ночи работала посудомойкой в ресторане, ее маленькой зарплаты едва хватало, чтобы сводить концы с концами, а отчим пил запоем. Семилетнего Сашу мать вынуждена была пристроить к делу. Оборванный, босоногий и горластый, он бегал по Крещатику и бойко торговал газетами. Позднее ему стали доверять и папиросы. Об учебе не думал: надо было зарабатывать на хлеб. В пятнадцать лет он стал дворником. Каждое утро, подметая мостовую, он видел, как его сверстники в замасленных спецовках вместе со старыми рабочими важно шагали на завод "Большевик". Потянуло туда и Сашу.
На заводе Александр встретил черноволосую большеглазую Лиду Степуру и полюбил ее. Через год у них родилась Галинка, а еще через год молодого отца призвали на военную службу в 1-й Конный корпус имени Буденного. Красноармеец 2-го эскадрона 9-го кавалерийского полка Александр Стебель гордо сидел на коне и на скаку лихо рубил шашкой лозу. Командир эскадрона хотел оставить на сверхсрочную службу способного кавалериста, но Александр рвался домой, к жене и дочери. Однако недолго ему пришлось жить в Киеве. Комсомол направил его на учебу в Севастопольское военно-морское артиллерийское училище, которому было только что присвоено имя Ленинского Коммунистического Союза Молодежи Украины. Через четыре года напряженной учебы молодого лейтенанта назначают на Краснознаменный Балтийский флот командиром огневого взвода береговой батареи. В октябре 1939 года его переводят на остров Сарема командиром строящейся 315-й башенной береговой батареи…
- Итак, через три дня ложная батарея должна войти в строй, - распорядился Стебель. - А ее командиром назначаю старшину Анисимова.
- Есть, товарищ капитан! - ответил Анисимов, понимая, что теперь к его и без того хлопотливым старшинским обязанностям добавится очень сложная и большая работа.
Капитан Стебель наблюдал за тренировкой орудийного расчета младшего сержанта Толкачева, когда с дальномера доложили о появлении на горизонте множества дымков. Тут же из штаба БОБРа раздался телефонный звонок. Начальник артиллерии капитан Харламов сообщал о подходе к Ирбенскому проливу фашистской армады, по данным истребителя-разведчика насчитывающей более пятидесяти вымпелов. Немецкие транспорты и самоходные баржи шли под охраной миноносцев, сторожевых кораблей и катеров.
- Боевая тревога! - объявил Стебель.
Из боевой рубки командного пункта в визир он легко распознал конвой вражеских кораблей. Впереди конвоя и слева от него, ближе к батарее, шли торпедные и сторожевые катера. За ними - четыре миноносца. В воздухе появилась группа "мессершмиттов" прикрытия. Как и следовало ожидать, конвой вплотную приблизился к курляндскому берегу, надеясь пройти пролив под прикрытием своих береговых батарей, незадолго до этого установленных на занятом побережье.
С командного пункта батареи латвийский берег был почти не виден: он надежно скрывался за колеблющейся дымкой. Лишь в оптические приборы можно было заметить извилистую жидкую полосу леса, прикрытую светло-синей прозрачной завесой. Плохой видимостью и хотели воспользоваться немецкие корабли, переправляя из Германии в Ригу для группы армий "Север" оружие, танки, артиллерию, горючее, снаряжение и пехотные части.
Обычно спокойный, Стебель заметно нервничал. Он оторвался от визира и вопросительно посмотрел на военкома батареи, но тот по-прежнему молча следил за кораблями. Стебель больше всего боялся, что немецкие корабли пройдут в Рижский залив. Он понимал: одна его батарея не сможет задержать такое количество кораблей.