За миноносцами в пролив потянулись высокобортные транспорты и приземистые баржи. Их темные силуэты то отчетливо вырисовывались на синеватом фоне, то вдруг, расплываясь, исчезали в дымке.
"Вот и стреляй в такую видимость. Не успеешь пристреляться - цель скроется", - подумал политрук Беляков.
- Пора! - произнес Стебель.
Батарея принимала первый бой с фашистами. Все напряженно ждали. Когда Стебель своей командой "К бою!" как бы дал выход сдерживаемому напряжению, притихшая батарея сразу ожила. В боевой рубке заработали многочисленные приборы управления огнем. Большие и малые стрелки с характерным легким перестуком поползли по шкалам, отыскивая свои места. Загорелись четыре синие лампочки контрольного прибора - четыре тяжелых орудия были готовы к залпу.
Беляков не слыхал команды, подаваемой Стебелем. Все его внимание было обращено на головной транспорт.
"Вот-вот скроется… Только бы успеть", - переживал он.
Тревожно прозвенел электрический звонок. Хрипло, точно медная надтреснутая труба, загудел ревун, и бронированная рубка командного пункта заколебалась от выстрела. На пристрелке било только одно орудие. Беляков впился глазами в транспорт, но всплеска так и не заметил. Не видел всплеска и Стебель. Лишь дальномерщик успел засечь его и передал командиру батареи:
- Перелет один!
Второй снаряд упал перед бортом транспорта. Через минуту четыре огромных фонтана воды обрушились на транспорт, скрыв его из виду. Один из снарядов следующего залпа разворотил на судне надстройки; корабль загорелся и начал тонуть. Два торпедных катера, видя гибель головного транспорта, ринулись к нему на помощь, оставляя за собой пышный хвост белой клубящейся дымовой завесы. Но было уже поздно. Стебель перенес огонь на второй транспорт.
- Подбит второй транспорт. Накренился набок. Горит! - передали с дальномера.
Стебель ликовал. Широкое лицо его раскраснелось. Два фашистских транспорта с войсками и оружием пущены батареей на дно. Но радость тут же сменилась досадой. Что такое два потопленных транспорта? Там их осталось еще более четырех десятков. Нужно топить все. А видимость, как на грех, под вечер стала ухудшаться, да и немецкие катера действовали осмотрительнее: когда транспорты втягивались в пролив, они их спешно закрывали дымзавесой.
- Стреляйте по концевому, - посоветовал Беляков. - Перехитрите катера.
Стебель перенес огонь на самый дальний транспорт, который только что вышел из дымки. Заметив всплески у концевого транспорта, катера кинулись к нему. Не успели они пройти и половины пути, как из транспорта повалил густой черный дым, а потом взметнулось желтое пламя огня. Корабль резко сменил курс и, погружаясь в воду, направился к берегу.
- Дробь! - скомандовал недовольный Стебель. - Скрылись, черти, - выругался он. - Вот и стреляй…
- Не вижу - не стреляю - неписаный закон всех артиллеристов, - поддержал командира батареи Беляков.
Стебель молчал, соображая, что предпринять. Туманная дымка и белый дым искусственной завесы создали плотную ширму, за которой скрылись немецкие корабли. Видны были только пенистые снежные буруны, оставляемые торпедными катерами, но по ним стрелять было нецелесообразно.
- Придется производить обстрел площади. Кораблей много, есть вероятность попадания, - решил Стебель.
Он взял бланк для расчета стрельбы по площадям, когда с дальномера поступил доклад:
- Пеленг сто семьдесят пять - показался транспорт! Пеленг сто шестьдесят - два миноносца!
Стебель бросил бланк и кинулся к визиру. В перекрестье нитей он отчетливо увидел фашистский транспорт. Корабль шел в образовавшемся разрыве завесы, выходя из узкого пролива на просторы Рижского залива. Опасаясь, что транспорт вот-вот может вновь скрыться в дыму, Стебель торопливо скомандовал:
- К бою! По транспорту!..
Снова зашумели приборы в рубке, стрелки опять, шурша, поползли на свои места. Длинные стволы дальнобойных орудий повернулись в сторону фашистского транспорта, следуя за ним, как за магнитом. Звонок. Ревун. Всесокрушающий залп. Стебель открыл огонь сразу же на поражение, боясь, что не успеет пристреляться. Четыре всплеска поднялись в небо. Еще дважды возникли белопенные фонтаны, и транспорт загорелся. Правее него замигали бледно-желтые вспышки - это миноносцы открыли огонь по батарее. Вскоре послышались глухие взрывы; снаряды рвались на восточном побережье полуострова, возле зеленой кудрявой рощицы, где когда-то находился командный пункт старой русской Церельской батареи.
Стебель прекратил огонь по подбитому транспорту и хотел перенести его на миноносцы, но в разрыве завесы показался новый транспорт.
- По пятому транспорту! - скомандовал он.
Пятый немецкий транспорт, как и четыре его предшественника, загорелся. Дым из него повалил черный и густой; он был виден и тогда, когда катера скрыли тонувший транспорт дымзавесой: должно быть, в трюмах находилось горючее.
Батарея еще некоторое время обстреливала задымленный пролив, а потом прекратила огонь: стрельба по огромной площади требовала большого количества снарядов.
Со стороны моря послышался гул самолетов.
- Девять немецких бомбардировщиков! Курсом на батарею, - доложили с дальномера.
"Юнкерсы" летели треугольником на небольшой высоте, по три в каждом звене. Рокот моторов нарастал с каждой секундой. Стены боевой рубки задрожали, а потом три раза подряд судорожно вздрогнули: первые бомбы упали в районе огневой позиции.
- Начинается, - проговорил Беляков. - Мстят за транспорты.
В рубку поднялся красный от быстрого бега старшина комендоров.
- Товарищ капитан, разрешите подымить да пострелять? - спросил он.
- Давайте, старшина, - кивнул Стебель.
- Есть! - точно на пружинах повернулся Анисимов и скатился по крутому трапу вниз.
Вскоре с командного пункта увидели яркие вспышки пороха и дым слева от батареи. "Юнкерсы" засекли "батарею" и обрушили свой удар по ложной огневой позиции. Целых полчаса они добросовестно сравнивали холмики с землей и потом, удовлетворенные своей работой, улетели.
- Жив ли Анисимов? - забеспокоился Беляков и первым спустился с командного пункта на землю.
Анисимов как ни в чем не бывало по-хозяйски распоряжался возле центрального поста, отбирая краснофлотцев для восстановления разбитой "батареи". Только китель его был порван да фуражка вся смята и испачкана грязью.
- Уничтожили мои "башни", чертовы души. Вот восстанавливать беру людей, - объяснил он старшему политруку.
Приказ коменданта БОБРа командиру дивизиона торпедных катеров на Менту привез на мотоцикле нарочный. Катерники уже спали, когда капитан-лейтенант Богданов вызвал к себе командира отряда Гуманенко.
- Через Ирбенский пролив прорвался фашистский конвой. Нам приказано атаковать его в Рижском заливе. В ваше распоряжение даю четыре катера. Выход в море по готовности, - распорядился Богданов.
- Задача ясна, товарищ капитан-лейтенант, - повеселел Гуманенко.
Через минуту катерники уже бежали по дощатому настилу пирса к своим катерам.
- Осторожнее! - предупредил Гуманенко, напоминая морякам о всевозможном хламе, разбросанном по пирсу.
Когда две недели назад головной катер первым подошел к пристани Менту, Гуманенко был удивлен и обескуражен. Такого беспорядка на пирсах за всю свою службу он еще не видел. Как будто специально кто-то постарался завалить и без того небольшой пирс. Фактически так оно и было: на пристань Менту для 315-й башенной береговой батареи доставлялись строительные материалы, отсюда они переправлялись на огневую позицию. Остатки артиллеристы почему-то не забрали.
- Досталось наследство, - усмехнулся Гуманенко.
- Отличное наследство! - восторженно произнес Богданов, внимательно изучая пирс.
Гуманенко решил, что капитан-лейтенант шутит.
- Что ж, остается лишь засучить рукава и навести настоящий флотский порядок, - проговорил он.
- Только не это! - остановил его Богданов. - Это же великолепная маскировка для наших катеров. Никто не додумается, что здесь наша база.
Ровно в полночь четыре торпедных катера вышли из-под навеса пирса, поставили срубленные мачты и устремились на юго-восток, в направлении Риги. По подсчетам Гуманенко, вражеский конвой должен находиться где-то в середине Рижского залива, западнее острова Рухну. И атаковать его сподручнее будет не с хвоста, а с головы, со стороны Риги. Для фашистов это будет неожиданностью, ибо они знают, что в занятой ими Риге нет и не может быть никаких советских кораблей.
Уже часа три маленькие быстрые корабли в белой пене бурунов, словно стая чаек, шли на юго-восток на первую встречу с вражескими кораблями.
Рижский залив серебрился лунными бликами. Катерники молча стояли на своих местах, вслушиваясь в мерный рокот моторов, в злобное шипение воды, рассекаемой винтами за кормой, и поглядывали по сторонам. Но горизонт был чист.
- Однако врага не видать, - произнес Гуманенко и скомандовал: - Усилить наблюдение!
Командир головного катера лейтенант Чебыкин не выпускал из рук штурвала. Временами он сверял курс по компасу, готовый в любую секунду начать бой. Казалось, он врос в палубу своего катера и нет силы, которая бы сдвинула его, заставила свернуть с заданного курса. Неподалеку от него сидел Гуманенко и недовольно хмурился: несколько часов бороздили они воды Рижского залива, а немецких кораблей все нет. Бензина оставалось ровно столько, чтобы вернуться на свою базу; продолжать поиск дальше рискованно.
- Глуши моторы, не стоит зря жечь горючее, - твердо сказал Гуманенко. - Может быть, что-нибудь и подкараулим.
Торпедные катера легли в дрейф. Остаток короткой летней ночи пролетел быстро.
- Прямо по носу дымы! - крикнул боцман Огромнов, увидев вражеский конвой. На его слова никто не обратил внимания: немецкие корабли заметили все.
Взревели мощные моторы. Четыре советских торпедных катера ринулись в атаку, первую атаку, в которой принимал участие боцман Огромнов, да и все остальные катерники. Первую и, как потом оказалось, самую смелую за всю его долгую службу. Он попытался сосчитать фашистские корабли, но сбился со счета. Все транспорты сидели низко и двигались тяжело, - значит, переполнены людьми и техникой.
- Сорок восемь вымпелов! - услышал он спокойный голос Гуманенко. - Ничего!
На немецких кораблях наконец заметили стремительно несущиеся катера. Замигали сигнальные фонари на мостиках: точка - тире, точка - тире. По-видимому, конвой принял катера за свои и подавал позывные.
- Фашисты сигналят. Отвечать? - наклоняясь к командиру отряда, спросил Огромнов.
- Сейчас ответим!
Враг понял свою оплошность, когда катера почти вышли на дистанцию торпедной стрельбы. Миноносцы и сторожевики открыли огонь. Вспенилось и закипело море от дробных всплесков. Прямо перед Огромновым вырос фонтан воды, потом еще один и еще… Стремительно летевший катер точно запрыгал на ухабах, мокрая палуба под ногами заходила ходуном, стало трудно сохранять равновесие. Каскады воды то и дело обрушивались на моряков.
Вперед вырвался соседний катер лейтенанта Афанасьева. Он первый сблизился с конвоем и, ставя дымовую завесу, прошел вдоль всего строя немецких кораблей. Такой маневр был связан со смертельным риском - маленький корабль подставлял свой борт ураганному огню вражеских пушек и пулеметов. Но сделать это было необходимо: прикрываясь дымом, удобнее наносить удар по врагу.
Остались секунды, но какие! Они долги, эти секунды боя, и трудны. Ни на каком другом корабле не чувствуются так остро море и бой, как на торпедном катере. Тут и молниеносная скорость хода, и разрушительная сила торпед, и относительная хрупкость корпуса катера, способного взлететь в воздух от одного прямого попадания в бензобак.
Прямо перед Огромновым черные борта фашистских кораблей. При таком скоплении судов промахнуться невозможно, - значит, все торпеды достигнут своей цели. Торпедный залп произведет командир, боцман же огнем из пулемета должен обеспечить выход катера в атаку.
Огромнов уже отчетливо видел гитлеровцев, в панике снующих по палубе транспорта. Он приник к пулемету и нажал на гашетку. Солдаты забегали еще быстрее, пытаясь за надстройками укрыться от пулеметного огня.
- Вот вам! Вот! Получайте!
Огромнов почувствовал толчок. Катер рванулся в сторону: Чебыкин произвел торпедный залп по транспорту. Раздался оглушительный взрыв. Взлетел столб пламени и дыма. Рухнули мачты. Фашистское судно почти мгновенно было поглощено морем.
Огромнов услышал второй мощный взрыв, за ним третий, четвертый… Это торпедировали вражеские корабли катера Афанасьева, Белугина и Иванова. Треск и грохот разрывов, свист пуль, шум моторов сливались вместе.
Огромнов перенес огонь на миноносец, на который Чебыкин повел катер в новую атаку. Фашистский флагман опоясался огненным кольцом залпов своих орудий, отражая нападение. Вода вскипала перед носом катера от десятков снарядов, тучи колючих брызг больно секли лица моряков. Неожиданно под ногами стрелявшего из пулемета боцмана палуба судорожно вздрогнула - один раз, потом другой… И катер начал резко сбавлять ход - сразу два фашистских снаряда достигли цели. Осколком первого снаряда изрешетило козырек боевой рубки, разбило щиток приборов, и взрывной волной бросило Гуманенко к ногам командира катера. Второй снаряд пробил борт и угодил в машинный отсек.
- Что с моторами? - закричал Гуманенко, вскакивая на ноги. Потеря хода грозила гибелью: миноносец легко расправится с неподвижной целью. - Боцман, огонь! - приказал он.
Огромнов нажал на гашетку пулемета, и яростно стал поливать свинцом палубу миноносца.
- Левый мотор вышел из строя! Два моториста ранены, - поступил доклад из машинного отсека.
- Лево руля, - скомандовал Гуманенко, и Чебыкин тут же положил руль влево. - Устранять повреждения!
Мотористы и без приказа знали, что надо немедленно устранять повреждения, иначе миноносец пустит их на дно. Кое-как затянув бинтом раны, чтобы не текла кровь, они вместе с механиком, превозмогая боль, принялись за работу.
- Живее, ребята! Живее! - кричал боцман мотористам, хотя и знал, что они его все равно не слышат. Он продолжал стрелять по палубе миноносца и, лишь когда кончились патроны, разжал затекшие пальцы.
Рядом на полном ходу проскочил катер Афанасьева, оставляя за собой белую клубящуюся полосу дыма. Миноносец скрылся из виду.
- Спасибо, Афанасьев! Прикрыл! - крикнул вслед Гуманенко. Как ни в чем не бывало он удобно уселся на краю рубки и спокойно стал осматривать поле боя. Огромнов облегченно вздохнул и вытер ладонью пот с лица. Пошатываясь от усталости, он отошел от пулемета и прислонился к стойке рубки. Потом снял шлем и подставил вспотевшую голову свежему утреннему ветру.
Чебыкин молча вел катер обратным курсом в Менту. Из-за расползавшейся по горизонту дымовой завесы выскочили три катера и быстро догнали своего подбитого флагмана.
- С боевым крещением! - бодро произнес Гуманенко. - Дали мы им перцу, а? - повернулся он к Чебыкину. - Век будут помнить. И не то еще получат. А в общем - неплохо для начала.
Когда отряд торпедных катеров получил приказ уйти на остров Сарема в распоряжение коменданта БОБРа, Гуманенко был недоволен этим. Перспектива стоять у заброшенного рыбачьего пирса мало утешала его. К тому же удручала мысль, что нужно подчиняться береговикам, прикованным к своим батареям. А значит, и торпедным катерам придется крутиться возле берега. Молодой командир, полный энергии и юношеского задора, рвался в бой на просторы Балтийского моря, туда, где можно топить и топить фашистские корабли. Но, оказывается, и в Рижском заливе можно драться с фашистами. Первый ночной бой доказал это.
Перед подходом отряда торпедных катеров к Менту в воздухе показалась эскадрилья краснозвездных бомбардировщиков. Самолеты летели в сторону немецких кораблей.
- Всыплют им летчики по первое число! - произнес Гуманенко. - Задайте им жару, хлопцы! - помахал он рукой.
На другой день Советское информбюро сообщило:
"Вечером 12 июля в Балтийском море были обнаружены германские транспорты с войсками и танками, охраняемые сильным отрядом эсминцев, сторожевых кораблей, торпедных катеров и истребительной авиации.
Краснознаменный Балтийский флот рядом последовательных ударов авиации, кораблей и береговой обороны нанес противнику крупные потери…
С нашей стороны потерь в кораблях и самолетах нет".
Опровергая теорию
Составленный Навагиным план ускоренного строительства оборонительных сооружений на островах Сарема и Муху был полностью одобрен комендантом БОБРа и командиром 3-й отдельной стрелковой бригады. Елисеев представил его на утверждение Военному совету Краснознаменного Балтийского флота.
- Выходит, будем теперь ждать решения Военного совета флота? - с недоумением спросил Навагин коменданта.
Елисеев отрицательно покачал головой:
- Нет. Приступим к выполнению плана немедленно. Действуйте, начальник инженерной службы.
В этот же день серая от пыли эмка Навагина исколесила почти все побережье острова Сарема. Навагин своими глазами хотел видеть на местности предполагаемый объем инженерных работ. В первую очередь он намеревался укрепить северо-западную и южную части острова - места вероятной высадки противником морского десанта. Предусматривалось также построить оборонительные сооружения в бухтах Тагалахт и Кюдемалахт, в районе поселка Кихельконна, возле города Курессаре и да полуострове Сырве. В дальнейшем намечалось укрепить и юго-восточное побережье Саремы - район от мыса Сари до мыса Касти и бухту Сутулахт. В третью очередь планировалось создать ориссарскую позицию возле дамбы на восточном побережье острова. За Муху Навагин беспокоился меньше всего: там под руководством Ключникова и Охтинского уже шли строительные работы.
Поздно вечером Навагин вернулся в Курессаре. Его машина остановилась возле уездного комитета партии. Окна кабинета первого секретаря укома были плотно завешены. Внимательно приглядевшись, он все же заметил узкую щелочку света в правом окне. Значит, Муй еще на работе. Навагин поднялся на второй этаж, зашел в кабинет. К своему удивлению, вместе с Муем он увидел и нового военкома БОБРа дивизионного комиссара Зайцева, только что прибывшего на острова. Его предшественник дивизионный комиссар Дорофеев неожиданно получил новое назначение и улетел на Большую землю.
- Извините, я не помешал?
- Нет-нет, - ответил Муй. Он поднялся с кресла и через стол протянул Навагину длинную руку с жесткой ладонью. - Садитесь, пожалуйста.
- Я хотел узнать, на какое количество людей мы можем рассчитывать при строительстве оборонительных сооружений, товарищ дивизионный комиссар, - обратился Навагин к Зайцеву.
- Мы с Александром Михайловичем уже обменялись мнениями по этому вопросу, - проговорил Зайцев.
- Сколько вам надо народу всего? - спросил Муй.
- Три тысячи человек ежедневно, - не задумываясь ответил Навагин.
- Не найдем столько, - возразил Муй. - На полевые работы народ нужен - урожай собирать. Иначе без хлеба и картошки на зиму остаться можем. Чем кормиться будем?
Навагин совсем забыл о полевых работах. В самом деле, если не собрать вовремя урожай, можно остаться без продуктов, а это факт немаловажный, особенно для местного населения.