На основе информации, собранной из разных источников, берлинский аппарат, который стал самой выдающейся шпионской группой всех времен, передавал сотни сообщений прямо в Москву или туда же через Брюссель. Согласно германским властям, 20 наиболее важных сообщений содержали ценную информацию по таким вопросам, как:
Стратегические планы германского высшего командования в конце 1941 года - отложить наступление на Кавказ на весну;
Передвижение и переброска войск и авиационных частей и решение высшего командования только окружить Ленинград, но не оккупировать его;
Предполагаемые парашютные десанты, с указанием точного времени и места;
Предполагаемые атаки на морские конвои, направляющиеся из Британии в Россию;
Изменения в германской внешней политике, основанные на докладах из министерства иностранных дел;
Политическая оппозиция нацизму в Германии;
Напряжённость в германском высшем командовании;
Размеры германских воздушных сил в момент нападения на Советский Союз;
Ежемесячный выпуск самолетов;
Обстановка с сырьем в Германии;
Расположение германских штабов;
Серийное производство самолетов в оккупированных странах;
Концентрация химического оружия в Германии;
Потери германских парашютных войск на Крите;
Диспозиция воздушных германских сил на Восточном фронте;
Потери в воздушных силах (периодические доклады);
Передвижения германских войск вдоль Днепра;
Технические данные нового "мессершмитта".
Независимо от "Красной капеллы" на советскую разведку работали некоторые другие люди, используя свои возможности и посылая сообщения в Москву. Наиболее важными из этих одиночных агентов были Ганс Куммеров и Рудольф фон Шелиа.
Ганс Генрих Куммеров, известный инженер и изобретатель, с конца 20-х годов принимал участие в движении рабочих корреспондентов, когда промышленный шпионаж в Германии был главной задачей советской разведки. Работая в немецкой авиационной и военной промышленности, он часто передавал советским агентам описания своих изобретений и патентов, особенно в области радарной техники и химического оружия. Однако Куммеров не имел рации и не мог самостоятельно передавать сообщения. До войны это делали за него официальные советские лица, а когда началась война, Москва решила прислать ему радиста. Тот был выброшен на парашюте с русского бомбардировщика над Германией и арестован при приземлении. Он выдал Куммерова и его жену. Оба они были казнены в 1943 году.
Другим важным источником информации был Рудольф фон Шелиа из министерства иностранных дел. Он держался в стороне от коммунистических и полукоммунистических группировок, не поддерживал никаких контактов с организацией Шульце-Бойзена и Харнака, чтобы обеспечить себе безопасность, если это вообще возможно для шпиона. Если бы не возникала потребность в радисте, Шелиа и его жена, Ильза Штебе, могли бы работать долгое время, может быть, даже до окончания войны. Однако летом 1941 года Гуревич получил из Москвы приказ установить в Берлине контакт с Ильзой. Он передал группе радиста - лучшего радиоспециалиста в коммунистическом подполье Берлина Курта Шульце, ветерана КПГ и, как говорили, снабдил его особым кодом для передачи сообщений Шелиа.
Как много материала передал Шелиа с этого момента, так и осталось неизвестным. "Размеры предательства Шелиа, - отмечало гестапо после его ареста, - не могут быть установлены". Похоже, что со временем пожилой дипломатический советник начал бояться и работал с неохотой. Уже не было ни советского посольства в Берлине, ни советских разведчиков, которые могли бы побудить его к деятельности. Сообщения Шелиа после июня 1941 года были неудовлетворительными. Вот почему было решено применить такие меры убеждения, которые в обычных условиях можно было бы назвать шантажом. Чтобы решить дело с Шелиа, в Берлин был послан специальный курьер. Это был Генрих Кенен, сын известного коммунистического лидера и члена рейхстага, человек, которому Москва полностью доверяла. Кенен был сброшен с парашютом. Его главным аргументом была расписка Шелиа в том, что он получил в феврале 1938 года в швейцарском банке 6 тысяч 500 долларов.
Однако ни главный штаб разведки в Москве, ни Кенен, не знали, что сообщение Гуревич 1941 года, в котором шла речь о Штебе и Шелиа, было расшифровано абвером из-за предательства радиооператора Германа Венцеля. Ильза Штебе была арестована гестапо, а в её квартире курьера ждала засада. Кенена схватили, и он оказался более сговорчивым, чем Ильза. Шелиа и Штебе предстали перед судом и были приговорены к смерти. Их обоих казнили 22 декабря 1942 г.
Вместе с разведкой "Красная капелла" вела широкую политическую работу. В нескольких учебных группах, которыми руководили Иоганн Зиг, профессор Вернер Краус, доктор Иоганн Риттмейстер, Вильгельм Гуддорф и Шульце-Бойзен с Харнаком, обсуждали вопросы войны и международные дела, говорили о неизбежности поражения нацистской Германии. Листовки, которые писали лидеры группы и размножались ее участниками, подкладывали в поезда, телефонные будки или отправляли по почте по избранным адресам. Кукхоф адресовал свои листовки "людям умственного труда и рабочим", призывая их не сражаться против России.
Иногда листовки наклеивали на стены домов в Берлине. Одна из них называлась "Нацистский рай" как бы в ответ на выставку, которая в то время проходила в Берлине и называлась "Советский рай". Другая листовка носила название "Как долго ещё?". Во всех таких пропагандистских материалах содержался призыв защищать Советский Союз. Верная иностранная политика выражалась лозунгом "Понимание - с Соединёнными Штатами, альянс - с Советским Союзом!"
С советской точки зрения одновременное занятие коммунистической пропагандой и шпионской деятельностью было крупной ошибкой берлинской группы. Это оказалось фатальным для многих десятков людей и в первую очередь для самого Шульце-Бойзена, который был совершенно непригоден ни для какого вида подпольной деятельности. Было почти чудом, что его не схватили раньше. Одетый в военную форму, с револьвером в руке, он "прикрывал" молодых людей, которые по ночам расклеивали листовки, а через несколько часов составлял сообщение в Москву о передвижении германской армии, потом шел встречать советских парашютистов и т. д.
Друг и сосед Шульце-Бойзена доктор Бушман рассказывал:
"Как-то ночью Харро вломился в нашу квартиру в состоянии крайнего возбуждения. Он только что узнал и сообщил об этом в Москву, что на британский морской конвой, идущий в Россию, готовится нападение. Шульце-Бойзен имел возможность предупредить Москву и сделал это, теперь волновался, придет ли его сообщение вовремя.
Иногда я пытался урезонить Харро, он был очень неосторожен. На вечеринках, которые устраивали в Берлине, он появлялся в военной форме и рассказывал потрясающие новости о своем министерстве, военных операциях, расстрелах военнопленных и тому подобное. Эти элегантные дамы и словоохотливые господа болтали до рассвета, не понимая, насколько опасно поддерживать с ним отношения".
Но тогда, в 1941–1942 годах, было не до того, чтобы строго соблюдать дисциплину.
Провал группы
Война достигла кульминации под Сталинградом, когда большая берлинская организация "Красной капеллы" была раскрыта и разгромлена после 14 месяцев её энергичной деятельности. То, что ей удалось работать так долго в военное время буквально на глазах у беспрецедентно сильной полиции да ещё постоянно нарушая правила конспирации, граничило с чудом. Ее падение, которое было следствием совпадения многих факторов, стало неотвратимым. Гестапо и абвер шли с разных направлений к одной и той же точке.
Поиск таинственных агентов с коротковолновыми передатчиками начался почти за год до арестов. С июля 1941 года станции радиоперехвата в Германии принимали радиограммы, которые дешифровальные отделы так и не смогли прочитать. В декабре 1941 года, когда в Брюсселе были арестованы первые советские агенты, в руках немцев оказалось более 120 закодированных сообщений, но так как все арестованные, кроме Риты Арну, отказывались давать показания, а она не знала кодов, то никакого прогресса не было достигнуто. Весной 1942 года абверу удалось расшифровать часть записанных радиограмм, и его тревога усилилась. Москве сообщали о предстоящем германском наступлении на Кавказе, приводились данные о потреблении горючего армией, о размерах военно-воздушных сил, о германских потерях и т. д. Наконец в одном из расшифрованных сообщений встретились три имени и адреса.
В это же время была схвачена вторая группа в Брюсселе. Ее радиооператор Герман Венцель, в конце концов сломался, выдал код и вдобавок к этому много других сведений. Теперь власти смогли прочитать радиограмму от 29 августа 1941 г., адресованную Анатолию Гуревичу в Брюссель: "Пройдите по трём адресам в Берлине и выясните, почему так часто прерываются радиопередачи". Далее следовали адрес Адама Кукхофа и указание на то, кто такие Харро и Арвид Харнак.
Поначалу опытные полицейские проявили недоверие, расследование гестапо заняло несколько недель. Тридцатого августа 1942 года Шульце-Бойзен был тихо арестован у ворот здания министерства военной авиации. Либертас взяли двумя днями позже. Харнака схватили 3 сентября на летнем курорте и доставили в Берлин.
Полицейская операция велась в условиях строжайшей секретности. Коллегам Харро в министерстве сказали, что он уехал на место нового назначения. Министерство экономики, где работал Харнак, продолжало еще несколько месяцев начислять ему жалованье. Министр Функ так ничего и не знал до того дня, когда казнили Харнака. До самого конца нацистского рейха ни в прессе, ни по радио не было сделано ни единого намёка на это дело.
Дальнейшие аресты последовали с молниеносной быстротой. Ещё до ареста Шульце-Бойзена полиция подслушивала его телефонные разговоры и смогла в начале сентября схватить всю руководящую группу, равно как и её участников с меньшим статусом. Хорст Хайльман из шифровального отдела был арестован пятого сентября, Коппи, Грауденц и Кукхофы - двенадцатого. Скоро число арестованных перевалило за сотню.
Расследование вели следователи гестапо Панцингер и Коппков, специалисты по коммунистическому подполью. Группенфюрер Мюллер лично докладывал Гиммлеру о ходе следствия. Гестапо применяло разные методы, чтобы получить признание арестованных. В некоторых случаях было достаточно угрозы, что возьмут его жену и детей, в других случаях задержанному давали ложное обещание, что сохранят ему жизнь. Продолжительные допросы, яркий свет, кандалы - все это помогало подавить обвиняемого и парализовать его волю. В некоторых случаях применялись пытки.
Среди других членов группы Шульце-Бойзена - Харнака, которые согласились назвать гестапо имена и факты, была Либертас. Эта аристократическая молодая женщина, по-детски оптимистичная и наивная, поверила, что ей сохранят жизнь, если она согласится быть свидетелем обвинения на процессе против всех остальных. Обещание, разумеется, было чистым обманом, в немецких законах и судопроизводстве не было такого понятия, как свидетель обвинения. Либертас заговорила и предала как себя, так и своих друзей.
В своих показаниях в сентябре 1948 г. Адельхейд Эйденбенц, бывшая секретарь доктора Редера, отмечала, что "обвиняемые были осуждены главным образом на основе показаний Либертас Шульце-Бойзен. Фрау Шульце-Бойзен на самом деле считала себя "свидетельницей обвинения" на процессе и верила, что спасает себе жизнь, предавая остальных. Насколько я помню, обвиняемые в первый раз на этом процессе вошли в конфронтацию друг с другом, когда поняли, что их разоблачила фрау Шульце-Бойзен".
Либертас стала жертвой и другого обмана. Разыгрывая роль заключённой и притворясь, что испытывает глубокую симпатию к Либертас, сотрудник гестапо Гертруда Брайтер получила от нее обильную информацию. Она передавала письма Либертас к ее матери, и копии этих писем, конечно, попадали в гестапо. "Все эти факты не были известны Либертас, - писал тюремный священник, преподобный Харальд Пельшау, - почти до самой ее смерти. Она горько раскаивалась, что доверилась шпионке. Брайтер была единственной женщиной в тюрьме, которая обняла её и по-дружески поговорила с ней".
Либертас поняла всю иронию своего положения. Она предала своих друзей, а теперь предали и ее. В послании матери она писала за несколько часов до казни:
"Мне пришлось испить горькую чашу, потому что эта женщина, которой я полностью доверяла, Гертруда Брайтер, предала меня и вас. Из эгоизма я предала друзей, я хотела стать свободной и прийти к тебе, но поверь мне, теперь меня терзает чувство вины".
Однако Либертас была не единственным членом группы, которые признались и все рассказали. Иоганн Грауденц и Генрих Кенен дали показания, хотя, может быть, и под пытками. В своем секретном докладе гестапо ссылалось и на другие признания. После двух месяцев допросов более сотни арестованных и ещё большего числа других свидетелей гестапо располагало детально проработанной картиной деятельности сети. Позже Анатолий Гуревич, которого арестовали в Марселе, тоже начал говорить, и его доставили в Берлин, чтобы окончательно прояснить картину.
От Харро Шульце-Бойзена, однако, было мало пользы. Все, что касалось его деятельности, гестапо узнавало от других членов его группы. Но когда расследование зашло слишком далеко, Харро решил пойти на уловку, чтобы получить годовую отсрочку от смерти для себя и своих товарищей. Он сделал заявление, что за долгое время службы в министерстве военной авиации собрал большое количество секретных документов высочайшей политической и военной важности, которые он передал друзьям в Швеции. "Если я нажму кнопку, - пугал Шульце-Бойзен гестаповцев, - эти документы будут переданы врагам - Британии или России - для опубликования". Он отказался сообщить, где именно находятся бумаги, и не согласился распорядиться, чтобы их вернули в Германию, потому что они являются "единственной гарантией безопасности для него самого и его друзей".
"Шведские документы" произвели переполох в правительственных кругах. Геринг инструктировал гестапо, что к Шульце-Бойзену должны быть применены "все меры", чтобы он выложил всё, а Гиммлер распорядился подвергнуть его "особому обращению". Приказ был исполнен, и лейтенанта военно-воздушных сил пытали, что было официально зафиксировано. Что касается "шведских документов", то Харро предложил сделку: он все расскажет об этих документах при условии, что смертный приговор, который ожидает его и других обвиняемых, не будет приведен в исполнение до конца 1943 года. И гестапо должно обещать это в присутствии его отца, командора Эриха Шульце. "Не было никаких сомнений, - писала потом в своих мемуарах его тетка Эльза Бойзен, - что Харро был уверен: к этому моменту война закончится, и режим Гитлера будет свергнут".
Предложение Харро было принято. Гестапо в присутствии его отца подтвердило, что договор останется в силе, даже если документы найдутся где-то в Швеции, главное, чтобы они не были преданы гласности. Получив такое ручательство, Харро заявил, что никаких документов из секретных хранилищ министерства военной авиации он не брал и всё это было придумано только для того, чтобы хотя бы на время спасти жизни его самого и его друзей. Ввиду того, что это необычное дело было завершено с согласия очень высокопоставленных особ (скорее всего, Геринга или Гиммлера, а может быть, даже самого Гитлера), два "джентльмена" из гестапо - Панцингер и Коппков - любезно подтвердили его юридическую силу и то, что смертная казнь будет отложена.
К октябрю 1942 года следствие было практически завершено, и тридцатитомное дело "Красной капеллы" передано обвинению.
"Раскрытие шпионской сети столь беспрецедентных размеров, - показывал Александр Крелль в августе 1948 года, - в которой работники разных министерств играли ведущую роль, было подобно взрыву бомбы". Гитлер настаивал на быстром и суровом наказании. Из-за своего старого недоверия к военной юстиции он хотел передать дело в особый трибунал. Покушение на него 20 июля 1944 года впоследствии и рассматривалось особым трибуналом. Но в этот раз благодаря Герингу было решено не отклоняться от обычной процедуры, и Гитлер просто поручил ему наблюдать за процессом над шпионами.
Главным аргументом в пользу "нормального" военного суда и против скорой расправы послужило то обстоятельство, что поспешная казнь двух или трех десятков подсудимых могла помешать расследованию текущих дел о государственной измене. Кроме всего прочего, Геринг был министром авиации, чьё министерство оказалось главным полем деятельности шпионов, многие обвиняемые носили военную форму, и поэтому военный суд логически лучше всего подходил для рассмотрения дела "Красной капеллы". Гитлер согласился, но при условии, что он будет лично утверждать приговор и может его аннулировать.