Из одного документа становилось ясно, что ФБР завело своего агента в советском посольстве в Вашингтоне, поскольку некоторые детали мог знать только человек, имеющий доступ к посольским делам. Копии этих дел были переправлены в ФБР этим тайным агентом, а теперь Джудит Коплон должна была передать копии с копий своим советским хозяевам. Когда этот документ был упомянут на суде над мисс Коплон, Арчибальд Палмер, ее адвокат, спросил агента ФБР, который давал показания: "Имеют ли Соединенные Штаты агентов контрразведки, которые работают в посольствах, консульствах и делегациях ООН других стран, включая Россию?". Агент ответил: "Да".
Государственный департамент спешно выпустил заявление для прессы о том, что у них нет собственных агентов, но это не относится к другим учреждениям Соединенных Штатов.
Большое число других заметок, сделанных мисс Коплон по поводу различных докладов ФБР, содержало имена людей, подозреваемых, но пока ещё не разоблаченных американской контрразведкой, и непроверенные донесения.
Джудит Коплон написала также свою подробную биографию. Было похоже, что она собиралась продвигаться вверх по разведывательной лестнице.
ФБР не было уверено, что мисс Коплон принесет на встречу с Губичевым, назначенную на четвертое марта, компрометирующие ее документы, и подготовило специальное сообщение об атомных исследованиях, в которых часть была правдой, а другая часть фальшивой, упомянув при этом, что якобы 2 агента ФБР внедрены в "Амторг". Эта бумага была передана мисс Коплон до ее отъезда в Нью-Йорк. Уильям Е. Фоли, начальник мисс Коплон в министерстве юстиции, сказал ей, что намеревается обвинить "Амторг" в том, что он не регистрирует иностранных агентов. Мисс Коплон попалась в ловушку. В тот день она ушла из департамента значительно раньше, чтобы успеть перепечатать ложную бумагу. Она присоединила ее к другим сообщениям, и в ее сумочке было более сорока страниц текста.
Вечером 4 марта два советских шпиона проделывали свои обычные длинные и бессмысленные поездки по городу. Находясь под наблюдением агента ФБР, мисс Коплон прибыла на место встречи с опозданием на двадцать минут. Согласно существующим правилам, если один из участников встречи опаздывает, первый тоже должен уйти и вернуться на это место через час. Ей пришлось бродить целый час, прежде чем снова прийти на назначенное место. Подозревая, что за ней следят, она колебалась, передавать ли бумаги Губичеву. Однако она все же открыла сумочку, Губичев протянул руку, и их тут же арестовали.
Объявление об аресте вызвало большое возбуждение в обществе и оказало влияние на общественное мнение, настраивая его против советского шпионажа.
Советское правительство имело все причины и полное право прийти на помощь советскому гражданину Губичеву, но не могло открыто выступить в поддержку Джудит Коплон. Для всех разведок обычным делом является бросать агента, схваченного на месте преступления, и советское правительство следовало этому правило даже строже, чем другие. Джудит Коплон, разумеется, знала о том, что, если ее арестуют, она не получит ни помощи, ни моральной поддержки с советской стороны, что она останется в одиночестве и что симпатии американских коммунистов к советскому шпиону не могут быть высказаны публично.
По согласованию с государственным департаментом советская делегация в ООН была поставлена в известность об аресте Губичева через несколько часов после этого события. После полуночи два человека из советской делегации приехали, чтобы увидеться с Губичевым в тюрьме и получить разрешение для его жены встретиться с ним на следующий день. Разумеется, эти джентльмены не знали о том, что мадам Губичева не является на самом деле его женой. Приказ из посольства об отмене этой встречи пришел вовремя.
Джудит Коплон судили и в Вашингтоне, и в Нью-Йорке. В Вашингтоне ее судили за кражу документов из министерства юстиции, а в Нью-Йорке вместе с Губичевым судили за шпионаж. Суд в Вашингтоне проходил с апреля по июль 1949 года, а в Нью-Йорке суд был отложен до 26 января 1950 года.
Перспектива для них была очень плохой. Доказательств против них в виде документов и показаний свидетелей было так много, и они выглядели столь убедительными, что нечего было и думать о реальной защите. Губичев избрал тактику, которая заключалась в отказе говорить, что, несомненно, было утверждено Москвой. Он не отвечал на вопросы, заявлял о своем иммунитете и, вместо того чтобы опровергать обвинения, нападал на Соединенные Штаты за их "незаконные действия" и нарушение дипломатических привилегий советского дипломатического персонала.
Притязание на дипломатическую неприкосновенность для Губичева было основано на трюке Москвы, которая хотела использовать тот факт, что у Губичева имелась дипломатическая виза. Советское правительство дважды предоставляло госдепартаменту эти доводы, но тот демонстрируя объективность и даже вежливость, это требование дважды отклонил. Имя Губичева так и не было внесено в список дипломатов, тщательно составляемый государственным департаментом. Несмотря на это, Губичев повторял свои притязания. Когда судья Альфред Кокс остановил его, он продолжал протестовать против "инквизиции" и против нарушения его прав. Губичев также отказался от адвоката: если он имеет иммунитет, то он не нуждается в защите.
После того как Губичев просидел в тюрьме семь недель и Соединенные Штаты отказались признать его дипломатический статус, советское посольство выплатило 100 тысяч долларов, чтобы его отпустили под залог. 27 апреля 1949 г. Губичеву в присутствии первого секретаря посольства Льва Толоконникова было сказано, что, так как он выпущен под залог, ему запрещено подниматься на борт судна или самолета, появляться на пристани или в аэропорту. Толоконников ядовито добавил: "А также садиться в подводную лодку, вертолет или воздушный шар".
Тем временем Джудит Коплон была освобождена под залог в 20 тысяч долларов, которые предоставили ей родственники в Нью-Йорке, второй залог в 10 тысяч долларов был отправлен в Вашингтон.
Защищать Коплон было гораздо труднее, чем Губичева, так как мисс Коплон, американская гражданка, не могла ссылаться на иммунитет. "В период между десятым декабря 1948 года и четвертым марта настоящего, 1949 года, - гласило обвинение в Вашингтоне, - мисс Коплон брала секретные данные о национальной обороне из дел департамента. Она делала это с целью получения информации о национальной обороне, отдавая себе отчет, что эти действия нанесут ущерб Соединенным Штатам и пойдут на пользу иностранному государству".
Адвокат мисс Коплон Арчибальд Палмер не добился заметных успехов. Друг семьи Коплон, он был адвокатом по криминальным делам. Семья явно старалась представить себя непричастной к коммунистическим делам и не стала обращаться к хорошо известным прокоммунистически настроенным адвокатам. Ведя это дело, Палмер применил методы, больше подходящие для клиентов, которые обвиняются в воровстве, и не выиграл процесс. Он построил защиту на легенде о любовной истории, рассчитывая на сентиментальность присяжных и американской публики. Когда отбирались члены жюри присяжных в Вашингтоне, Палмер спрашивал возможных участников, не имеют ли они предубеждения против людей, добивающихся развода, или против американок, которые выходят замуж за иностранцев. Мисс Коплон, одетая в черное, при этих словах скромно потупила взор.
Мистер Палмер заявил суду, что Джудит Коплон чувствовала душевное расположение к Губичеву, а он к ней. Четырнадцатого января он якобы впервые сказал ей, что женат, но в плохих отношениях с женой и хотел бы остаться в Соединенных Штатах, которыми он восхищен. Он сказал, что вплоть до дня ее ареста она так ничего и не решила, раздумывая, чего должна ли она слушаться - сердца или разума. Допрашивая агентов ФБР, которые следовали за ней до момента ареста, Палмер спросил: "Разве это не самое подходящее тихое местечко, где влюбленные могут шептать друг другу сладкие пустяки?"Палмер также сказал, что Джудит и Валентин опасались частных детективов, которых ревнивая жена Губичева могла нанять, чтобы следить за ними, а также секретной советской полиции. "Вы знаете, что НКВД может тихо убить человека? - спрашивал Палмер. - Вы читали об этом в докладах ФБР?"
Мисс Коплон хорошо играла роль, выбранную для него Палмером, она была явно встревожена недоверием, которое питали к ней присяжные, адвокаты и публика.
Любовная история, выдуманная Палмером, вызвала сенсацию, и толпы желающих попасть в зал суда росли с каждым днем. Это было похоже на третьеразрядный кинотриллер - любовь, шпионы, ФБР и невинная девушка. Напряжение достигло предела в тот день, когда мисс Коплон должна была давать показания. Несмотря на жару, зал суда был набит, многим не хватило мест, и им пришлось все время стоять, некоторые прихватили с собой ленч, чтобы не покидать своего места. Когда Джудит рассказывала свою историю, в зале суда царила мертвая тишина.
Мисс Коплон сказала, что она влюбилась в русского и была горько разочарована, когда узнала, что он уже женат. Она говорила тихим голосом, полным печали.
Она впервые встретила Губичева "в уик-энд, в Праздник труда, когда ходила по Музею современного искусства в Нью-Йорке". Они встречались шесть раз в течение последующих четырех месяцев, но только четырнадцатого января он впервые пригласил ее в ресторан. "Он когда-нибудь целовал вас?" - "Никогда, до четырнадцатого января, тогда он в первый раз попытался это сделать". - "Он говорил, что любит вас?" - "Говорил. Мне казалось, что я влюблена в него".
Вся эта любовная история лопнула, как пузырь, когда обвинитель Джон М. Келли начал допрашивать свидетелей. С преувеличенной вежливостью он спросил ее о "любви без поцелуев" с советским инженером, а когда она подтвердила свои прежние слова, последовал сокрушительный вопрос: не провела ли она две ночи с другим мужчиной, когда ее любовь с Губичевым достигла самого пика? "Это отвратительная ложь!" - вскричала Джудит.
Тогда обвинитель привел подробности. 7 января "мистер и миссис Шапиро" из Ист-Харфорда, штат Коннектикут, зарегистрировались в отеле в Балтиморе и заняли такой-то номер. "Мистер Шапиро" оказался служащим криминального отдела ФБР, а "миссис Шапиро" - Джудит Коплон. 8 января та же пара провела ночь в отеле в Филадельфии. Впоследствии Джудит провела ночь в доме "мистера Шапиро" в Вашингтоне.
С оскорблённым видом невинной жертвы Джудит закричала: "Что вы делаете в присутствии моей матери?" Но потом, правильно оценив ситуацию, опустила взор и сказала: "Да, но не произошло ничего незаконного". - "В обе эти ночи?" - "В обе ночи. Он не делал никаких непристойных попыток. Я была полностью одетой. Он только обсуждал со мной мою любовь к Губичеву".
Потом Джудит рассказала явно наспех придуманную и неправдоподобную историю, как она поехала с Шапиро в Балтимор, потому что он хотел купить костюм, а когда он не нашел подходящего, она отправилась с ним в Филадельфию.
Рассказ о связи Коплон и Шапиро произвел сенсацию, люди, присутствовавшие в зале суда, уже собирались было поставить под сомнение вину Джудит, но теперь попали в затруднительное положение. А сама Джудит, потеряв хладнокровие, кричала пронзительным голосом: "Вы хотели представить меня шпионкой, а теперь хотите сделать из меня шлюху!"
Любовная история рухнула, обилие документов, которые служили доказательствами, и показания свидетелей подтвердили ее вину. Вторая легенда Палмера лопнула, как и первая. Он сказал, что Джудит Коплон намеревалась написать книгу и найденные в ее сумочке записки, где часто упоминались имена коммунистов и их противников, были просто записями, на которых основывались образы будущих героев.
Жюри присяжных удалилось на совещание, которое продолжалось двадцать семь часов. Они единодушно признали Джудит Коплон виновной. Теперь по закону она могла быть приговорена к тюремному заключению от сорока месяцев до десяти лет.
Финальный акт этой драмы заставил себя ждать целых семь месяцев, когда закончился суд в Нью-Йорке. Приговор, вынесенный 9 марта 1950 года, определил наказание в 15 лет заключения для каждого.
Во время суда в Нью-Йорке государственный секретарь прислал в суд рекомендацию отложить наказание для Губичева при условии, что он в течение двух недель покинет США и никогда не вернется. Это предложение правительства было мотивировано тем, что многие американские граждане в Восточной Европе, справедливо или ложно обвиненные в шпионаже или в других преступлениях, могут быть подвергнуты ответным мерам наказания, если Губичев будет заключен в тюрьму.
Как раз случилось так, что именно в это время Роберт А. Фогелер, американский гражданин и работник Международной телеграфной и телефонной корпорации в Будапеште, был осужден венгерским судом на пятнадцать лет за шпионаж. Многие американцы также были задержаны в России. Хотя не было никаких предварительных договоренностей ни с СССР, ни с его странами-сателлитами, госдепартамент явно хотел смягчить участь своих соотечественников, продемонстрировав снисходительность в деле Губичева. "Обвиняемый Губичев, - писал государственный департамент, - должен покинуть пределы Соединенных Штатов прежде, чем он начнет отбывать свой срок заключения здесь".
Рекомендации правительства были приняты во внимание.
20 марта 1950 года Губичев был доставлен в наручниках из тюрьмы в фургоне судебного исполнителя на борт польского судна "Баторий". Ему с женой была предоставлена каюта первого класса, которую оплатило правительство Соединенных Штатов. Губичев вез с собой десять мест багажа, включая большой телевизор. На пирсе его провожала группа советских служащих, приехали представители прессы. Когда его спросили, существует ли в России телевидение, Губичев вызывающе ответил: "А как же, ведь телевизор изобрели у нас!" Осужденный шпион получил заработную плату за весь период следствия и суда (около 6 тысяч долларов), когда навсегда покидал берега США.
Судьба Джудит Коплон была совсем другой, хотя не такой уж плохой. Выпущенная под залог после ареста и не занятая теперь своими шпионскими делами, она обрела покой в замужестве и семейной жизни. Через два месяца после вынесения приговора в суде Нью-Йорка она вышла замуж за одного из своих адвокатов - Альберта X. Соколова. Через несколько месяцев, 5 декабря, апелляционный суд отложил решение федерального суда на том основании, что ее арест был произведен без ордера, а подслушивание телефонных разговоров для получения информации запрещено правительством. Однако обвинение не было снято, и вина Джудит Коплон не ставилась под сомнение. Она избежала наказания из-за строгого выполнения законов демократической страны и неукоснительного соблюдения процессуальной стороны дела, что часто граничит с абсурдом.
В то время как Джудит Коплон, теперь уже жена и мать, исчезла из виду, а Валентин Губичев вернулся под крыло своего могущественного ведомства, ответные уступки, на которые рассчитывал государственный департамент, так и не последовали. Ни Роберт Фогелер, ни другие американцы, находящиеся в руках Советского Союза или его стран-сателлитов, не были освобождены из "трудовых лагерей". Фогелер оставался в заключении еще год, а некоторые американцы были освобождены даже еще позже. Попытка Америки дать Москве урок этики потерпела неудачу.
Глава X. Фатализм советской разведки
Во всех крупных советских авантюрах послевоенного десятилетия шпионаж играл выдающуюся роль. Он молчаливо предшествует коммунистическим армиям в их походах, потом идет с ними рядом, а затем, после победы, обосновывается в новой стране как легальное или полулегальное ведомство. Он пытается проникнуть туда, где развивается военная промышленность или создаются новые армии. Однако его главной целью являются великие державы Запада и в первую очередь Соединенные Штаты Америки.
Из-за гигантских размеров и вездесущности советской разведки и из-за тайн, которые его окутывают, трудно даже оценить его истинные роль и значение. Многие в прошлом преувеличивали добродетели нашего "великого союзника" и часто были склонны занижать размеры советской разведывательной деятельности, несмотря на факты, которые свидетельствовали об обратном. Другие, напротив, стремились преувеличить его размеры и опасность и даже говорили о его превосходстве и непобедимости. А на самом деле баланс советских послевоенных разведывательных операций не может считаться полностью положительным. Наряду с успехами и даже блестящими победами, у него случались и провалы, неудачи, болезненные потери престижа и разоблачения. Потери были значительными, и более того, они со временем всё возрастали.
Во многих отношениях советская разведка повторяла принципы построения Советской Армии: численное превосходство при более низком качестве. Соотношение между размерами и эффективностью, оставшееся как вековое наследство русской истории, сохранилось и по сей день, и будет, скорее всего, сохраняться в обозримом будущем. Чрезмерная централизация, пренебрежение к человеческому фактору, коммунистические предвзятые взгляды при оценке событий и плохие методы оценок - непременные элементы советской разведывательной системы - снижали ее качества и мешали выйти на первые места в мировой разведке.
Крайняя централизация - главный элемент тоталитарной системы, - логичная и разумная на бумаге, становится абсурдом и причиной слабости в жизни. Вполне логично, что каждый шаг, предпринимаемый агентами разведки за рубежом, должен быть известен и заранее санкционирован Москвой, потому что даже отличные знания и способности резидента не позволяют добиться таких результатов, какие имела разведывательная система в целом.
Правило, запрещающее вербовать агентов без разрешения Москвы, могло бы показаться разумным и необходимым, потому что в центре могут организовать такую проверку, которую не сможет сделать ни атташе, ни кто-то из руководителей агентурных групп. Там есть архивы НКВД, включая и заграничные дела, доступные немецкие архивы, добытые в 1945 году. Другие данные находились в распоряжении Коминтерна - Коминформа, где каждой коммунистической партии было отведено особое место и откуда в Москву поступали копии наиболее важных документов, полученные на местах. Наконец, главный штаб советской военной разведки в течение трех десятилетий тоже собирал ценную информацию и личные дела.
Такое беспрецедентное изобилие документации помогало избежать неоправданного риска, выявить двойных и внедренных агентов, но в то же время серьёзно замедляло выполнение разведывательных операций. Когда система полностью централизованного управления достигает своих пределов, то живой и эластичный организм разведки превращается в автомат и становится одним из сотен бюрократических институтов, в котором люди начинают бояться ответственности и действуют только по приказу, а не по собственной инициативе.