Во времена бума советской разведывательной организации в Канаде туалет в приёмной дантиста в Оттаве использовался как "дубок" (потайное место для обмена посланиями). "Нора" (Эмма Войкин) приходила в комнату ожидания дантиста и помещала свой материал под крышку сливного бачка в туалете. Часом позже Горшков, в качестве прикрытия работавший водителем в советском посольстве, должен был появиться в приёмной дантиста, пройти в туалет и забрать бумаги. Такой порядок был хорош тем, что никто не мог наблюдать прямой контакт между двумя агентами. Когда позже эта процедура была раскрыта канадскими властями, стало известно, что, прежде чем этот план вошел в действие, надо было получить согласие Москвы. Все такие "дубки", а их за границей было много сотен, утверждались Центром.
Даже такая сравнительно простая операция, как организация встречи между двумя советскими агентами, часто не доверяется опытному военному атташе, и решение остается за главным штабом в Москве. Московские эксперты по организации встреч выполняли свои обязанности с тяжеловесной, а часто просто смешной неуклюжестью. Еще до отъезда агента-атомщика Алана Нуна Мэя из Канады в Лондон надо было условиться о встрече с другим советским агентом в Лондоне. Для этого, советский военный атташе в Оттаве послал сообщение в Москву, которое следовало передать лондонскому агенту:
"Встреча 7, 17, 27 октября на улице перед Британским музеем. Время: 11 часов вечера. Пароль: Наилучшие пожелания Михаилу".
Насколько ответственно атташе отнесся к делу, следует хотя бы из того, что он дал русское написание имени Михаила, а также назначил три даты встречи в октябре. Но Москва нашла эти условия неудовлетворительными, и департамент Директора подготовил длинный документ, где было предусмотрено множество других паролей и сложных знаков для внешнего опознания.
Закулисная борьба между спецслужбами и их шефами, взаимные жалобы и интриги - все это было результатом жёсткой централизации. Нездоровая атмосфера просматривалась почти в каждом сообщении советской разведки. Игорь Гузенко называл все это "настоящим зверинцем", когда говорил о борьбе между военным атташе полковником Заботиным и Павловым, который являлся главой сети НКВД в Канаде. Павлов посылал в Москву доносы на людей Заботина, а Заботин, в свою очередь, старался опорочить людей из НКВД. Незначительные инциденты всячески раздувались, в советскую столицу в военные годы шел поток телеграмм: "Сосед (Павлов) не должен работать, применяя такие хулиганские методы" - и дальше в таком же духе.
Перед разведчиками за рубежом стояла задача сбора информации, но не менее важной задачей была ее интерпретация. Эта часть разведывательной работы выполнялась в Центре. В эти тревожные времена в разведывательные центры каждой страны поступали сотни сообщений, и требовались особое политическое чутье, объективность, интуиция и здравый смысл, чтобы правильно оценить их, отбросить всю фальшь, расставить факты на свои места и сделать правильные выводы. Если даже несекретные документы подчас могли ввести в заблуждение, сколько роковых ошибок можно допустить, интерпретируя тайные сообщения, которые приходят от неизвестных источников?
Самой большой опасностью, подстерегающей каждую разведывательную систему, секретную или открытую, является консервативный и предубежденный подход к оценке получаемых сообщений. Каноны, представления и правила ленинизма-сталинизма часто становились фатальными для советской разведки в целом. Например, летом 1939 года агенты информировали Москву о том, что капиталистические страны, Франция и Англия, не выступят против капиталистической же Германии, даже если Гитлер нападет на Польшу. Пользуясь этой информацией, Сталин сделал неправильные выводы и совершил роковую ошибку, заключив пакт с Берлином. Во время войны советские разведчики продолжали снабжать Москву сообщениями о вероломных планах капиталистических стран против Советского Союза. Советские офицеры-разведчики за рубежом были предупреждены об этом, и им было строго запрещено сотрудничать с западными коллегами.
Мы уже убедились в том, как реагировала Москва на попытку "Шандора Радо" в 1943 году сохранить свой прекрасный швейцарский аппарат с помощью англичан. В основе фатальных инструкций Москвы лежала старая теория, будто капиталистический мир скорее согласится помочь фашистам, чем коммунистам. В 1942 году начались споры вокруг Соединенных Штатов. Четвертого декабря того же года, когда Радо попросил для своей группы американские визы на случай вторжения немцев в Швейцарию, руководство советской разведки ответило: "Мы не можем дать вам американскую визу без того, чтобы не раскрыть вас перед американцами, что было бы неправильным и совершенно ненужным". Директор посоветовал им остаться в Швейцарии. В ноябре 1943 года Директор сделал Радо строгий выговор за то, что тот в целях безопасности вошел в контакт с майором Картрайтом, британским военным атташе в Швейцарии, "без нашего на то разрешения".
Отдельные агенты на своих передовых постах, стремясь соответствовать этому направлению и угодить своим шефам, таким же образом выискивали антирусские интриги со стороны союзников. Кроме того, являясь сами коммунистами, они страдали теми же недугами, что и их лидеры. Результатом был настоящий поток сообщений об "антисоветских" ходах, которые предпринимали западные союзники во времена нашей общей войны против Германии. 24 августа Радо послал в Москву сообщение о том, что германский генерал Фалькенхорст хочет "открыть Норвегию для союзников", чтобы избежать русского вторжения в Восточную и центральную Европу. Когда Муссолини, интернированный в Италии после своего падения в июле 1943 года, был похищен группой Скорцени, Радо информировал Москву, что в соответствии с немецкими источниками "освобождение Муссолини было проведено Бадольо по согласованию с союзниками".
В других случаях агенты сильно преувеличивали антивоенные настроения в Германии и снабжали Москву смехотворными новостями о падении морального состояния немцев. Всего через шесть месяцев с момента германского вторжения в Россию Радо прислал в Москву сообщение, ссылаясь на "известный немецкий источник", о том, что народ Германии "устал и доведен до отчаяния". Некоторые сообщения напоминали грубую агитку, каждая из которых была зашифрована сложным кодом: "Теперь Гиммлер и нацистская партия несут ответственность перед немецким народом за неспособность властей ликвидировать последствия налетов английских бомбардировщиков". Через пять недель другой рапорт информировал Москву, что "немецкие солдаты не понимают, почему они должны и дальше оставаться в глубине России", и т. д.
Сами размеры советской разведывательной сети и ее неуклонный рост определяли снижение ее интеллектуального уровня и эффективности. Было лишь небольшое число выдающихся агентов высокого уровня, более многочисленная группа людей с весьма ограниченными способностями и несчетное число активных или потенциальных секретных сотрудников низкого качества. "Советская разведка основана на количественном принципе, но этот принцип ведет к легковесности, самомнению и требует очень много денег", - отмечал один бывший коммунист-нелегал.
Шеф немецкой фронтовой разведки во время войны, Хайнц Шмальшлегер, пришел к тому же заключению: "Русские разведывательные операции велись в широких масштабах. Их действия основаны на допущении, что сотни людей могут погибнуть только для того, чтобы один агент мог сделать полезную работу".
Бывший работник НКВД, дезертировавший во время войны, отмечал, что "слабым местом советской разведки являются низкий уровень развития и недостаточные способности людей. Даже высшие руководители плохо образованы. Это объясняется ограниченными резервами, из которых набирается персонал".
Отношение к человеку в разведке следовало главному советскому правилу: ставка на "массовость" и пренебрежение судьбой отдельного человека. Когда советские агенты сбрасывались на парашютах в Германию во время войны, не делалось никаких реальных приготовлений для их приема, и нацистская полиция уничтожала их, словно мух. Другие молодые парашютисты во множестве забрасывались в ближнем тылу за германской передовой линией, и очень немногие из них сумели выжить. Очень мало внимания уделялось одежде и оснащению этих тайных агентов, и в результате многих из них узнавали на немецкой стороне по ткани и покрою униформы. "Пока не случились массовые аресты (1945 год), - говорил перебежчик из НКВД в военные годы, - шефы советской разведки не обращали внимания на стандарты униформы и особенности снаряжения". Тысячи людей погибли, прежде чем было решено, что оснащение агента должно соответствовать тому месту, где он будет работать.
Время от времени агентам, работавшим за рубежом, присваивалось очередное воинское звание или они награждались орденами и медалями за верную службу. Они становились капитанами, майорами, полковниками и могли носить свои награды на груди. Однако такое признание заслуг мало что значило для подпольного агента в зарубежной стране. В чем он действительно нуждался, так это в понимании, симпатии и дружеском совете, а это как раз то, в чем отказывал ему советский аппарат.
Жизнь советского агента за границей совсем не была похожа на распространенное представление, будто это непрерывные захватывающие приключения, полные опасностей, и сенсационные подвиги. Реальность была совершенно другой. После нескольких месяцев подготовки начиналась череда скучных и часто бесполезных встреч и разговоров, написание бесполезных сообщений, которые редко кто-нибудь читал. Агент часто переживал из-за своей бесполезности, неся тяжелую ношу этой службы, и мечтал снова стать легальным членом коммунистической партии или если уже разочаровался в коммунизме, то о какой-то другой политической деятельности.
"Пустая трата времени, ожидания, бесконечные отчеты, - говорит Хеда Массинг, бывший член аппарата, - измотали меня. Я был связан с русской разведкой несколько лет, но когда я начал подсчитывать активы своей деятельности, то они оказались мизерными. А ведь я был на хорошем счету. Как можно понять эту странную рутину, которая сводилась к докладам и рапортам обо всем и обо всех, эти перемещения людей без всяких объяснений и без видимых причин?"
Такие же чувства охватывали каждого честного и преданного участника подполья через некоторое время, и чем умнее и честнее он был, тем неизбежнее становилось разочарование. Конспирация, по словам Уитакера Чамберса, была очень нудным делом:
"Ее таинственность быстро наскучивала, секретность становилась тяжелой ношей, и все это не приносило ничего, кроме досады. Тайная подпольная работа - это тяжелый ежедневный труд, направленный на то, чтобы избежать волнений. Я не знал хорошего конспиратора, который наслаждался бы конспирацией. Я не знал разведчика, который не думал бы: когда же закончится мой срок работы, и я смогу заняться чем-то менее необычным?"
С другой стороны, неумение правильно вести себя, а часто просто случайные провалы вели к суровым наказаниям. Никто не может сказать, как много прекрасных офицеров разведки окончили свою жизнь в лагерях и сколько было казнено. В самой России было убито больше офицеров советской разведки, чем во всех зарубежных операциях.
Вместо послесловия. Предметный урок "холодной войны"
Тем, кто закрыл последнюю страницу этой книги и задумался над прочитанным, мне хотелось бы сказать об очень многом. Голова читателя, несомненно, перегружена огромным объёмом воспроизведённой здесь информации, поэтому следовало постараться быть по возможности кратким. К сожалению, не получилось… Ибо имеются веские свидетельства того, что бои на советско-антисоветском фронте, включая его невидимые участки, не закончились с развалом СССР в 1991 г.
Переименование фронта в российско-антироссийский повлияло в какой-то степени и на форму, и на содержание боёв. Однако сущностная, философская сверхзадача этой войны осталась неизменной. Противник по-прежнему многочислен, вооружён до зубов и беспрерывно наращивает спецслужбистские операции на театре шпионских действий, которые, как известно, предшествуют боевым операциям на театре военных действий. Поэтому литература, содержащая старые и новые сводки с разведучастков этого фронта, востребована, требует внимательного разбора.
В англоязычной историографии исследования профессора Йельского университета Дэвида Дж. Даллина (он же - Давид Юльевич Левин) занимают видное место. Самые известные его книги - это "Внешняя политика Советской России", "Россия и послевоенная Европа", "Большая тройка: Соединённые Штаты, Британия и Россия", "Подлинная Советская Россия", "Советская Россия и Дальний Восток", "Возвышение России в Азии", "Новая Советская империя", "Принудительный труд в Советской России", "Советская внешняя политика после Сталина" и другие. Они заняли место на полках многих библиотек в США и в десятках стран. Можно сказать, что по ним занималось не одно поколение советологов и кремленологов.
Личность автора примечательна. Выходец из еврейского местечка Рогачев в Белоруссии, он родился в 1889 году. До революции учился в Санкт-Петербургском университете, где сошёлся с социал-демократами меньшевистского толка. Был арестован царской полицией, но выкрутился и уехал в Германию. Перед Первой мировой войной получил в Гейдельбергском университете степень доктора экономики. После Февраля 1917 года вернулся в Россию, стал членом ЦК меньшевистской партии. Октябрьскую революцию встретил враждебно, с советской властью уживался плохо. Даже подвергался арестам. Снова отбыл в Германию. Когда к власти пришли нацисты, переехал в Польшу. Перед тем, как нацисты оккупировали её, успел перебраться во Францию, оттуда в Штаты.
Капитальный труд Даллина об объектах и субъектах советской разведки, охватывающий период с 1920 по 1955 годы, пользуется на Западе особым успехом. Как говорится, сама тема интригует и возбуждает интерес, расширяя читательский диапазон за счёт многочисленных сотрудников спецслужб и, конечно, огромного числа любителей детективного чтива. Конечно, произведение Даллина написано в исторически-документальном, а не в художественном жанре. Как бы то ни было, в ней содержатся приключенческие элементы.
Под названием "Шпионаж по-советски" произведение уже выходило на русском языке в нашей стране - в 2001 году, и тоже привлекло к себе внимание. Издательство "Алгоритм" предлагает новое издание, которое является несколько сокращённым переводом, сделанным с книги Даллина "Soviet Espionage", New Haven, Yale University Press, 1955. Надо сказать, что напечатать своё произведение в издательстве Йельского университета является в Штатах делом престижным. 400–500 наименований книг, выпускаемых здесь ежегодно, охватывают многие области человеческой деятельности; они часто удостаивались почётных призов и премий, включая Пулитцеровскую - самую знаменитую литературную награду в этой стране.
Любой читатель сразу почувствует, что автор основательно погружён в причудливые дебри шпионажа. Неудивительно - ведь он был близок к кругам, так или иначе имеющим отношение к спецслужбами. Хотя бы потому, что в течение длительного времени фактически возглавлял редакцию журнала "Нью лидер", выходившего в США. Пописывал и для журнала "Проблемы коммунизма" - сборника эталонных антимарксистских, антиленинских и антисталинских материалов. Даллин тиснул в периодической печати уйму аналитических статей, большая часть которых была связана с Советским Союзом, а это, безусловно, интересовало компетентные ведомства - от ФБР до ЦРУ. Американская охранка всегда питала слабость ко всякой оппозиции, выступавшей против большевизма, хотя в этом не была оригинальна.
Журнал "Нью лидер" в целом - так характеризовали его в США - выражал мнение левых анттикоммунистических сил, что само по себе заставляет удивлённо поднять брови. Правды ради отметим, что не только в Америке имеет место абракадабра подобной несочетаемости. Достаточно глянуть на картину российской политической жизни, где смешение левого и правого, путаница в их определении достигли "апогея апофеоза". Вспомним, как ещё во время перестройки сторонников Горбачёва и Ельцина, этих безусловных контрреволюционеров и реакционеров, именовали левыми, а их антиподов, чистейшей воды революционеров, обзывали правыми, консерваторами, тормозами прогресса.
Причём, наряду с недоучками и путаниками это делали хорошо подготовленные специалисты по сворачиванию мозгов набекрень. Делали это, не смущаясь, на радио и телевидении, в газетах и журналах, и даже в диссертациях. Увы, но в этой потрясающей безграмотности некоторые деятели расписываются по сей день. А что говорят азы политологии? Революцией называются не митинги-бунты и шумные смены правительств, но переход к новой, высшей общественно-экономической формации. Не просто социальные потрясения и падение Российской империи, но установление нового, социалистического, строя - вот, что даёт право считать происшедшее в октябре 1917 года революцией (или согласно устоявшейся терминологии - победой левых сил). Соответственно - происшедшее в декабре 1991-го и падение Советского Союза с откатом к старому, капиталистическому, строю есть классическая контрреволюция (победа правых сил).
Но вернёмся к Даллину, который ещё в 1944 году приложил руку к тому, что можно назвать кадровым формированием отряда невозвращенцев и перебежчиков. Он подружился с В. А. Кравченко - работником советской закупочной комиссии в США. Вдохновил сей неустойчивый элемент на акт невозвращенства, и, сведя его с ФБР, с удовольствием посодействовал побегу. Может быть, поэтому Кравченко скупо упомянут в этой книге - мельком, всего пару раз.
Некоторые произведения Даллина написаны им в соавторстве с Б. И. Николаевским - ещё одним членом меньшевистского ЦК, высланным в 1921 г. из Советской России и тоже снискавшим известность на ниве советологии и зоологического неприятия всего, что ассоциируется с СССР. Если верить американским источникам, то, когда началась Вторая мировая война, Николаевский жил в Париже. Возникает вопрос, как ему удалось эмигрировать в Штаты в 1942 году? Кто мог организовать такой сложный переезд с захваченной немцами территории? Остаётся принять к сведению, что в тридцатых годах Николаевский имел связь с Бухариным, который, как известно, был впоследствии уличён в сотрудничестве с троцкистским подпольем и западными разведками. Отсюда, кстати, в биографии соратника Николаевского - профессора Даллина прослеживается ещё одна любопытная линия нигде публично не зафиксированной деятельности. Но о симпатиях последнего к Троцкому поговорим ниже.