Рассказывает В. Семичастный: "Как-то он мимоходом говорит: "А нельзя бы так, чтобы без шума, без того, чтобы на весь мир? Это, понимаете, снова открывать разговоры насчет освобождения, как-то его убрать". Трется, мнется, я говорю: "Что, отравить, убить или что?" - "Ну знаешь, а нельзя ли вот, он будет из Швеции возвращаться, где-то там перед этим самым, перед Валдаем завернуть и высадить и там недалеко от Завидова, чтобы арестовать и отвезти его в Завидово и там, понимаете". - "А за что арестуют?" Он: "Да вроде не за что". Я говорю: "Тем более".
Наша справка.
Семичастный Владимир Ефимович. Родился в 1924 году. Начал комсомольскую карьеру на Украине. С 1958 по 1959 год - первый секретарь при ЦК ВЛКСМ. С 1961 года по 1967-й - председатель КГБ при Совете Министров СССР. Активно поддержал идею смещения Хрущева.
После разговора с Семичастным Брежнев больше к опасной идее физического устранения первого секретаря не возвращался никогда. Был выбран менее скандальный путь: опираясь на недовольное большинство, сместить Хрущева с занимаемых им постов на очередном Пленуме ЦК.
Тем более что к шестьдесят четвертому году Хрущев умудрился настроить против себя всех и в первую очередь партноменклатуру, введя в каждой области по два обкома партии - промышленный и сельскохозяйственный.
Он же предложил сократить сроки пребывания руководителей на выборных должностях.
Секретари обкомов обнаружили, что их всевластие в регионах заканчивается. Снова их права делегируются центру. Недовольны повышением цен были и рабочие со служащими. Одновременно им повысили нормы выработки и понизили расценки. Крестьяне были обижены на Хрущева за его решение урезать и без того небольшие подворья, а жители маленьких городов и поселков были недовольны запретом держать скот. Ученые и творческая интеллигенция были в шоке от гневных нападок первого секретаря, поучавшего, как им работать. Военные обижены на невнимание к их проблемам и резкое неподготовленное сокращение армии. В стране наперебой рассказывали анекдоты о Хрущеве, совершенно без оглядки на КГБ.
В июне шестьдесят третьего Хрущев делает секретарем ЦК Леонида Ильича Брежнева вместо разбитого параличом своего ближайшего соратника Козлова. В помощь Брежневу из Киева в Москву переводят Николая Подгорного. Именно эти два человека, получив кабинеты на пятом этаже здания ЦК на Старой площади, начинают организационно оформлять недовольство партноменклатуры.
Воистину Хрущев сам рыл себе могилу.
Наша справка.
Брежнев Леонид Ильич. Родился в 1906 году. Продвижению вверх по партийной лестнице обязан Хрущеву. В 1955 году - первый секретарь ЦК компартии Казахстана, в 1957-м - член Политбюро, с 60-го года - председатель Президиума Верховного Совета Советского Союза и одновременно с июня 1963-го - секретарь ЦК КПСС.
Брежнев затаил обиду на решение Хрущева заменить его Микояном на посту председателя Президиума Верховного Совета и сосредоточиться на работе в ЦК.
В. Семичастный: "Лидером, пожалуй, был Брежнев, активно работали, Шелепин активно работал, Подгорный активно работал, Демичев активно работал. Мне вот приходилось там, скажем, заниматься. Кто-то мог кого-то предать перед Хрущевым, но общались главным образом с теми людьми, в которых мы были уверены, что не пойдут и не будут рассказывать Хрущеву".
Чем активнее работали заговорщики, тем больше появлялось всевозможных слухов, которые могли достичь если уж не самого Хрущева, то хотя бы членов его большой семьи. В один из сентябрьских дней 1964 года в доме на Ленинских горах, где жил Никита Сергеевич, раздался звонок по вертушке.
Рассказывает сын Никиты Хрущева - Сергей: "Отца не было, он уехал на Байконур. Там был как раз показ ракетной техники. Я тоже должен был туда поехать, но у меня заболела нога и я был на бюллетене, собственно, почему я взял трубку".
В трубке был слышен взволнованный голос, как потом выяснилось, бывшего сотрудника охраны председателя Президиума Верховного Совета РСФСР Николая Игнатова. Незнакомец заявил о том, что Игнатов активно вовлечен в заговор против Хрущева, в котором участвует почти вся партийная верхушка. Об этом звонивший не может сообщить в КГБ, потому что Семичастный сам среди заговорщиков. Звонившего звали Василий Иванович Галюков.
С. Хрущев: "Отцу я рассказал только по возвращении. Это, наверное, было дней через пять. Он так посмотрел на меня, как раз мы подходили к калитке, вход в дачу, сказал: "Кого ты говорил - Брежнев, Подгорный и Шелепин. Очень странно, - говорит, - они такие разные люди". И потом сказал: "Ты никому не рассказывал?" - "Нет, никому". - "Ну, никому и не говори". И на этом разговор кончился".
К тому времени телефоны Хрущева активно прослушивались, и в КГБ звонок засекли. Доложили шефу.
B. Семичастный: "Я поручил: займитесь, проверьте, что за Галюков? И установили, что это бывший охранник Игнатова. И вот пошло-пошло. И вот тогда я пришел к Брежневу и сказал: "Или вы давайте решайте вопрос о проведении Пленума, или кончится это тем, что меня вызовет Хрущев, скажет, что существует антипартийная группа новая и ты сидишь ушами хлопаешь и, понимаете, у тебя под носом вот здесь творят безобразия. А ну-ка давай действуй. Что мне останется делать? Я вынужден буду принимать меры и довольно решительные". Я говорю: "Так что смотрите, дальше тянуть нельзя".
Получив от сына тревожное предупреждение, Хрущев, однако, не меняет свои планы. Тридцатого сентября он хочет начать свой отпуск в Крыму, а чуть позже перебраться в Пицунду. Перед отъездом Хрущев, правда, мимоходом велел разобраться в этой ситуации Микояну, встретиться с Сергеем Хрущевым и с позвонившим Галюковым. О результатах просил доложить ему, когда он будет уже в Пицунде.
C. Хрущев: "Я привозил Галюкова к Микояну. Микоян подробно выслушал, я записал этот разговор. Но у Микояна не было желания глубоко влезать в это. Он, так сказать, видел в этом какие-то внутренние игры".
Сергей, не доверяя машинистке, переписал от руки всю стенограмму этой беседы и представил ее Микояну.
С. Хрущев: "Он заставил меня под ней расписаться, приписать там слова, которые меня поразили, что мы доверяем Брежневу, Подгорному и всем остальным, они наши товарищи, и на этом, собственно, все кончилось".
Всего пять дней смог усидеть в Крыму Хрущев. Он был возбужден, но ни с кем не делился своими переживаниями. Перед вылетом из Крыма Никита Сергеевич пригласил поохотиться в Крымском заповеднике Петра Шелеста. Первый секретарь словно чувствовал, что это его последняя охота, и в лесу к удивлению охраны не стрелял. На базу он вернулся без трофеев.
Рассказывает Сергей Королев - в 1964 г. - полковник; начальник отдела 9 Управления КГБ при Совете Министров СССР: "Я спрашиваю его: "Никита Сергеевич, а где же трофеи?" Он так махнул рукой, ничего не стал отвечать, а Литовченко говорит: да он, говорит, так ни разу и не выстрелил, понимаете. Я говорю: "А почему?" - "Не знаю, - говорит, - так что-то у него настроения, по-моему, нет, желания никакого не было".
Прошло уже несколько часов, как вернулся Хрущев, а Петр Шелест все не появлялся и не появлялся, словно его след простыл. Прошло более четырех часов, Шелест на базу так и не вернулся.
Хрущев забеспокоился.
Рассказывает Королев - генерал-майор; зам. начальника 9 Управления КГБ СССР: "Прошло опять какое-то время. Он выходит и говорит: "Ну что, Шелеста нет?" Мы говорим: "Нет". - "Почему же его нет, он что, заблудился там или чего?" Я говорю: "Не знаем, связи нет".
Где провел эти часы хозяин Украины? Возможно, ездил в город звонить в Кремль? Или действительно блуждал в лесу? История об этом умалчивает.
Лишь к полуночи Шелест присоединился к Хрущеву, уже переехавшему к тому времени в другое охотхозяйство.
В сочинском аэропорту Адлер Хрущева, как всегда, встречало все местное руководство. Но церемоний никаких не было, лидер торопился побыстрее добраться до Пицунды, до которой отсюда было рукой подать. В этом поистине райском уголке Никита Сергеевич больше всего любил отдыхать и работать. Еще в начале пятидесятых Хрущев поручил архитектору Посохину обустроить уникальный мыс Пицунда, разбить парк, спроектировать для отдыхающих эти высотные здания пансионата. А под сенью примыкающей к морю уникальной реликтовой сосновой рощи, равной по площади пяти территориям Кремля, построить комфортабельные правительственные дачи.
Всего их было построено три. Похожие как две капли воды одна на другую: Восьмая, Девятая и Десятая. Никита Сергеевич облюбовал Девятую дачу, потому что она была посередине. Когда Хрущев останавливался на Восьмой даче, то на пляже его частенько донимал народ. Фигура первого секретаря была узнаваема, и те, кто был посмелее, подплывали совсем близко к охранной зоне и с воды кричали: "Никита Сергеевич, Никита Сергеевич!"
Такое проявление народной любви Хрущева раздражало.
В те октябрьские дни на соседней Восьмой даче разместился Микоян. Мы выяснили по документам Федеральной службы охраны, что Анастас Иванович уже поджидал Хрущева в резиденции, а не прилетел позже, как утверждали он сам и некоторые исследователи. Видимо, ничего тревожного из новостей Микоян Хрущеву решил не сообщать, а Хрущев доверял Микояну.
На следующее утро после приезда на пицундскую госдачу Хрущев встал в восемь часов и отправился, как обычно, на прогулку. Подышать свежим морским воздухом.
Еще до завтрака.
Он ходил по дорожке вдоль моря и размышлял. Вовсе не плохая погода заставила его переехать сюда из Крыма. Температура воздуха здесь была такой же, да к тому же ветрено. Полагаем, что основной причиной переезда было беспокойство за происходящее в Кремле и острое желание побыстрее встретиться с Анастасом Микояном, чтобы обсудить возникшую ситуацию. Свой отдых в Пицунде Хрущев построил как всегда. Подъем около восьми утра и сразу же обязательная долгая прогулка вдоль моря. Завтракал он, как правило, в девять за длинным столом, очень напоминающим зал заседаний Политбюро на сталинской даче. Стол, конечно, застилался скатертью. Находившийся на диете грузный Никита Сергеевич завтракал всегда легко, на скорую руку. Как он говорил, чтобы "не соблазняться", и сразу же с помощником принимался за документы. Лучше всего ему работалось, как ни странно, на террасе огромного бассейна, построенного специально по его заказу примерно в трехстах метрах от его резиденции.
В этот приезд в море вода была прохладная, так что Хрущев купался постоянно в бассейне.
Вообще, пловец из него был неважный, но если погода была хорошей, Хрущев мог, надев спасательный оранжевый пояс, подолгу купаться в море, так выматывая охрану, что офицерам-телохранителям приходилось менять друг друга в воде, чтобы не замерзнуть. После обеда следовал короткий отдых, после которого Хрущев опять спешил в бассейн освежиться. Потом, если были в плане, обязательно встречи и деловые звонки. Вечером Никита Сергеевич усаживался в домашнем кинотеатре, который одновременно был и бильярдной, посмотреть кинофильм. Это было его любимым занятием.
Солнечным утром двенадцатого октября Хрущев после завтрака и массажа удобно расположился в плетеном кресле на открытой террасе бассейна. Докладывал о делах его помощник Лебедев. Последнее время помощники все чаще зачитывали бумаги вслух: зрение у Хрущева стало хуже, глаза быстро уставали. Только документы, требующие особого внимания, он читал сам. С минуты на минуту должны были вывести на орбиту "Восход" с тремя космонавтами на борту: Комаровым, Феоктистовым, Егоровым. И он ждал, как всегда, доклада об успешном запуске.
Но звонка не было.
Уже прошло больше сорока минут после старта, а телефон все молчал. Обычно заместитель председателя Совета Министров Смирнов, отвечавший за ракетную технику, тут же докладывал о запуске, зная, какое внимание первый секретарь уделял космосу. А тут словно ничего не происходит.
Казалось, о Хрущеве просто забыли.
В раздражении он приказывает соединить его с Москвой, со Смирновым.
Запуск прошел хорошо, космонавты уже на орбите - доложил тот. В гневе Никита Сергеевич стал выговаривать ему за молчание. Собеседник оправдывался, отвечая, что позвонить просто не успел. Хрущев бросил трубку. Видимо, крайнее возбуждение помешало ему трезво оценить заминку со звонком как еще одно предостережение. Любому, даже не очень сведущему в аппаратных делах человеку было бы понятно: наступил такой момент, когда даже второй эшелон руководства считает, что докладывать первому секретарю об успешном запуске космического корабля уже не обязательно.
Никита Сергеевич этот явно тревожный знак пропустил мимо ушей.
Чтобы как-то разрядить обстановку, помощник Хрущева организовал прямую телефонную связь с космическим кораблем. Он знал, что шеф обожал говорить с космонавтами и настроение у него от этого поднимается. Так было и на этот раз.
Из маленького кабинета, который был раньше проходной комнатой, Хрущев говорил в тот день с орбитой. После разговора он оттаял и об инциденте забыл. И потом после совместного обеда Хрущев и Микоян пошли гулять под соснами по бесконечным дорожкам парка. Как обычно, сзади, стараясь не быть назойливым, на некотором расстоянии двигался телохранитель Хрущева Николай Васильев - в 1964 г. майор, зам. начальника личной охраны Хрущева.
"Проходя мимо дачи, ко мне подошел сотрудник личной охраны и говорит: "Николай Федорович, звонили из Москвы и просили Никиту Сергеевича срочно связаться с Москвой".
Я догнал Никиту Сергеевича, доложил ему. Никита Сергеевич говорит Микояну: "Ну что же, тогда пойдемте в дом".
Они развернулись и пошли в дом".
Все основные участники заговора: Шелепин, Подгорный, Суслов, Полянский и шеф КГБ Семичастный собрались в этот момент на брежневской квартире в Москве на Кутузовском, 26. К перевороту все было в принципе готово, оставалось решить щекотливый вопрос: кто будет звонить и вызывать Хрущева из отпуска?
В. Семичастный: "Возник вопрос, и не Шелепин это говорил, а кто-то там, что ну давай, Лень, звони. - А почему я, почему не ты? Почему? Ты же второй, ты все же, понимаешь, второе лицо. Ну а Суслова? Да нет. Ты уж, как говорят, взялся за это дело, так ты давай. Мы его почти подтолкнули к этому, вызвали Пицунду. А потом уже: Леонид Ильич, вот уже Хрущев на телефоне. Ну, вот так".
Главной задачей тогда было выманить первого секретаря из Пицунды в Москву на заседание Пленума ЦК. Договорились, что поводом будет срочная необходимость обсудить поправки к семилетнему плану и предложения Хрущева по переустройству сельского хозяйства. Причины были явно надуманными, и говорить на эту тему с непредсказуемым вождем боялись все.
Хрущев говорил с Брежневым довольно грубо, ехать явно не хотел и своему заместителю не уступал. Свидетелем разговора был Анастас Иванович Микоян. Позже он вспоминал: "Сначала в этом кабинете Хрущев с раздражением отбивался от приглашения приехать. Что значит - все собрались? Отдохну, через две недели приеду в Москву, тогда все и обсудим. Ведь до Пленума еще далеко, он состоится по плану в ноябре. Однако к концу телефонного разговора Хрущев все-таки сдается. Хорошо, если так срочно, завтра прилечу. В полнейшем молчании кладет трубку и после паузы произносит: "А ведь сельское хозяйство тут ни при чем, это они обо мне хотят поставить вопрос".
Как только Хрущев дал согласие вернуться в Москву, там все закрутилось на повышенных оборотах. Дело в том, что дата экстренного Пленума ЦК КПСС заранее не оговаривалась. Если бы Хрущев не согласился на отъезд из Пицунды в тот день, то, конечно, силой его в Москву бы никто не притащил. И дата Пленума была бы другой. Но это все - если бы. В столицу уже были приглашены под разными предлогами представители республиканских и областных партийных организаций. Члены ЦК и кандидаты томились в ожидании, какие команды последуют из Кремля, от Президиума ЦК.
Однако никаких команд не поступало. Никто из заговорщиков не мог быть спокоен. У всех свежи были в памяти воспоминания, как Хрущев обвел вокруг пальца Берию и смял таких монстров, как Молотов, Маленков и Каганович. Наверное, все, кто готовил заговор в Москве, дорого бы дали, чтобы узнать, что делает человек номер один в Советском Союзе в те часы на своей даче в Пицунде. Они все боялись, боялись ответных шагов Хрущева.
Однако Хрущев бездействовал.
До сих пор неясно, почему он не принял никаких превентивных мер и спускал на тормозах все тревожные сообщения о заговоре. Информации у него было предостаточно.
Тем временем Хрущев опять вышел с Микояном на прогулочные дорожки под сосны. Майор Васильев следовал за ними неотступно, но слышал лишь звуки напряженных голосов. Вырабатывали ли они какую-то тактику поведения Хрущева в Москве, был ли какой-то конкретный план действий?
Как показал следующий день - не было.
Уже стало совсем темно, а Хрущев в резиденцию все не возвращался.
Рассказывает Михаил Поздняков - главный агроном государственных дач в Пицунде: "Моя супруга работала у Анастаса Ивановича сестрой-хозяйкой, и всегда она ужин накрывала и уходила домой, а в этот момент она не пришла ни в 10, ни в 11, а уже после 12 часов. Я у нее спрашиваю: "Чего так задержалась поздно?" Она ответила, что была, Анастас Иванович был у Никиты Сергеевича и пришел поздно, но он не стал ужинать, попросил вместо этого лекарства. Выпил он, и я ушла".
Так что, как видим, лишь только после полуночи Хрущев остался один. Спал ли он в эту ночь, неизвестно. Утро 13 октября встретило всех обитателей резиденции в Пицунде теплом и спокойствием. Только не спокоен был Хрущев, хотя внешне вел себя как обычно: шутил за завтраком, обсуждал с помощником текущие дела.
Рассказывает Клавдия Бандурко - сестра-хозяйка государственной дачи в Пицунде: "У Никиты Сергеевича перед отъездом настроение было такое, я бы сказала, подавленное, он был расстроен, он был возбужден. Обычно всегда был розовый, но тут он был еще розовее, ну просто это был красный. И вот такой букет я приготовила для Никиты Сергеевича в день его отъезда. А у меня так совпало, что был мой день рождения, и когда я ему вручала эти цветы при прощании, он мне сказал, что я еще вернусь и мы с вами отметим ваш день рождения".
Мог ли предполагать Никита Сергеевич, что вернуться на свою любимую дачу ему уже не придется никогда…
Сочинский аэропорт находился в тридцати минутах езды от резиденции, и кортеж все еще первого руководителя СССР домчался туда без проблем. В полдень несчастливого тринадцатого октября Хрущев прибывает в аэропорт Адлер. Обычного оживления, сопровождающего лидера Советского Союза, на этот раз здесь не было.
Руководители Грузии и Краснодарского края, обязанные провожать Хрущева по протоколу, на проводы вообще не явились. Это был еще один признак надвигающейся политической грозы. Не заметить его многоопытный Хрущев не мог. Однако продолжал быть абсолютно спокойным, во всяком случае, внешне.