Лев Борисович, однако, вновь обратил внимание собравшихся на то, что открытыми остаются важнейшие тактические вопросы. Но на этот раз он начал не с разногласий, а с того, на чем он согласен с Лениным. В этом отношении он подчеркнул два аспекта. Во-первых, он находил, что его собственный анализ классовой природы Временного правительства и общественно-политической роли Совета рабочих и солдатских депутатов "совершенно сходится" с ленинским. Во-вторых, он неожиданно признался, что ленинские "выводы также не возбуждают ни в ком сомнения". Таким образом, Каменев принимал ленинскую схему революции и его видение ее задач. Однако, он выразил сомнение в том, "есть ли эти выводы ответ на наше отношение к Советам рабочих депутатов". Если Ленин прав – как бы говорил Каменев – и Советы есть прообраз будущей организации власти, пусть нынешняя революция приобретет социалистический характер, пусть так, но как же большевики должны теперь относиться к этим реально существующим Советам, в которых партия остается в незначительном меньшинстве и которые более чем лояльны к "органу господства помещиков и буржуазии" – Временному правительству? Должна ли РСДРП(б) вступить в конфликт с этой "демократической диктатурой"? И если не должна, то может ли она, вопреки воле Советов нападать на Временное правительство, с которым они вступили в определенное соглашение? В той или иной форме Каменев поставил все эти вопросы и констатировал: "Мы (тут он имел ввиду, конечно, своих оппонентов в партии – А. С. ) уклоняемся от прямого ответа". Давление на мелкую буржуазию, стремление радикализировать ее, не есть ответ на вопрос об отношении к Советам и правительству, "но надо же сказать, что делать сейчас". И в нынешней ситуации, "лозунг свержения Временного правительства не организует революцию, а дезорганизует" – делает свой вывод Каменев – а "поскольку вы не призываете к свержению Временного правительства сейчас, призывайте сейчас, как это делается в нашей резолюции, к контролю над ним".
Каменев четко сформулировал свое видение внутрипартийного компромисса. Он готов был согласиться с внесенной Лениным (от имени согласительной комиссии) резолюцией, но считал необходимым дополнить ее двумя пунктами: о контроле над Временным правительством и об отказе "от дезорганизующего в настоящий момент лозунга "свержения правительства"". Такой подход требовал от Каменева признания, которое он и сделал: "Общие соображения исторического хода революции у т. Ленина великолепны". Это была ощутимая победа Владимира Ильича. Теперь речи о потенциале "буржуазной революции" более не шло (как это было, например, в каменевской статье "Наши разногласия"). Теперь даже противники согласились исходить из предложенной Лениным системы координат, рассматривать революцию в теоретическую оптику, привезенную Лениным из его швейцарского "далека". Был ли для Каменева такой компромисс тяжелой жертвой, или он пошел на него искренне, будучи покорен широтой и смелостью ленинской мысли, неизвестно; зато известно, что этот компромисс принят не был.
Обе поправки Каменева к резолюции Ленина были отклонены, причем последняя (об отказе от лозунга "свержения правительства" – А. С. ) отклонена 20 против 6, при 9 воздержавшихся. Сама резолюция была принята 33 голосами против 6, при 2 воздержавшихся. Это голосование показало, что низовой партийный актив Петрограда оказался существенно левее старого состава ПК, но и он еще далеко не полностью готов принять ленинский курс. Оставалась некая группа, отстаивавшая прежнюю тактическую линию (которая на деле сводила бы на нет ленинские новации). Эта группа (6 человек) в обоих случаях солидарно голосовала за предложения Каменева и против ленинской резолюции. Но было еще много колеблющихся. Из 41 участника заседания только 20 (меньше половины! – А. С. ) проголосовали против поправок Каменева; 9 человек воздержались и 6 вообще не приняли участия в голосовании. Возможно, их удержал от этого личный авторитет Ленина. Но, как бы то ни было, прочной такую победу Ленина считать было нельзя. Особенно учитывая, что впереди предстояла общероссийская партийная конференция, делегаты которой с большой вероятностью могли оказаться консервативнее по взглядам, нежели их столичные товарищи.
После заседания 15 апреля делегаты Петроградской общегородской конференции не собирались три дня. Дело в том, что 18 апреля старого стиля отмечалось 1 мая (по григорианскому календарю) и два дня (16 и 17) ушли на подготовку к торжествам. 18 апреля заседаний также не было – все делегаты участвовали в уличных манифестациях и митингах. Зато в этот день, 18 апреля, произошло событие, самым серьезным образом отразившееся на дальнейшей истории не только большевистской партии, но и всей страны. В этот день была опубликована знаменитая нота Милюкова, вызвавшая грандиозный скандал, кризис и, в итоге, отставку первого состава Временного правительства.
Умеренные социалисты в Совете, выступавшие до этого за программу контроля над деятельностью Временного правительства, были сильно подавлены публикацией ноты; еще больший шок испытали умеренные большевики, которым стоило больших усилий удерживать свою партию от открытого конфликта с правительством и без всякой ноты Милюкова. Теперь же, когда правительство публично продемонстрировало свое нежелание считаться с требованиями Совета и широких солдатских и рабочих масс, умеренные большевики (прежде всего в Петрограде) по-новому оценили слова Ленина, сказанные им 15 апреля в порядке критики предложений Каменева: "Контролировать без власти нельзя". Казалось, теперь сама жизнь подтвердила правоту Ленина с излишней убедительностью.
В этих условиях, когда в столице проходили стихийные митинги и демонстрации с требованием отставки правительства, доказавшего свой "контрреволюционный" характер, большевистские агитаторы и активисты, работавшие в рабочих кварталах и казармах гарнизона и испытывавшие сильное влияние уличной стихии, с ее радикальным антиправительственным протестом, вынуждены были определить свое отношение к происходящему.
Разочарование в самой возможности соглашения или тем более контроля за действиями Временного правительства было настолько глубоким, что отразилось на настроениях делегатов общегородской конференции самым радикальным образом. Теперь, когда, с точки зрения большевиков (а также многих представителей других социалистических партий), правительство само нарушило соглашение с "революционной демократией", которое подразумевало отказ от экспансионистских планов, ни Совет, ни тем более РСДРП(б) более не могут считать его силой, лояльной революции. Всякое "поскольку" из вызывавшей столько споров формулы об условной поддержке правительства теперь было исчерпано. Временное правительство из органа, "закреплявшего" революционные завоевания народа (так рекомендовал его Сталин в марте), превратилось в орган контрреволюции.
Когда вечером 19 апреля делегаты общегородской конференции собрались на очередное заседание, позиция Совета и лидеров умеренных социалистов по поводу ноты Милюкова еще не успела выясниться, а улицы столицы уже заполнялись протестующими толпами солдат и рабочих. Первый порыв, которому поддались делегаты большевистской конференции, заключался в том, чтобы теснее сплотиться и "координировать свои действия с действиями Совета". В ходе дальнейшего обсуждения, продолжавшегося всю ночь, эта мысль получила весьма своеобразное развитие.
Зиновьев выступал, доказывая необходимость давления на массы (а не на Совет), разъяснения им бесперспективность соглашения с буржуазным правительством, т. е. отстаивал ленинскую точку зрения. При этом острие его критики было направлено против действующего советского большинства: "Члены Совета… выступают совершенно контрреволюционно". Его слова отзывались совсем не тем эхом, которого он ожидал. Например, Рахья, представитель левой части ПК, призвал "через районы действовать на Совет рабочих депутатов, чтобы он взял в свои руки всю власть". Разница между этими подходами более чем существенная: Зиновьев (и Ленин) зовет к пропагандистской работе против нынешнего состава Совета, Рахья – к тому, чтобы вынудить этот состав взять власть немедленно.
Но самое удивительное это то, что левых радикалов из числа петроградских большевиков поддержали с огромным энтузиазмом их более умеренные товарищи, те, кто еще вчера выступал против линии Ленина на конфронтацию с Временным правительством. Теперь, например, Аксельрод, член военной комиссии ПК, говорил: "Речь должна идти не о замене отдельных лиц, а о переходе власти к Советам… Надо вызывать войска с оружием. Цель: не арест временного правительства и вооруженное восстание, а вызвать солидарность с нашей позицией". Его поддержал Н. И. Невский.
В предложении Аксельрода и Невского можно, конечно, увидеть "организационный эгоизм" "военки", желание поставить в центр политической жизни страны работу своей комиссии (никто кроме нее не мог от имени партии "вызывать войска с оружием"). Однако этим дело не исчерпывается. Логика умеренного большевистского курса середины марта – середины апреля строилась во многом на идее советской лояльности, которая исключала конфликт с правительством, поддерживаемым Советом. Теперь, когда правительство "разорвало" соглашение с ним, эта идея могла послужить отправной точкой для призыва к немедленному свержению самого правительства в пользу Совета.
Этот легкий переход от умеренности к крайнему радикализму был поистине поразительным, но, вместе с тем, вполне логичным. Однако такие сторонники Ленина, как Зиновьев и Сталь поняли, какую опасность он в себе таит, и предостерегали собравшихся не "перескакивать через Совет" (т. е. не принимать за него решения о взятии власти). "Я призываю вас к спокойствию… – говорила Людмила Сталь – Не забывайте шаткость и отсутствие авторитета у Совета…, не будьте левее самого Ленина". На глазах совершалось "диалектическое чудо", когда одна крайность с легкостью превращается в свою противоположность. Вчерашние правые большевики в петроградской организации становились сегодня "левее самого Ленина".
Накал страстей несколько снизился, когда было сообщено, что правительство готово капитулировать перед Советом и отказаться в его пользу от власти. "Не сегодня-завтра Исполнительный комитет станет на нашу точку зрения силой вещей – пообещал Молотов – пока же неизвестно какую позицию он примет" и предложил собравшимся присоединиться к резолюции ЦК, написанной только что Лениным и принятой ЦК (характерно, что Молотов, один из лидеров "левого крыла" партии, презентует ленинскую резолюцию, рассчитывая, вместе с тем, на перемену политической линии действовавшего состава Совета). Эта резолюция ЦК носила очень умеренный и выжидательный характер. Она критиковала правительство и выражала уверенность, что только переход власти к Советам (при руководящей роли "революционного пролетариата", что на языке большевиков, фактически, означало преобладание их представителей в этих органах) способен стать "единственным спасением для массы мелкобуржуазного населения". Для приближения этого момента ЦК рекомендовал два средства: "самую широкую организацию митингов" и "организацию давления рабочих и солдат на политику Совета… в смысле отказа Совета от политики соглашения с Временным правительством". Ленин ждал, что скажут лидеры советского большинства, но не слишком верил в способность нынешнего "мелкобуржуазного" блока взять власть и выступить против правительства. Но у его петроградских товарищей терпения было куда меньше.
Итак, к утру 20 апреля создалось весьма странное и неожиданное положение. Нота Милюкова воспринималась советскими делегатами, рабочими и солдатскими массами и, конечно, большевиками, как откровенное наступление правительства на завоевания революции и как разрыв того соглашения, которое связывало его с Советом. Последний довольно долго не мог определиться со своей дальнейшей политикой. Утром 20 апреля на заседании Исполкома было принято решение о проведении совместного заседания с правительством, которому надлежало объяснить свою позицию. Однако никаких решений по вопросу о власти принято пока не было.
Такое положение отражалось в сознании и настроениях большевиков Петрограда специфическим образом. Те, кто выступал против "Апрельских тезисов" Ленина, опасаясь конфликта с Советом, лояльным правительству, теперь готовы были "звать войска", чтобы защищать Совет от правительства, рассчитывая на дальнейшую "благодарность" советского большинства. Их оппоненты – Ленин и его сторонники – не определились со своей позицией, ожидая реакции самого советского большинства, но стремились использовать народное возмущение для эскалации революции, т. е. для агитации в пользу расширения представительства собственной партии в Советах и т. д. Причем, в соответствии с ленинскими идеями, главным адресатом этой агитации должна быть масса "мелкой буржуазии" (прежде всего, – солдат), от действий которой и зависит дальнейший ход революции.
Эту линию иллюстрирует, например, написанное Лениным 20 апреля "Воззвание к солдатам всех воюющих стран". В этом воззвании, в частности, говорилось: "Братья-солдаты! Сделаем все от нас зависящее, чтобы ускорить наступление этого, чтобы добиться этой цели (перехода всей власти в руки Советов и заключения ими демократического мира – А. С. ). Не будем бояться жертв – всякие жертвы на благо рабочей революции будут менее тяжелы, чем жертвы войны". Таким образом, агитация и "разъяснение" массам истинной сути происходящего должны были, по мысли Ленина, толкнуть их к поддержке "пролетарской" (т. е. большевистской) политики. Но в сложившихся условиях такие призывы с чрезвычайной легкостью могли интерпретироваться также как призыв к вооруженному восстанию.
В то же время, умеренные большевики вынуждены были отказываться от "условной поддержки" правительства (ведь больше ни о каком "контроле" над ним говорить не приходилось). Теперь они, продолжая держаться за стратегию "советской лояльности", видели выход в переходе всей полноты власти к Советам. Таким образом, они на тактическом уровне принимали важнейшие из "тезисов" Ленина – признавали завершение "буржуазного" этапа революции и поднимали на знамена лозунг "республики Советов". Следующий шаг к сближению в области теории и тактики сделал уже сам вождь.
Но этому предшествовала промелькнувшая с калейдоскопической быстротой цепь событий. Лидеры Совета, как уже говорилось, пошли на переговоры с правительством, которые состоялись в ночь с 20 на 21 апреля. Как и ожидал Ленин, переговоры завершились новым соглашением, а значит, противопоставить Советы правительству не удалось. С другой стороны, в Петрограде (а также в большинстве городов страны) прошли, начавшиеся более или менее стихийно, массовые уличные манифестации и митинги, как сторонников, так и противников правительства. Произошли уличные столкновения, приведшие к жертвам. В этой напряженной обстановке часть работников ПК (во главе с Багдатьевым) приняла активное участие в этих митингах и шествиях, выставив по своей инициативе лозунг немедленного свержения Временного правительства.
Известен текст листовки, написанной Багдатьевым в ночь с 20 на 21 апреля и подписанной от имени ПК, задержанный утром по прямому постановлению ЦК. В нем, в частности, говорится: "Временное правительство неисправимо, – оно никогда не будет служить народу. Ошибки Совета Рабочих и Солдатских Депутатов исправимы, – он будет служить народу… Долой Временное правительство! Никакого ему доверия! Никакой ему власти! Да здравствует Совет Рабочих и Солдатских Депутатов! Полное ему доверие. Полная ему власть". Если бы Багдатьев произнес те же слова до кризиса – Ленин бы аплодировал ему первым. Теперь он настаивает на том, чтобы изъять эту слишком "левую" листовку.
Дело в том, что сам Ленин (вместе со своими сторонниками в ЦК и среди петроградских большевиков) делает шаг навстречу своим вчерашним оппонентам в важнейшем тактическом вопросе. Он, фактически, переходит на позиции советского легализма. Ленин проводит в ЦК 21 и 22 апреля две резолюции, отражающие его точку зрения и его тактику в условиях кризиса. Первая резолюция повторяет призывы к рабочим и солдатам отказаться от ошибок "теперешнего большинства вождей Совета" и приступить к перевыборам своих представителей в Совете. Эту тактику "давления на массы" Ленин сформулировал еще 15 апреля, выступая на заседании городской конференции. Ее принципиальная верность была подтверждена и резолюцией ЦК 22 апреля. Однако теперь Ленин уже знает, что "мелкобуржуазная масса" "снова пошла за меньшевистскими и народническими вождями" (Совет пошел на новое соглашение) и понимает, что конфликт с Советом сейчас лишь ослабит партию. Кроме того, он впервые сталкивается с новым явлением в собственной партии: с "сепаратизмом" ПК, который без какого бы то ни было согласования, пустился во все тяжкие, призвав к свержению Временного Правительства (что без поддержки Советов в столице и провинции было чревато поражением). Поэтому Ленин подчеркивает ошибочность лозунга свержения правительства, направляя острие своей критики против "авантюристов" из ПК: "Лозунг "Долой временное правительство" потому неверен сейчас, что без прочного… большинства народа на стороне революционного пролетариата такой лозунг либо есть фраза, либо объективно сводится к попыткам авантюристического характера". Всего неделю назад Каменев и его сторонники требовали от Ленина именно признания этой преждевременности свержения правительства и лояльности советскому большинству.
Собственная модель Ленина строилась на необходимости завоевания влияния в самих Советах и уже после этого предполагала переход к борьбе за советскую власть с правительством. Та часть деятелей ПК которая вплотную подошла к лозунгам немедленного вооруженного восстания, ориентировалась на другой сценарий, при котором партия силой навязывала наличному составу Совета собственную повестку дня ("исправляла ошибки Совета", выражаясь словами Багдатьева). Это вполне можно считать проявлением той глубоко присущей многим большевикам "авангардистской" логики, о которой уже говорилось выше. В соответствии с ней, партия мыслилась как самодостаточный субъект революционной политики, способный решать вопросы громадного политического и социального значения самостоятельно, вне связи с "объективными" социальными предпосылками ("зрелость масс" и т. д.). Несмотря на то, что Багдатьев и его единомышленники действовали под влиянием радикально настроенных участников уличных акций, сама логика их политической линии была антидемократична. "Перешагнуть через Совет", даже при поддержке наиболее нетерпеливой части уличной толпы, означало перейти к волюнтаристской политической стратегии.