В результате вознице пришлось сменить вожака, что было сопряжено с некоторыми сложностями, ведь остяцкие кочевья были раскиданы на десятки верст друг от друга. Но все закончилось благополучно: опытный зырянин за несколько верст улавливал запах дыма, и вскоре кочевье было найдено. Всего на смену оленей у проводника ушло чуть больше суток, затем путешествие продолжалось, и снова путников окружали то лес, то покрытые снегом болотистые равнины, то голые пространства. Воду путникам приходилось кипятить прямо на снегу, и сама вода была из снега, хотя, как пишет Троцкий, возница предпочитал употреблять спирт, но теперь под его бдительным контролем.
Однообразие долгого пути может утомить кого угодно, но, как ни странно, в книге, посвященной воспоминанию об этом побеге, Троцкий не уставал восхищаться романтической красотой и некой загадочностью окружающей его тогда обстановки: "Нарты скользили ровно и бесшумно, как лодка по зеркальному пруду. В густых сумерках лес казался еще более гигантским. Дороги я совершенно не видел, передвижения нарт почти не ощущал. Заколдованные деревья быстро мчались на нас, кусты убегали в сторону, старые пни, покрытые снегом, рядом со стройными березками, проносились мимо нас. Все казалось полным тайны. Чу-чу-чу-чу… слышалось частое и ровное дыхание оленей в безмолвии лесной ночи".
В целом это восхитительное путешествие Троцкого продолжалось неделю. Когда же путники начали приближаться к Уралу, ситуация несколько изменилась: на дороге все чаще стали попадаться встречные обозы и появилось больше причин для волнения. Чтобы избежать неприятностей, Льву Давидовичу пришлось выдавать себя за инженера из полярной экспедиции барона Толя. Но недалеко от Урала им повстречался приказчик, работавший раньше в этой экспедиции. Естественно, что он прекрасно знал состав экспедиции и что-то заподозрил, поэтому стал выспрашивать у Троцкого некоторые подробности об экспедиции. Беглого ссыльного спасло только то, что приказчик оказался пьян.
Дальнейший путь по Уралу продолжался на лошадях. На этом отрезке пути Троцкий уже выдавал себя за чиновника, поскольку путешествие пришлось разделять с акцизным ревизором, как раз объезжавшим свой участок. В такой опасной компании беглый ссыльный добрался до железной дороги, где наконец-то смог освободиться от нежелательного спутника. Некоторое волнение вызвал и станционный жандарм, однако большое количество остяцких шуб, от которых Троцкий поспешил затем избавиться, не вызвало у него ни малейшего подозрения.
Тревога не покидала беглеца и во время путешествия по железной дороге, ведь на подъездном уральском пути полицейские, предупрежденные телеграфным сообщением из Тобольска, легко могли вычислить чужака и арестовать его. Но, когда Троцкий пересел в вагон, следовавший по пермской дороге, уже не оставалось ни малейшего сомнения, что побег удался. И из груди восторженного беглеца "непроизвольно вырвался громкий крик радости и свободы!"
На одной из станций он телеграфировал жене, чтобы она его встретила. Та, конечно, не ожидала увидеть осужденного мужа через такой короткий срок: переправа осужденных в Березов продолжалась целый месяц, о чем подробно писали газеты, а обратное путешествие Троцкого заняло всего одиннадцать дней! Встреча супругов состоялась на одной из станций под Петербургом.
Сама Наталья Ивановна очень трогательно описывает это событие в своих воспоминаниях: "Получивши телеграмму в Териоках, финляндском селе под Петербургом, где я была совершенно одна с совсем маленьким сыном, я не находила себе места от радости и волнения. В тот же день я получила с пути от Л. Д. длинное письмо, в котором, кроме описания путешествия, заключалась еще просьба привезти ему книги, когда буду ехать в Обдорск, и ряд необходимых на Севере вещей. Выходило, будто он сразу раздумал и каким-то непостижимым путем мчится обратно и даже назначает свидание на станции, где скрещиваются поезда. Но удивительным образом в тексте телеграммы название станции выпало. На другой день утром выезжаю в Петербург и стараюсь по путеводителю выяснить, до какой именно станции я должна взять билет. Не решаюсь наводить справки и отправляюсь в путь, так и не выяснив название станции. Беру билет до Вятки, выезжаю вечером. Вагон полон помещиков, возвращающихся из Петербурга с покупками из гастрономических магазинов в свои имения – праздновать Масленицу; беседы идут о блинах, икре, балыке, винах и пр. Я с трудом выносила эти разговоры, взволнованная предстоящим свиданием, терзаемая мыслью о возможных случайностях… И все же в душе жила уверенность, что свидание состоится. Я едва дождалась утра, когда встречный поезд должен был прийти на станцию Самино: только в дороге я узнала ее название и запомнила его на всю жизнь. Поезда остановились, и наш, и встречный. Я выбежала на станцию – никого нет. Вскочила во встречный поезд, пробежала в страшной тревоге по вагонам, нет и нет – и вдруг увидела в одном из купе шубу Л. Д. – значит, он здесь, здесь, но где? Я выпрыгнула из вагона и сейчас же наткнулась на выбежавшего из вокзала Л. Д., который меня искал. Он негодовал по поводу искажения телеграммы и хотел по этому поводу тут же затеять историю. Я еле отговорила его. Когда он отправил мне телеграмму, он отдавал себе, конечно, отчет в том, что вместо меня его могут встретить жандармы, но считал, что со мной легче ему будет в Петербурге, и надеялся на счастливую звезду. Мы сели в купе и продолжали путь вместе. Меня поражала свобода и непринужденность, с которой держал себя Л. Д., смеясь, громко разговаривая в вагоне и на вокзале. Мне хотелось его сделать совсем невидимым, хорошенько спрятать; ведь за побег ему грозили каторжные работы. А он был у всех на виду и говорил, что это-то и есть самая надежная защита".
"Любовь искупает все грехи", – когда-то заметил Соломон. Действительно, прекрасно, когда кто-то, пусть это даже самый отчаянный негодяй, может рассчитывать на безграничную любовь и преданность близкого человека. Льву Давидовичу можно только позавидовать, ведь верная Наташа не оставляла его даже в годы сталинских репрессий и вместе с ним пряталась под кроватью, когда группа террористов пыталась казнить Троцкого в далекой Мексике. Его более удачливый соратник, Сталин, добившись неограниченной власти в стране, перестал доверять Троцкому.
Прямо с вокзала счастливые супруги отправились в артиллерийское училище, где в то время находились надежные товарищи Троцкого. Однако положение беглеца в Петербурге было еще более рискованным, чем на дорогах Сибири или во время путешествия по железнодорожному пути в Северную столицу. Несомненно, что сообщения о бегстве ссыльного уже были разосланы из Березова во все города, а в Петербурге личность Троцкого была слишком хорошо известна благодаря его деятельности в Совете депутатов. Пришлось Троцкому вместе с семьей перебраться в Финляндию. Самым опасным пунктом этого предприятия стал Финляндский вокзал. "Перед самым отходом поезда, – писал Лев Давидович в своей книге, – в наш вагон вошло несколько жандармских офицеров, ревизовавших поезд. По глазам жены, которая сидела лицом ко входной двери, я прочитал, какой опасности мы подвергаемся. Мы пережили минуту большой нервной нагрузки. Жандармы безучастно поглядели на нас и прошли мимо. Это было самое лучшее, что они могли сделать".
Ленин и Мартов в это время также находились в Финляндии, на Карельском перешейке, поэтому Троцкий, конечно же, сразу же по приезде навестил их. Ленин снабдил своего тогда еще товарища несколькими полезными адресами в Гельсингфорсе. Друзья Ленина помогли Троцкому устроиться в местечке Огльбю, неподалеку от Гельсингфорса (Хельсинки), где он провел три безмятежных месяца вместе с женой и сыном и написал свою книгу о побеге под названием "Туда и обратно".
Полицмейстер в Гельсингфорсе был революционным финским националистом и обещал предупреждать Троцкого о малейшей опасности (со стороны Петербурга). Когда книга "Туда и обратно" была издана, Лев Давидович на полученный за нее гонорар отправился в Стокгольм. Это случилось в конце марта: вместе с семьей он на норвежском пароходе отплыл в Европу. Но в порту Галифакс спустя всего несколько дней после начала вояжа его и еще нескольких эмигрантов арестовали и заключили в лагерь для немецких моряков. В дело вмешался Петроградский совет Временного правительства, и уже через месяц арестованных, в том числе и Троцкого, освободили. Но он по-прежнему оставался за границей. Его вынужденная эмиграция продолжалась десять лет, и только в 1917 году революционер вернулся на родину.
За время своего пребывания за границей Троцкий объездил десятки городов, работал во многих газетах и журналах, в частности, он был одним из редакторов "Правды". В этот период он окончательно оформил свою теорию "перманентной всемирной революции". Затем в жизни подпольного революционера и эмигранта наступил поистине блистательный период, благодаря которому имя Троцкого навсегда вошло в анналы истории. С 1917 по 1920 год он стал играть важнейшую роль в политической жизни страны, фактически вся власть в этот период была сосредоточена в его руках, так как только у него хранились чистые листы бумаги с печатью председателя Совнаркома и его личной подписью, а что писать на этих бумагах, зависело от него.
Среди личных "заслуг" Троцкого можно отметить следующие: во-первых, это он отдал приказ о сдаче Петрограда белым; во-вторых, именно Троцкий категорически настаивал на введение в армии жесточайшей дисциплины (а это означало массовые расстрелы целых подразделений и батальонов, посмевших выйти из подчинения); в-третьих, им были организованы трудармии (те, кто не участвовал в боях, были обязаны трудиться по месту дислокации); и, наконец, Троцкий стал инициатором создания первых в мировой истории концлагерей для военнопленных.
Спустя всего десять лет история Страны Советов была переписана Сталиным набело, и в ней уже не нашлось места Троцкому. Теперь он стал врагом номер один и для Сталина, и для своей родины. Во всех судебных процессах против "врагов народа" фигурировало имя Троцкого – главного зачинщика антигосударственной деятельности и главного провокатора". Под давлением сталинских установок правительства западных стран также старались избавиться от человека с репутацией "знаменитого революционера". Троцкий кочевал из одной страны в другую: в середине 1933 года он во Франции, летом 1935 года – уже в Норвегии, а 9 января 1937 года – в Мексике, куда его пригласил известный художник Диего Ривера. Причем в Мексику Троцкий приехал на танкере, предоставленном норвежским правительством. В начале 1939 года Троцкий купил большой дом в предместье Мехико, надеясь наконец-то отдохнуть от бесконечных волнений и необходимости постоянно менять место жительства, чтобы спастись от преследований сталинских агентов. В Мексике Троцкий провел последний год своей жизни.
Но и здесь его не оставляли преследователи. Было предпринято несколько попыток лишить жизни "опасного и коварного врага" Страны Советов. Одна из попыток должна была закончиться успешно, но, несмотря на все усилия подосланных на виллу террористов (комната, где находился Троцкий с женой, была буквально изрешечена автоматной очередью), "дьявол революции" нисколько не пострадал, и даже оставленная напоследок террористами бомба не взорвалась. После этого случая были предприняты меры по усиленной охране дома, но будущий убийца Троцкого все-таки проник в его дом. Под именем Жака Морнара действовал 26-летний Рамон Меркадер дель Рио Эрнандес, доблестный лейтенант испанской республиканской армии. Он действовал по специальному заданию НКВД. 28 мая в 18 часов 20 минут Рамон Меркадер, войдя в кабинет Троцкого, достал из-под полы своего плаща ледоруб (Троцкий запретил обыскивать своих знакомых). Лев Давидович сидел за письменным столом, и убийца, подойдя к нему сзади, ударил его по голове. Рана была глубокой, однако Троцкий успел закидать убийцу предметами со своего рабочего стола, изрядно покусать его и даже дать показания в полиции. Скончался наш герой в госпитале через сутки, а через шесть дней, после кремации, его останки были захоронены в саду возле роскошного мексиканского дома. Прах Натальи Ивановны был погребен рядом в 1962 году.
Знаменитый убийца Троцкого, Меркадер, отсидел в мексиканской тюрьме положенный срок – 20 лет, а в 1961 году вышел на свободу и, конечно же, отправился в Москву. Бывший в то время генсеком Никита Хрущев торжественно вручил "народному мстителю" звезду Героя Советского Союза.
Прощай, каторга!
Анри Шаррьер, больше известный как Мотылек, родился в 1906 году во Франции, в департаменте Ардеш, в семье школьного учителя. В 1931 году суд Франции приговорил его к пожизненному заключению за убийство, которое он не совершал. Мотылька отправили на каторгу. Целых тринадцать лет он боролся за свою свободу: бежал, его ловили и возвращали на острова, а он опять бежал, и его снова заключали в тюрьму… Но, несмотря на неудачно заканчивающиеся побеги, Шаррьер не переставал верить в свою счастливую звезду, которая зажглась для него только через тринадцать лет – в день, когда его очередной побег закончился победой и бывший узник наконец обрел желанную свободу.
В 1969 году Анри Шаррьер написал книгу "Мотылек", сюжетом которой послужила история его осуждения, пребывания на каторге и в тюрьмах, а также побегов. Мемуары бывшего каторжника вскоре стали бестселлером, а в 1973 году по ним был снят одноименный кинофильм со Стивом МакКвином в роли Мотылька.
Итак, 1931 год. Франция. Париж. Дворец правосудия. Подсудимого Анри Шаррьера приговорили к пожизненной каторге и в тот же день отправили в тюрьму Консьержери. Даже надзиратели тюрьмы, повидавшие на своем веку многое, сильно удивились, узнав, что Мотылек получил пожизненный срок. И за что? За убийство, которое было выгодно полиции. Дело в том, что Шаррьера обвинили в расправе над сутенером и стукачом Малышом Роланом. И даже если бы Мотылек его убил (а, как известно, дело было сфабриковано), то ни о каком пожизненном сроке не могло быть и речи. Максимум, что мог получить Шаррьер, – это двадцать лет каторги.
Мотылек
Утром, выпив чашку кофе в камере тюрьмы Консьержери, Мотылек задумался, стоит ли ему подавать кассационную жалобу. "Ради чего? – думал он. – Разве другой состав суда сможет что-либо изменить? И сколько времени уйдет на все это, год или полтора? Зачем тратить зря время? Для того чтобы получить двадцать лет вместо пожизненного? Надо бежать…" Рассуждая таким образом, осужденный пришел к выводу, что раз он уже принял твердое решение бежать, то срок совершенно не имеет значения.
Первое, что решил сделать Мотылек, это найти среди осужденных напарника, который согласился бы бежать вместе с ним. Перебрав мысленно всех, кто находился в это время в тюрьме, он остановился на марсельце Дега. На следующий день, встретившись с ним в парикмахерской, Мотылек в нескольких словах изложил ему свои планы на будущее. Дега посоветовал другу срочно раздобыть деньги, потому что бежать без них не было никакого смысла. В тот же день Мотылек организовал встречу с надежным человеком, который вскоре передал ему деньги в специальной алюминиевой капсуле.
Отполированная капсула вмещала в себя 5600 франков в новеньких купюрах, которые собрали для Шаррьера его родные и друзья. Капсула была длиной 6–7 см и толщиной с большой палец. Наверное, стоит сказать о том, что узники хранят такие капсулы с деньгами в надежном "сейфе" – прямой кишке. Для этого они вводят капсулу в задний проход и делают глубокий вдох. После такой процедуры капсула с деньгами и попадает в прямую кишку.
Вскоре Мотылек и Дега заключили взаимное соглашение: Дега помогает ему в подготовке побега и, разумеется, бежит с ним вместе, а Шаррьер будет охранять его на каторге. Дело в том, что Дега сначала не соглашался на побег, собираясь имитировать психически больного, чтобы попасть в лечебницу. Он очень боялся смерти на каторге от рук других заключенных, которые, узнав, что он миллионер (а Дега на самом деле был миллионером), наверняка захотят завладеть его капсулой с деньгами.
Прошло совсем немного времени, и Мотылек узнал, что власти готовят группу заключенных для отправки на каторгу в Гвиану. В планы узника не входил побег из Консьержери, бежать он хотел с каторги, а для этого надо было попасть туда как можно быстрее. Мотылек связался с Дега и передал ему новость: в тюрьме города Кана формируется этап на каторгу, а следующая группа отправится туда только через два года. Друзья связались со своими адвокатами, которые устроили им перевод в тюрьму Кана.
Как и планировал Шаррьер, из тюрьмы города Кана их с Дега отправили на каторгу. По прибытии в Сен-Лоран-дю-Марони, где заключенных должны были отсортировать и отправить на разные острова, Мотылек встретил своего друга Сьерра, который попал на каторгу в 1929 году. "Ты же сел в 1929, а сейчас уже 1933! – воскликнул удивленно Шаррьер. – Почему ты все еще здесь?" "Отсюда не так просто свалить, как ты думаешь, Мотылек, – ответил ему Сьерра. – Я работаю здесь фельдшером. Слушай, запишись больным. Я могу тебе устроить "отдых" в госпитале". Шаррьер и Дега записались больными, и после осмотра их положили в госпиталь (за определенную плату), как и обещал Сьерра.
Понимая, что их скоро отправят на острова, откуда мало кому еще удавалось бежать, Мотылек стал обдумывать план побега из госпиталя. Вскоре он предложил Дега и еще одному узнику напасть ночью на араба-ключника, открыть двери госпиталя и убежать, предварительно договорившись с одним из бывших каторжников, чтобы тот ждал их у берега с лодкой. Но Дега и Фернандес (так звали еще одного друга Мотылька) категорически отвергли план и, выписавшись из госпиталя, решили действовать самостоятельно. Но Шаррьер не отчаивался и скоро подключил к разработке плана еще двух каторжников, Матюрета и Клузио, которые с энтузиазмом откликнулись на предложение убежать вместе с Мотыльком. Теперь самым главным исполнителем плана побега стал Матюрет – 18-летний красивый юноша с мелодичным голосом и женственной фигурой.
Арабу-ключнику сильно нравился Матюрет, и последнему не составило никакого труда соблазнить его и договориться о следующей встрече. За несколько дней до предполагаемого дня побега Мотылек купил у бывшего каторжника лодку и продукты. Договорившись со стариком, что тот будет их ждать на берегу в определенный день и час, заговорщики приступили к осуществлению последней части своего плана. В один из дней Матюрет встретился с арабом и сказал, что будет ждать его в уборной в 12 часов ночи. Когда парочка отправилась на свидание, Мотылек встал возле двери туалета и стал дожидаться, когда выйдет ключник. Клузио стоял в коридоре. Как только араб вышел из уборной, друзья набросились на него и несколькими ударами свалили на пол. Быстро переодевшись в форму потерявшего сознание ключника, Мотылек еще раз ударил его по голове и, оттащив в палату, запихнул под кровать.