Позже Тимсфорд, краснея, рассказывал ФБР, что в этот момент его прошиб холодный пот, а пол ушел у него из-под ног.
– А, это мне поручили в компании, – промямлил он, пытаясь сочинить правдоподобную историю. – Меня посылали проверить радарное оборудование на корабле капитана Олсона месяца два назад… Я просто забыл рассказать тебе об этом.
– Но, – перебила жена, – почему же капитан Олсон пишет тебе домой? Почему он не направил письмо к тебе на работу? И почему здесь пометка "В собственные руки"? Боже, да в письме нет ничего личного. Просто благодарственная записка. Ничего не понимаю…
Понадобилось еще несколько минут, чтобы развеять подозрения жены или хотя бы умерить ее любопытство. Тимсфорд сказал, что Олсон собирался написать ему по приходе судна в Нью-Йорк, чтобы вместе выпить.
– Похоже, я ему понравился, – небрежно добавил он. – Ты же знаешь шведов, ведь ты и сама шведка.
Миссис Тимсфорд отправилась на кухню готовить ужин, а ее муж, все еще внутренне дрожа, с облегчением взял письмо, ушел к себе в комнату и стал читать.
"Дорогой Фред, – начиналось письмо, – хочу еще раз поблагодарить Вас за все, что Вы сделали, когда мы стояли в доке в Нью-Йорке. Сегодня мы отплываем, так что пишу, чтобы сказать Вам, как высоко я Вас ценю. Хотелось бы вновь встретиться с Вами. Надеюсь, это скоро случится".
Под письмом стояла машинописная подпись – капитан О л сон.
Получение этого письма, отправленного из Нью-Йорка, имело огромное значение для деятельности Фредерика Тимсфорда в советской разведывательной сети. Человек, называвший себя Виктором Устиновым, предупредил его в Вашингтоне, что, если когда-нибудь ему придет письмо за подписью капитана Олсона, это будет сигналом о предстоящей встрече в столице с тамошним связным. Встреча состоится в двадцать два часа через два дня после проставленной на письме даты, место встречи – мужской бар отеля "Мейфлауэр". На письме стояла дата: 4 октября 1952 года.
Тимсфорд немедленно сообщил ФБР о повороте событий.
Через два дня, 6 октября, инженер рано ушел с работы и сел в поезд на Пенсильванском вокзале, который доставил его в столицу чуть позже девяти вечера. До встречи оставалось еще много времени.
Входя в слабо освещенный мужской бар "Мейфлауэра", Тимсфорд знал, что агенты ФБР на месте, но понятия не имел, кто они и где сидят. Устинов или кто бы то ни было ни о чем догадываться не должен.
ФБР посоветовало Тимсфорду прийти пораньше, опередив советского связного, и занять столик до прихода Устинова. Инженер подумал, что сотрудники ФБР – двое мужчин, устроившихся за соседним столом вскоре после его прихода. То же можно было предположить относительно еще троих хорошо одетых мужчин, которые вошли в бар через несколько минут и расположились за другим ближайшим столом.
Впрочем, Тимсфорд все равно ощущал беспокойство. Он терзался догадкой, что русские, может быть, разоблачили его и встреча назначена с целью расправы – возможно, даже в виде пули, хотя в США они так не поступают. Слишком рискованно убивать человека, подозреваемого в двойной игре, особенно американского гражданина. Лучше всего отказаться от его агентурных услуг и подыскать кого-нибудь другого. Тогда и руки не будут запачканы кровью, и гораздо меньше шансов нарваться на столкновение с ФБР.
Обдумывали ли противники такую возможность, возникала ли мысль о расправе с Тимсфордом или, если уж на то пошло, с любым контрагентом, работающим на ФБР? Убийство такого человека принесло бы один результат: бюро обрушилось бы на них со всею силой.
На самом деле Тимсфорду не стоило беспокоиться. От пришедшего и усевшегося за стол Устинова он узнал, что его деятельность вызывает только одобрение.
– С тех пор как вы нам помогаете, мы получаем из дома одни благодарности, – сообщил сияющий Устинов, заказав выпивку для себя и для инженера. – Но, как я уже говорил, надо кое за чем следить. Есть возможность, что кто-нибудь обратит внимание на нашу обычную процедуру. Поэтому я вас сюда и позвал. Хочу изменить сигналы, которые подает вам Алекс Ковалев. Изменения небольшие, но для гарантии, что все пойдет гладко, вполне достаточные.
Один из мужчин за соседним столиком чуть шевельнулся на стуле и продолжал потягивать свой напиток. Эти двое почти все время молчали, и не без причины: им не хотелось своей беседой заглушать разговор за соседним столом – каждое слово, произнесенное Тимсфордом и русским агентом, записывалось на пленку. Мужчина заерзал на стуле из-за того, что магнитофон в пришитом внутри пиджака большом кармане больно давил ему на грудь.
Устинов разъяснил новые "опознавательные сигналы":
– Отныне, отъехав от пожарного крана на Западной 90-й улице, вы должны пересечь с запада Центральный парк и попасть на Трансверс-роуд, направляясь к югу. Проезжая по Трансверс-роуд, вы заметите справа светофор, приблизительно в ста пятидесяти ярдах от въезда в парк. Смотрите внимательно: на светофоре написан номер двадцать семь. Увидите номер, и взгляните вниз на опору. Если там будет лежать кожура от банана, значит, наш связной вас видел и мы готовы забрать приготовленные материалы. Если не увидите кожуры, не приезжайте в тот вечер на место закладки. Это значит, что что-то не в порядке. Ждите следующей среды или среды еще через неделю. Может быть, я пришлю вам другое письмо за подписью капитана Олсона.
Инженер испытывал искушение предупредить Устинова, что еще одно такое письмо, адресованное домой, может полностью погубить все дело, но потом передумал. ФБР не советовало обсуждать с Устиновым инцидент с женой, вскрывшей письмо, и Тимсфорд решил держать язык за зубами.
15 октября он, согласно новой процедуре, въехал в Центральный парк Нью-Йорка, простояв у пожарного крана положенные пятнадцать минут.
Как и рассказывал советский агент в Вашингтоне, на Трансверс-роуд ровно в ста пятидесяти футах за въездом стоял светофор. Внимательно присмотревшись, Тимсфорд разглядел на столбе номер 27, проставленный транспортным департаментом. У подножия столба валялась банановая кожура.
В тот вечер инженер поехал в Глен-Коув и положил в условное место первую из запрошенных микропленок с данными о прицеле Сперри для бомбометания. Это один из наиболее строго охраняемых военных секретов, "глаз", позволяющий бомбардировщикам наносить удары с гораздо большей точностью, чем при пользовании прицелом Нордена, завоевавшим известность и славу во время Второй мировой войны.
И опять, как и во всех прочих случаях, данные для передачи русским предоставило Тимсфорду ФБР. Их так тщательно обработали, что у русских не было ни малейшей возможности догадаться об искажениях до начала самостоятельной работы над прибором. А начать ее они могли лишь после сбора всех сведений о конструкции деталей прицела для бомбометания. Процедура эта настолько сложна, что на получение всей информации ушли бы годы. Тогда, и только тогда они бы поняли, что янки по старой доброй традиции прокатили их на вороных.
Тимсфорд доставлял дополнительную информацию о прицеле еще трижды – в ноябре и в начале декабря.
После последней закладки, осуществленной 3 декабря, он получил указание раздобыть электронное устройство, применяемое в военных самолетах. Конечно, его не купишь, единственный способ получить его – попросить кого-нибудь вроде Тимсфорда украсть его на заводе.
Инженеру сообщили о желании русских завладеть этим устройством в написанной карандашом записке, вложенной в конверт с деньгами. Конверт он нашел на обычном месте – под ковриком в машине на стоянке у ресторана в Лейк-Саксессе.
В конверте оказалась 1000 долларов: 500 – за последнюю микропленку с данными о прицеле и 500 – за электронный прибор. По государственным контрактам прибор продавался примерно за 75 долларов, но русские не скупились, видно, очень уж хотели его получить.
Это задание было непростым даже для ФБР. Русские знали, что у Тимсфорда есть возможность вынести прибор с завода, и если бы инженер не раздобыл его, работа его была бы поставлена под угрозу и с ним могли прекратить все связи.
Но ФБР быстро решило проблему. На помощь пришло министерство обороны, предоставив ранний образец устройства, оказавшийся крайне ненадежным.
Получая устройство, русские этого не знали, и возможно, так и не узнали, пока не столкнулись с трудностями и убытками при его производстве на электронных заводах в Советском Союзе.
Конечно, для проверки работы прибора в воздухе в самолет вполне могли посадить Александра Петровича Ковалева. И если бы что случилось, вряд ли кто из советских руководителей посочувствовал бы ему.
Ковалеву пришлось пережить позорное разоблачение его шпионской деятельности государственным департаментом. Это произошло 3 февраля 1954 года, когда посол Генри Кэбот Лодж получил возможность вручить первую из многочисленных за его долгую карьеру в ООН нот, которая уведомляла Советский Союз об уличении в шпионаже одного из его граждан. Это был Александр Петрович Ковалев. Его объявили персоной нон грата. Через неделю, 10 февраля, он отплыл домой на пароходе "Грипсхолм".
А Фредерик Тимсфорд?
Он удостоился благодарности ФБР, однако не получил денежного вознаграждения за долгую и опасную роль контрразведчика. Но, в конце концов, он получил от русских 6 тысяч долларов за груду бесполезной информации.
В этом деле есть одна странность. До 23 мая 1960 года – целых шесть лет – не было объявлено о причастности Ковалева к шпионажу, равно как и о его депортации. Имя его появилось лишь в списке пятнадцати советских представителей, объявленных персонами нон грата, в 1960 году. Этот список США приготовили для оглашения в Совете Безопасности, защищаясь от советских обвинений по поводу инцидента со сбитым над Россией самолетом-разведчиком "У-2".
Приводим официальный текст госдепартамента с информацией о деле Ковалева. С тех пор об этом больше не упоминали.
"Ковалев прибыл в Соединенные Штаты 8 октября 1950 года в качестве второго секретаря советской делегации в Организации Объединенных Наций. В ходе своего пребывания в Соединенных Штатах Ковалев сумел получить непроявленные микропленки с материалами разведывательного значения, заложенные в условном месте в городе Нью-Йорке. Завербованному агенту было приказано остановить машину в условном районе Нью-Йорка в условное время, положив у заднего стекла красный пакет, что служило предупреждением о закладке материалов. Дополнительный знак в виде пометки в телефонном справочнике в нью-йоркском ресторане должен был сказать агенту, что доставленный на место закладки материал получен. Материалы разведывательного значения оставлял на месте закладки в Нью-Йорке завербованный агент, а забирал Ковалев. Агенту было выплачено 500 долларов за электронное устройство для передачи Советам и еще 500 долларов за снятые на микропленку части инструкции, имеющей отношение к автоматическому устройству управления кораблями. За эти действия 3 февраля 1954 года Ковалев был объявлен государственным департаментом персоной нон грата и выслан из Соединенных Штатов 10 февраля 1954 года".
На этом сообщение заканчивается.
Теперь мы можем сообщить остававшиеся неизвестными сведения об одной из первых встреч в Вашингтоне Фредерика Тимсфорда с помощником военно-морского атташе, который называл себя Виктором Устиновым.
Встреча вечером 6 октября 1952 года в мужском баре прославленного вашингтонского отеля "Мейфлауэр" дала ФБР возможность сорвать маску с советского агента.
Он потягивал мартини и инструктировал Тимсфорда насчет нового опознавательного знака – банановой кожуры. Как мы уже говорили, сидевшие за столиком рядом два федеральных агента записывали разговор между русским атташе и американским инженером. А один из троих мужчин, занявших столик поблизости, фотографировал происходившее.
Когда в лаборатории ФБР проявили пленку, то с легкостью установили подлинную личность человека, называвшего себя Виктором Устиновым. Снимок сидевшего с Тимсфордом господина соответствовал фотографии в досье госдепартамента, на которой был изображен помощник советского военно-морского атташе Игорь Александрович Амосов.
Амосов получил приказ о депортации в один день с Ковалевым – 3 февраля 1954 года. Он уехал быстрее Ковалева – через четыре дня, 7 февраля.
ФБР пресекло операцию Ковалева – Амосова, но ему не довелось хотя бы недолго почивать на лаврах. В Организации Объединенных Наций зрело новое дело о шпионаже.
Глава пятая
КРАСНЫЙ ПОЛКОВНИК И ШКОЛА ГЕНЕРАЛЬНОГО ШТАБА
Громкое дело Ковалева – Амосова еще не утихло, а ФБР уже собирало свидетельства против другого подозреваемого, Максима Мартынова, члена Военно-штабного комитета ООН – организации, не имеющей иных целей, кроме формирования вооруженного контингента ООН.
Из Западного Берлина молнией донеслась весть о желании Советов заполучить разведывательные учебные материалы армии Соединенных Штатов из Школы Генерального штаба в Форт-Левенуорте (штат Канзас). Соответствующее предложение было сделано в августе 1954 года полковнику американской армии, которого мы будем называть Фрэнком С. Пилгримом.
Полковник Пилгрим, тридцатидевятилетний профессионал, служил в Берлине с окончания Второй мировой войны. И вот пришло время возвратиться в Штаты. Полковнику предоставляли ежегодный отпуск, и он предпочитал проводить его в поездках по европейским странам. Теперь же он навсегда покидал свой пост в Германии, получив приказ по истечении отпуска прибыть в Левенуорт для продолжения службы.
Полковник Пилгрим не удивился, когда, ответив на телефонный звонок, раздавшийся в американской штаб-квартире в Западном Берлине утром 12 августа, он услышал голос Алексея Владимирова, полковника советского гарнизона в Восточном Берлине. Между ними установились вполне дружеские отношения. Часто встречаясь для обсуждения официальных вопросов, связанных с ситуацией на границе между Восточным и Западным Берлином, они начали общаться и во внеслужебное время, иногда вместе обедали в ресторанах то в одной, то в другой части разделенного города.
Звонок утром 12 августа был чисто дружеским.
– Слышал, вы нас покидаете, – сказал Владимиров искренне огорченным тоном. – Это просто ужасно! Мы отлично сработались…
Полковник Пилгрим признался, что сожалеет об окончании своего пребывания в Берлине. Каждый день здесь доставлял ему радость, а сейчас не терпится вернуться и "посмотреть, что стало со Штатами".
Он мимоходом упомянул о возможности служить в Форт-Левенуорте.
– Может быть, пообедаем? – предложил русский полковник. – Хотелось бы повидаться с вами перед отъездом.
Приглашение было принято. Через пять дней, 17 августа, полковник Пилгрим пересек границу русского сектора и встретился с Владимировым неподалеку от Могилы Неизвестного Солдата. Он оставил свой джип на стоянке и вместе с русским офицером сел в советский штабной автомобиль, ожидавший поблизости.
– В ресторан не поедем, – сообщил Владимиров Пилгриму, когда шофер повел машину. – Едем ко мне. Я заказал обед. Напоследок хочется как следует посидеть с другом.
Квартира русского полковника располагалась на первом этаже просторного трехэтажного каменного дома. Дом стоял на тенистой улице приблизительно в десяти минутах езды от границы.
Двери открыл молоденький русский ординарец. Войдя в гостиную, Пилгрим увидел крепко сбитого незнакомца примерно одного с ним роста в темно-синем строгом костюме. Мужчина вскочил с кресла и энергично, но тяжело пошел навстречу вошедшим. Он широко улыбнулся, когда полковник Владимиров представил его как Аркадия Востокова, близкого друга. Он хорошо говорил по-английски, хотя и с заметным русским акцентом.
Ординарец накрыл стол в столовой. В застольной беседе не было ничего особенного – говорили об обстановке в Берлине, о женщинах, о погоде, перескакивали на другие темы. Наконец к Владимирову подошел ординарец и прошептал ему что-то на ухо.
– Не может быть! – удивленно воскликнул полковник. – Нет кофе? – Он вскочил. – Господа, извините, я сбегаю в магазин купить кофе.
Не сказав больше ни слова, он умчался, предоставив Пилгриму и Востокову занимать друг друга разговорами.
Востоков прищурился и спросил Пилгрима:
– Наверное, вы рады вернуться в Соединенные Штаты? И в Нью-Йорке будете?
– Надеюсь, – кивнул Пилгрим, глядя на собеседника с любопытством. – А почему вы об этом спрашиваете?
Востоков улыбался, потягивая из стакана воду. Потом поставил стакан и посмотрел Пилгриму в лицо.
– Хотелось бы там с вами встретиться. Видите ли, у вас есть возможность получить много денег. Есть у меня одна затея… секретная. Уж поверьте, она должна прийтись вам по вкусу. Особых хлопот не предвидится…
Пилгрим слушал, прикинувшись, будто обдумывает намек. Служба в штабном разведывательном отделе не прошла даром: он понял, что имеет дело с советским агентом, который пытается завербовать его. Опыт подсказывал, что не следует отвергать предложения.
– Что вы задумали, господин Востоков? – заинтересованно спросил Пилгрим и подался вперед, демонстрируя неподдельное любопытство.
– Мне нужны учебные пособия, которые выпускает ваша армия, разведывательные учебники, которыми пользуются в Школе Генштаба…
Востоков говорил прямо. Минуту Пилгрим молча улыбался, потом встал и прошелся по комнате, как бы взвешивая столь серьезное предложение. Он пытался изобразить человека, готового на предательство, чтобы собеседник поверил ему.
– Сколько заплатите? – спросил Пилгрим, похлопывая себя по карману.
Русский казался довольным.
– Не беспокойтесь, ваши труды окупятся сполна. Сейчас важно договориться о месте и времени встречи в Нью-Йорке. – Он встал и подошел к стоявшему у окна Пилгриму. – Я постараюсь приехать в Нью-Йорк к 15 октября. Встретимся на северо-восточном углу Мэдисон-авеню и 86-й улицы. Скажем, в четыре часа дня. – Положив руку на плечо Пилгрима, Востоков улыбнулся. – Может быть, сам я прийти не смогу, тогда меня кто-то заменит. Давайте условимся о сигналах. Наденьте штатский костюм, приходите один. Если будет холодно, будьте в куртке или в пальто. Но под ними обязательно должен быть твидовый пиджак. Постойте несколько минут на углу, потом посмотрите на часы. К вам подойдут и спросят: "Мы не встречались в Берлине на Шпехштрассе?" Вы ответите: "Да, я жил в девятнадцатом доме".
Внимательно выслушав указания, Пилгрим спросил, какие учебные материалы он должен достать.
– Любые опубликованные, – серьезно объяснил Востоков. – Мы хорошо вам заплатим, но хотелось бы получить самое лучшее. Нам нужны самые современные материалы…
Пилгрим усмехнулся, стараясь скрыть охватившие его дрожь и волнение. Им овладело желание поскорее вернуться в американскую штаб-квартиру и доложить начальству о советских планах. Он думал, как будет в Нью-Йорке передавать советскому агенту учебники и как тот изумится, когда его окружат и арестуют агенты ФБР.
– Если я или кто-то другой не встретится с вами пятнадцатого или вы сами не сможете прийти на встречу, увидимся в том же месте и в то же время двадцать пятого, – добавил Востоков.
Он назвал Пилгриму еще шесть дат на случай, если какая-либо предыдущая встреча не состоится. Все они приходились на 15-е и 25-е числа следующих месяцев.
– Вам все ясно, полковник? – спросил Востоков.
Пилгрим кивнул, сохраняя непроницаемое выражение лица:
– Абсолютно ясно.
Через минуту оба оглянулись, услышав стук хлопнувшей двери. Вернулся хозяин, полковник Владимиров, с пакетом под мышкой.