– Достал! – триумфально улыбнулся он. – До чего трудно найти хороший кофе! Поэтому я и отправился за ним сам. Авторитет русской армии очень высок в берлинских бакалейных лавках. Вот вам лучший южноамериканский кофе.
Кофе подали в гостиную. Владимиров, Востоков и Пилгрим сидели в мягких креслах, обсуждая положение дел в мире и другие проблемы, ни одна из которых и близко не касалась темы, которую русский штатский изложил американскому военному.
Пришла пора уходить, и Пилгрим с Востоковым обменялись крепкими рукопожатиями.
– Я действительно был очень рад познакомиться с вами, – сказал Пилгрим.
– Я тоже, полковник, – улыбнулся Востоков, многозначительно подмигнув.
Полковник Владимиров отвез американского коллегу к его джипу, стоявшему у Могилы Неизвестного Солдата, и двое офицеров с разных сторон "железного занавеса" тепло пожали на прощанье друг другу руки. Владимиров ни разу не упомянул о Востокове, словно не имел никакого отношения к сделке, по крайней мере, ничем не намекнул, что знает об этом.
Вернувшись в американскую штаб-квартиру в Западном Берлине, полковник Пилгрим немедленно доложил начальству в штабном разведывательном отделе о том, что случилось с ним нынче в Восточном Берлине, и подробно пересказал разговор с русским, который назвался Аркадием Востоковым. Потом сел рядом с художником, помогая составить портрет человека, предложившего ему выкрасть армейские разведывательные учебники.
Через три недели Пилгрим уехал из Берлина в Нью-Йорк. В аэропорту Айдлуайлд его встретили агенты ФБР, предупрежденные о готовящейся интриге. Они отвезли полковника в отель "Коммодор" рядом с Центральным железнодорожным вокзалом на Восточной 42-й улице.
Агенты сообщили полковнику, что они обязаны жить рядом с ним и повсюду сопровождать его на протяжении следующей недели или десяти дней. Зачем это нужно, они не сказали, а полковник не спрашивал. В течение всего этого времени они расспрашивали Пилгрима о его армейской карьере, семейном положении, деталях биографии. Любопытство офицера росло. Иногда он задавал вопросы. "Все это необходимо для подготовки к делу", – отвечали ему.
На десятый день нервное напряжение Пилгрима дошло до предела: он не понимал, что нужно агентам. Не превратился ли он сам в подозреваемого? Наконец его посвятили в тайну.
"Все это время мы вас изучали, полковник, – объяснили ему. – Теперь нам известно о вас все, как каждому, кто близко знаком с вами. Нам было необходимо ознакомиться с вашей походкой, осанкой, выправкой, манерой сидеть, разговаривать, с поведением, привычками. Дело в том, что вы не пойдете на встречу с Аркадием Востоковым или с другим русским агентом. С ними будет иметь дело ваш двойник".
На лице Пилгрима появилось смешанное выражение изумления и разочарования. Изумление было вызвано тем, что он даже не подозревал, сколь пристально ФБР его изучает, а разочарование тем, что он сам рассчитывал нанести противнику удар. Однако он согласился с соображениями ФБР, которое предпочитало вести дело на свой лад, и вскоре перестал огорчаться, увидев подобранного ФБР двойника. Это был вылитый полковник – тот же рост, то же сложение, те же темные волосы, голубые глаза, крупный крючковатый нос и срезанный подбородок, то же румяное лицо, тот же серьезный вид.
Оставалось лишь два внешних отличия. Агент ФБР Фред Пек был на несколько лет моложе Пилгрима и не носил пышных темных усов. Но прилетевший из Вашингтона гример позаботился о том и о другом.
В течение нескольких следующих дней Пек и Пилгрим проводили вместе по десять – двенадцать часов. Агент старался уловить и запомнить каждую черту полковника, кропотливо вживался в образ, оттачивая и доводя до совершенства детали. К концу недели оба стали зеркальным подобием друг друга.
Настало 15 октября. Пек был готов. Но его руководители решили заставить русских подождать. Если Пилгрим, изображаемый Пеком, придет на первое свидание, им может показаться, будто он чересчур рьяно берется за дело, и это вызовет подозрение.
Агенты приготовились к наблюдению за местом встречи на углу Мэдисон-авеню и 86-й улицы. Они заранее расположились вокруг. За много дней до встречи ФБР позаботилось о возможности попасть в помещения на втором и третьем этажах стоящих поблизости зданий, откуда можно было следить за углом. Укромные позиции служили не только наблюдательным пунктом для агентов, оснащенных сильными подзорными трубами, там установили шестнадцатимиллиметровые кинокамеры, способные запечатлеть все происходящее с помощью мощных телескопических объективов.
Длиннофокусным объективам, которыми пользовалось ФБР, предстояло сфотографировать советского дипломата, который работал в ООН, в тот момент, когда он пытается получить американскую секретную информацию. Раньше, в ходе расследования дела помощника советского военно-морского атташе Игоря Александровича Амосова, фотоаппараты успешно сработали, зафиксировав его встречу с Фредериком Тимсфордом в Вашингтоне.
В шестнадцать часов десять агентов ФБР заняли свои места у окон с плотно задернутыми шторами и на улице. Здесь они изображали разнорабочих, ремонтников, мелких служащих. Один из агентов подметал пол в винном магазине на том углу, где должна была состояться встреча, и внимательно наблюдал, что творится на улице.
Условленный час миновал, а человек, который бы отвечал описанию Пилгрима, так и не появился. У всех агентов был портрет Аркадия Востокова, но никто не заметил никого похожего.
Однако сотрудники ФБР заметили трех мужчин, которые маячили поблизости, прохаживаясь взад-вперед и оглядывая улицу. В них узнали штатных работников советского представительства в ООН.
Минут двадцать пять эта троица кружила на углу, то сходясь, то расходясь, как бы наблюдая за ситуацией. Возможно, они высматривали полковника Пилгрима.
После шестнадцати тридцати русские, подозвав такси, уехали. ФБР тоже упаковало свои бинокли и камеры с телескопическими объективами и покинуло сцену.
25 октября, в день второго свидания, агент Фред Пек, мастерски овладевший искусством ходить, говорить и выглядеть как полковник Пилгрим, в полной готовности в пятнадцать пятьдесят семь прибыл на место действия. Такси высадило его на юго-восточном углу. Он вышел из машины, остановившейся у автобусной остановки, потом пересек 86-ю улицу, направляясь к северо-восточному углу, и остановился на условном месте перед винным магазином. В магазине опять находился сотрудник ФБР с метлой в руках. По противоположной стороне улицы прохаживались другие агенты, присматривая за усатым Пеком, который ждал, сунув руки в карманы пальто. Еще два агента прогуливались мимо Пека. Оперативники, прячущиеся в домах, приготовились снимать сцену длиннофокусными камерами и следить в бинокли.
В шестнадцать часов одну минуту были замечены двое русских из советского представительства, пересекавших 86-ю улицу. Камеры заработали. Приблизившись, мужчины взглянули на Пека, но этим и ограничились. Они бросили на него долгий пристальный взгляд и пошли своей дорогой, не подав вида, что узнали его. И Пек притворился, будто не обратил на них никакого внимания, он просто подал сигнал, о котором договорился с Востоковым, – посмотрел на свои часы.
Русские дошли до конца квартала, повернули и пошли назад. Они вновь испытующе взглянули на Пека, двинулись дальше, перешли 86-ю улицу и исчезли.
В шестнадцать тридцать ФБР решило, что русские не пытаются вступить в контакт с Пеком. Наблюдение было снято.
"Что случилось? – недоумевал Пек. – Раскусили маскировку?"
Мысль о том, что русские, которые никогда не встречали настоящего полковника Пилгрима, заподозрили подмену, казалась неправдоподобной.
Оставалось ждать следующей даты – 15 ноября.
Как и прежде, Пек приехал на такси, которое высадило его у автобусной остановки, как и прежде, расплачиваясь с шофером, бросил быстрый взгляд на противоположный угол. Он чувствовал, что рандеву состоится. Пек уже заметил прямую, высокую, плотно сбитую фигуру в темно-синем пальто и черной широкополой шляпе. Мужчина стоял на северо-восточном углу спиной к винному магазину, держа руки за спиной, и посматривал по сторонам.
"Должно быть, это он", – сказал себе Пек, ожидая зеленого сигнала светофора. Затем он пересек улицу и медленно прошел мимо стоявшего на углу человека, глядя прямо перед собой. Сотрудники ФБР увидели, как высокий мужчина пристально посмотрел вслед уходившему Пеку. Несколько агентов, вооруженных биноклями, сразу его узнали.
"Это серьезно, – заметил один из оперативников. – К нашему парню прислали крупную шишку, военного".
Это был Максим Мартынов, советский член Военно-штабного комитета ООН. Тридцативосьмилетний Мартынов, полковник Советской Армии, находился в Соединенных Штатах с 1949 года в качестве представителя СССР в военном департаменте ООН.
Пек дошел до конца квартала, потом повернул обратно по Мэдисон-авеню. Шагая, агент держал в памяти важную особенность полковника Пил-грима – выправку. Надо было держаться прямо, развернуть плечи, к чему приучила полковника многолетняя военная подготовка.
Вновь проходя мимо замедленным шагом, Пек оглянулся и посмотрел на Мартынова. Русский встретился с ним взглядом. Губы Мартынова чуть приоткрылись, словно он собирался заговорить. Но, видимо, он передумал. Пек остановился шагах в десяти и опять бросил взгляд на Мартынова, который не сводил с него глаз. Пек немного выждал, шагнул вперед, вскинул левую руку и посмотрел на часы. Одновременно он вытащил из правого кармана пальто небольшой бумажный пакет.
Взгляд Мартынова был прикован к пакету. Он продолжал испытующе рассматривать высокого человека с военной выправкой, наконец, принял решение и направился к нему.
– Полковник, мы не встречались в Берлине на Шпехштрассе? – спросил он на ломаном английском.
– Да, я жил в девятнадцатом доме, – с улыбкой ответил двойник американского полковника.
Мартынов протянул руку:
– Меня зовут Шульц, я ждал встречи с вами.
Он оглядел спешащих мужчин и женщин, матерей, кативших в колясках малышей на прогулку в Центральный парк. Казалось, толчея беспокоит его, и он предложил проехаться.
Пек не хотел уходить от наблюдателей ФБР.
– Я предпочел бы немного пройтись, – сказал он. – Я столько ездил в последнее время, что хочется размять ноги.
– Хорошо, – согласился Мартынов.
Пек махнул в сторону Центрального парка, находящегося в квартале отсюда:
– Пойдемте туда, мистер Шульц, там красиво и тихо.
Русский кивнул.
Они перешли Мэдисон и направились по 86-й улице к Пятой авеню, потом перешли на противоположную сторону. Здесь начинался парк. Мартынов почти сразу спросил Пека насчет обещания раздобыть в Форт-Левенуорте разведывательные учебные материалы.
– У меня их пока еще нет, мистер Шульц, – извиняющимся тоном объяснил Пек. – Не скажу, что получить их особенно трудно, просто на такие дела нужно время. Думаю, долго вам ждать не придется.
Мартынов забросал Пека вопросами о деятельности разведки в армии, расспрашивал о численности штата, о местах расположения персонала, об объеме подготовки, о сотрудничестве с Центральным разведывательным управлением и о многом другом, связанном с разведывательными операциями. Пек отвечал на каждый вопрос, но не всякий раз правильно. ФБР предвидело вопросы и тщательно подготовило каждый ответ. Были и правильные ответы: ФБР знало, что Советы заметят неверное ответы на определенные вопросы. Ничего существенного Пек Мартынову не сообщил. Однако нужно было заинтересовать его, чтобы он загорелся еще большим желанием получить разведывательные учебники.
Впрочем, его нетерпение уже было заметно.
– Послушайте, полковник, – не выдержал Мартынов, – нужно добыть материалы любой ценой. –
И он сунул в руку агенту пачку банкнотов по 10 и 25 долларов. – Это вам на расходы, – улыбнулся он. – А когда мы получим от вас посылку, заплатим большие деньги.
Пек предложил встретиться в то же время на том же месте 25 января.
– Согласен, – кивнул Мартынов.
Они пожали друг другу руки и разошлись.
На следующую встречу Пек пришел вовремя. Сотрудники ФБР снова были на своих местах. Встретившиеся приветствовали друг друга. Казалось, Мартынов обрадовался, увидев в руках Пека портфель.
– Они у вас, полковник? – взволнованно спросил он, не сводя с портфеля глаз.
– У меня, – кивнул Пек. – Пойдем в парк?
– Нет, – твердо ответил Мартынов. – Пойдемте куда-нибудь в другое место, чтобы не быть на виду.
В сгущавшихся сумерках сверхчувствительные объективы и пленки следили за двумя мужчинами, с идеальной точностью регистрируя каждый их шаг на пути через дорогу, на южную сторону 86-й улицы, в маленький, богато декорированный бар отеля "Кройдон", где только начинали собираться любители коктейлей. Мартынов направился к угловому столику.
Официант принял заказ: для Мартынова – водку со льдом, для Пека – виски. Как только он отошел, русский шепнул:
– Не повышайте голоса, просто ответьте: вы принесли то, что нужно?
Пек кивнул.
– Все здесь, – улыбнулся он, поглаживая портфель, который поставил на пол слева от себя.
Нетерпение Мартынова перешло все границы. Он потянулся к портфелю, но Пек остановил его.
– Пока рано, – сказал он. – Сперва поговорим о деньгах.
Агент тянул время. Через несколько минут в бар вошли несколько посетителей и расселись за ближними столиками. Русский внимательно их осмотрел. Кажется, их присутствие слегка встревожило его.
– Слушайте, – сказал он наконец, – давайте уйдем отсюда. Мне здесь что-то не нравится.
Пек подхватил портфель и водрузил его посередине стола.
– Мистер Шульц, – сказал он, – это вам. Берите.
Мартынов, кажется, удивился, но протянул к портфелю руку.
В этот миг два солидно одетых посетителя, сидевшие за разными столиками, быстро метнулись к ним. Жест Пека, поставившего портфель на стол, служил сигналом. Внезапно у стола в сумрачном янтарном освещении бара возникли двое, вытащили удостоверения в кожаных обложках и представились агентами ФБР.
Взгляд Мартынова переметнулся к дверям. Он понял, что не сможет убежать, и возмущенно закричал:
– Что вы делаете? Я дипломат. Вы слышали о дипломатической неприкосновенности? Вы не имеете права ко мне прикасаться!
Он сунул руку в нагрудный карман пиджака и вытащил дипломатический паспорт. Агенты ФБР ничего не могли поделать.
– Хорошо, – сказал один из них. – Мы не можем вас задержать. Уходите. Но вы знаете, что это значит: через неделю вас вышвырнут из Америки.
Агенты расступились. Мартынов сорвался с места и пулей вылетел в дверь. Трое оперативников в нерешительности наблюдали, как он садится в автобус, идущий в южном направлении, где находилось советское представительство в ООН.
ФБР направило доклад об этом деле генеральному прокурору и в государственный департамент. 21 февраля 1955 года Соединенные Штаты объявили Мартынова персоной нон грата. Через пять дней он улетел домой.
И опять ФБР в зародыше пресекло советскую разведывательную операцию, исходившую из ООН. Но как только одно дело заканчивалось, обязательно начиналось другое. На следующий год ФБР занималось не одним, а сразу тремя делами советских "подпольщиков" из ООН.
Первое из них попало во все газеты. Речь идет о бегстве девяти членов команды советского танкера "Туапсе", покинувших корабль после того, как он встал на причал в Сан-Франциско. Моряки заявили, что не хотят возвращаться в Россию и просят убежища. Им его предоставили.
Но 7 апреля 1956 года пятеро из девяти моряков внезапно покинули убежище в Соединенных Штатах и вернулись в Россию. Они исчезли так быстро, что американские власти не имели возможности их расспросить.
Попытки официальных представителей иммиграционной службы допросить пятерых человек в аэропорту Айдлуайлд пресек Аркадий Соболев, глава русской делегации в ООН, заявивший, что моряки не хотят отвечать на вопросы.
Внезапное решение вернуться и быстрый отъезд в Россию, где по-прежнему царила атмосфера секретности, породили предположения, будто их вынудили к возвращению шантажом и, возможно, угрозами. Эта история подтолкнула сенат к расследованию деятельности Советов в ООН.
Эпизод этот вызывал озабоченность госдепартамента, который распорядился выдворить из страны двух советских дипломатов и сделал резкий выговор высокопоставленному дипломату Соболеву. Штаты направили резкую ноту Кремлю, требуя, чтобы советское правительство предложило Соболеву и его штатным сотрудникам в будущем строго придерживаться своих обязанностей в Организации Объединенных Наций.
В ноте было сказано, что Соболев настойчиво вмешивался в беседу с моряками иммиграционных властей в аэропорту, "несмотря на присутствие аккредитованных представителей советского посольства в Вашингтоне".
Свидетельство, представленное сенатскому подкомитету по внутренней безопасности в середине апреля, подтвердило, что русские вышли за рамки своих функций в ООН и занялись порочащей их деятельностью.
Рядом с Соболевым в ноте госдепартамента упоминались еще два члена советской делегации – атташе Александр Гуринов и Николай Туркин, третий секретарь советской делегации. Заявляя, что Гуринов и Туркин вели себя вызывающе, нота утверждала, что оба они "преступили пределы своей должностной компетенции и таким образом злоупотребили своими служебными привилегиями".
Хотя США выслали Гуринова и Туркина, формально депортации подвергся только Туркин, так как Гуринов сопровождал пятерых моряков в Россию.
Советский Союз прислал традиционное опровержение, отвергая все обвинения против своих дипломатов, однако не сделал попыток заставить госдепартамент пересмотреть приказ о высылке Гуринова.
Присутствовавшим в аэропорту репортерам показалось, что Гуринов держался в стороне: он стоял за стеной из шести здоровенных советских работников ООН. Его роль в возвращении моряков так и не была точно выяснена. Сам Гуринов, разумеется, ничего не рассказывал.
Свидетели сцены в аэропорту, которые позже давали показания перед подкомитетом сенатора Истленда, говорили, что главным вдохновителем захвата моряков был Константин Павлович Екимов, первый секретарь советского представительства в ООН. Имя Екимова в ноте госдепартамента не прозвучало, он упоминался анонимно как "ответственное лицо, находившееся в аэропорту".
Почему государственный департамент не принял мер против Екимова, до поры до времени оставалось загадкой. Неприкосновенность Екимова оказалась недолговечной – она действовала лишь до конца года.
Тем временем Гуринов 9 мая отплыл в Россию на борту "Куин Мэри". Уезжая в прекрасном расположении духа, он пригласил к себе в номер гостиницы на коньяк около тридцати человек.
– Я очень рад, что еду домой, – жизнерадостно говорил он, потягивая бренди. – Я возвращаюсь на родину.
– А как насчет сенатского расследования утверждений о похищении пятерых моряков? – спросил один репортер.
– Чепуха! – улыбаясь, махнул рукой русский. – Я не имею ни малейшего отношения к этому делу. Просто я вхожу в число их многочисленных друзей. Все мы разговаривали с парнями перед возвращением на родину. Я только провожал их.
Не успел дым из труб "Куин Мэри" скрыться за горизонтом, как другой советский дипломат получил приказ о депортации. Речь снова шла о шантаже.