Газеты пестрели заметками о романтической чете, которую составили мы с Саша. Пляж "Мадраг" окружали фотографы под видом туристов, вооруженные громадными телеобъективами, они непрерывно щелкали.
Я больше не чувствовала себя дома.
* * *
Настал наконец сентябрь.
Я должна была представлять фильм "В случае несчастья" на фестивале в Венеции.
Предвкушая освобождение, я за неделю до отъезда упаковала чемоданы - пусть никто не подумает, что я подло сбежала.
Рано я радовалась!
- Ну-ну, - говорил мне Клод. - Конечно, ты поедешь в Венецию с Саша на машине, это будет сказочное путешествие, и потом, ты ведь никогда не любила самолетов, а поездом - слишком много пересадок. Нет, детка, решено: вы совершите вдвоем чудненькое свадебное путешествие, а мне пришлете открыточку.
Действительно, пересадки мне не улыбались, а что до самолетов - все знают, как я к ним отношусь. И потом, в Саша, когда он не пел, были и хорошие стороны. Он был внимателен ко мне, прекрасно воспитан, умен, нежен. Я, конечно же, растеряюсь в Венеции под натиском прессы и толпы. Похоже, без него мне в самом деле не обойтись.
Сразу по прибытии в Город Дожей я поняла, что поступила правильно.
Сотни фотографов давились, наступая нам на ноги, орали, вопили, падали друг на друга.
Я просто насмерть перепугалась.
Саша сиял улыбкой, но и ему было не по себе.
По счастью, Рауль Леви и Ольга Орстиг были уже там. До приготовленной для меня квартиры на Лидо мы с ними бежали. Венеция? Какая Венеция? В окно я видела людный пляж, напоминавший кемпинг "Ежевика" в разгаре августа... Никаких каналов... и никаких гондол! Мы были в новом городе, в современном отеле, стиль модерн. Стоило ехать так далеко! Я с тоской вспоминала прекрасные закаты в "Мадраге".
А теперь еще удивляются, почему я больше не путешествую...
В квартире было не меньше ста человек - "тесный круг". Саша знакомился с одними, с другими, но кто уже не был наслышан о нем? Жорж Кравенн, уполномоченный от прессы, огласил расписание!
Завтра: пресс-конференция, фотографы, коктейль в "Даниэли", презентация фильма во дворце фестивалей, затем потрясающий вечер в великолепном дворце... приглашены все гости Рауля Леви, а также мировая пресса...
Довольно!
Я устала, мне хотелось принять ванну, выставить за дверь всех этих надоед, они мне осточертели, я хотела быть одна, подальше отсюда, в покое!
В моей спальне стояли сотни гладиолусов, а я терпеть не могу эти цветы - длинные и несгибаемые, как жердь. Были там и корзины с фруктами, и шампанское, но все мне казалось скверным и безобразным. Назавтра был "день Бардо". Нанятые Раулем Леви самолеты выписывали Б.Б. белым дымом в синем небе Венеции.
Я исполняла обязанности звезды: позировала фотографам, улыбалась, отвечала на вопросы - в бикини, потом в вечернем платье. Ни отдыха, ни продыха, ни на минуту. Саша исполнял обязанности верного рыцаря. Какой взлет! Клод Дефф, должно быть, потирал руки!
Вечером был показан наш прекрасный фильм. Приняли его довольно сдержанно. И все-таки "В случае несчастья" останется одной из лучших моих картин, вместе с такими, как "Истина", "Вива, Мария!", "И Бог создал женщину" и "Медведь и кукла".
Рауль Леви думал, что мы получим "Золотого льва".
Я думала только о том, как бы поскорее смыться.
Но мне еще пришлось присутствовать на чудесном званом вечере, который устроили в мою честь в подлинном дворце времен дожей.
Я смотрела во все глаза на этот старый, очень старый дворец, весь в трещинах, в позолоте и росписи великих мастеров. Огромный стол был освещен только свечами в канделябрах из позолоченного серебра, и я думала, что мы возрождаем, быть может, в последний раз, празднества былых времен, сгинувшие навсегда в современной цивилизации, унылой и уродливой, где пышности и красоте не осталось места.
Прощай, Венеция, прощай, непонятая красота, поруганная, осмеянная, оскверненная жадной до снимков публикой, которая не видит, не знает, не осознает главного.
Думая о Венеции, я думала о себе.
А на фестивале фильм Луи Маля "Любовники" с Жанной Моро в главной роли завоевал... "Серебряного льва".
Тем лучше для них, тем хуже для нас.
Зато в этом году - и в следующих, до 1961, - мне достался первый Приз популярности, учрежденный журналом "Сине-ревю".
* * *
Вернувшись в "Мадраг", я застала там мою собачью братию, Алена и, слава Богу, никого больше!
Приближался мой день рождения. 28 сентября 1958 года мне исполнилось 24 года. В этот день я впервые в жизни проголосовала в мэрии Сен-Тропеза. Я отдала свой голос, свое доверие и свое уважение Де Голлю. К этому большому человеку, честному, мужественному, стойкому и надежному, я всегда питала слабость.
За ним я следовала много лет.
О нем я много лет сожалею.
А потом "упаковали лето в картонные коробки, и грустно вспоминать время солнца и песен...".
* * *
Итак, я вновь водворилась в свою маленькую ячейку на восьмом этаже авеню Поль-Думер.
Прошло несколько дней, и, по случаю моих именин, Саша, Клод Дефф, Рэймон Вентура и Бруно Кокатри выдали "гениальную" идею.
Саша, который, вернувшись в Париж, записал "сорокапятку" с пресловутой песней "Брижит", будет в день моих именин подписывать свою пластинку в холле "Олимпии". Само собой разумеется, я должна быть там и подписывать вместе с ним, иначе какой в этом интерес?
Но чтобы я пошла туда - об этом не могло быть и речи. Я не сделала бы этого даже для себя самой, а для кого-то другого - и подавно. А потом, если уж я даю себе труд куда-то отправиться ради какого-то человека, то я хочу по крайней мере им гордиться. Я бы приехала с удовольствием, если бы Саша записал пластинку гитарной музыки, лучше всего - "Облака" Джанго Рейнардта, которые он великолепно играл. Но ради "Брижит, Брижит, приди, Брижит..."?
Более того, злоупотребление доверием зашло так далеко, что Саша поместил на конверте пластинки фотографию - мы вдвоем в "Мадраге", - не спросив моего согласия. Протестовать было поздно - конверт отпечатали тиражом в несколько тысяч экземпляров, и не стану же я судиться с человеком, с которым связала свою жизнь, - пусть даже по глупости. О том, что я буду в "Олимпии", уже везде было объявлено.
Я была в панике!
Неужели мне не выбраться из этой мышеловки?
Я думала о Жиле - как я восхищалась им, он такой талантливый! Как бы мне хотелось оказаться в аналогичной ситуации с ним! Но Саша так красиво ухаживал за мной, а я вообще от природы несколько ленива и не люблю осложнений. Рэймон Вентура был сама любезность, Клод Дефф паясничал, а Бруно Кокатри выказывал искреннюю дружбу - все это вместе взятое сломило мое сопротивление. В день святой Бригитты я стояла рядом с Саша под стендом с нашими фотографиями в холле "Олимпии".
Нас окружали десятки фотографов и сотни зевак, просто любопытные, поклонники и хулители. Толпа, беспощадная толпа, я ненавижу ее, я от нее бегу, я ее боюсь. Лейтмотивом звучала пластинка Саша, слащавая и пошловатая песенка. Я чуть не плакала от злости! Мы подписывали конверты людям, покупавшим пластинки... Желая достойно увенчать этот незабываемый дебют, Саша принялся швырять конверты в ревущую толпу. Толпа взревела еще громче от возмущения, когда обнаружилось, что конверты пусты.
- Скупердяй! Шут гороховый! На черта нам твои конверты!
И конверты, подобно бумерангам, сыпались на наши головы. И все это сопровождалось грязными шуточками!
Мне хотелось умереть, исчезнуть, вообще не существовать, стать мыльным пузырем...
Говорили об этом по-разному - кто хорошо, кто плохо, но факт тот, что об этом говорили... на мой взгляд, чересчур много, на взгляд Саша - маловато. Однако он сделал себе имя и был "шансонье будущего", по словам одних газет, и "поющим рыцарем Прекрасной Дамы", по словам других.
23 октября Маргерит Дюрас опубликовала в "Франс-Обсерватер" великолепную статью "Королева Бардо".
Ирония судьбы - и просто ирония.
Ален вручил мне письмо от одного из директоров телекомпании: памятуя о прошлогоднем успехе, меня просили записать новую рождественскую передачу.
Я поняла, куда они клонят... в 1957 - Беко, в 1958 - Саша!
Ну уж нет!
Я делала эти передачи бесплатно, в качестве рождественского подарка телезрителям, так пусть мне дадут выбрать то, что доставит мне удовольствие.
Вот что я пожелала: станцевать па-де-де из балета "Сильвия" Лео Делиба с Мишелем Рено, первым танцовщиком "Опера".
Я не танцевала с 16 лет, а мне было 24! До записи оставалось два месяца. Работать мне предстояло без продыха.
Я с увлечением и азартом вновь взялась за классический танец.
Это было трудно, тяжело, порой у меня опускались руки.
Я выходила с репетиций измученная, разбитая, с окровавленными ногами, мышцы сводило судорогой, все мое тело болело, но сердце пело от гордости и счастья. Я победила и годы, и страхи. Я победила свое собственное тело. Я сделала свои мышцы подвижнее и эластичнее. Вновь обрела грацию движений рук и осанку, дающую равновесие. Мишель Рено оказался редкостным учителем, он ничего мне не спускал, ни единого сбоя, ни малейшей неточности, он хотел, чтобы я станцевала это па-де-де, как если бы была примой-балериной "Опера".
И мы станцевали!
Это был, наверное, лучший рождественский подарок и для меня, и для тех, кто смотрел нас по телевизору, потому что делалось это с любовью и только ради любви к удивительному искусству танца.
20 декабря Рэймон Картье опубликовал в "Пари-Матч" статью "Б.Б. - социальный феномен".
Медленно, но верно я перемещалась все выше в табели о рангах.
Пока у меня был досуг, во второй половине дня, если за мной не следовала машина с фоторепортерами, я шла поглазеть на витрины. Вот так однажды, проводя время за этим занятием в предместье Сент-Оноре, я замерла от восторга перед магазином, полным совершенно восхитительных платьев. Случай, которому все мы многим обязаны, привел меня в "Реал", и с тех пор эта фирма больше двадцати лет одевала меня как в жизни, так и на экране. Элен и Вилли Важе, Арлетта и Шарль Наста, брат и сестра, и деверь, и золовка, привили мне вкус, индивидуальность и непосредственную, чуть вызывающую элегантность, подходящую к моему характеру.
С их помощью через много лет я запустила свою серию моделей "Мадраг".
XIII
На пороге нового, 1959 года заговорили о "новой волне".
Целая плеяда молодых режиссеров и актеров открыла новый стиль в кинематографе. И я, хотя мне только-только стукнуло 24, почувствовала себя отодвинутой в ряды старых хрычей-рутинеров!
Годар, Трюффо, Шаброль ставили фильмы, в которых пульсировала свежая кровь. Забыты были все старые табу, в моду вошли достоверность и непосредственность, приправленные чуточкой провокации. Молодые актеры - Жерар Блен, Жан-Клод Бриали, Жак Шарье, Паскаль Пти, Жюльетта Меньель и Бернадетта Лаффон стали выразителями новых веяний.
"Бабетте", отправляющейся на войну, предстояло отразить этот неожиданный натиск.
Кристиан-Жак, при всем своем таланте, тоже попал в ряды рутинеров. К тому же, когда мне представили на одобрение сценарий, я просто взвыла от ужаса и отчаяния. Я-то представляла себе "Бабетту" очаровательным и забавным фильмом - и вдруг получаю пошлый и совершенно неинтересный сценарий! Я отослала его, перечеркнув все листы красным карандашом и написав везде на полях: "Дерьмо!" На последней странице, где должно было стоять одобрение за моей подписью, я крупно вывела: "Ни за что не буду сниматься в таком дерьме". И подписалась!
Какой был скандал!
Рауль Леви знал меня не первый день, он понимал: если я сказала "нет" - значит "нет". Окончательно и бесповоротно. С другой стороны, фильм делать надо. Все уже готово. Оплачены павильоны, приглашены актеры, установлены декорации. Вот тогда Рауль подумал о Жераре Ури, который в свой переходный период (он оставил актерскую карьеру, но еще не стал замечательным режиссером) был талантливым сценаристом и автором диалогов.
Рауль, Кристиан и Жерар работали день и ночь. Они создали новую Бабетту, простушку-победительницу, и собрали сценарий буквально из лоскутов, чтобы уже приглашенные актеры не выпадали из новой версии!
Через несколько дней, внимательно прочитав новую "Бабетту", я поставила на сценарии свою подпись с самыми теплыми словами в адрес Жерара Ури: если бы не он, фильм вряд ли бы состоялся, с моим участием уж точно!
Оставалось найти мне партнера. Я провела пробы на студии в Сен-Морисе - с Пьером, Полем и Жаком в один день!
Лично мне из этой троицы больше всех нравился Жак Шарье.
Нравился он и Раулю Леви, и Кристиан-Жаку, и Жерару Ури.
Жак Шарье был самой яркой звездой "Обманщиков" Карне - этот фильм произвел фурор и в самом деле чертовски удался. Жак стал новым Жераром Филипом - романтический, красивый, хорошо воспитанный, кроме того - что требуется публике - сын полковника. Кто же мог лучше сыграть молодого французского офицера, влюбленного в Бабетту?
И повернулось колесо судьбы...
Весь день в студии я видела Жака, говорила с Жаком, репетировала с Жаком, обедала с Жаком, играла любовь с Жаком, а вечером, возвращаясь на Поль-Думер, заставала там Саша, ужинала с Саша, ложилась в постель с Саша... и во сне видела Жака!
У меня всегда был очень практичный, приземленный характер, хотя у тех, кто видел меня на экране, может создаться впечатление, что я легко теряю голову от любви. Я, однако, предпочитаю синицу в руках журавлю в небе. На данный момент моей опорой, моим сегодняшним днем, моим спутником был Саша. Но моей мечтой, идеалом, прекрасным принцем, моей утопией был Жак! Я разрывалась между двумя мужчинами, находя у каждого как преимущества, так и недостатки.
Это могло бы тянуться годы и годы, но...
В один прекрасный день Саша, понятия не имевший о моей слабости к Жаку, ликуя, сообщил мне, что он отправляется на гастроли! Его нимало не беспокоило, что я останусь одна, усталая, что я буду скучать! Он думал только о гастрольной поездке со всем своим штабом, да что там говорить - о славе!
Звездой в нашей чете внезапно стал он!
Он со своими контрактами, своими музыкантами, своим мозговым трестом, своим "паблик-рилейшн". Если бы он знал тогда, что его первой и главной "паблик-рилейшн" была я... Он понял это слишком поздно, когда все развеялось, как дым, ничего или почти ничего не осталось от славы! Не он один совершил эту ошибку.
Я говорю с такой уверенностью, потому что жизнь, как ни прискорбно за моих спутников, не раз доказывала, что это правда! Свой час славы познал каждый мужчина, что-то значивший в моей жизни, будь он певцом, актером, плейбоем, художником или скульптором. Каждый думал, что этой славой обязан только себе, и каждый был жестоко разочарован, видя, как она осеняет его преемника, а ему приходится вернуться к унылым будням. Я не говорю о Саша - он сумел, благодаря труду и упорству, сохранить известность, которая, быть может, слишком легко ему досталась. Но его случай - исключительный, и мужество всегда достойно уважения.
Короче, Саша уехал, а я по-прежнему не любила оставаться вечерами одна. Ален Каре, мой поверенный во всех делах, подал мне идею устроить скромный ужин вдвоем с Жаком.
Прекрасная мысль!
Однако все в доме пропахло Саша; когда пришел Жак, я почувствовала это особенно остро. Но шампанское, музыка, пламя свечей и уютный огонь в камине помогли мне в конце концов уснуть в его объятиях под умиротворенными взглядами Клоуна и Гуапы.
Труден только первый шаг!
Коль скоро он сделан, почему бы не продолжить завтра, послезавтра и каждую ночь?
Но на душе у меня было неспокойно! Саша звонил мне в любое время дня и ночи. Я кидалась из спальни в гостиную, или наоборот, в спальню, если мы с Жаком были в гостиной, чтобы поговорить без помех. И все равно мой голос звучал фальшиво, я чувствовала себя нашкодившей девчонкой, произносила "люблю" шепотом, боясь, что Жак войдет или услышит разговор. Однажды он заставил меня снять трубку при нем, не понимая, что это за дурацкая комедия - он ведь думал, что я давным-давно порвала с Саша.
Что ж, так мне и надо!
Я сама туманными намеками дала ему это понять. Обстановка накалялась до крайности. Жак говорил, что это не шутки, что он любит меня, хочет на мне жениться и ему невыносимо делить меня с другим - хотя вообще-то никто меня не делил. Саша же находил меня немного странной, но думал, что это его отсутствие так угнетает меня. К тому же его концерты имели успех, ему было о чем рассказать, и мы говорили больше о нем, чем обо мне, что меня устраивало. Моя шаткая конструкция могла бы с грехом пополам продержаться еще довольно долго, но...
Однажды ночью, спокойно лежа в постели рядом с Жаком у себя на Поль-Думере, я вдруг услышала лифт.
Кто бы это мог быть в час ночи?
В мгновение ока я оказалась у двери спальни и заперла ее на ключ в тот самый момент, когда заскрипел ключ в замке входной двери. Потом раздался голос Саша: "Ау! Ау! Это я! Я приехал, это тебе сюрприз!"
Я стояла, оцепенев от ужаса, не зная, что делать, что сказать. Моя спальня оказалась настоящей западней!
Никакой возможности выйти - разве что прыгнуть из окна восьмого этажа!
Ошеломленный Жак торопливо натягивал брюки, решив, видимо, что хороший мордобой раз и навсегда прояснит ситуацию - а ему только и хотелось ясности и определенности!
Тем временем Саша по другую сторону дергал и тряс дверь спальни, не понимая, почему я не открываю ему и молчу. Я так сжимала в кулаке ключ, будто, стиснув его сильно-сильно, могла исчезнуть, как в сказке. Саша и Жак переговаривались через запертую дверь, колотя ее каждый со своей стороны, ругались, на чем свет стоит, сулили друг другу самые страшные казни и смерть без покаяния!
Жак хотел отобрать у меня ключ.
Куда мне было бороться с ним - я просто открыла окно и бросила ключ на улицу - а до земли было восемь этажей.
Прощай, мой ключик!
Мне казалось, что я вижу кошмарный сон, когда словно прирастаешь к земле, хочешь проснуться и никак не можешь. Мы с Жаком были надежно заперты, Саша орал и бесновался в прихожей, собаки лаяли, я плакала, все слилось в чудовищный гвалт. В конце концов слово взяла я, я умоляла Саша успокоиться и уйти, заклинала Жака отстать от Саша, я объясняла им обоим, что выбросила ключ в окно и на сегодня мы лишены возможности встретиться для выяснения отношений.
Наконец Саша ушел, оглушительно хлопнув дверью.
И наступила тишина!
Мы сидели бледные, ошарашенные, взвинченные до предела.
Мне ужасно хотелось залпом опрокинуть рюмку коньяка, но распроклятая дверь была заперта. Как же выйти? Позвонить консьержке!
И вот в два часа ночи я звоню мадам Аршамбо, моей доброй привратнице. Я прошу ее выйти на улицу с электрическим фонариком и попытаться найти ключ от моей спальни, который я по досадной неловкости уронила в окно.
Мадам Аршамбо, должно быть, решила, что я сошла с ума!
Но через четверть часа она принесла ключ и наконец освободила нас.
Разрыв свершился помимо моей воли, и столь любимая мною гармония сменилась подспудной драмой.
Я приходила на съемки с красными после бессонных ночей глазами. Саша... Жак... Жак... Саша... я сходила с ума от ревности одного и другого, оба подозревали меня, проверяли. Ах! Если бы я могла найти третьего!