Кристап и не пытался разобраться, что с ним происходит. Он знал: достаточно трезво проанализировать свои чувства, и станет ясно, что к Лигите его тянет образ, который он в одинокие послевоенные годы выносил в своих мечтах и - зачем отпираться - ее привлекательность да сознание, что женщина, которую он держит в своих объятиях, так же, как он, думает о безвозвратно утерянных часах близости, о растраченной ласке. Думает и страшится, не зная, что ее ждет: минутное наслаждение или долгое счастье. Но разве оно еще возможно? Можно ли одним махом зачеркнуть все, что было, - сгоревшие мечты, омуты отчаяния, беспросветное тупое равнодушие, робкие всходы надежды, предчувствие любви и Аусму? Может ли давняя близость послужить фундаментом для общего будущего? Ответ следует искать только в настоящем. Только в нем. И ради него он не имеет права щадить ни себя, ни Лигиту.
- Я влюбилась в тебя уже в то утро, когда ты уговаривал меня съесть суп, - тихо сказала Лигита, стараясь заглянуть ему в глаза. - Сколько такой девчонке надо?.. А ты?
Кристап молчал.
- Ты же любил меня, Крист?.. Помнишь наши мечты о будущем…
- То будущее давно стало прошлым. Нужно хоть немного разобраться в том, кто мы теперь.
- Хочешь, я буду тебе позировать? - предложила Лигита. - Сделаешь меня еще раз, а потом сможешь сравнить.
- Портрет? - покачал головой Кристап. - Без темы он не будет звучать. А с темой… как я ее назову - "Потерянная родина"? Или прикажешь иначе: "Возвращенная родина"?..
Наконец он сумел в немногих словах выразить свой главный вопрос - приехала она погостить или остаться навсегда?
Лигита тотчас уловила серьезный подтекст заданного в шутку вопроса. Рано или поздно ей придется на него ответить. Но ей уже за сорок, на опрометчивые поступки она не имеет права. Лигита освободилась из рук Кристапа, села на зарывшийся в песок комель сосны.
Кристап опустился с ней рядом.
- Не сердись, но мне показалось, что ты приехала за ответом.
- Как бы тебе сказать… Я все время ощущаю, что минула целая вечность. Мне трудно ее преодолеть. Все так изменилось… И ты в том числе.
- Да, и ты тоже давно не: та маленькая Гита, которая всегда боялась остаться одна! Сейчас…
- Как ты можешь меня упрекать в этом!
- Извини… Сейчас все в твоих руках!
- Слова, слова… Словами не заполнишь тот угол в сердце, который уготован для счастья. Пустота все равно останется, такая пустота, что подумать страшно… Я боюсь еще раз обмануться. Если бы я знала, что ты… Что я тебе по-прежнему…
Кристап гладил руку Лигиты. Сейчас он испытывал лишь беспредельную нежность к несчастной женщине.
- В жизни никогда нельзя добиться всего. Но человек, который по этой причине добровольно отказывается от мечты, обрекает себя на несчастье.
Кристап сам почувствовал, как плоско звучит его утешение. Хорошо, что Лигита ушла в себя и пропустила его слова мимо ушей.
- О чем ты думаешь? - спросил он.
- О тебе, о себе, о нас обоих - отдельно и вместе. Но ничего придумать не могу… А ты?
- Если бы ты вернулась после войны и не встретила бы меня… Ну произошло бы так, как тебе рассказали в Красном Кресте… Какая бы ты была сегодня?
- Ясно, - сказала Лигита упавшим голосом. - Я тебе не нужна! Ну что же. Будь тогда хотя бы гостеприимным хозяином и покажи мне остров.
…Остров разбивал реку на два рукава. Один из них перегораживал закол для миноги. Как и полагалось днем, корзины из ивовых прутьев были задраны кверху. Вода низвергалась в промежутках между вехами. Ниже порога она успокаивалась и продолжала свое мирное течение.
Облокотившись на перила, Лигита и Кристап, стоя на узких мостках, смотрели на реку. Они тесно прижались друг к другу, но были далеки, словно между ними вклинилась чужая недобрая тень.
- На огонь и на воду я могу глядеть часами, - задумчиво произнес Кристап. - На старости лет построю хижину где-нибудь у реки, и непременно с камином.
- А я не люблю! - Лигита повела плечами. Против ожидания, ее задело бесхитростное пожелание Кристапа, в котором для нее - она это почувствовала кожей - не было места. - Может быть, оттого, что вода напоминает, как неудержимо бежит время.
- Не надо плыть по течению.
- Советчик из тебя вышел первостатейный, - безрадостно улыбнулась Лигита. - Пич мне рассказывал…
- Вечно сует нос куда не надо. Изобразил, наверное, меня этаким простаком, исправляющим кривизну мира.
- Не прибедняйся! Как будто я не знаю, что в лагере ты был настоящим героем!
- Лет двадцать назад один умный человек сказал мне: "Какой ты к черту герой, если выполнял только свой элементарный человеческий долг!" Я это запомнил. Слишком часто мы стали гордиться тем, что не поступали как подлецы.
- Возможно. Про себя могу сказать лишь одно. Я хочу, чтобы каждому человеку было хорошо.
- А я думаю, куда важнее, чтобы всем было хорошо. Тогда каждому в отдельности тоже будет хорошо, - ответил Кристап.
- Не очень понимаю суть твоего возражения. Видимо, из этого следует, что до тех пор, пока это не произойдет, ты готов положить зубы на полку?
Кристап только пожал плечами:
- По-моему, это легче, чем, набив свою утробу, созерцать, как другие страдают от голода.
- Что ж, хоть конечная цель у нас оказалась общей, - горько усмехнулась Лигита. - Только не говори, пожалуйста, что меня извратил капиталистический строй Швеции! Я всегда была такой!
Она быстро обернулась и пошла к берегу. Там, где миножий закол упирался в остров, стояла будка для хранения рыболовных снастей. На порожке сидел седой старикан и вязал из ивовых прутьев корзину для миног.
- Добрый день, - приветствовала его Лигита. - Как нынче лов?
Рыбак неопределенно пожал плечами.
- Не то, что в молодые годы? - спросил Кристап с улыбкой.
- Ничего смешного нет, - пробурчал старик. - В наше время реки не перекрывали. Вы, конечно, скажете - мы, мол, для рыбки лифт соорудили. Так вот попомните мое слово: лосось на ваших курсах не обучался, минога тоже. Прут, необразованные, и головой - в бетон.
- Как и некоторые из нас, - тихо сказала Лигита.
- Конечно, если постараться, - продолжал рыбак, - что-нибудь да выловишь. Лишь бы спала теплая вода.
- Я бы не сказала, что она теплая, - поежилась Лигита.
- Давай, отец, не скупись, - вмешался в разговор Кристап. - Подкинь нам рыбьих косточек!
- Можно попытаться, - старик отложил прутья. - Жена вчера нажарила к празднику. Только нашу молодежь нынче сюда палкой не загонишь. Им, видишь ли, в рижских кабаках водка вкусней кажется. - Он встал и уставился на Кристапа, выжидая. - Так как же, много вам надо?
- Попробовать, - Кристап сунул рыбаку в карман пятерку. - Разве можно уезжать с острова Доле, не отведав миноги? То же самое, что побывать в Грузии и не выпить вина.
Рыбак, видать, не великий был путешественник, пожал в ответ плечами и удалился.
- Повезло все-таки, - обратился Кристап к Лигите.
- В каком смысле?
- Обычно они чужим не продают.
Она никак не могла взять в толк почему.
- Если я тебе скажу, что они должны выполнять план и сдавать улов на фабрику, ты опять спросишь почему… Сама поймешь со временем…
Он подошел и притянул ее к себе.
- Не надо! - попросила она дрогнувшим голосом. - Потом мне будет еще труднее уехать.
- Никуда ты не поедешь.
- Меня ждут дома, - Лигита почти плакала. - У меня дети. Пойми, Кристап.
- Твой дом здесь, - спокойно и твердо сказал Кристап.
Каждой клеточкой своего тела она стремилась к Кристапу и все же вывернулась из его объятий. Никакие предрассудки Лигиту не удерживали. В Швеции она не стала бы колебаться ни минуты. Но с Кристапом обстояло иначе, с ним нельзя было размениваться на мелочь. Да и опыт говорил ему, он обнимал сейчас не свою единственную Гиту, а женщину вообще. Она понимала, стоит сейчас отдаться порыву - и потом он не будет знать, куда девать глаза, как спрятать разочарование и сожаление. Нет, Кристапу тоже нужно все или ничего!
Лигита сняла медальон и протянула Кристапу жемчужину.
- Все эти годы я надеялась, что дождусь часа, когда смогу вручить тебе этот подарок. Последняя. Сберегла для тебя.
Кристап осторожно держал жемчужину в дрожащей ладони.
- Принесла она тебе счастье?
- Ты послал мне в куске хлеба семь. Первую я отдала хозяйке, которая взяла Пича на работу в деревню. Вторую обменяла на теплую кофту, потому что военный завод, где я работала, не отапливался. А последние четыре после войны…
- Довольно! - воскликнул Кристап. - Никто не требует от тебя отчета.
- Что с тобой?
- Прости, - сделал над собой усилие Кристап и продолжал уже более спокойно: - Но я не понимаю, как ты можешь ее носить. Это же не обычная безделушка, которую одевают к платью или к прическе. Ты сама мне сказала когда-то, что на них кровь, они враждебны жизни…
- Смотри! - резко оборвала его Лигита. - Чтобы никогда не забывать об этом, я велела сделать амулет.
- Воспоминания хранят в сердце, а не в вырезе платья. Ты рассказала своим детям историю этой вещи?
- Этого они вовсе не должны знать!.. Знаю, Кристап, вы презираете таких людей, которые прячут голову в песок. Но из-за того, что я выйду на улицы с плакатом, ничего не изменится, поверь мне. Мир не состоит из одних героев и подлецов. Большинство людей хотят спокойно жить, и все!
Кристап не успел ответить - вернулся рыбак.
- Спрессованные! - гордо сообщил он, положил на стол пакет и улыбнулся Лигите: - Вы же слишком молоды, но муженек ваш, наверное, помнит еще, что до войны за фунт таких доплачивали двадцать лишних сантимов. - Рыбак разрезал на куски каравай пахучего деревенского хлеба, вынул из кармана четвертинку и подмигнул: - Пригодится, верно я говорю? Иначе больше двух рыбешек не умять.
- Выпейте за наше здоровье! - попросила Лигита.
- Сухой закон, уже второй год. С тех пор как у меня вырезали половину желудка. И все равно внутри скребет, когда вижу, как другие пропускают.
Он отошел, но вскоре вернулся с двумя большими листьями папоротника, расстелил их на земле вместо скатерти. Раз у самого праздник не вышел, пусть хоть другие повеселятся.
- Рюмок у нас нет, - сказал Кристап. - Поэтому давайте как дети - что в руке, то в рот. - Он отхлебнул глоток прямо из бутылки и повернулся к Лигите: - Спасибо, Гита!
- Спасибо тебе, - с чувством сказала Лигита, вытерла горлышко бутылки и выпила. - За все, что было!..
- Обычно пьют за то, что будет, - он вопросительно посмотрел на нее и, не дождавшись ответа, предложил: - Порезать еще миноги?
- Ты хочешь меня погубить… - взмолилась Лигита. - Знаешь, какое мое первое впечатление о Риге? Женщины красивы, но - что поделаешь - чересчур тучны.
- Распущенность! - поддержал ее Кристап. - Моя мать, например, без конца твердит Аусме, чтобы она как следует откормилась.
- Аусма? - спросила Лигита. - Ты женат? Почему ты мне ничего не рассказываешь о ней?
- Еще успеете познакомиться, - уклонился от прямого ответа Кристап. - Сегодня вечером…
VI
…У Саласпилсского мемориала, где проводились торжественные церемонии, царила та деловая суета, которая обычно предшествует многолюдным митингам: монтеры устанавливали микрофоны, тянули провода, присоединяли кабели, операторы выбирали места поудобней для телевизионных камер, рабочие сколачивали эстраду для хора. Члены организационного комитета, собравшись в сторонке, уточняли распорядок. Зато автобусная стоянка погрузилась в полуденную дрему - шоферы у баранок клевали носом и время от времени, спасаясь от духоты, сонно взмахивали давно прочитанными газетами.
Волдемар Калнынь, однако, никак не мог успокоиться. Каждую случайность, грозившую нарушить заранее разработанный план, он воспринимал как личное оскорбление, а то и диверсию. Он не мыслил жизни вне рамок железного графика. Как назло, сегодня выполнение этого графика зависело от других людей, а те и не думали подчиняться схеме, известной одному Калныню. Бедняга заводился еще больше, ходил по стоянке взад-вперед, как тигр по клетке, натыкаясь вместо решетки на невидимые глазу преграды, заставлявшие через каждые пять-шесть шагов повернуть в другую сторону.
Эти воздвигнутые им самим внутренние стены ограничивали Волдемара Калныня во всем и не позволяли ему стать ни писателем, ни серьезным телекомментатором. Едва появлялась новая оригинальная идея, внутренний цензор поднимал предостерегающий перст. Он ненавидел авторов, которые навязывали ему импровизации, репортажи с места событий. Боялся риска и в то же время боялся отказать, ибо не знал, под каким предлогом - а вдруг не тот - отвергнуть рукопись. В первые послевоенные годы такой подход к делу еще помогал усидеть в кресле, с высоты которого можно было поглядывать с чувством собственного превосходства на Кристапа и других неудачников, ищущих неторенных дорог. С течением времени, однако, обнаружилось - и он вынужден был это признать, - что именно им удалось разрушить крепостные стены рутины и вырваться вперед. Пришлось отказаться от поста главного редактора. Но и работа заведующего редакцией оказалась чересчур беспокойной для его характера и для его возраста: непредвиденные случайности то и дело выбивали из привычной колеи.
- Ну что за невезение, - посетовал Калнынь, подойдя к машине Петериса. - Прозевал профессора, тут еще Кристап как в воду канул. А погодка словно по заказу, солнышко, подвижные тени… Что я теперь снимать буду? Тебя, что ли, снова?
- Они давно должны были явиться. - Петерис нервно взглянул на часы. - Слушай, Волдик, подежурь тут немножко, жалко тебе, что ли?
- Шутишь? - возмутился Калнынь. - Думаешь, я время по лотерейному билету выиграл?
- Всего полчасика, - клянчил Петерис, - пока я слетаю к реактору и обратно. Что-то беспокойно у меня на душе…
Но Калнынь был неумолим.
- Ты трудишься для будущих поколений, а моя передача должна выйти на экран завтра. Вечером увидимся. Поехали, Янка!
Он полез было в микроавтобус, но Петерис успел схватить его за рукав.
- Погоди! Что будет с твоей вчерашней идеей? Я уже передал ее Лигите. Я должен ей что-то сказать.
- Вцепился, как клещ! - рассердился Калнынь. - Ну сколько можно повторять, я тут не хозяин.
- Но ты же хорошо ее знал! Поговори с организаторами митинга, трудно тебе, что ли?
- Нельзя так с ходу, ты ведь не ребенок! - сопротивлялся Калнынь. - А если она чего-нибудь наболтает? Как-никак иностранка, да еще оттуда! - Он показал пальцем на север. - И вообще, ты согласовал с кем-нибудь этот вопрос?
- Может быть, ты еще потребуешь у нее справку о прививке оспы! Пусть расскажет о Саласпилсе, тебе что, жалко?
- Думаешь, я сам не могу рассказать? - Калнынь стал агрессивным. - Нечего ворошить старые истории, в наши дни они никого больше не волнуют.
- А Кристапа?
- Чего ему сейчас не хватает?
- Ты прав, нельзя жить одними воспоминаниями. Поэтому существует такое понятие, как будущее. Но если хорошенько поразмыслить, то настоящего вообще не существует. Все то, что ты сейчас сказал, уже принадлежит прошлому.
- Знаешь ли, с вашими учеными парадоксами далеко не уедешь, - Калнынь наконец вырвался из хватких рук Петериса.
- Посмотрим!
Физик вышел из машины и решительным шагом направился к председателю организационного комитета.
…Лигита и Кристап медленно возвращались к мемориалу. Несколько часов душевного напряжения вымотали их так, что они едва замечали проносящиеся мимо машины, которые обдавали их клубами пыли.
- Встретиться после стольких лет, чтобы поболтать часок на берегу реки. - Кристап был огорчен до глубины души. - Мы похожи на супружескую пару, перебирающую в день серебряной свадьбы важнейшие моменты своей жизни… Стоило ли?
- Снова мечтать о счастье? Возлагать надежды на будущее? Во второй раз мне это не по силам, - ответила Гита. - Не осталось времени.
- Хотя бы поэтому нельзя больше довольствоваться крохами. Нужно поступать так, чтобы ты могла смело смотреть своим детям в глаза. Говорить так, чтобы они гордились каждым твоим словом.
- Они ничего не поняли бы, - Лигита восприняла его слова буквально. - Мои дети не говорят по-латышски.
- Они не знают языка своей матери?
- В Швеции он ни к чему, а с эмигрантами мы не встречаемся… - Лигита пристально взглянула на Кристапа. - Может быть, там на острове я зря тебя оттолкнула… Тогда бы мы не шагали рядом, как чужие.
Кристап не привык к такой откровенности и молчал.
- Больше у меня ничего нет, Кристап. Чтобы одаривать других, нужно самой быть очень богатой.
- Тогда возьми хотя бы то, что тебе может дать родина, - Даугаву, луга, которыми ты восторгалась, людей, которые говорят на твоем языке.
- Слова, Кристап, опять слова, - Лигита безнадежно махнула рукой и ускорила шаг.
Она уже поняла, что напрасно ждет от Кристапа его личного мужского участия. Для нее понятие о родине всегда было связано с Кристапом, а вовсе не с видами родной природы, социальными явлениями или культурными ценностями. Если бы он звал ее к себе, обещал бы любовь, предлагал, так сказать, руку и сердце, можно было бы серьезно подумать. Но Кристап не говорил об их дальнейших отношениях, а только благородно рассуждал о совести, морали и патриотизме. Она знала слишком мало, чтобы поверить его словам.
Петерис, заметив их, еще издали замахал руками.
- Я сумел договориться! - кричал он возбужденно. - Гите дадут слово! Конечно, не вначале, но когда начнут выступать иностранные гости.
- Ты собираешься выйти на трибуну? - Кристап не верил своим ушам.
- Пич меня подбил. Жаль только, что проболтался: я хотела сделать тебе сюрприз.
- Мне?.. Погоди! О чем ты намерена говорить?
Кристап заподозрил неладное.
- Расскажу все как было. О подполье, твоей роли. И, разумеется, о жемчужинах, которые ты обменял на лекарства.
- Замечательно! - подхватил Петерис. - Как можно больше конкретных деталей… Сюда приедут журналисты из всех редакций, даже из Москвы. Дадут о Кристапе такой очерк, держись только…
- Не будет никаких очерков, никаких опер, никаких балетов! - отрезал Кристап.
- Может быть, ты нам объяснишь, в чем дело? - Петерис тоже выпустил когти. - Можешь прямо говорить, ваш братик уже давно не верит в аистов.
- Я не нуждаюсь в рекламе, Пич. Не те времена…