Морти - здоровенный белый пес, наполовину овчарка. Родители подарили мне его на день рождения. Куда бы мы ни поехали, он всегда с нами. Он мнит себя маленьким щеночком. Постоянно прыгает на меня и слюнявит лицо языком.
Наконец, я отпихнула его и вытерла щеки рукавом.
- Я в тебе сильно разочарована, - сказала, не оборачиваясь, мама, сидевшая передо мной.
- Эка важность, - буркнула я, чувствуя все нарастающую злость. Живот налился тяжестью. Последовать за мной в ресторан - это беспардонное вторжение в мою личную жизнь.
- Мне уже не восемь лет, - заявила я.
- Ну так и веди себя соответственно. - Мама так и не повернулась. Она всегда разговаривает очень мягко. И никогда не закатывает сцен.
Это у меня характерец будь здоров.
Папа занял место за рулем и отъехал от тротуара. Он так больше и не проронил ни слова. Взвизгнув шинами, он свернул на Парк-Драйв и покатил к дому. Живем мы на Вилледж-Роуд, в полумиле от салона, где мама работает парикмахером.
- Помедленнее, Джимми, - попросила мама.
- Не учи меня водить, - огрызнулся он.
Теперь уж мы все друг на друга рявкали. Я им, что ли, виновата?
Что-то забарабанило по крыше машины, и я увидела, что начался дождь. Прозрачные капли ярко переливались в свете фар встречных автомобилей.
- Помедленнее, - повторила мама сквозь зубы. - Дорога скользкая.
- Лиза, мы должны быть уверены, что ты заслуживаешь доверия, - произнес папа.
- Давно заслуживаю, - отрезала я. - У вас нет никакого права…
- Как прикажешь тебе доверять, когда ты врешь и выбираешься из дома тайком? - гнул свое папа.
- Тайком не должна была, - признала я. - Но почему я ускользнула тайком? Потому что вы невыносимы. Вы опозорили меня перед друзьями. Вы об этом-то хоть подумали?
- Джимми, ты проскочил на красный свет, - вмешалась мама. - Сосредоточься на вождении. Семейный совет можно провести и дома.
- О нет, - простонала я. - Не будет никаких семейных советов. Я…
Я умолкла. И вдруг как заору:
- Поворачивай! Поворачивай! Я оставила на столике телефон! - Я заколотила кулаками по спинке папиного сиденья. - Поворачивай назад!
Папа крутанул руль. Машина развернулась.
Мама завизжала.
В лобовом стекле вспыхнул ослепительный свет.
Я увидела искрящиеся капли дождя. Словно драгоценные камни, сияющие в ярком свете.
Я почувствовала мощный толчок. Меня швырнуло вперед, потом назад.
Вслед за ним пришел грохот. Оглушительный треск бьющегося стекла и скрежет металла.
В ярком свете я видела, как папина голова дернулась вперед. Видела, как он треснулся лбом о рулевое колесо.
Мы по-прежнему разворачивались. Машина все еще двигалась. Свет, казалось, окружает нас отовсюду, швыряет нас из стороны в сторону, словно океанские волны.
Я видела, как мотнулась папина голова. А потом услышала треск, и поняла, что это треснул его череп. Я знала это. Я знала.
Я слышала, как его череп раскололся, видела его рассеченный лоб, видела, как ударила фонтаном темная кровь и хлынула вниз, заливая лицо.
Моя голова мотнулась вбок. Задняя дверца распахнулась. Я услышала вой налетевшего ветра. И увидела, как Морти выскочил из машины.
Морти, вернись…
А потом на меня обрушилась боль. Боль прострелила тыльную сторону шеи. Боль захлестнула меня. Грудь… ноги… голову… Ослепляющая боль.
Я ослепла… Нет… Я умерла.
Яркий свет уходил ввысь. А я тонула… тонула в бездонной мгле.
4
Потом - свет возвращается.
Бледный, водянистый свет, в котором парят темные формы. Движущиеся пятна. Словно глядишь в камеру со сбившимся объективом.
Я слышу ропот голосов, близкий, но слишком тихий, чтобы можно было разобрать слова. Смотрю в колеблющийся свет, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть за прозрачной завесой.
Когда я щурюсь или моргаю, боль нарастает. Голова раскалывается. Чувствую пульсирующую ломоту в висках. Пытаюсь повернуть голову, но режущая вспышка боли заставляет меня замереть.
- Нужно прибавить? - доносится откуда-то сзади женский голос. - Там и так почти на максимуме.
Лишь теперь я соображаю, что нахожусь в постели.
Лежу на спине на больничной койке.
Свет вздымается, пульсируя, и начинает меркнуть. Накатывает волна. Над водой розовеет вечернее небо.
Я лежу на берегу, любуясь закатом.
Нет. Все не так. Мысли путаются…
Я лежала на спине, наблюдая за кругами света на потолке. Да. Усилием воли я сосредоточила взгляд.
И теперь я видела толстую оранжевую трубку, погруженную в мое запястье. И узенькое окошко с наполовину опущенными жалюзи. Собственные руки, вытянутые вдоль тела и покоящиеся на белоснежной льняной простыне.
Не обращая внимания на боль, я повернула голову и увидела кровать, стоявшую напротив. И ахнула, когда в поле зрения возник отец. Да. Теперь я вспомнила автокатастрофу. Грохот и звон сминающегося металла и бьющегося стекла, и страшный удар.
Я вспомнила автокатастрофу. Теперь я смотрела на отца, сидевшего на койке напротив меня. Он то вплывал в фокус, то выплывал, то становился виден отчетливо, то расплывался мутным пятном. Его голова… она накренилась вперед. Алая кровь струилась по лицу.
А рулевое колесо…
…стержень рулевого колеса был вбит ему в лоб.
Руль торчал из его головы. Кровь забрызгала все вокруг и собиралась в лужицы на полу.
Он не двигался. Просто сидел на постели, наклонившись вперед, с забрызганным кровью рулем, торчащим из головы.
Где же медсестры? Где доктора?
Я отвернулась. Я не могла смотреть. Разинув рот, я в ужасе заревела:
- Помогите ему! Кто-нибудь, помогите ему!
5
От отчаянных криков разболелось горло. Комната дико закружились вокруг меня.
В поле зрения вплыло мамино лицо. Оно казалось бледнее обычного, словно вместо кожи ее скулы были обтянуты белой бумагой.
- Мама?
Она несколько раз моргнула. В ее глазах я увидела слезы.
- Лиза? Очнулась? О, слава Богу!
Приподняв голову, я увидела, как сзади к ней подошел седой мужчина в белом халате. В одной руке он держал блокнот. На груди покачивался стетоскоп.
- Папа! - закричала я. - Позаботьтесь о папе!
Никто из них даже не обернулся. Оба смотрели на меня.
Я перевела взгляд на кровать напротив.
- Папа?
На кровати никого не было.
Мама положила руку мне на плечо.
- Лиза, почему ты кричала? - Я увидела, что другая ее рука закована в гипс и висит на перевязи.
- Я… мне показалось, что я видела папу, - пробормотала я. Комната снова пошла кружиться. - На той кровати. Так ясно… Он истекал кровью. Голову опустил, а кровь лилась… и никто ему не помог. Никто.
Седовласый отстранил маму. Он смотрел на меня серебристыми глазами из-под стекол очков в черной оправе. Кустистые выгнутые брови напоминали парочку толстых белых гусениц.
- Я доктор Мартино, - представился он. - Рад, что ты так быстро пришла в себя, Лиза. Вчера вечером ты еще находилась в бессознательном состоянии.
- Я была без сознания? - Я бросила взгляд в окно. Сквозь открытую нижнюю половину лился оранжевый солнечный свет. Вечернее солнце?
- Ты получила тяжелое сотрясение мозга, - сообщил доктор Мартино. В его дыхании чувствовался запах кофе. В глазах и стеклах очков играли блики света. - Какое-то время тебя, вероятно, будут преследовать ночные кошмары и даже галлюцинации. Твой мозг пережил серьезную встряску.
Я закрыла глаза. Все болело. Все тело. Даже веки.
- Галлюцинации? - переспросила, снова открыв глаза. - То есть, как сейчас, когда я видела папу?
Доктор кивнул. Рядом с ним всхлипнула мама. И тут же умолкла. Она предпочитает не показывать чувств. Кажется, это принято называть "нордическим характером".
- Я была уверена, что вижу его, - сказала я, чувствуя, как вдруг сдавило горло. - Не могу поверить, что мне все померещилось.
- Мы подержим тебя здесь какое-то время, - сказал доктор Мартино. - Полагаю, с недельку или чуть дольше. Нельзя исключать внутреннего кровотечения. Нужно понаблюдать. Тебя также могут мучить и другие галлюцинации. Должен сразу предупредить.
Я слушала его вполуха. Он по-прежнему то появлялся, то пропадал. Казалось, его брови движутся сами по себе, будто живые.
Я повернула голову к маме.
- А… папа? Где папа? Он в порядке?
Мама закусила нижнюю губу. Прежде чем ответить, она тяжело вздохнула.
- Нет, Лиза. Я сожалею, - прошептала она. - Он… он не в порядке.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
6
Не хочу описывать неделю, проведенную в больнице. То было время тоски, головных болей, отчаяния, боли, слез и кошмарных снов. В первый раз, когда мне позволили пройти в ванную комнату на другой стороне коридора, я внезапно обнаружила, что пол превратился в болотно-зеленую жижу. Чувствуя, что липкая слизь облепила подошвы тоненьких больничных тапочек, я с ужасом смотрела, как горячая пузырящаяся жижа стремительно поднимается вверх по лодыжкам.
Я запрыгала на месте, лихорадочно пытаясь соскрести с ног зеленую слизь.
- Она не сходит! Она не сходит! - вопила я.
Мне пришли на выручку две медсестры: крепко взяв меня за локти, они водворили меня, дрожащую и бьющуюся в судорогах, обратно в кровать.
- Я всегда буду так безумствовать? - спросила я одну из них, рослую чернокожую женщину, до того крепкую, что она безо всякого труда подняла меня на руки и уложила в постель.
- Все мы чутка не в себе, - добродушно отвечала она. Голос у нее оказался на удивление высокий и мягкий. - Все у тебя образуется. Нужно время.
Не шибко-то я ей поверила.
В больнице у меня только время и было: время, чтобы таращиться в потолок и думать об отце. Мама установила над моей кроватью телевизор. Но в тот единственный раз, когда я включила его, рекламировали корм для собак. Я разревелась, потому что Морти выскочил из машины, и с тех пор его больше никто не видел. Выключила телевизор и больше не включала ни разу.
Друзья и знакомые присылали открытки с соболезнованиями и ободрениями. Двоюродные сестры из Вермонта прислали мне огромный букет белых и желтых лилий. Резкий аромат цветов наполнил палату, и я расчихалась. Наверное, у меня аллергия на лилии. Цветы пришлось унести.
Но какая разница?
Меня одолевали и другие горестные мысли, которые я при всем желании не сумела бы описать. Вы, возможно, назвали бы их сумрачными.
Когда сразу после выписки я сидела на заднем сидении непривычной еще новой машины, которую вела мама, все казалось слишком ярким. Я держала голову опущенной, дожидаясь, когда привыкнут глаза. Но привыкать они не хотели, и я все видела в ореоле слепящего света.
- Мам, как ты можешь вести машину одной рукой? - Голос мой был хриплым после затяжного молчания. Я потерла правое запястье. Оно ныло в том месте, где еще недавно была вживлена трубка. После нее осталась круглая гематома.
Мама не отвечала.
Я прикрыла глаза рукой. Солнечный свет тоже казался теперь слишком ярким. Я подумала, не помогут ли мне солнцезащитные очки. Мы выехали с больничной парковки и уже через несколько минут мчались по узеньким улочкам Олд-Вилледж.
Мне следовало бы радоваться. Наконец-то свобода! Я ехала домой. Но радость отняла бы слишком много сил. Я развалилась на сиденье. По телу разлилось онемение. Знаете, как бывает, когда отсидишь ногу? Так вот, я это чувствовала во всем теле.
- Мам, ты как?
По-прежнему прикрывая глаза рукой, я посмотрела в лобовое стекло - и дико вскрикнула при виде большого белого пса, трусцой пересекающего дорогу.
- Мама, стой! Останови машину! Смотри, это же Морти!
Автомобиль мчался дальше. Мама вывернула руль влево.
- Нет, мама! Ты собьешь его! Мама, тормози! Пожалуйста!
Она вдавила ногой педаль газа. Автомобиль рванулся вперед. Я увидела несущийся навстречу автомобиль. Темно-синий джип с хромированной решеткой, похожей на клыки. Услышала захлебывающийся вой клаксона.
А потом страшный удар сзади швырнул меня на спинку переднего сиденья.
О нет! Не-е-ет! Только не снова!
Я отлетела назад. Увидела, как мамина голова ударилась о рулевое колесо. И не отскочила. Мама так и лежала головой на руле, свесив руки по бокам.
Кровавый фонтан ударил из маминой головы, окропив лобовое стекло алыми брызгами.
Только не снова. Только не снова.
Машина вновь пришла в движение. Мама, навалившаяся на рулевое колесо, не подавала признаков жизни. Но автомобиль с ревом устремился вперед. Я ничего не могла разглядеть сквозь засыхающую на стекле кровь.
Я потянулась через сиденье, схватила маму за плечи и затрясла ее, затрясла изо всех сил.
- Очнись! Прошу! Останови машину! Ты должна остановить машину!
И тогда ее голова медленно повернулась ко мне. И я увидела, что это не мама больше. Это был мой папа, нежно улыбающийся мне, мой папа с развороченным черепом, улыбающийся мертвец…
7
Я почувствовала сильный рывок и, открыв глаза, увидела маму, трясущую меня за плечо.
- Просыпайся, Лиза. Ну же. Просыпайся, - приговаривала она напряженным шепотом.
Я увидела занавески, раздувающиеся на ветру. За ними темнело небо. Еще не рассвело.
Я несколько раз моргнула, пытаясь избавиться от зрелища размозженной папиной головы.
- Опять кошмар, - покачала головой мама. Ее светлые волосы облепили вспотевшую щеку. Она разгладила свою длинную ночную сорочку. Руки ее по-прежнему лежали у меня на плечах.
Я хотела что-то сказать, но горло было до сих пор забито со сна.
Мама зажгла голубую лампу на прикроватном столике. Я отвернулась от яркого света.
- Ты дома уже неделю как, а тебе все еще снятся кошмары, - проговорила мама. - Когда у тебя прием?
- К доктору Шейн? Не помню, - с трудом прошептала я, обеими руками приглаживая волосы. Моя кожа была покрыта испариной. - Тот же самый кошмар. Я была в машине и снова увидела папу.
Мама вздохнула. В резком свете лампы она вдруг показалась мне ужасно постаревшей.
- Доктор Шейн говорит, что всему свое время.
- Но мам, мне не становится лучше. Я повсюду вижу папу и Морти. - Я села на постели. Простыни тоже промокли от пота. Я содрогнулась. - Кошмары и галлюцинации. Я больна на всю голову.
- Ты же знаешь, что это не так. Ты знаешь, что это не навсегда. Уверена, что со временем…
- Мама, я правда считаю, что мне станет лучше, если я вернусь в школу.
Мама опять вздохнула.
- Сейчас четыре утра. Я знаю, что у тебя выдалась страшная ночь. Ты точно хочешь снова обсуждать это сейчас?
- Ничего я не хочу обсуждать, - проворчала я. - Я просто хочу вернуться в школу. Я… я до сих пор не виделась ни с кем из друзей. А все потому, что ты твердишь, будто я еще не готова.
- Это не я, - отрезала мама. - Это доктор Шейн. А она опытный психиатр.
- Ну мам…
- Я думаю, к ее советам нужно прислушиваться, ты так не считаешь? Понимаю, как тебе тяжко. Но ей кажется, что тебе нужно перебороть свое горе, свое чувство вины, прежде чем ты сможешь вернуться к нормальной жизни.
- Надо же. Какая сложная фраза, мама. Весь день репетировала?
Она отступила на шаг. Я видела, что больно ее задела. Я не хотела говорить так зло и язвительно.
Откуда это во мне?
Возможно, доктор Шейн была права. Возможно, я еще не готова к общению с людьми.
Положусь на ее мнение, решила я. Она так замечательно все разъясняла. Буду делать все, что она сочтет верным.
- Прости, мама, - выпалила я. - Я не хотела…
- Давай снова ляжем спать, - прервала она.
* * *
На следующий день - серый, пасмурный день субботы - в небе собрались тяжелые грозовые тучи. Мир за окном гостиной был угрюмо-сер, полностью соответствуя моему настроению.
За завтраком мама сказала, что ничего не имеет против, если заглянет Нейт, и после одиннадцати он действительно заглянул. Я приветствовала его неуклюжим объятием. Он явно нервничал.
- Привет, - сказал он. - Хорошо выглядишь.
- Врун. - От недосыпа у меня под глазами темнели круги. Вдобавок, я скинула фунтов десять. Совершенно не было аппетита.
Мы уселись в невысокие кожаные кресла друг против друга. Он не сводил с меня глаз, словно видел впервые. И постукивал носком правой ноги, тем самым выдавая нервозность.
Мы переписывались и общались по скайпу, но находиться вместе в одной комнате было совсем другое дело. Разумеется, я была рада его видеть. Но начать разговор было трудно. Как будто кто-то возвел между нами высокий забор, и через этот забор мы пытались общаться.
- Сожалею о твоем отце, - произнес Нейт, устремив взгляд на белый ковер под ногами.
Мне следовало сказать "спасибо" или, хотя бы, кивнув, промолчать. Но я испытала прилив злости.
- Я не могу об этом говорить, - произнесла я срывающимся голосом. - Мой папа умер, и это целиком и полностью моя вина.
Нейт вздрогнул. Словно я ударила его.
- Прости, - забормотала я. - Прости. Прости. Прости.
- Это неправда, - наконец сказал он. - Это не твоя вина, Лиза. За рулем сидел он, а не ты. В аварию попал он. Не нужно себя винить.
- Ха, - с горечью бросила я.
Зазвонил телефон. Я услышала, как мама бежит на кухню взять трубку.
Я встала и пересела к Нейту на колени. Подумала, что если мы немножко пообнимаемся, я смогу приподнять себе настроение.
Нейт обнял меня одной рукой. Я уткнулась в его щеку лицом. На кухне мама разговаривала по телефону.
- Стоит кому-нибудь позвонить, я думаю, что нашелся Морти, - сказала я и тяжело вздохнула. - Бедный мой пес. Выскочил из машины и был таков. Так перепугался. И вот уже почти две недели…
Нейт покрепче прижал меня к себе.
- Он вернется, Лиза.
Я оттолкнула его руку и вскочила.
- Ну хватит! - крикнула я. - Хватит меня подбадривать. Ты что вообще? Не видишь, что моя жизнь кончена?
Он разинул рот.
Я потрясла кулаками.
- Я убила своего отца, Нейт! Как мне теперь с этим жить?
Он взирал на меня из кресла. Я видела, что глаза у него забегали. Он напряженно думал. Не знал, как со мной быть.
Да и кто бы знал? Я понимала, что веду себя безобразно, но ничего не могла с собой поделать.
Он положил руки на подлокотники. Наверное, хотел встать. Чтобы уйти.
Но тут в дверь позвонили, застав нас обоих врасплох. И залаяла собака.
- Нейт, это же Морти! - воскликнула я и рывком подняла его на ноги. - Кто-то нашел Морти!
Мы дружно бросились к двери. Я распахнула дверь и раскинула руки, чтобы обнять моего дорогого пса.