- Что за чушь ты несешь? - Виолончелист снисходительно посмотрел на меня. - Может быть, у тебя лихорадка? Советую вернуться домой и попросить маму измерить температуру. Такая собачья погода, ты могла простудиться.
- Это еще не известно, - язвительно заметила я.
- Что не известно?
- У кого из нас лихорадка.
Он пожал плечами, надел очки и, недоуменно покачивая головой, ушел не простившись. Видно, понял, что мне известно кое - что о деле, которое не позволило ему заснуть этой ночью. А я посмеивалась в кулак, чувствуя, что привела его в замешательство.
Я была уверена, что виолончелист идет на встречу с Франтом. Оба они ведут себя очень подозрительно. Под видом замены шляпы готовят, наверно, какую - то крупную аферу, которая принесет им сто тысяч или даже больше. Вот он - казалось мне тогда, - ключ к разгадке тайны шляпы.
Сенсация за сенсацией
Я ожидала возвращения Валерия Коленки, а тут вдруг неожиданно появился Мацек. Все лицо его было исцарапано, он тяжело дышал и страшно злился.
- Я тебя ищу, - закричал он, - а ты спокойно сидишь под забором!
- Фи, какой из тебя детектив, - проронила я с оттенком презрения. - Ты должен был следить за Франтом.
- Я потерял его след.
- Растяпа!
- Не растяпа, а не смог найти следы от его сапог.
- А где ты их искал?
- В самых густых зарослях.
- Это видно по твоей физиономии.
- Перестань издеваться, а то откажусь помогать. В конце концов, мы ничего не потеряли. Но ты только послушай - я нашел прекрасное гнездо крупного рыболова и видел двух чудесных соек.
- Браво! - Мой смех звучал издевательски. - Пан детектив восхищается сойками, а здесь творятся такие дела, что и во сне не увидишь.
- Что такое? - вытаращил глаза Мацек.
- Ничего, долго рассказывать.
- Умоляю, Девятка, расскажи. Очень интересно!
- Что поделаешь, пришлось ему рассказать. Мне казалось, что он онемеет от удивления, а он только спросил:
- Интересно, какой сорт цветной капусты у этого огородника?
- Марабу! - вознегодовала я. - А ты лучше занимайся сойками…
Я собиралась как следует отругать Мацека, но тут на тропинке, ведущей от дома к калитке, увидела нечто такое, отчего у меня отнялся язык. Не хотелось верить собственным глазам. Вот это да! Оба владельца двух одинаковых шляп идут себе рядком как ни в чем не бывало под двумя зонтами, и к тому же - оба без шляп! Хорошенькое дельце! Самое настоящее издевательство! Они улыбаются друг другу и разговаривают, как старые знакомые. Я была уверена, что беседуют они не о цветной капусте, не об огурцах, не о дальнейшем снижении атмосферного давления над Скандинавией, хотя, судя по невинным выражениям их лиц, могли разговаривать именно об этом.
- Попались! - шепнула я Мацеку.
Мацек открыл рот, но никак не реагировал, ибо не мог вымолвить ни слова. Пришлось думать за обоих.
- Попались! - повторила я. - Теперь они от нас не уйдут. Ты пойдешь за тем лысым, а я за Франтом.
Часть пути нам пришлось пройти вместе, так как подозрительные типы не желали расставаться. К счастью, мы сумели остаться незамеченными. Они вышли на улицу Шутка, свернули на улицу Яна из Колна и неторопливым прогулочным шагом приближались к кафе "Янтарь". Я думала, они зайдут туда выпить кофе, но на углу Солнечной собеседники разошлись: виолончелист побрел на Полевую, а Франт направился в сторону Пляжной. И только теперь у нас началась настоящая работа. Мацек пошел за виолончелистом, я - за Франтом. Мною владела уверенность, что еще сегодня мы разгадаем самую таинственную загадку Небожа - тайну шляпы за сто тысяч.
Франт стал привычным уже Франтом, точно таким, каким я увидела его первый раз в "Янтаре". Фланелевый костюм, безупречной белизны рубашка, остроносые черные туфли и взгляд Дон Жуана. Только галстук другой, но это и неудивительно. Такой щеголь имеет, наверно, с сотню галстуков или даже больше. денег у него на это хватит! А в зубах у Франта неразлучная трубочка.
И он не был бы Франтом, если бы не свернул на Пляжную, не полюбовался на морские волны и не вошел в гостиницу "Под тремя парусами". А я не была бы Девяткой, если бы не заподозрила его в том, что он снова что - то затевает. Вероятно, расставляет новые сети на красавицу актрису.
Какое - то мгновение я колебалась - войти или не входить. Э, да двум смертям не бывать!
Толкнув вращающуюся дверь, я вошла, хотя по спине у меня пробежал холодок, и едва не подкосились ноги. Я очутилась в громадном холле, где мне сразу бросилась в глаза инвалидная коляска, а в ней калека с мученическим лицом. Я хотела подойти к нему и сказать, что нашла название птицы из шести букв, начинающееся на "м" и кончающееся на "у", но не успела. Остановившийся возле меня здоровенный тип в темно - синем пиджаке с золочеными пуговицами поинтересовался, кого я ищу.
Я пришла к пани Плошаньской, актрисе, если вам уж так нужно знать.
Швейцар объявил, что пани Плошаньская только что вышла, и что я смело могу покинуть гостиницу.
- Тогда я подожду, - дерзко возразила я.
Швейцар рекомендовал подождать на террасе, чтобы не разносить грязь сапогами по всему холлу и не заливать пол дождевой водой, стекающей с плаща. Бессовестный, он смотрел на меня такими глазами, будто моя грязь и моя дождевая вода были самого наихудшего сорта. Я запомнила ему это, пусть не думает, что имеет дело неизвестно с кем. Если бы он знал, что я была когда - то главарем банды, наверно, согнулся бы передо мной в поясном поклоне с умильной улыбкой на лице.
Вдруг в углу, у стойки с доской, на которой висели ключи, я увидела Франта. У него с уже закрытого зонта тоже стекала вода, но, разумеется, никто не посмел сделать ему замечание. Портье за стойкой подал ему ключ.
Новая сенсация! Итак, Франт не проживает в доме огородника, он только переодевается там, как в театральном гардеробе. А тем временем за номер в гостинице ежедневно выбрасывает как минимум сто злотых. Видно, хочет показать всем, что может себе это позволить. В гостинице он демонстративно пускает пыль в глаза, а в доме огородника у него притон. Знаем мы таких!
Поигрывая ключом, Франт пересек холл и, взбежав по ступенькам, скрылся на лестничной площадке.
- Ну, чего же ты ждешь? - грубо спросил швейцар. Я поняла, что он намерен выпроводить меня как можно скорее, и стояла ошеломленная, будто на голову мне обрушился потолок. Схватив за мое плечо, швейцар собирался уже вытолкать меня за дверь, как вдруг я увидела подкатившую к нам инвалидную коляску.
- Добрый день, - поздоровался со мной калека. - Ты хотела помочь мне решить кроссворд.
- Да, да, - подтвердила я. - Мне известна эта птица.
- Тебя послало само небо. - Калека протянул ко мне костлявые руки. - Ну, пожалуйста, что это за птица, из - за которой я вчера не смог заснуть?
Название птицы уже вертелось на кончике языка, но я вдруг начисто забыла его, будто меня заколдовали. Знала, что слово начинается на "м", кончается на "у" и состоит из шести букв, не забыла даже, что птица относится к семейству аистовых, обитает в Африке, питается падалью и гнездится на баобабах, но не могла вспомнить, как она называется. Видимо, так захотела судьба, ибо, припомни я тогда название птицы, дело о шляпе за сто тысяч злотых прояснилось бы гораздо раньше.
- Забыла, - огорченно вздохнула я.
- Подумай, - приветливо посоветовал он, - может быть, еще вспомнишь.
- Честное слово, знала, только вот насмерть забыла.
- Не расстраивайся, есть еще время.
Он говорил "не расстраивайся", а я вся дрожала от волнения. Перед моим мысленным взором стояла телеграмма. Я точно видела каждое ее слово, каждую дырочку на ней, и только эта подпись выскочила у меня из памяти.
Теперь уже швейцару не потребовалось выпроваживать меня из гостиницы, я выбежала сама, не смея взглянуть калеке в глаза. У этого бедняги с лицом мученика парализованы ноги, он не может ночью заснуть, а я забыла… Поэтому, устыдившись своей забывчивости и разозлившись на себя, я убежала.
Таинственная башня
На улице по - прежнему лил дождь, и не было даже намека, что он может прекратиться. А меня угнетала мысль о глупой птице, которая сидит себе на баобабе и знать меня не желает. Но вскоре я перестала предаваться унынию, ибо ничего не могла этим добиться. Вполне хватало забот с загадочной шляпой. Да чтоб он пропал, этот трупоед из семейства аистовых!
Меня очень интересовало, что сумел выявить Мацек. Могла поклясться, что назревает новая сенсация. Но я не застала Мацека ни в "Марысеньке", ни где - нибудь еще и встретила его только на Пасечной.
- Где ты так долго пропадал? - закричала я еще издали.
- Сидел на дереве, - ответил он с весьма таинственным видом, продемонстрировав в доказательство порванные на коленях джинсы. - Надеюсь, теперь ты будешь мною довольна.
- А как ты оказался на дереве?
- Вскарабкался.
- Понимаю. А зачем?
- Следил за виолончелистом.
Наконец - то он заговорил по - человечески. Может быть, из этого Мацека еще выйдет толк.
- Рассказывай с самого начала! - скомандовала я.
Мацек помолчал и, сглотнув слюну раз - другой, в конце концов приступил к рассказу. Говорю тебе, Девятка, я все сделал как надо. Виолончелист сворачивает на Полевую, я за ним… Он сворачивает на Пасечную - я за ним…
- А потом перебрался через стену, - вставила я.
- Откуда тебе известно?
- Валяй дальше, у нас мало времени.
- Значит, перебираюсь через стену, потом продираюсь сквозь кусты. Говорю тебе, как в джунглях. Думал, потеряю его из виду, но не потерял. А по пути заметил совершенно фантастический экземпляр черного дятла…
- Дятел меня не интересует, мне важен виолончелист. Он вел себя подозрительно?
- Еще как.
- Ну, так валяй дальше.
- Дальше тащиться уже не пришлось, мы дошли до тех развалин.
- Каких развалин? Говори, а то умру от любопытства!
- Старинных, видел даже табличку с надписью "Памятник старины. Охраняется законом".
- Меня не интересуют памятники старины. Мне нужен виолончелист.
- Но он там живет.
- В развалинах? Ты, наверно, болен.
- Не в развалинах, а в башне.
- В какой еще башне?
- Там есть башня, а в ней живет виолончелист.
- Он что, не может жить в обычном доме и живет в старинной башне? Что - то очень подозрительно.
- Подожди, не мешай, - одернул меня Мацек. - Если говорю в башне, значит, в башне. Своими глазами видел, как он достал из - под коврика ключ, отворил железную дверь и вошел в башню.
- Да ведь это сенсация!
- И еще какая! А потом в открытом окне заметил его лысину.
- Ты уверен, что это не дух?
- Уверен, духи не бывают лысыми. Впрочем, я видел его очки.
- Он протирал стекла?
- Да.
- Тогда, наверно, он.
- На все сто два. Значит, слушай, что я сделал дальше.
- Вскарабкался на дерево и порвал джинсы.
- Да. Мне хотелось увидеть, чем он там занимается.
- Это фантастика! - вскричала я, уверенная, что сейчас услышу то, от чего стынет кровь в жилах, и встают дыбом волосы. И потому продолжала уже шепотом: - Так что… он там делал?
- Представь себе… чистил цветную капусту.
Мне показалось, что Мацек смеется надо мной.
- Но ведь такой таинственный тип не может вот так просто чистить цветную капусту. Он либо притворялся, либо делал это для отвода глаз.
Мацек стукнул себя кулаком в грудь.
- Даю честное слово, что он вынул из портфеля цветную капусту, положил в миску и самым натуральным образом начал чистить.
- Да ведь это хитрец! Наверно, заметил тебя на дереве.
- Нет.
- В таком случае притворялся, что не замечает тебя.
- Что же, он все время должен притворяться?
- Разумеется, иначе не вызывал бы подозрений. Ошиблась я в тебе, Мацек. Думала, принесешь сенсационные сведения, а ты рассказываешь мне о чистке цветной капусты.
- Разве я виноват, что он чистил?
- И это все? - разочарованно протянула я.
- Сейчас… сейчас… - Мацек потирал лоб. - Видел в траве серую сову либо сипуху, не уверен.
- Неважно, - отрезала я. - Я тебя посылаю на разведку, а ты интересуешься совами. Куда это годится?
- Оставь меня в покое! - возмутился он. - Я первый раз в жизни увидел серую сову.
- И это, наконец, все? - язвительно вопросила я.
- Сейчас… Насмерть забыл. Была там еще какая - то женщина…
- И ты говоришь об этом только сейчас! - вознегодовала я. - Ведь это самое важное. Какая женщина?
- Очень красивая и элегантная. Говорю тебе, совсем как актриса.
Вот тут - то я просто остолбенела. Если актриса, то, может быть, Моника Плошаньская. А если пани Моника, то это новая большая сенсация и новая загадка. Все сходится. Швейцар говорил, что пани Плошаньская вышла из гостиницы. А значит…
- Высокая? - спросила я.
- Кажется, высокая.
- Стройная?
- Кажется, стройная.
- С макияжем?
- А что это такое?
- Была накрашена?
- Как артистка на сцене.
- Это она.
- Кто?
- Дуралей, неужели не догадываешься? Ну, кто? Пани Моника Плошаньская, которая красиво, как на сцене, отказала нашему Франту. Уловил?
У Мацека от волнения пересохло в горле. Он несколько раз сглотнул слюну, прежде чем продолжить рассказ, и наконец с трудом выдавил:
- Сижу на дереве, не спускаю глаз с комнаты виолончелиста. Он промывает цветную капусту, а тут что - то шур - шур под башней. Смотрю, к башне подошла какая - то женщина. Она огляделась, вынула из сумочки ключ, отворила дверь и бесследно исчезла, как дух.
- Пошла к виолончелисту.
- В том - то и дело, что нет. Виолончелист промыл цветную капусту, покрошил ее и поставил на электроплитку.
- А она?
- Черт ее знает.
- Ты ее больше не видел?
- Нет! Исчезла, и ни слуху ни духу.
- Любопытно. Нет ли там другого жилища?
- Нет, наверно. Все окна забиты досками.
- Может быть, какой - нибудь тайный проход в подвал?
- Может быть.
- В таком случае все возможно. Даже то, что ты не орнитолог, а турецкий султан. Говорю тебе, Мацек, у меня от всего этого кружится голова, и я ничего не могу понять.
- Я тоже не понимаю, что к чему, - поведал в раздумье Мацек. - Но нужно идти обедать, скоро два часа.
- Ты просто гений, Мацек. Насмерть забыла, что проголодалась. После обеда заскочу к тебе. Чао!
Вот так номер!
На обед были суп, жареная треска с картошкой и сладкий пирог с крюшоном. И наконец - то семья собралась в полном составе.
- Снова треска, - пожаловался папа.
- И снова жареная, - как эхо откликнулся Яцек.
Мама, все еще мысленно переживавшая последнюю партию бриджа, ничего на этот раз не сказала.
- А чем ты вообще занята? - поинтересовался папа.
- Вот именно, - вторил ему Яцек, - тебя нигде не видно.
- Интересно! - взорвалась я. - Ездишь с отцом на рыбалку и еще хочешь меня видеть?
- Ну вот, опять, - вздохнула мама. - Хоть за столом могли бы не ссориться.
- Когда она всегда первая начинает! - кричал Яцек.
Отец нетерпеливо чмокнул.
- Прекратите, а то начнется ад кромешный.
- Извини, папа, что тебе не нравится? - спросила я.
- Что тебя никогда не бывает дома.
- Правильно, - подтвердила мама. - Где тебя только носит? Чертенок, а не девочка.
- Я? - Голос мой звучал вполне благонравно. - Еще в Варшаве вы говорили, что нужно обязательно вдыхать йод. Вот я и вдыхаю.
- Весь день ничего не делаешь, а только вдыхаешь? - зацепил меня папа.
- И насыщаю организм кислородом. Кажется, у моря очень много кислорода и озона.
- А язычок твой становится все острее.
- Да - да, - подхватил Яцек, - ничего не делает, а только огрызается.
- Опять вы ссоритесь! - упрекнула мама, заламывая руки. - Люди ведь слушают. Я знала, что так и будет. - Она вдруг без видимого повода рассмеялась. - А я сегодня сыграла шлемика в пиках.
- Но в конце концов, наверное, проиграла?
- Нет, мой дорогой, я приготовила тебе сюрприз. Выиграла.
- Интересно, сколько?
- Три пятьдесят.
- Выигрываешь три злотых, а проигрываешь двадцать.
- А ты обещаешь принести во - о-от такую щуку, а возвращаешься с двумя плотвичками.
- Не стоит продолжать, ты никогда меня не поймешь, - вздохнул отец. - Сегодня неудачный день, не было клева.
- А я, наоборот, время до обеда повела превосходно. Играла в паре с одной милой докторшей из Жевуша. Она живет в гостинице "Под тремя парусами" и пригласила меня на послеобеденный бридж.
Услышав это, я едва не подавилась рыбьей костью.
- В гостиницу? - переспросила я.
- А что здесь удивительного?
- Тогда, мамуся, я пойду туда поболеть за тебя. Я еще никогда не была в такой роскошной гостинице.
- В ней нет ничего особенного.
Если бы только мамуся знала, что в этой гостинице проживает Франт, у которого сотня итальянских галстуков, а также пани Моника Плошаньская, которая исчезла в башне и с тех пор о ней ни слуху ни духу, то никогда бы, наверно, не сказала такой нелепости.
- Возьми ее с собой, что тебе стоит, - заступился папа. По крайней мере, будет у тебя на глазах.
Мамуся посмотрела мне прямо в лицо.
- Только умоляю тебя, Крыся, веди себя прилично и оденься по - людски.
Я оделась по - людски, то есть как обычно одеваются девочки. С отвращением натянула юбку, надела поплиновую блузку, влезла в женские туфли и думала, что меня стошнит, когда посмотрела на себя в зеркало. Я выглядела как мальчишка, переодетый девчонкой.
Что поделаешь, приходилось жертвовать собой во имя интересов расследования. И я пошла с мамусей - послушная, воспитанная, как к тете на именины.
В клубном зале гостиницы мамуся уселась за столик с тремя другими дамами и, как только она взяла карты в руки и затянулась сигаретой, я тут же перестала для нее существовать. Ничего удивительного, я не была даже слабенькой трефовой двойкой в карточной колоде.
Какое - то время я делала вид, что наблюдаю за игрой, но мыслями была уже в номере пани Моники и у дверей в номер Франта. Еще бы немного, и я улизнула, если бы не пани Моника Плошаньская, которая, как дух старого замка, возникла на фоне дверей клубного зала. Нужно признать, что дух этот выглядел великолепно. Макияж, о котором можно лишь мечтать, наимоднейшая прическа, элегантные движения и полный достоинства взгляд. А платье - шелковое, разумеется, вечернее - ну точно как в последнем номере журнала "Пшекрой". Потрясающе!