К числу фальсификаторов, несомненно, можно отнести, например, и Льва Данилова, автора "документального" фильма "Штрафники", вышедшего на телеэкраны ещё в канун 50-летия Победы. Там есть кинокадр, в котором станковый пулемёт поддерживает огнём наступающую пехоту. Но авторский текст утверждает, что этот "пулемёт заградотряда подгоняет в атаку штрафбат". К таким же сочинителям нужно отнести и многих других, кто на волне интереса ко всему "штрафному", писал или "вещал" о них, не зная истинной правды об этой категории воинов, относя их к "париям войны", в смысле вообще отверженных, презираемых. А сегодня, когда "штрафная" тема стала модной, многие коммерческие издательства бросились собирать "сочинения" людей, где-то, от кого-то и что-то слышавших о штрафниках.
Видимо, главный подручный Гитлера, рейхсминистр пропаганды Геббельс, был не первым, кто поклонялся известному постулату: "чем чудовищнее ложь, тем скорее в неё поверят". Но, оказывается, и далеко не последний. Видимо, не я первый кляну таких кинодеятелей, как Володарский с Досталем, сочинившие абсолютно недостоверный "художественный "Штрафбат", как Михалков, своим "Утомлённым солнцем-2". Ведь та ложь, которую они с позволения и поощрения властных структур пытаются внедрить в сознание масс, даже в первом приближении ничего общего не имеет с исторической правдой. А таким боссам киноиндустрии, щедро финансируемым нашим госбюджетом, следовало бы взять за правило: максимум исторической точности и минимум собственной фантазии, порой переходящей границы приличия. Самое первое, что во всех таких киноподелках опровергать можно и нужно – это то, что неофицерских штрафбатов просто не было! Штрафбаты состояли только из проштрафившихся (совершивших нарушения дисциплины) офицеров. Умышленное смешение провинившихся офицеров, дезертиров и разного рода уголовников в одно понятие – "штрафбат", характерно для многих, не знающих истины. И никаких "врагов народа" или уголовников-рецидивистов к фронту и близко не подпускали – надо бы это знать и Володарскому, и Михалкову и многим другим, пытавшимся и пытающимся утверждать обратное. А такие случаи, когда отдельные штрафроты сводились, хотя и временно, в так называемые "штрафбаты", ловко используют наши нувориши-историки: просто число штрафбатов, поименованных в Перечне, перемножают на цифру 800 (по приказу № 227 была установлена такая предельная численность штрафного батальона), и получают "неоспоримую" цифру офицеров, направленных особыми отделами в штрафбаты. В данном конкретном случае, по 2-й гвардейской армии, получается 8008 = 6400 штрафных офицеров, в то время, как ни одного офицера-штрафника там не было!".
Столь длинная цитата приведена намеренно, чтобы читатель по достоинству оценил силу и правдивость этой книги. Автор один за другим рушит ядовитые мифы, укоренившиеся, к сожалению, в наших головах со времени перестройки.
Не было заградительных отрядов, подбодрявших наступающих офицеров пулемётными очередями! Не были штрафбаты укомплектованы уголовниками! Не воевали они черенками от лопат, как показывает Никита Михалков – штрафникам давалось самое лучшее и современное оружие. И не держали их в штрафбатах до последнего, а при первой возможности (ранение, подвиг) переводили в обычные части с полным восстановлением в звании. Не было всего этого!
А был подвиг! Мужество и воля русских людей, не только желавших кровью искупить свой долг перед Родиной, но и победить самого страшного врага России за всю её историю. Об этом и говорит книга А. В. Пыльцина, которую стоит прочесть. И низкий поклон уважаемому автору за все его дела – на спасение и благо нашего Отечества! Подытожим вышесказанное. На что направлены устремления фальсификаторов истории? Прежде всего, на расшатывание русской ментальности и разрушение общественного согласия. Ведь память о Великой Победе – это то, что объединяет наше общество. Речь о бережно хранимой и передаваемой из поколения в поколение ценности. Как тут не вспомнить слова директора ЦРУ Аллена Даллеса: "…мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности поверить…". Это – курс на развал РФ.
Так за что воевали наши отцы и деды? Ответ на этот вопрос дает Н. А. Нарочницкая в книге "За что и с кем мы воевали" (М., 2005). Думается, эта небольшая по объёму, но крайне ёмкая по затрагиваемым проблемам книга всем известна. Как известно, самая главная фальсификация – мировоззренческая. Уравниваются коллаборационисты-изменники и советские солдаты. Постоянно звучит тезис: в той ситуации нравственно безупречного выбора между двумя кровавыми лживыми тираниями не было. Всё это – ложь! Выбор был и он был обозначен местоблюстителем митр. Сергием, будущим Святейшим Патриархом:
"Всему миру ясно, что фашистские изверги являются сатанинскими врагами веры и христианства. Фашистам, с их убеждениями и деяниями, конечно, совсем не по пути за Христом и за христианской культурой".
Уже позднее, в пасхальном послании 1942 года митрополит Сергий напишет:
"Тьма не победит света… Тем более не победить фашистам, возымевшим дерзость вместо креста Христова признать своим знаменем языческую свастику… Не забудем слов: "Сим победиши". Не свастика, а крест призван возглавить христианскую культуру, наше "христианское жительство". В фашистской Германии утверждают, что христианство не удалось и для будущего мирового прогресса не годится. Значит Германия, предназначенная владеть миром будущего, должна забыть Христа и идти своим, новым путём. За эти безумные слова да поразит праведный Судия и Гитлера, и всех соумышленников его".
Особенно значима поддержка власти и народа в обращении от 22 июня 1941 года. Устами местоблюстителя Церковь объявляла судьбу народа своей:
"Православная наша Церковь всегда разделяла судьбу народа. Вместе с ним она и испытания несла и утешалась его успехами. Не оставит она народа своего и теперь. Благословляет он небесным благословением и предстоящий всенародный подвиг…".
По сути дела, тот исторический выбор, который делал митрополит Сергий, в чем-то соответствовал выбору св. благоверного князя Александра Невского – между Западом и Востоком, между внешним угнетением и внутренним растлением. И в своем обращении от 22 июня, кстати, абсолютно независимым от государственного влияния, Местоблюститель принял единственно спасительное для России и Русской Православной Церкви в тех условиях решение.
Позднее в своих проповедях о. Иоанн Крестьянкин скажет о непонимании страдальческой личности митрополита Сергия и о его прозорливости. К сожалению, это непонимание продолжается и сейчас. Глубинная ложь – представление о победе в Великой Отечественной войне, как об историческом поражении. Для православного русского человека – это хула на промысел Божий, на тайну Божественного человеколюбия (по слову Патриарха Кирилла), на спасение русского народа и иных народов исторической России. У нас хотят украсть победу.
Но этого не удастся сделать. Полуправда, полуложь не пройдут! Как сказал Святейший Патриарх Кирилл:
"Ложь историческая порождает ложь современной жизни. На лжи нельзя построить человеческого счастья. Если мы создаем ложные исторические концепции, мы дьявольскую ложь, а дьявол – отец лжи, закладываем в основу бытия народа. И такие эксперименты не проходят".
В российском обществе значительно изменилось отношение к таким непреходящим ценностям, как Отечество, патриотизм, долг, честь, достоинство, знание истории своего народа, верность героическим традициям и глубокая духовность, базирующаяся на основополагающих ценностях Церкви. Но для будущих поколений должна и в дальнейшем совершенствоваться система аргументации, способная на основе исторически достоверных фактов донести до сознания новых поколений всё величие народного подвига и показать несостоятельность клеветников и фальсификаторов нашей истории.
В завершение хочется привести замечательные стихи О. Ф. Берггольц, которые лучше всего обозначают суть современных попыток фальсификации истории и противостояния им:
А я бы над костром горящим
Сумела б руку поддержать,
Когда б о правде настоящей
Хоть так позволили писать.Рукой точащей кровь и пламя
Я написала б обо всём:
О настоящей нашей славе,
О страшном подвиге твоём.Меж строк безжизненных и лживых
Вы не сумеете прочесть,
Как сберегали мы ревниво
Знамён поруганную честь.Пусть продадут и разбазарят
Я верю – смертью на лету
Вся кровь прапрадедов ударит
В сердца, предавшие мечту.
Глава 6. А музы не молчали. Размышление о стихах
Великая Отечественная война – величайшее событие российской истории XX в. Это русская Голгофа. Таких потерь и страданий Россия не несла никогда. Умиравший от голода блокадный Ленинград, выжженный Сталинград, испепелённая Хатынь – знаки величайшего страдания, русского Креста. В той войне погиб каждый восьмой житель Советского Союза. Только в Белоруссии немцы сожгли 9200 населенных пунктов, из них 3000 – с населением, полностью или частично.
И в то же время, Победа в той Великой Отечественной – русская Пасха. Ведь по неизречённому Промыслу Божию День Победы всегда приходится на пасхальные дни. А Пасха 1945 года пришлась на 6 мая – День святого великомученика и Победоносца – "пленных освободителя и нищих защитителя". Именно таким и явился советский солдат – освободитель всех пленённых фашизмом и защитник нищих, бедных и несчастных.
Эти смыслы проявились в русской советской поэзии военных лет. После вакханалии атеизма и космополитизма вновь восстали из небытия символы исторической русской жизни. Первый и главный из них – Крест.
Один из первых поэтов, в чьём творчестве он был явлен в военную пору – Константин Михайлович Симонов. Вспомним его ставшее поистине народным стихотворение: "Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины?", написанное в 1941 году и обращённое к Алексею Суркову:
Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины,
Как шли бесконечные, злые дожди,
Как кринки несли нам усталые женщины,
Прижав, как детей, от дождя их к груди,Как слёзы они вытирали украдкою,
Как вслед нам шептали: Господь вас спаси! -
И снова себя называли солдатками,
Как встарь повелось на великой Руси.Слезами измеренный чаще, чем верстами,
Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз:
Деревни, деревни, деревни с погостами,
Как будто на них вся Россия сошлась,Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся
За в Бога не верящих внуков своих.Ты знаешь, наверное, все-таки Родина -
Не дом городской, где я празднично жил,
А эти проселки, что дедами пройдены,
С простыми крестами их русских могил.
Крест здесь – не только память о прадедах и дедах, хранивших русскую землю. Это – живая молитва. И не только усопших за живых. Но и матерей за своих сыновей, жён за своих мужей, невест за своих женихов.
О чем говорит бессмертное стихотворение К. Симонова "Жди меня", как не о молитве?
Не понять, не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Возвращаясь к стихотворению "Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины", видим и другой смысл. Из глубин народной памяти встают священные слова: "Крест – хранитель всея вселенныя" и образ Моисея, крестообразно простирающего в молитве руки и побеждающего мучителя Амалика. Снова вчитаемся в симоновские строки:
Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся
За в Бога не верящих внуков своих.
В них есть и иное – парадокс народной жизни, сочетание веры и неверия, коммунистической идеологии и исконных православных основ русской жизни. Вот лишь одно фронтовое письмо: "Мама, я вступаю в партию. Мама, помолись за меня Богу".
И встает вопрос: "А действительно ли внуки так уж не верили в Бога?"
Ветеран войны доктор исторических наук Михаил Иванович Фролов в беседе со мной чеканно ответил: "На войне атеистов не бывает".
Исконная вера русского народа во всей силе и во всем величии проявилась в Великую Отечественную Войну. И еще один подспудный смысл в этих строках: Великая Отечественная началась 22 июня, в День всех святых, в Земле Российской просиявших. И они всем миром вымолили для нас победу. Крест появляется на страдальческом пути русского солдата и русского человека во время войны.
Вспомним стихотворение Константина Симонова "Слепец":
Своё израненное тело
Уже я нёс в огонь атак.
Тебе Россия петь велела?
Я ей не изменю и так.Скажи ей про меня: не станет
Солдат напрасно отдыхать,
Как только раны чуть затянет,
Пойдёт солдат на бой опять.Скажи ей: не ища покоя,
Пройдёт солдат свой крестный путь.
Ну, и сыграй еще такое,
Чтоб мог я сердцем отдохнуть…Слепец лады перебирает,
Он снова только стар и слеп.
И раненый слезу стирает
И режет пополам свой хлеб.
И в этом стихотворении смыслы не только Креста, Голгофы, Крестного пути, но и Тайной Вечери – разделения хлеба:
И раненый слезу стирает,
И режет пополам свой хлеб.
Особая страница в художественной летописи Великой Отечественной войны – христианская поэзия блокадного Ленинграда. Невиданные страдания обострили чувства людей, переживших жестокие страдания, зачастую смерть родных и близких. Во время блокады Ленинграда погибло не менее 800 тысяч мирных граждан, умерших от голода, холода, бомбёжек, артобстрелов, болезней. И около миллиона бойцов Ленинградского и Волховского фронтов сложили головы при обороне города на Неве, во время регулярно проводимых наступательных операций при попытках прорвать блокаду.
Сейчас немногие знают, что первое наступление на Ленинградском фронте, направленное на прорыв блокады, началось в сентябре 1941 года, когда казалось, что Ленинград будет вот-вот взят. И вплоть до решающей операция 1944 года "Январский гром", освободившей северную столицу от блокады, наступления в 1942–1943 годах шли постоянно с соответственными тяжёлыми потерями.
Но это великое народное страдание воскресило в народе веру. Характерна страшная статистика 1944 года: над 48 процентами умерших было совершено отпевание. Блокада и война воскресили "латентную теплоту патриотизма". Перед самым снятием блокады с карты города исчезла часть революционных и космополитических названий: проспект 25 декабря вновь стал Невским, а площадь Урицкого – Дворцовой, Урицк вернул себе старое имя Лигово, а Красногвардейск – Гатчина.
Возрождение веры и русского национального сознания отразилось и в поэзии военных лет, посвящённой блокаде Ленинграда и битве за невскую твердыню. Поэты были рядом с ленинградцами, видели всё своими глазами и претерпевали те же тяготы и лишения.
В начале блокады Ленинграда Анна Андреевна Ахматова (1889–1965) находилась в городе, трудилась на строительстве оборонных рубежей и не покинула бы город, если бы от неё фактически не потребовали эвакуироваться. Но и в Ташкенте, в эвакуации, она не забывала о Ленинграде и страданиях его жителей. Стихи, посвящённые блокаде, вошли в её цикл "Ветер войны".
Одно из первых, написанных ещё в блокадном Ленинграде стихотворений – "Птицы смерти в зените стоят":
Птицы смерти в зените стоят.
Кто идёт выручать Ленинград?
Не шумите вокруг – он дышит,
Он живой ещё, он всё слышит:Как на влажном балтийском дне
Сыновья его стонут во сне,
Как из недр его вопли: "Хлеба!"
До седьмого доходят неба…Но безжалостна эта твердь.
И глядит из всех окон – смерть.
Это стихотворение является удивительно библейским по смыслу и духу. Особенно ярко это видно из двух последних двустиший:
Как из недр его вопли: "Хлеба!"
До седьмого доходят неба…
Но безжалостна эта твердь.
И глядит из всех окон – смерть.
Седьмое небо, согласно библейским и раннехристианским представлениям – местопребывание самого Бога. И, однако, ответа нет: "Но безжалостна эта твердь".
Эти строки напоминают слова книги Второзакония о медном небе, непроницаемом для земных молитв:
"И небеса твои, которые над головою твоею, сделаются медью, и земля под тобою железом" (Втор. 28, 18).
Переходим к следующим строкам:
Как на влажном балтийском дне
Сыновья его стонут во сне.
Это память о жертвах Таллинского перехода (28–30 августа 1941 года), когда при переходе Балтийского флота из Таллина в Кронштадт от немецких мин и бомб погибло 15 тысяч солдат, матросов и беженцев.
Но здесь вспоминаются и строки из 87 псалма:
"Привменен бых с низходящими в ров, бых яко человек беспомощен, в мертвых свободь. Яко язвеннии, спящие во гробе, ихже не помянул ecu к тому, и тии от руки Твоея отриновени быша. Положиша мя в рове преисподнем, в темных и сени смертней" (Пс. 87:5–7).
Образ смерти, как тяжкого сна, близок Ветхому Завету. Но этот же образ тесно связан и с памятью о пророке Ионе и его молитве:
"Ты вверг меня в глубину, в сердце моря, и потоки окружили меня, все воды Твои и волны Твои проходили надо мною. И я сказал: отринут я от очей Твоих, однако я опять увижу святый храм Твой. Объяли меня воды до души моей, бездна заключила меня; морскою травою обвита была голова моя. До основания гор я нисшел, земля своими запорами навек заградила меня; но Ты, Господи Боже мой, изведешь душу мою из ада" (Ион., 2, 4–7).
Одно из наиболее знаменитых стихотворений блокадного цикла Ахматовой – "Мужество", написанное 23 февраля 1942 года:
Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наши часах,
И мужество нас не покинет.Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова, -
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.Свободным и чистым тебя пронесём,
И внукам дадим, и от плена спасём
Навеки!
И в нём продолжается тема Суда. Образ весов в русском сознании неразрывно связан со Страшным Судом и образом ангела, взвешивающего человеческую душу. И в то же время тема часов соединяется со страданием и прославлением Христа. "Отче, пришел час, прослави Сына Твоего" (Иоан. 17:1), – так молился Христос, идя на страдание.
В некоторых вариантах стихотворения присутствует чтение "священное русское слово". Русское слово в своих истоках неразрывно связано со Словом Божиим – Священным Писанием. Его черты – свобода и чистота, ибо "где Дух Господень, там свобода" (2 Кор. 3:17). Из этого стихотворения извлекаются следующие смыслы: для русского народа-богоносца приходит час крестного страдания и воскресения – спасения священного русского слова.
На снятие блокады Анна Андреевна Ахматова откликнулась следующим стихотворением:
Сзади Нарвские были ворота,
Впереди была только смерть…
Так советская шла пехота
Прямо в жёлтые жерла "Берт".