Мы неторопливо прогуливались по улицам. Парки и роскошные здания соседствовали с маленькими угловатыми переулками, казармами и руинами. Универсальные магазины, простые и богатые церкви с золотыми шпилями перемежались с покосившимися домами, крохотными тавернами, трактирами, кофейнями и обителями старьевщиков. На витринах рядом с мишурой лежали ценные украшения. Нищие, чистильщики обуви и солдаты плотной толпой передвигались по улицам. Стройные красивые женщины, лица которых знали косметику, и ухоженные девушки часто встречались нам на пути. Вечером мы посещали варьете или трактиры. Там мы вдыхали атмосферу и колдовство большого города. Страстные танцовщицы раздевались на сцене и садились к нам на колени в тончайших пеньюарах. Мы пили сладкие вина, слушали захватывающую музыку, наблюдали за богатыми, элегантными, настроенными на мирный лад гостями и легче познавали душу народа, чем в сверкающем кабаре среди презрительных декадентов или игроков в карты, сидящих среди столиков и рассуждающих об искусстве. Мы не понимали польских песен и пародий и чувствовали себя безродными туристами, не имеющими никаких корней, попутчиками в этом современном мире. Когда мы возвращались домой, девушки и женщины предлагали нам свои услуги буквально за кусок хлеба. И наши любовные приключения составляли смысл этого отдыха, подаренного нам перед войной.
Литва. Наш поезд шел среди холмистого осеннего, октябрьского, ландшафта. В таинственной и грустной красоте лежали бледно-зеленые и коричневые поля. Лиственные леса умирали в красном и золотом опьянении, а тусклая сосна вытягивалась в серое небо. Меланхолия и печаль охватили нас. Но мы любили относительную красоту этого мира.
Просто проходила жизнь.
Красивые деревеньки сгрудились у холмов, деревянные домики стояли среди невзрачных садов, у желтых рек между чистеньких улиц, кладбищ, руин, редких елей и березок. Такие поездки приносили нам радость.
Луга и пастбища окружали дунайскую крепость, возвышавшуюся на фоне вечернего неба. Все это проходило мимо нас, и можно было только попытаться удержать эти красоты в памяти. Мы знали мир и все же всегда оставались в нем только гостями, не принимая участия в жизни людей, дыхании земли и в бытии всего того, что появлялось и исчезало вокруг нас. Витебск, Смоленск, Вязьма, тысячи деревень и поселков оставались только картинами на фоне нашего бесконечного пути.
Духи войны снова оказались у власти. Пустота, одиночество, ожидание своей участи и готовность к смерти преследовали нас. Мы уже не думали о необходимости нашей поездки, предвидя, что эта авантюра скоро печально кончится для нас всех. Мы думали только о безумии войны, преступлениях, совершаемых в жизни нашего поколения, и больше не гадали, как решат нашу судьбу звезды. Наша жизнь была каким-то промежутком между жизнью и смертью.
Так мы оказались на позициях под Ржевом30.
РОЩА ПОД РЖЕВОМ
Окопы
Кратковременные дожди и прохладные дни говорили о наступлении осени. В низинах собиралась желтая вода, зеленая тина обозначила территорию болота на всем пространстве близ Ржева. Ольха, сбросившая листву, оказалась в болоте, с сосен и берез капала вода, грязная, растоптанная трава прижалась к земле. Темные от грязи ручейки текли по мокрым улицами. Земля набухла от влаги, и при каждом шаге сапоги погружались в нее. Грязная вода лилась на нас, когда мы задевали ветви елей. Выйдя из палаток, мы отправились на передовую, чтобы занять окопы перед деревней Табаково и лесной опушкой.
Очищали обувь от корок глины и тины, и в тяжелых сырых сапогах медленно тащились по грязи. Все было пропитано влагой, в том числе одежда и хлеб. Ржавчина покрыла винтовки. Солнечные дни чередовались с ночными заморозками и выпадающим снегом. Наступал сезон дождей, а мы не имели никакого убежища.
Окопы мы нашли заболоченными и частично затопленными. Во временных бункерах и примитивных стрелковых укрытиях отовсюду капала вода. Ло
шади, запряженные в повозки, падали, а они были ценнее солдат. Мы стойко несли все невзгоды и оживали в своих воспоминаниях, мечтая о возвращении домой. Постепенно привыкали к окопной жизни, как будто бы ничего не изменилось с прошлого года. Такая же грязь и слякоть.
Только ландшафт был покрасивее. Кустарники ольхи, болотистые поляны и холмы с небольшими рощицами открывали перед нами какую-то грустную красоту и идиллическую отстраненность от всего мирского. Мы снова проникали в тайну русской земли.
Больше уже не было никаких маршей, ночевали мы в избах и амбарах. А там, за окопами, вообще не было ни домов, ни конюшен. От Табаково остались только обгоревшие бревна, кирпичи, заброшенные огороды с замерзшими овощами, отдельные осины и грязные улицы. Бревна и доски служили нам для сооружения бункеров.
В основном наша жизнь шла в стрелковых окопах. Бруствера защищали нас от огня легких минометов, походные печи давали мало тепла. Дрова солдаты находили где-нибудь поблизости. Умыться было негде, а походные кухни привозили еду только в сумерках, останавливаясь в отдаленном овраге. Почти ежедневно кого-либо убивало или ранило. Однако мы умели сохранять хорошее настроение и старались держать себя в норме. Опасность стала будничной, и вылазки уже не казались такими страшными. Душа приспосабливалась к своей участи.
В трехстах метрах перед нами лежали русские окопы, от них нас отделяла только поляна и колючая проволока. Постоянно щелкали винтовочные выстрелы, свистели над нашими головами снаряды и разрывались на бруствере окопов. Время от времени легкие минометы вели огонь по нашим окопам, и их снаряды падали рядом с ними. Снайперы делали каждую попытку высунуться из окопа смертельной. Нас охватило какое-то безразличие, не то из-за склонности к фатализму, не то из-за надежды на Бога.
Как канатоходцы, мы передвигались по окопам между глиняными стенами. Дно окопов застилали досками или тонкими решетками, так как оно постоянно стояло в воде. Многие солдаты заболевали от этой постоянной влажности и холода. Сырая глина покрывала коркой шинели и плащ-палатки, решетки из реек тонули в воде. Мы не имели возможности менять сапоги и портянки. В течение дня невозможно было отогреться, так как русские стреляли по дыму из печек, которые мы топили влажной древесиной. В капониры стрелков мы могли попасть только через узкие отверстия ползком. Брезент заменял здесь дверь. Днем мы занимались чисткой оружия и шанцевого инструмента, а ночью дежурили по два или три часа, пристально наблюдая за нейтральной полосой, по которой могла проползти разведывательная группа противника. Наблюдатели постоянно ожидали, что их настигнет пуля или же прямое попадание гранаты размажет по брустверу мозги. Кишки, лоскуты кожи и кровь вмерзали затем в глину. Останки убитого отскребали и закапывали. Однако зачастую тот или другой солдат находил непогребенные фрагменты тела своего приятеля и не мог узнать его.
Ночью мы засыпали тревожным сном. Караульные постоянно чередовались, особенно внимательно следовало дежурить на рассвете, так как опасность нападения в это время возрастала. Мы охраняли окопы по одному или же выходили на караул группой. В темноте было трудно что-либо заметить, мы видели только тени или лица лежащих рядом солдат. Сигнальные ракеты вырывали нас из мрака и погружали на несколько.секунд в свой яркий белый, золотистый и зеленоватый свет. Эти бенгальские огни взлетали над неподвижным ландшафтом, на опушке леса и бруствере окопов теряли свою силу и отбрасывали нас назад во тьму ночи. Туман парил над желтовато-коричневой травой. Каждый куст, каждый качающийся на ветру стебелек казались угрожающими фигурами приближающегося врага.
После полуночи поднимающаяся на горизонте луна росла и выплывала из тумана красная и круглая, как будто кровь лилась из-за холмов. Ночь освещалась мертвенным светом, словно открывалась таинственная сцена, на которой духи начнут играть свой спектакль. На небе появлялись и парили легкие серебристые облака.
Ночами сверкали звезды. Орион и Вега, Рыба, Близнецы и сверкающая лента Млечного Пути спокойно вращались вокруг Полярной звезды. Им была безразлична и война и мир на Земле. Но трассирующие снаряды постоянно пересекали небесное пространство. Красота звездного неба нас не касалась. Нас уже приговорили к смерти. Смертельно уставшие, замерзшие, бессильные солдаты с трудом выходили на посты. Пулеметы долбили коротко и сухо, взрывались гранаты, и только это имело смысл в нашей жизни.
Наступило полнолуние, ночи на русском севере стали светлыми. Нейтральная полоса лежала в белом тумане и слегка просматривалась. Вскоре и ночь стала для нас магическим днем. Мы видели теперь землю далеко, вплоть до русских окопов. Туман поднимался, ночной холод охватывал наши тела, и Морфей, божество сна, заставлял дремать, прислонившись к стенке окопа.
Утренний сумрак встречала тишина. Рассвет воспринимался как освобождение от страшной действительности. Красота этих часов была нам особенно дорога после беспокойной ночи, полной страха и тягостного труда. Бесконечные переживания в условиях постоянной опасности выматывали из нас всю душу. Жажда жизни заставляла преодолевать и тяжкие испытания, и горестные мысли. Воодушевление не оставляло нас даже в самые тяжелые часы. Среди постоянной угрозы смерти мы знали: пока еще живы!
Солнце опускалось, принимая апокалипсические краски. Каждая такая картина стала для нас ценностью, так как она лежала между днями, проведенными на фронте, и возвращением домой. Ночь проходила, и с утренним сумраком начинался новый день, а затем и следующая ночь, приближая нас к чудесному прекращению авантюрного приключения.
Ночью мы вполне могли заблудиться, выходя из бункера на разведку. Выпрыгивали из затопленных окопов, бежали к нейтральной полосе в стремлении как можно скорее добраться до русской колючей проволоки. Благополучно возвратившись к себе, мы потом оценивали нашу вылазку с юмором как замечательно смелое предприятие.
Ночные заморозки усиливались, земля промерзала, иногда мы чувствовали, что снег вот-вот начнет падать в наши окопы. Осень заканчивалась. Начиналась зимняя война в России.
Мы вытащили нашу противотанковую пушку через бруствер. Пересекли нейтральную полосу, перетащили ее через воронки от снарядов. На другой день с удивлением обнаружили лошадь. Теперь она тащила пушку, и наше положение стало менее опасным. Жизнь продолжалась, однако смерть ежедневно поджидала нас.
Заснеженные дали
Наш бункер был построен невдалеке от лесной опушки в воронке из-под бомбы. Низкие кусты скрывали траншеи, которые шли в обе стороны от бункера. Вокруг лежала голая степь. Ночью мы стояли в карауле, выкапывая для себя окопчики саперными лопатами при свете ущербленной луны. Фейерверк сигнальных ракет рассыпался где-то вдали, и мы радовались, что живем в относительной безопасности. Наш оборонительный порыв перешел в усталое выжидание.
Мы были удовлетворены тем, что в бункере было тепло, имелся стол и скамьи и предоставлялись возможности для нормального сна. Мы больше не нуждались в еде. Попивая бренди с горячим чаем, лимоном и тостами, удовольствовались этой маленькой радостью жизни.
На фронте было беспокойно. Ночью, раздавались выстрелы, что-то трещало, сверкало и рвалось в окопах, вызывая у нас серьезные опасения. Но скоро снова восстановилось спокойствие. Стояли ясные дни, солнце светило так ярко, как могло быть только во время русской зимы с ее морозным климатом. Мы находили еще крохотные синие звездочки замерзших маргариток и увядшую траву. Земля пока дышала свежестью. Мы сидели у печки. Дрова потрескивали, танцевали сполохи пламени, ветер пел в трубе, а снаружи сверкали звезды.
После полуночи тьма опускалась на землю. Небо затягивали плотные облака, задувал сильный ветер, потом шел снег, покрывая желтую траву на равнине. Снежинки кружились в воздухе над рощей, оставляя белые пятна и ленты в низине, медленно покрывая почву белой простыней. Желто-серое небо нависало над землей. Раскрыв глаза, мы наблюдали за этой картиной преображения природы. За все время, что мы стояли в карауле, душу не обременяли никакие заботы.
Зима долгое время оставалась еще довольно мягкой. Нас на этот раз против ожидания снабдили шерстяными вещами и утепленными ватой шинелями. Доставили даже валенки, и солдатская жизнь стала намного легче.
Светло-синее небо, сверкающий снег на ветвях деревьев и на траве, блестящий в утреннем свете иней, спокойствие на фронте - таким мы любили этот мир.
Моим приятелям, занимавшим позиции у Оли-нина31, где проходило мощное наступление русских, пришлось несладко. Они замерзали, страдали от обморожений, ночуя в заснеженных избах без печек, болели, терпели крайнюю нужду, почти умирая с голоду. Оставшиеся в живых, как привидения, сбивались в кучку, стараясь обогреться. Я дежурил в бункере, не расставаясь с пистолетом, чтобы эти солдаты держали помещение в порядке и придерживались устава.
Так я командовал во время второй зимней кампании32. Кроме этого, колол дрова, топил печку, варил кофе, писал и пел сам с собой. Только во время еды общался еще с одним солдатом.
В свете масляного светильника или свечи я сидел за столом, слушал шелест и треск догорающих дров в печи и наблюдал за танцем языков пламени, грезил и убивал время. Мой товарищ, такой же одинокий мужчина, как и я, иногда подходил ко мне. Мы вспоминали свою мирную жизнь, военные переезды и наши планы, смотрели на падающий снег и в погожие дни выходили из окопа, вдыхая морозный воздух покрытого льдом мира.
Все, что казалось таким важным снаружи, тонуло в мертвой тишине. Только душа была переполнена изобилием картин и мечтаний. Я истощил все запасы своих прошлых воспоминаний. Ничего не осталось. Теперь лишь снегопад, танец огня в печи и лунный свет занимали мое воображение. Таким образом, я жил одиноко, как отшельник, далекий от войны и гремящего вокруг меня мира.
Сумерки. Я надевал камуфляжную форму, брал котелок и походную флягу, поднимал плащ-палатку у входа и выходил наружу.
Метель неистовствовала на равнине, я с трудом вдыхал морозный воздух заиндевевшими губами.
Покрывало танцующих, шатающихся и кружащихся хлопьев снега окутывало меня, штормовой ветер резал, как бритва, лицо. Я не видел неба, его закрывало белое покрывало с сероватым оттенком. Снежный покров беспрерывно рос под моими ногами. Я мог идти только маленькими шажками и с трудом замечал перед собой дерево или кустарник. Двигаясь против бушующей метели, я пытался определить приблизительное направление к кухне. С воем и свистом метель неслась над землей.
Я шел долго, с трудом переставляя ноги, весь в поту, но так и не видел походной кухни. Наконец я вышел на какую-то тропинку, но она была мне не знакома. Здесь я никогда не был. Я понял, что заблудился, тем более что сумерки погружали всю эту белую пустошь в голубовато-серую и чернильную тьму. Мне надо было срочно выходить на дорогу, чтобы не опоздать к раздаче пищи, и тут я внезапно увидел деревья, совсем рядом со мной показалась низкая роща. Это не была роща сказок, как мы ее называли, и ни лесная поляна, которые я хорошо знал. Теперь мне следовало бежать между оврагами, чтобы снова вернуться к нейтральной полосе.
Я испугался. Моя прогулка оказалась совсем небезопасной. Снег быстро стер мои следы, все вокруг расплывалось в какой-то серой дымке. Я больше не знал, куда идти. В ушах звенело.
Все же мне удалось найти дорогу, и я пошел по ней. Но никакой колеи или санного следа на ней не было. Опять показался какой-то лес, а поблизости затарахтели русские пулеметы. Пули засвистели рядом со мной. Я бросился на землю и снял пистолет с предохранителя. Стрельба прекратилась. Я отполз назад, поднялся и пошел по дороге в обратном направлении, натолкнувшись на подбитый бронетранспортер. Потом увидел еще несколько таких машин. Но нигде не было видно даже следов сожженных деревень: ни Табакова, ни Пондарева. Все мои поиски не приводили ни к чему. Я бежал по кругу, останавливался, с трудом переводя дыхание, беспомощно, замирая от страха перед ночью и неизвестностью, двигался дальше. Метель не ослабевала.
Я понял, что дальнейшие мои поиски бессмысленны, залез в разбитый бронетранспортер, закурил сигарету и решил ожидать конца метели или рассвета. Какое-то безразличие охватило меня, и я заснул. Проснувшись после полуночи, вышел наружу и стоял, дрожа от холода и покачираясь. Снег покрыл все вокруг. Но тут я обнаружил телефонный провод и пошел по линии. Так дошел до оврагов и быстро вышел на дорогу, ведущую в наш бункер. Таким образом, мне удалось избежать опасности. Я разжег костер, вытащил из кармана кусок черствого хлеба, пожевал и улегся спать. Проходили часы, но я так и не смог заснуть. Завывание метели все еще раздавалось в моих ушах, и я был рад начавшемуся новому дню.
Я проснулся весь заметенный снегом. Раннее утро едва осветило землю. Целый сугроб снега похоронил меня под собой, и только друзья сумели найти меня ранним утром и откопать. Мирная сказочная роща оказалась совсем рядом, кругом возвышались знакомые холмы, одетые в белые одежды, зеленые ели, покрытые снегом, наш бункер и окопы. Никаких следов не было на девственном снегу. И все же демоны этого ландшафта посетили меня, наполнили душу ледяным молчанием и фатализмом, который позволил мне выжить, как выживает зимой трава и кусты. Но, вероятно, они относились снисходительно к участи людей, чтобы они могли вынести нечеловеческие муки. Я продолжал свою жизнь отшельника. Ночью, когда не спал, прислушивался к скрипу снега от чьих-то шагов. Услышав русскую речь, вставал и брал винтовку на изготовку. Однако разведчики проходили мимо, не обращая внимания на заснеженную плащ-палатку, закрывавшую вход.
С утра я выходил наружу, на белые поля.
Роща сказок
В роще сказок постепенно возник целый подземный город. Возводился один бункер за другим, и они тянулись вдоль дороги сплошной линией. Я шел мимо, вплоть до последнего бункера, к своим минометчикам по безопасной стороне, следя, чтобы меня не подстрелил какой-нибудь разведчик, входивший в поисковую группу русских.
Мы жили в довольно сносных условиях. Было достаточно места, бункер обогревался, еды хватало, лишь изредка приходилось нести службу, и на сон времени хватало.
Здесь для меня наступило время адвента, подготовки к моей дальнейшей жизни. Постоянно находясь в пути, я ожидал теперь перемен в моей судьбе. Ужас от страшных событий, которые мне приходилось пережить, чередовался с озорством и капризами. Я испытывал большую уверенность в себе и спокойно вспоминал об адвенте прошлого года...
Русские сосредотачивали против нас свои войска, и нам было приказано проявлять максимальное внимание. Начиналась оттепель. Снег таял и стекал вниз по брустверам окопов, земля размокала, снежная вода проникала в ботинки и валенки. Было холодно. Деревья, сбросившие с себя снег, уныло смотрелись на фоне серыхдней, а на глади ручьев в долине начался ледоход.
Русские со дня на день должны были начать запланированную атаку, и мы в свою очередь готовились к ней.