Вот к чему я, а… Приехал тогда из Америки подросток стильного вида и с длинными волосами. Жил он четыре года в Вашингтоне, и приехал настоящим, по солнцевским меркам, иностранцем. Конечно же, вместе с ним на родину прибыла всяческая литература, музыка и аппаратура, доступ к которой был ограничен узким кругом знакомых. Я же слышал об этом человеке достаточно долго, пока не пересекся с ним в виде наезда: мол, раз ты американец, то давай неси. И предъявил список желаемого. А в советской действительности не было ничего привлекательного, поэтому список был велик и обширен. В итоге все эти запредельно дефицитные товары приравнивались к неким археологическим артефактам. То есть ты предполагаешь, что и где могло быть и, используя некую методу, копаешь и в итоге получаешь. Занятие это было интересное и увлекательное, и метода поисковая формировалась быстро.
При этом семья у нас была не рабочая, и ущербность ощущалась несколько в другой, нежели у тружеников города и села, области. Нужна была информация и все, что ей сопутствовало, а не деликатесы, которые, кстати, можно было купить в столах заказов московских ресторанов. В "Праге", например, можно было спокойно купить сто грамм икры за пять рублей, так же как и в специализированных наборах, которые выдавали ветеранам и ответственным работникам. Был я тогда еще недорослем, и вся система общественного нагибалова была мне непонятна. Когда позже папа, царствие ему небесное, ходил к директору продуктового магазина и набирал у него каких-то дефицитных продуктов, система блата раскрылась мне во всей красе. Но это было позже. А тогда я жил на всю подростковую катушку, и единственной информационной отдушиной был некий ди-джей Вован, который, в свою очередь, был знаком с культовой фигурой местного значения с позывными Волос. Вел этот Вован дискотеки в трудовых лагерях, куда ссылали беспечных подростков, чтобы они не создавали сложности родителям. Чем занимался Волос, я не знал, но он был связан с музыкальным миром и обладал аппаратурой, а Вован Александров с ним контачил и постоянно переписывал модную музыку. То есть был уже филофонистом. У него на дискотеке в трудовом лагере я услышал впервые песню AC/DC Go Down, которая произвела на меня неизгладимое впечатление. Можно сказать, я сразу понял, что мне нужно. Тогда в модно-молодежных коллективах числились представители итальянской эстрады а-ля Пупо, Челентано и прочие, но все это меня не устраивало. А эта песня меня вставила и подкосила. Я понял, что это было идеальным шумовым сопровождениям к моим полуартистическим выходкам.
В Солнцево была реальная шпана, сидевшая на блатняке, которая по своему вдохновляла на подвиги, но желания увязнуть в этих хулиганских выходках не было никакого. Поэтому были некие поведенческие перекосы в клоунаду, которая перла во все стороны, но "берега", к которому хотелось прибиться, не хватало. Позже я интересовался источником информации, но он был от меня скрыт. И тогда моя исследовательская деятельность переключилась на "американца", у которого я пытался выуживать всякие кассеты Kiss и AC/DC. В Солнцево же никакого фанатства я лично не обнаружил, про хеви-метал никто ничего не знал, а "американец" подгонял мне Plasmatics и Van Halen.
М. Б.Удивительный набор для начала восьмидесятых.
Л. К. Все это меня вставляло, и я хватался за новую информацию, отдавая себе отчет в том, что люди, поглощающие классическую музыку, нуждались в гармонии, а мне тогда нужен был только четкий ритм и драйв. Подростком я был чрезмерно подвижным и диким, и в оправдание своей дикости искал себе подобных. Поэтому каждый новый добытый культурологический артефакт вселял надежду, что таких людей должно быть много; возможно, они живут, разбросанные по всей планете, и мне непременно надо их обнаружить. А там, где я произрастал, не было каких-то явных конфликтов, негров мы не видели, антисемитизм тоже как-то не фигурировал. Все это было в Москве, где-то за прилавками магазинов и в дипломатических вузах. Хотя нет, самым ближайшим к Солнцеву негром оказался африканский представитель, который покупал нам всякую всячину в "Березке", что находилась в Центральном Доме Туриста. Мы тогда любили набирать всякой мелочи по домашним коллекциям и ездили туда. Вот, и дяденька чернокожий покупал нам сигареты, потому как курить-то особо никто не курил, но пачки иностранные коллекционировали многие.
М. Б.Такой подростковый фетишизм, который выражался в коллекционировании пивных банок, экзотических бутылок и сигаретных пачек.
Л. К. Да, при этом вина было много, а сигарет мало. Но никто особо не курил, и я окучивал бывшего американского товарища, став уже закоренелым фанатом "ДиСи". У него тогда были почти все альбомы и даже винил, но страсть к винилу была к тому времени отбита чрезмерным прослушиванием всяческих сказок и произведений Дербенева…
Позже у меня появился кассетный магнитофон, и я перешел исключительно на кассетные записи. Тогда я, прослушав Plasmatics, как-то не врубился из-за того, что уже отделял американскую музыку от более ритмичной и строгой британской. AC/DC я относил к британской музыке, которой очень не хватало на ход ноги. Начались какие-то замуты, обмены, у меня появился журнал Circles, в котором была обширная публикация про фестиваль рок-музыки, со всеми новыми на тот период именами. Там были вся новая волна хеви-металла в своем самом шикарном виде, но моих кумиров как-то не наблюдалось, поэтому журнал ушел по знакомым. Мне уже нужна была серьезная британская музыка…
И выглядел я уже тогда необычно для солнцевских реалий: наделал всяческих значков из газет и журнальных вырезок. Была у меня майка AC/DC – в общем, качественно выделялся на фоне одноклассников. Тогда же проявилась страсть к неографитизму. И я, как честный урел, метил иностранными надписями стены и заборы. Давал отчаянного хулигана, мог язвить, хамить, и делал это демонстративно. А окружение гасило свое недовольство на турниках и в футбольных коробках, а потом стали побухивать и кадрить девушек. Причем безысходность была налицо, и никто не планировал с детства стать Гагариным. Поэтому противостояние суровой советской действительности было для меня наиболее предпочтительным. Что любопытно, советские граждане всегда были готовы терпеть хулиганов, которые били стекла в школах, но всю мощь нетерпимости с готовностью обрушивали на головы инакомыслящих. Штамп антисоветизма вешалось на все и без разбору.
В 83-84-х годах произошло резкое взросление. Тогда же в Солнцево открылась студия звукозаписи, где были оперативно добраны Judas Priest, Ozzy Osbourne и Iron Maiden. Владельцем студии был толстый грузин, который ездил на немыслимой по тем временам "Волге" и все время менял белокурых спутниц. Появились утюги, собиравшиеся в "Молоке", и первые меломаны. Жизнь оживилась и продвинутость определялась познаниями в музыкальной области. Тогда же всплыл некогда ушедший от меня журнал, который стал предметом активного дербана. Разбиралось все и продавалось постранично за немыслимые для подростков деньги. Как-то стали мы уже перемещаться в Москву и тогда узнали, что в районе станции проживает некто Виктор, который ходил в напульсниках, майке Accept и военных камуфляжных штанах. То есть он был настоящим металлистом, у которого были пластинки, и он занимался этим делом профессионально.
Тогда же на фоне безоблачного советского неба велась вся эта коммуникативная возня с вещами, музыкой и новыми людьми, и тема рок-музыки объединяла разнородные элементы от хиппи до гопоты. Парадоксально, но не было даже мысли о каких-то наркотиках, а алкоголь если и присутствовал, то не выше градуса портвейна. Водка тогда считалась исключительно взрослым напитком. "Яблочко" и иные "плодово выгодные" дешевые напитки скрашивали культурологические поиски.
Я тогда начал процесс возврата своего журнала и узнал, что из него уже уходит плакат за двадцать пять рублей. Это были нереальные деньги в руках подростка, на которые можно было купить несколько ящиков пива, а быть может, посидеть в крупной компании с шашлыками или приобрести модное венгерское пальто.
М. Б.Тогда же была сленговая классификация советского нала. "Рябчик", "рваный" – рубль, "трифан" или "треха" – три рубля, "пятерик", "петрофан" – пять рублей, "угол", "четверной" – двадцать пять рублей. Полтинники зеленого цвета как-то были не в ходу, а сотня именовалась "катей", и наличие такой купюры подразумевало, что владелец ее – крупный бизнесмен.
Л. К. Да, но подростковый бизнес был гораздо мельче, и о каких-то гигантских суммах не мечтали. Просто бюджет на развлечения и передвижение. Кстати, это было взаимосвязано накрепко, поскольку маршруты пролегали по достаточно злачным местам, и там, где подросткам быть воспрещалось. И вот тут как раз о пиве. Именно в этот период начали постепенно исчезать развозимые по городу желтые баки с надписью "Пиво" и пошла волна массовой бутилизации этого напитка. С чем это связано, трудно предположить, но вполне возможно, что произошло разделение на пиво для отдыхающих и пиво для тех, кому уже все равно… Для них вместо развозных бочек вырастали районные ларьки, к которым приростали грибницы очередей переминающихся мужчин, ожидавших исчезновения апокалиптической таблички "Пива нет, а квас заказан".
М. Б. Не меньшей проблемой было ныне исчезающее слово "тара", поскольку приобщится к подобному виду времяпровождения желало большее количество, чем имелось кружек. Что породило традицию выноса пива в банках, бидонах, ведрах и полиэтиленовых пакетах.
Л. К. Вне всякого сомнения. Это практически взрослое развлечение требовало сноровки и смекалки. И даже странно сейчас вспоминать, почему к этим ларькам выстраивались длинные очереди, несмотря на то, что это было уже не пиво, а какое-то разбавленное водой и димедролом пойло. Смешно-то оно может быть и смешно, но эта участь накрыла в 80-е приличные заведения в виде стоячих пивняков и более респектабельных пивных залов, как например, "Саяны" на Щелковской, "Жигули" на Новом Арбате или почти иностранная "Плзень" возле Парка Горького. В которых тоже были очереди, что создавало некую традицию алкогольного общения. Поскольку внутри таких заведений, особенно "стояков", бурлила особая жизнь, наполненная массой колоритнейших персонажей, распространяющих вокруг себя целую ауру гула, состоящего из смешнейших жизненных историй и последних новостей.
М. Б. Бесспорно, я как малявка еще более нежного возраста, отметил и эту особенность и подобную традицию в московских банях, которые тоже имели свою иерархию статуса и посетителей. Двадцатикопеечные билеты в Селезневские бани у меня до сих пор где-то валяются; поскольку я, оставаясь по несколько дней в городе, заскакивал туда частенько, игнорируя пафосные Сандуны, в которых парилась советская интеллегенция. А в этих и в Краснопресненских, по вторникам и четвергам собирался странный люд, по типу тех, кто околачивался в упомянутых стояках. Фактурные, с обоймой шуток и историй, которые неизменно сопровождали проложение новых подростковых маршрутов в городском центре. Где маркером были все уличные заведения, в которых тусовались и меломаны. У меня просто своя тяга к урбанистической археологии была, больше связанная с архитектурой, букинистикой и городскими помойками, которые в период расселения были попросту переполнены антикварными и странными вещами, которые бросали при переездах… Причем не только у меня; наш общий друг Сережа Патрик любил при случае рассказать о том, как он делал подарки знакомым девушкам, попросту выцепляя их из дворовых помоек, чуть ли не в этом же дворе…
Л. К. Да… Тех помоек уже нет, а насчет маршрутов и объектов трудно не согласиться. В шашлычных и пельменных, зачастую под вечер, когда напитки укреплялись, появлялись баянисты. И брутальный хор исполнял какой-нибудь "Черный ворон". У рокеров на "Кузне" был культовый пивняк "Кабан", что означало банку наоборот, если ее много раз повторить, а у металлистов, естественно, "Ладья", она же "Яма" из-за цокольного входа.
М. Б.Туда меня, кстати, бывало, и не пускали, по причине недорослости. Попросту тетеньки-уборщицы гоняли. Поэтому был разработан целый пивной "круг почета", хотя тема алкоголя не очень-то привлекала. Просто стиль такой, но сам маршрут часто начинался на Трубной площади, далее по бульварному кольцу до пивной на Остоженке. Потом уже по Садовому кольцу, через "стояк" на Белорусской, маршрут логически продолжался в "автопоилке" на Тверской-Ямской, и если время позволяло, то совершался залет в пивную на Сретенке. А далее на "Пушку", и быть может дальше, на "Кузню". Алкоголь мало значил, просто везде цеплялось по кружке в процессе погружения в ситуацию, и не особо мешал на ход ноги. Хотя позднее многие неформалы, вливались в ряды "ковбоев трехступенек", как их некоторые называли…
Л. К. Ты про три ступеньки, традиционно ведущие в винные магазины?
М. Б.Ага, и про знатоков подобных мест, не вливавшихся в "алкогольную мафию", состоящую из приемщиков тары и брутальных мужичков, способных все достать без очереди и через задний ход. Апогеем штурма одного винного, я припоминаю, было попросту натуральное закидывание человека поверх очереди; он доползал к окошку решетки (!), которой отгораживались продавцы от некоторых покупателей. И как только момент соединения руке вожделенным происходил, такой человек становился неприкосновенным. Его можно было журить, но не толкать, чтоб не разбить свещенно-добытое.
Л. К. Да, это отдельный этаж смешных и порой душевных взаимоотношений активно спивающегося населения и тунеядцев. Но нас, детишек, это все не занимало, поскольку меломания, поиск единомышленников и оформление своего образа, вытесняли массу негатива из мира взрослых. Уже нужны были бюджеты и предприимчивость, но сам по себе подростковый бизнес был мелким, те же журналы уходили по частям. Плакат– двадцать пять рублей, разворот или листок– десять рублей, и мелочевка по пять рублей. Причем, страницы могли быть удачными и не очень, в зависимости от представленных персон и качества фотографий. И вот тогда я познакомился на свадьбе с Виктором, и в первый раз держал в руках первый грамотный браслет с клепками-пирамидками, который тоже стоил около сорока рублей. Но мы как то отвлеклись…
Я уже учился в техникуме, где познакомился с подобным себе персонажем, Димой. Как-то сидели на уроке; все пишут формулы магические, а через одну парту сидит человек и выписывает на парте Kiss в то время, когда я на своей парте выписываю AC/DC. Тут же мы коммутируемся по интересом и знакомимся со старшекурсником Андреем Калиничевым с позывными "Спенсер". А он уже тусовался со всеми вылезшими московскими металлистическими группами и принес их фотографии. Впечатление от этих эффектных фотографий было серьезное, потому как помимо музыкантов на фотографиях были образцово показательные тусовщики из ореховской конфорки. Рус, Эдик Саксон, Клаус, Ильяс, Миша Войцех. То есть это было круто и так совпало, что именно в это время я переезжаю в Москву.
И вот только-только я нашел все меломанские источники, все записи, которые стоили четыре пятьдесят сторона, а кассета все девять рублей… Вот, и только я разбежался, раскатав губенки, прихожу в студию звукозаписи, расположенную в Доме Быта, а там висит список групп, запрещенных к прослушиванию. При этом список был настолько абсурдно составлен, что Ozzy Osbourne был запрещен, a Black Sabbath – нет. Получалось так, что запрещенное естественно становилось вожделенным в умах подростков. А человек, потребляющий нечто запрещенное, автоматически становился по ту сторону социума и вливался в андеграунд. То есть получался политический оттенок, который тоже давал некий героический налет в этой, в общем-то, безобидной асоциальной деятельной активности.
Я как раз тогда переехал в Москву и начал курсировать в поисках коммуникации. Гуляли мы, конечно, по центру. Времени было предостаточно, но его не хотелось бесцельно тратить; поэтому мы гуляли и изучали окружающую действительность. Узнавали что-то новое, встречали новых людей, постоянно обнаруживали новое места, коих в столице было предостаточно. Тогда вместе с перестройкой грянул "сухой закон", и осведомленность в местных реалиях, включая продуктовые, была более чем необходима.
Я уже был в шипованном ремне, маечке и при значках, но хотелось чего-то более забойного. Уже была понята эстетика Plasmatics, и как-то Герман, которого из за его приверженности к творчеству Kiss звали Кисой, принес Motorhead. Это был тот самый ураган, мясорубка с хриплым басом, и это были новые ориентиры. Неографитизм тут же приобрел готические особенности. Причем, к удивлению, я понял уже тогда, что Motorhead не пользуется широкой популярностью и слушает его очень узкий круг металлистов. И вот однажды, напевая песенки из репертуара, одетый в "бомбер", камуфляжную майку и ремень, состоящий из пулеметной ленты и ставший атрибутом радикальности, причисленный позднее к холодному оружию, я был несколько огорошен, когда "аскающие" хиппи обозвали меня и моего товарища "цивильными", когда мы им отказали в какой-то подачке. Это было возле кулинарии ресторана "Прага", и выслушивать подобное оскорбление от этой "дринч команды" было обидно. Взрослые хайрастые мужики с пропитыми лицами и мы, такие мальчишки… Был 85-й год, и мы часто уже делали вылазки в центр и попадали во всевозможные истории, потому что в городе появились предтечи люберов. Уличное кидалово процветало, и на Пушкетого периода была разношерстная тусовка, в которой встречался огромного роста человек с позывными Боярин. Там же я увидел в первый раз Мишу Ло, он же Миша Негр, вид которого меня ввел в ступор. Я никак не мог понять, как же так. В Москве, в самом его центре, разгуливает негр в коричневой косоворотке и жилетке с шипованными плечами, весь облепленный значками, наглый, как взвод цыган?! Караул, куда смотрит хваленый ку-клус-клан!..
Тогда нам с товарищем пришлось просто ретироваться с Пушки, потому что реально сгущались тучи, и мы сделали свои выводу по поводу жесткости поведения и манер уличного общения. Другими словами, приходилось отвечать за свой внешний вид не только перед общественностью, но и в неформальных кругах. Тогда был период знакомств, и Спенсер познакомил нас с Диано, который оказался его соседом. И это был очередной шок. Мало того, что он был сам по себе фактурен и здоров; он был одет так, как будто сошел с журнальных страниц и имел отношение к самой главной московской металлистической тусовке. При этом тот период отличался тем, что если человек грамотен и ведет себя достойно, то он не мог себе позволить одеваться как угодно и держал стиль жестко. Косых кож в Москве было немного, а таких, "как надо" – просто единицы. Тогда же начался процесс вхождения в стиль, растился хаер, что сказалось на количестве двоек по НВП. Шлифовались поведенческие особенности и детали костюма. Тусовки тогда были немногочисленными и разбросанными. На Пушке, возле магазина "Мелодия" на Ленинском проспекте. И я был приятно удивлен обилию единомышленников, которые украшали советскую действительность.